Впродолженіи слѣдующихъ недѣль, перемѣна, замѣченная Треденнисомъ въ Бертѣ, еще болѣе обострилась. Блѣдность и худоба въ ней увеличивались, и по временамъ она обнаруживала усталость, что вовсе не было ей привычно. Однако, она вела прежнюю жизнь. Каждый вечеръ Треденнисъ заставалъ ея гостиную полною гостей, съ которыми она вела оживленный разговоръ. Одной изъ главныхъ ея прелестей былъ интересъ, принимаемый ею въ политикѣ, и надо отдать ей справедливость, она очень ловко разыгрывала на этой струнѣ.
-- Иногда меня положительно спасаетъ политика, сказала она однажды Треденнису:-- что бы я дѣлала вчера вечеромъ съ депутатомъ Арканзаса, еслибъ не вспомнила, что онъ заинтересованъ въ принятіи послѣдняго финансоваго билля? Онъ славный, умный, стойкій человѣкъ; мы въ сравненіи съ нимъ легкомысленныя, безцѣльныя существа. Такіе именно люди дѣлаютъ все хорошее, совершающееся въ странѣ; но онъ исключительно занимается политикой и, проведя всю жизнь въ маленькомъ провинціальномъ городѣ, столько же интересуется свѣтскимъ обществомъ, новыми картинами и новыми романами, сколько я интересуюсь рыночной цѣной на деревянное масло. Какъ только я начала скромно разспрашивать у него подробности о биллѣ, онъ тотчасъ просіялъ, сдѣлался знающимъ, уважающимъ себя человѣкомъ и забылъ о томъ, что его сюртукъ и сапоги были немодны въ сравненіи съ костюмомъ мистера Арбутнота. Даже сдѣланныя мною ошибки доставляли ему удовольствіе. Онъ не замѣтилъ, какое на мнѣ было платье, но тотчасъ обнаружилъ слабую сторону моихъ аргументовъ, сообщилъ мнѣ въ полчаса болѣе свѣдѣній, чѣмъ свѣтскіе франты въ цѣлую недѣлю, и потомъ замѣтилъ въ тотъ же вечеръ сенатору Вогана, что я очень умная женщина.
Не одинъ политическій дѣятель, послѣ цѣлаго дня энергичной работы или скучной борьбы съ вѣтряными мельницами, находилъ отдыхъ и развлеченіе въ ея уютной гостинной. Нѣкоторые изъ завсегдатаевъ знали Берту въ дѣтствѣ и были друзьями ея отца; они обыкновенно вызывали ее на политическіе разговоры, увѣряя, что высоко цѣнятъ ея мнѣніе, и дѣйствительно, тѣшились ея смѣлой, граціозной, чисто женской аргументаціей.
-- Къ чему мнѣ убѣждать васъ логическими доводами, говорила она своимъ почтеннымъ собесѣдникамъ:-- вы сами разсуждаете цѣлый день логично въ сенатѣ или конгрессѣ. Впрочемъ, управляетъ вами не логика, а большинство, и цѣль всѣхъ усилій быть въ большинствѣ. Я увѣрена, что аргументы гораздо блестящѣе и убѣдительнѣе, если они не связаны логикой. Если мнѣ удастся убѣдить васъ нелогичными доводами, тѣмъ славнѣе моя побѣда. Это все равно, что торжество уродливой женщины, которая заставитъ говорить о себѣ, какъ о красавицѣ. Если я хорошенькая и вы меня называете хорошенькой, это все равно, что называть бѣлое бѣлымъ, а черное чернымъ; но если я уродъ и съумѣю увѣрите всѣхъ, что я красавица -- это побѣда завидная.
Въ это время въ сенатѣ происходили пренія, которыя возбуждали общій интересъ, и Берта терпѣливо слѣдила за ними. Каждый день она проводила часъ или два въ Капитоліи, читала газеты и собирала свѣдѣнія съ такимъ усердіемъ, которое заслуживало бы полнаго уваженія, еслибъ оно имѣло какую-нибудь серьёзную цѣль. Но она и не гордилась серьёзными намѣреніями. Она привозила домой изъ Капитолія свою памятную книгу, испещренную остроумными замѣчаніями и каррикатурами на ораторовъ; а вечеромъ забавляла ими своихъ гостей, въ числѣ которыхъ были и предметы ея шутокъ.
