Прошло двѣ недѣли; сенаторъ Плэнфильдъ и другія лица, заинтересованныя въ Весторскихъ земляхъ, обѣдали нѣсколько разъ у Ричарда. Объ отъѣздѣ Берты не было и помину. Треденниса это очень безпокоило, и онъ наконецъ рѣшился откровенно поговорить съ Арбутнотомъ, зная, какое вліяніе послѣдній имѣлъ на Берту и ея мужа.
-- Я только что думалъ о васъ и о семьѣ Амори, сказалъ онъ, встрѣтивъ Арбутнота на улицѣ.
-- Я всегда радъ, когда мое имя мысленно соединяютъ съ именами мистера и мистриссъ Амори, отвѣчалъ Арбутнотъ съ большей искренностью, чѣмъ можно было въ немъ заподозрить съ перваго взгляда:-- а что ихъ друзья, думая о нихъ, думаютъ и обо мнѣ -- очень естественно, потому что мы соединены самой тѣсной дружбой уже много лѣтъ.
-- Значитъ вы не найдете страннымъ, что я думалъ о вашемъ вліяніи на мистриссъ Амори...
-- О, какъ бы я желалъ, чтобъ мое вліяніе равнялось тому интересу, который я принимаю въ ней, произнесъ Арбутнотъ:-- я глубоко и искренно интересуюсь ею.
-- Я... началъ Треденнисъ... Я...
И онъ остановился.
-- Вы еще болѣе интересуетесь ею, чѣмъ я, если это возможно продолжалъ Арбутнотъ:-- и это объясняется не вашимъ родствомъ -- родство тутъ ни причемъ -- но тѣмъ обстоятельствомъ, что вы знали ее ребенкомъ и очень любите профессора.
-- Поэтому вы поймете, что я въ послѣднее время очень безпокоюсь о ней, отвѣчалъ Треденнисъ.-- Неужели всѣ женщины такъ мало думаютъ о себѣ? Или это мода въ Вашингтонѣ? Но если она не думаетъ о себѣ, то ей не надо забывать дѣтей, которыя нуждаются въ ея попеченіяхъ? или и это мода въ Вашингтонѣ?
-- Да, ей лучше было бы отправиться на какую-нибудь Виргинскую ферму, чѣмъ торчать въ городѣ, замѣтилъ Арбутнотъ.
-- Отчего же вы ей этого не скажете? воскликнулъ Треденнисъ, пристально смотря на Арбутнота.
-- Вы мнѣ дѣлаете большую честь, полагая, что мои слова могли бы имѣть на нее вліяніе.
-- Я въ этомъ увѣренъ; во всякомъ случаѣ, ваши слова повліяли бы на Амори.
-- Она непремѣнно уѣхала бы двѣ недѣли тому назадъ, еслибъ не обѣды Плэнфильду. Онъ любитъ дамское общество и очень восторгается мистриссъ Амори.
-- Кто? Это грубое животное? воскликнулъ Треденнисъ, гордо поднимая голову.
-- Онъ непривлекательный человѣкъ, это правда, но, говорятъ, очень вліятельный, отвѣчалъ Арбутнотъ и прибавилъ послѣ минутнаго размышленія:-- я сдѣлаю все, что могу, хотя боюсь, что это будетъ не много. Благодарю васъ за довѣріе и откровенность.
-- Я вполнѣ цѣню ту любезность, съ которой вы меня выслушали, сказалъ Треденнисъ, и протянулъ дружески руку Арбутноту, который очень удивился, зная, что Треденнисъ не очень его долюбливалъ.
Въ тотъ же день Арбутнотъ завелъ разговоръ съ Бертой о необходимости для нея отдохнуть на чистомъ воздухѣ послѣ вашингтонскаго сезона, который она намѣренно длила безъ конца.
-- Я это знаю, отвѣчала она и прибавила съ необычной искренностью:-- я больна. Не говорите объ этомъ Ричарду, но я просто больна. Я чувствую нервное разстройство и, повѣрите ли, двѣ недѣли тому назадъ вышла изъ себя, а вы знаете, что я горжусь своимъ самообладаніемъ.
-- Я надѣюсь, что тутъ не было ничего серьёзнаго, замѣтилъ Арбутнотъ.
