Возвращаясь домой, они оба молчали. Треденнисъ не отдавалъ себѣ отчета въ томъ, что онъ чувствовалъ, онъ просто былъ счастливъ. Впрочемъ, раза два ему приходило въ голову: "мнѣ безопасно быть счастливымъ, насколько это возможно; будь я на мѣстѣ Лоренса Арбутнота, я не позволилъ бы себѣ этого".
Онъ не вошелъ въ домъ, а остался у гамака; Берта же пошла къ Джени. Спустя полчаса, она возвратилась, но лицо ея уже не имѣло прежняго беззаботнаго, праздничнаго вида. Она держала въ рукахъ письмо.
-- Это отъ Ричарда, сказала она, усѣвшись въ гамакѣ: -- я только-что его получила.
-- Что же онъ, возвращается? спросилъ Треденнисъ.
-- Нѣтъ, отвѣчала она, смотря на мелко исписанныя странницы письма: -- онъ благоразумно не придалъ серьёзнаго характера болѣзни Джени. Онъ совѣтуетъ мнѣ беречь себя и вполнѣ полагается на мою заботливость о ребенкѣ.
Въ голосѣ ея не слышалось ни малѣйшей горечи, но вмѣстѣ съ тѣмъ лицо ея было неподвижно и ничего не выражало.
-- Онъ пишетъ много интереснаго, продолжала она: -- и въ восторгѣ...
-- Отчего?
-- Отъ Весторскаго дѣла. Онъ ожидаетъ отъ него безконечныхъ благъ. Повидимому, лица, владѣющія Весторіей, будутъ пользоваться всѣми производительными силами окружающей страны, если только проведутъ желѣзную дорогу. Все зависитъ отъ желѣзной дороги.
-- А желѣзная дорога, зависитъ отъ...
-- Не знаю, вѣроятно, отъ многихъ лицъ. Какъ бы я желала, чтобы она зависѣла только отъ меня.
-- Почему?
-- Я желала бы, чтобы отъ меня зависѣло что-нибудь столь важное, сказала Берта съ улыбкой: -- я хотѣла бы чувствовать себя силой; я очень люблю силу.
-- Я слышалъ, что у васъ большая сила, болѣе, чѣмъ у большинства женщинъ, замѣтилъ Треденнисъ.
Она снова улыбнулась.
-- Это вамъ говорилъ Лоренсъ Арбутнотъ, отвѣчала она:-- я всегда узнаю его замѣчанія. Онъ увѣряетъ, что я имѣю большое вліяніе на людей и называетъ это силой. Это пустяки. Я могу однимъ нравиться, а другимъ нѣтъ; притомъ же это мнѣ стоитъ усилій и не даетъ мнѣ силы дѣлать, что я хочу, не даетъ мнѣ власти. Я полагаю, что настоящая сила, настоящая власть можетъ утѣшить отъ потери многаго. Можно забыться, доставляя другимъ то, чего самъ не имѣешь.
-- Я не люблю, когда вы такъ говорите, точно въ жизни главное забыться.
-- Я не буду такъ говорить, произнесла Берта послѣ минутнаго молчанія: -- сегодня я не хочу васъ сердить.
Она свернула письмо, положила въ корзинку и, взявъ оттуда свою работу, принялась за нее, но очень лѣниво, какъ бы не забывая, что былъ праздникъ.
Однако, Треденнисъ ясно видѣлъ, что мысли ея не были такъ безоблачны, какъ прежде, и это сознаніе только усиливало въ немъ пламенное чувство, которое все болѣе и болѣе овладѣвало имъ. Берта тихо работала, а онъ слѣдилъ за ея пальцами и ждалъ той блаженной минуты, когда она посмотритъ на него. Онъ пожиралъ ее глазами и всякая мелочь въ ея фигурѣ, въ ея туалетѣ навѣки врѣзалась въ его память.
-- Знаете, сказалъ онъ неожиданно: -- мнѣ кажется, что я вижу васъ впервые сегодня. Вы совершенно теперь другая.
-- Я также васъ никогда не видала такимъ, но это не потому, что вы измѣнились.
-- А почему?
-- Потому, что вы сегодня не имѣете ничего противъ меня.
-- А вы думаете, что я обыкновенно недоволенъ вами?
-- Да.
-- Чѣмъ же я бываю недоволенъ?
-- Вы сами знаете, и мнѣ слишкомъ было бы тяжело выразить это словами.
-- Тяжело?
-- Да, вы думаете, что мнѣ это легко, хотя я никогда вамъ не созналась бы въ другое время. Можетъ быть, завтра я въ этомъ раскаюсь.