Ея манеры и выходки были бы непонятны для Треденниса, еслибъ онъ не помнилъ предостереженія профессора, но и ври всемъ этомъ онъ часто приходилъ въ тупикъ. Во всемъ, что она дѣлала, обнаруживалась какая-то безпокойная жажда удовольствій, хотя онъ чувствовалъ, что эта цѣль была далеко не достигнута. Однако, онъ съ удовольствіемъ видѣлъ, что возложенная на него профессоромъ роль не требовала большихъ усилій. Арбутнотъ какъ бы забылъ свое странное настроеніе въ тотъ вечеръ, когда разбилась чашка, и былъ попрежнему легкомысленъ, поверхностенъ и не сентименталенъ. Онъ не повторялъ серенады, и если пѣлъ, то безъ большого чувства. Онъ рѣдко говорилъ съ Бертой наединѣ, и только разъ Треденнисъ былъ свидѣтелемъ серьёзнаго между ними разговора по поводу утомленія Берты, которое онъ называлъ непростительной ошибкой, тѣмъ болѣе, что посѣщенія Капитолія и ежедневный пріемъ гостей не могъ ее интересовать.
На слѣдующее утро Треденнисъ долженъ былъ отнести Бертѣ газету, которую она просила его достать. Онъ нашелъ Берту въ будуарѣ; она лежала на кушеткѣ и поразила его своимъ усталымъ видомъ.
-- Вы, вѣроятно, не знаете какъ вы блѣдны, сказалъ онъ.
-- Я не хочу этого знать, отвѣтила она съ слабой улыбкой:-- это мнѣ не къ лицу. Но извините, я не встану.
-- Вы говорили, что послѣ сезона всегда отдыхаете. Развѣ вы въ нынѣшнемъ году отдыхали?
-- Да, отвѣчала она спокойно:-- я теперь отдыхаю. Я никогда не устаю, пока забавляюсь.
-- Это-то и не хорошо.
-- Нѣтъ, это-то и хорошо, сказала она, и прибавила совершенно инымъ тономъ: -- чѣмъ меньше времени думать, тѣмъ лучше.
Онъ посмотрѣлъ на нее пристально, но она продолжала прежнимъ тономъ:
-- Ричардъ говоритъ, что надо имѣть цѣль въ жизни, и я поставила себѣ цѣлью быть всегда занятой.
-- И достигаете своей цѣли?
-- Да. Я очень довольна своей жизнью; никакая другая не соотвѣтствовала бы моимъ желаніямъ. Я люблю веселье, разнообразіе и свободу, и пользуюсь всѣми этими благами. Ричардъ очень любезенъ со мною, дѣти также, и ничто не мѣшаетъ мнѣ забавляться, какъ хочу. Я была бы несчастна, еслибы не могла во всемъ имѣть своей воли.
-- Вы значитъ довольны своей судьбой?
-- Болѣе, чѣмъ довольна, произнесла Берта, со смѣхомъ: -- однако, странно, передъ вашимъ приходомъ я думала о вашемъ прошедшемъ пребываніи въ Уашингтонѣ и вспомнила тѣ слова, которыя я вамъ говорила въ тотъ вечеръ, когда вы дали мнѣ геліотропъ.
-- О томъ, что вы должны непремѣнно быть счастливы.
-- Какъ, вы не забыли?
-- Нѣтъ, я помню.
-- Я думала, что счастье обязательно, и ваши слова, что я могу быть несчастной, меня поразили.
-- А сегодня, что вы думали? спросилъ Треденнисъ.
-- Сегодня я рѣшила, что должна быть довольна своей судьбой.
-- Такъ вы были счастливы?
-- Еслибъ я не была счастлива, это было бы очень странно, потому что всегда дѣлала все, что хотѣла.
-- Это конечно счастье.
-- Знаете, что я читаю на вашемъ лицѣ, воскликнула Берта, со смѣхомъ:-- что я вижу на немъ почти постоянно?
-- Очень радъ узнать.
-- Вы думаете, что я очень измѣнилась и не къ лучшему.
-- Вы не та Берта, которую я зналъ, произнесъ онъ послѣ минутнаго молчанія и устремивъ глаза въ полъ:-- но если я ожидалъ, что вы не измѣнитесь, это только доказываетъ, что я глупый и не прогрессивный человѣкъ.
-- Напротивъ, это значитъ, что вы идеалистъ, отвѣчала Берта.-- Я была бы еще болѣе довольна своей судьбой, еслибъ не измѣнилась въ эти десять лѣтъ. Подумайте только, какое было бы счастье, еслибъ я не постарѣла и не поумнѣла. Да, прибавила она, понизивъ голосъ:-- я не та Берта, которую вы знали.