-- Это очень серьёзно для меня, отвѣчала Верта:-- я жалѣю, что потеряла власть надъ собою хотя бы и на минуту. Во всю мою жизнь, продолжала она съ жаромъ: -- никакое чувство не взяло верхъ надо мною. Я сердилась, но никогда не измѣняла своего хладнокровнаго спокойствія; я была счастлива, но умѣла это скрыть; была несчастна, но никому этого не выказывала. Я неспособна ощущать глубокое, истинное чувство. Я слишкомъ легкомысленна и поверхностна. Я всю жизнь была легкомысленна и буду легкомысленной до конца... Только дѣти могутъ причинить мнѣ искреннія страданія. Отнимите у меня дѣтей и сердце мое порвется, но ничто другое и никто, даже Ричардъ не въ состояніи вырвать изъ моей души вопль отчаянія.
Она останавилась и стала обмахивать себя вѣеромъ, который держала въ рукахъ.
-- Вотъ, зачѣмъ я столько сказала и еще съ жаромъ! воскликнула она:-- все это вздоръ! Все вздоръ!
И она принужденно засмѣялась.
-- Да, вы правы, отвѣчалъ Арбутнотъ, пристально смотря на нее:-- все вздоръ и чѣмъ скорѣе это поймешь, тѣмъ менѣе будешь страдать въ жизни. Самое ужасное страданіе не можетъ продолжаться долѣе пятидесяти-шестидесяти лѣтъ и подъ конецъ къ нему привыкнешь; величайшее счастье не можетъ продлиться долѣе того же числа лѣтъ и со временемъ оно должно наскучить.
-- Наскучить! воскликнула Берта: -- да, черезъ шестьдесятъ лѣтъ наскучитъ. О, какъ наскучишь самъ себѣ, проживъ столько!
И она съ отчаяніемъ всплеснула руками.
-- Нѣтъ, отвѣчалъ онъ хладнокровно: -- если не ожидаешь многаго отъ жизни и смотришь на все благоразумно. Не предаваясь иллюзіямъ, мы все-таки можемъ найти въ жизни раціональное удовольствіе. Надѣюсь, что я говорю логично, хотя и некраснорѣчиво.
-- Можетъ быть, вы некраснорѣчивы, но вы говорите правду, а людямъ, особенно мнѣ, полезно слышать правду, чистую, голую правду. Продолжайте.
-- Боюсь увлечься, и выйти изъ себя, произнесъ онъ съ горькой улыбкой.
-- Ничего, вы будете мнѣ урокомъ.
-- Но какимъ? Развѣ я счастливъ?
Съ минуту они молча смотрѣли другъ на друга; его взглядъ былъ мраченъ, суровъ, печаленъ.
-- Нѣтъ, воскликнула она: -- вы несчастны. Нѣтъ на свѣтѣ счастливаго человѣка.
И она закрыла лицо руками.
-- Я могъ бы быть счастливымъ, еслибъ я началъ жизнь, какъ слѣдуетъ, произнесъ Арбутнотъ.
-- А развѣ кто нибудь начинаетъ жизнь, какъ слѣдуетъ? воскликнула Берта -- надо бы начать съ конца и тогда можетъ быть начало было бы иное.
-- Я началъ жизнь съ чувствъ, безумій, огня, но все это не дало мнѣ тѣхъ наслажденій, которыя я ожидалъ. Чувство притупилось, безуміе охладѣло, огонь потухъ. Это всегда такъ бываетъ. Посмотрите на этотъ каминъ; давно ли тутъ горѣло веселое пламя, а теперь не осталось и золы.
-- Однако, мы очень удалились отъ необходимости уѣхать изъ города, сказала неожиданно Берта, перемѣняя тонъ:-- и всему я виновата. Нѣтъ, рѣшительно мнѣ пора отдохнуть.
-- И очень пора, послушайтесь меня.
-- Я уѣду послѣ завтра, сказала Берта рѣшительнымъ тономъ:-- но не въ фортъ Монро, а въ Виргинскія горы. Я знаю тамъ уединенную ферму. Я возьму съ собою дѣтей и буду жить съ ними цѣлый день на воздухѣ, буду читать имъ, разговаривать съ ними, шить для нихъ платья. Такая простая, естественная жизнь съ дѣтьми вылечитъ меня лучше всего... Дѣти... одни дѣти...
Она остановилась.
-- Это будетъ лучше всего, сказалъ Арбутнотъ, вставая:-- И вы вернетесь, совершенно отдохнувъ.
На слѣдующій день, Треденнисъ былъ приглашенъ на прощальный обѣдъ. Извѣстіе объ отъѣздѣ Берты обрадовало его и вмѣстѣ съ тѣмъ сердце его болѣзненно дрогнуло при мысли, какъ жизнь его будетъ пуста и безцѣльна во все время ея отсутствія.
Обѣдъ и вечеръ прошли очень оживленно, но Треденнисъ чувствовалъ, что Берта неискренна, ненатуральна, что она играетъ новую роль. Дѣйствительно, она какъ бы переродилась; на ней было скромное, темное платье, безъ малѣйшихъ украшеній, она позволила старшимъ дѣтямъ обѣдать съ большими, говорила о прелестяхъ уединенной сельской жизни, и показывала приготовленныя ею для деревни бѣлый чепецъ, передникъ и корзинку для работы. На замѣчаніе Арбутнота, что она конечно вполнѣ воспользуется драматической стороной сельской жизни, она весело воскликнула:
-- Какъ вы меня понимаете! Да, я буду играть въ материнскія и сельскія добродѣтели. Я ужь, какъ видите, придумала для этого костюмъ. Жаль только, что некому будетъ любоваться мною.
-- О, мы будемъ пріѣзжать разъ въ недѣлю цѣлой компаніей, твѣчалъ Ричардъ, который оставался въ Вашингтонѣ по дѣламъ:-- я увѣренъ, что Плэнфильда это очень позабавитъ.
Вскорѣ послѣ этого, Треденнисъ всталъ и подошелъ къ Бертѣ, проститься съ нею. Она разговаривала съ Арбутнотомъ и вздрогнула при его приближеніи.
-- Вы уходите? сказала она.
-- Да, отвѣчалъ Треденнисъ:-- желаю вамъ пріятно провести лѣто и хорошенько отдохнуть.
-- Благодарю васъ; я конечно отдохну, произнесла Берта, протягивая руку.
Онъ едва прикоснулся къ ней и вышелъ изъ комнаты.
-- Разлука всегда тяжела, подумалъ онъ: -- и я никогда не умѣлъ ее переносить.
Почти въ ту же минуту онъ услыхалъ за собою шелестъ платья, и, обернувшись, увидѣлъ Берту, стоявшую въ дверяхъ сѣней.
Въ ея лицѣ было что-то необыкновенное. Ея глаза широко раскрыты и она тяжело дышала. Она протянула ему обѣ руки просто, естественно, и онъ также просто взялъ ихъ.
-- Я пришла проститься съ вами еще разъ, сказала она: -- я только теперь поняла, что мы не увидимся съ вами нѣсколько мѣсяцевъ. Многое можетъ случиться... Когда я вернусь, буду здоровымъ, и совершенно новымъ существомъ. Проститесь съ теперешней Бертой, прибавила она съ улыбкой.
-- Я только что думалъ, что не умѣю переносить разлуки; она для меня всегда очень тяжела.
-- Да, разлука нелегка.
Руки ея дрожали Ему пришло въ голову, что можетъ быть она хотѣла скрыть свое волненіе отъ кого-нибудь въ гостиной, и только для этого вышла къ нему. Въ глазахъ ея выражалось отчаяніе, но она тотчасъ поборола себя.
-- Джэкъ и Джени будутъ очень скучать безъ васъ, сказала она:-- вы слишкомъ добры къ нимъ. Но я думаю, вы добры ко всѣмъ.
-- Я имѣлъ мало случая быть добрымъ, отвѣчалъ Треденнисъ: -- но еслибы представился случай, вы меня не забудете. Я всегда пріѣду, когда вы найдете это нужнымъ.
-- Я увѣрена, что вы пріѣдете, если я вамъ напишу; благодарю васъ, и прощайте... прощайте.
Она поспѣшно отняла свои руки и крѣпко сжала ихъ, но стояла неподвижно, пока онъ не исчезъ за дверью.
-- Да, думалъ онъ, идя по улицѣ и тяжело переводя дыханіе:-- профессоръ правъ:-- это Арбутнотъ! это Арбутнотъ!