Но не успѣла она произнести эти слова, какъ перемѣнила тонъ, и, бросивъ на него вызывающій взглядъ, воскликнула:
-- Я, однако, очень хорошо сохранилась. У меня почти нѣтъ морщинъ, и я ловко скрываю свой возрастъ. И для моихъ лѣтъ я удивительно жива. Я танцовала на балу у Живорта болѣе всѣхъ дебютантокъ и...
Она вдругъ остановилась и потомъ прибавила:
-- Нѣтъ, я не та Берта, которую вы знали, и сегодня чувствую себя до того утомленной, что сознаюсь въ этомъ.
Треденнисъ подошелъ къ ней; кровь хлынула въ его загорѣлыя щеки, и, забывъ всякое приличіе, онъ съ жаромъ воскликнулъ:
-- Это не удивительно. Развѣ нормальную жизнь вы ведете? Развѣ естественно, чтобъ нервы были всегда возбуждены и организмъ никогда не зналъ покоя? Всѣмъ ясно видна перемѣна, происшедшая въ васъ въ послѣднія недѣли. Арбутнотъ сказалъ вамъ вчера, что это ошибка, а я вамъ скажу, это гораздо хуже... это безуміе, преступленіе.
Онъ не думалъ о томъ впечатлѣніи, которое произведутъ его слова; это былъ просто негодующій протестъ противъ ея блѣднаго, болѣзненнаго вида. Но она вздрогнула и приподнялась на локтяхъ.
-- Зачѣмъ вы такъ сердитесь? промолвила она.
-- Это значитъ, что я не имѣю права сердиться, отвѣчалъ онъ съ горечью:-- согласенъ, я не имѣю на это никакого права. Я увлекся и сказалъ болѣе, чѣмъ мистеръ Арбутнотъ, сказалъ даже грубость.
-- Да, вы очень рѣзки со мной, произнесла Берта, снова опуская голову на подушку; но послѣ минутнаго молчанія, прибавила съ улыбкой:-- Впрочемъ, мнѣ это нравится. Я люблю все новое. Никто еще не говорилъ со мною такимъ тономъ, потому ли что я этого не заслуживаю, или потому, что никто не имѣлъ права?
-- А хотите знать, почему я говорилъ такъ съ вами? произнесъ Треденнисъ, устремляя на нее свой мужественный, твердый взглядъ:-- я говорилъ такъ ради прежней Берты.
Наступило молчаніе.
-- Ради прежней Берты, промолвила она тихимъ, дрожащимъ голосомъ: -- ради той Берты, которая думала, что нельзя жить иначе, какъ счастливой.
И она быстро вскочила и схватилась рукой за каминъ, словно боясь упасть.
-- Зачѣмъ вы это сказали? воскликнула она съ жаромъ: -- вы говорите такъ со мною только ради прежней Берты! Значитъ теперь я не стою ни любви, ни сочувствія. Неужели я такъ испортилась? Въ чемъ вы меня обвиняете? Вы вели тихую, спокойную жизнь, потому что вы это любите; я люблю веселье и жила весело. Я много выѣзжала и веселилась; но развѣ я дурно обращалась съ дѣтьми или мужемъ? Ричардъ очень счастливъ, а Джэкъ, Джэни и Мегги любятъ меня и блаженствуютъ. Еслибъ я не заботилась о дѣтяхъ и мучила мужа, еслибъ въ моемъ домѣ всѣ были несчастны, то вы имѣли бы право меня обвинять. Право, я не могу понять почему, но въ вашемъ присутствіи, даже когда вы молча смотрите на меня, я чувствую себя преступницей, которая должна защищать свои дѣйствія передъ судомъ. Это странное положеніе, и оно мнѣ не нравится.
Неожиданная перемѣна въ ея настроеніи объяснила многое Треденнису. Онъ теперь ясно убѣдился, что не даромъ онъ по временамъ подмѣчалъ въ ней какъ бы желаніе выказать себя передъ нимъ въ худшемъ свѣтѣ и въ его присутствіи довести свою свѣтскую суетность до геркулесовыхъ столбовъ. Это странное, вызывающее положеніе, которое она часто принимала въ отношеніи его, приводило въ тупикъ Треденниса и онъ не вѣрилъ своимъ глазамъ, своимъ ушамъ. Теперь все стало яснымъ. Онъ никогда не видалъ ея въ такомъ напряженномъ состояніи. Онъ всегда удивлялся ея поразительному самообладанію, благодаря которому она никогда не обнаруживала того, что дѣйствительно чувствовала. Онъ видалъ ее не разъ въ такихъ обстоятельствахъ, когда девять женщинъ изъ десяти вышли бы изъ себя, но она всегда сохраняла невозмутимое спокойствіе, равнодушную улыбку. Она постоянно хвалилась тѣмъ, что умѣла ловко избѣгать всякаго малѣйшаго волненія, всякой тѣни непріятности. А теперь она вдругъ преобразилась; это было иное, новое существо, въ одно и то же время слабѣе и сильнѣе, чѣмъ онъ предполагалъ. Ея глаза странно блестѣли, на блѣдныхъ щекахъ горѣлъ румянецъ.
-- Я право не знаю, что сказать, началъ онъ, послѣ продолжительнаго молчанія, но она его перебила.
-- И нечего вамъ говорить. Выраженіе вашего лица обвиняетъ меня хуже всякихъ словъ. Къ тому же мнѣ надо защищаться, а не вамъ. Но вы всегда были суровы. Я помню, что еще ребенкомъ я со страхомъ видѣла, что вы понимаете мое легкомысліе. Я теперь также легкомысленна. У меня, вѣроятно, такая натура, но я не люблю, чтобы мнѣ объ этомъ напоминали. Впрочемъ, я никому не дѣлаю вреда, кромѣ самой себѣ и хоть изъ человѣколюбія оставьте меня жить по моему и не слишкомъ презирайте меня.
-- Берта, произнесъ Треденнисъ: -- не мнѣ говорить, что я васъ не презираю.
Онъ пристально посмотрѣлъ на нее. Она отвѣчала такимъ же твердымъ взглядомъ; но черезъ секунду опустила глаза.
-- Я уже сказала, что вамъ не для чего говорить, замѣтила она тихо и потомъ прибавила съ напряженнымъ смѣхомъ:-- зачѣмъ мнѣ съ вами ссориться, когда вы правы? Мнѣ пора отдохнуть. Посмотрите, у меня рука дрожитъ, такъ разстроены мои нервы. Я на минуту вышла изъ себя, а это я считаю униженіемъ. Вы знаете, какъ я горжусь моимъ самообладаніемъ. Теперь моя гордость затронута и вы можете быть спокойны. Я завтра уѣду въ фортъ Монро.
-- Лучше бы вамъ выбрать мѣсто поспокойнѣе.
-- Нѣтъ, благодарю васъ, тамъ будетъ довольно спокойно, если я возьму дѣтей и буду избѣгать бальной залы.
Она перемѣнила разговоръ, и Треденнисъ вскорѣ простился съ нею. Она проводила его до дверей комнаты.
-- Если я васъ чѣмъ обидѣла, сказала она тихо: -- то простите меня... ради прежней Берты.
Онъ взялъ протянутую ему руку. Рука все еще немного дрожала, хотя голосъ Берты былъ твердый.
-- Мнѣ нечего прощать, отвѣчалъ онъ: -- а еслибы и было, то... теперешняя Берта...
Онъ остановился и потомъ поспѣшно прибавилъ:
-- Вы имѣли полное право выйти изъ себя. Я не умѣю выражаться мягко. Я всегда говорю грубо и тѣмъ грубѣе, чѣмъ чувства мои искреннѣе.
-- То-то и бѣда, что я также была на минуту искренна, промолвила Берта.
Онъ выпустилъ ея руку и ушелъ; но ему казалось, что она слѣдила за нимъ какими-то странными, отуманенными глазами.
-- Не гожусь я для разговоровъ съ женщинами, думалъ онъ, возвращаясь домой:-- военная служба придаетъ человѣку какой-то повелительный тонъ. Какое право я имѣю говорить съ нею повелительнымъ тономъ? Она не привыкла преклоняться даже передъ авторитетомъ людей, имѣющихъ на это право. А надо бы взять ее въ руки, хотя это не въ модѣ. Человѣкъ, истинно ее любящій, съумѣлъ бы это сдѣлать мягко, безобидно, а еслибы она его любила, то это было бы и излишне.
Онъ громко застоналъ и голова его печально поникла. Но черезъ нѣсколько минутъ онъ горько засмѣялся.
-- Все это пустяки и сентиментальности, сказалъ онъ самъ себѣ: -- я утѣшалъ себя мыслью, что она была бы счастливѣе, еслибы вела жизнь такую, какая мнѣ нравится. Арбутнотъ никогда бы не сдѣлалъ такой глупости. Для нея немыслимъ контроль, даже самый нѣжный. Она слишкомъ долго жила, какъ хотѣла. Это маленькое, легкомысленное существо, и никто никогда ей не перечилъ. Она съ презрительнымъ смѣхомъ отвернулась бы отъ всякаго контроля и поступила бы благоразумно.