-- Нѣтъ, не раскаивайтесь! воскликнулъ онъ съ такимъ жаромъ, что лицо Берты мгновенно заволокло какимъ-то страннымъ облакомъ, и онъ поспѣшно прибавилъ: -- простите меня; не вы, а я долженъ раскаяться, что причинилъ вамъ неудовольствіе.
Между тѣмъ, день клонился уже къ вечеру и солнце садилось, озаряя своими золотистыми лучами зеленую листву деревьевъ и старый красный домъ, стѣны котораго были увиты жимолостью и повиликой.
-- Намъ надо смотрѣть и молчать, сказала Берта, откладывая свою работу:-- черезъ нѣсколько минутъ все кончится.
-- И мы никогда не увидимъ ничего подобнаго, прибавилъ грустно Треденнисъ.
-- Мнѣ всегда казалось, что дурная сторона этихъ минутъ именно та, что онѣ повторяются. Я видала и прежде такіе закаты солнца.
-- А я никогда.
И горькая улыбка показалась на лицѣ Треденниса. Онъ вспомнилъ о Лоренсѣ Арбутнотѣ. Онъ дѣлилъ съ нимъ закатъ солнца: вѣроятно, онъ дѣлилъ съ нимъ и этотъ чудный, счастливый день.
Берта сидѣла молча, задумчиво, и ему показалось, что она что-то вспомнила. Но черезъ минуту, она подняла глаза и бросила на него нѣжный взглядъ, очевидно, обнимавшій только настоящее.
-- Посмотрите, сказала она: -- солнце уже зашло за сосны. Намъ осталось только нѣсколько секундъ.
Солнце еще блестѣло сквозь вѣтви деревьевъ; потомъ оно опустилось ниже, ниже и совершенно исчезло.
Берта вздохнула.
-- Кончено, промолвила она послѣ непродолжительнаго молчанія: -- мы точно слѣдили за смертью кого-нибудь.
Она встала, взяла работу и прибавила съ принужденной улыбкой:
-- Однако, пора пить чай.
Когда настало время укладывать дѣтей спать, Берта пошла въ дѣтскую и Треденнисъ изъ сада долго слышалъ ея веселый голосъ и смѣхъ. Потомъ все затихло, и онъ видѣлъ, какъ она сѣла къ окну, убаюкивая Джени, которую держала на рукахъ. Головка дѣвочки покоилась у нея на груди, и она тихо пѣла колыбельную пѣснь. Эта прелестная картина, эти мелодичные звуки тронули до глубины души Треденниса. Наконецъ, ребенокъ заснулъ, и Берта, вставъ, отнесла его въ кровать. Треденнисъ вздохнулъ и началъ поправлять подушки въ гамакѣ, зная, что она вскорѣ придетъ.
Дѣйствительно, черезъ нѣсколько минутъ, въ дверяхъ показалась ея бѣлая фигура, и онъ пошелъ къ ней на встрѣчу.
-- Всѣ спятъ, сказала она тихо.
-- Вы пойдете въ гамакъ или сядете здѣсь? спросилъ онъ.
-- Въ гамакѣ лучше; я люблю, когда надо мною шелестятъ листья, отвѣчала она.
-- Я все думалъ о вашихъ словахъ, началъ Треденнисъ, когда она усѣлась, по своему обыкновенію, въ гамакѣ: -- дѣйствительно, я часто имѣлъ нѣчто противъ васъ, а въ послѣдніе дни я этого не чувствовалъ и никогда болѣе не буду чувствовать.
Она молчала.
-- Я не могу забыть этихъ дней, я не могу забыть сегодняшняго дня, продолжалъ онъ:-- и когда мнѣ покажется что-нибудь не ладно, то я скажу себѣ: "Тогда все было ясно, тогда она была настоящая Берта", и что бы тамъ ни было, я сохраню свою вѣру въ васъ.
-- О! воскликнула она:-- не вѣрьте мнѣ слишкомъ много.
И въ голосѣ ея слышалась раздирающая нота.
-- Я не могу вамъ вѣрить слишкомъ много? Честный человѣкъ не можетъ вѣрить слишкомъ много другому честному человѣку?
-- А развѣ я честный человѣкъ?
-- Я вѣрю этому и буду вѣчно вѣрить.
-- Вы не увлекаетесь?
-- Послушайте; я не похожъ на Арбутнота и другихъ. Еслибы я хотѣлъ походить на нихъ, то не съумѣлъ бы. Хотя вы мнѣ никогда не говорили и никогда не скажете, что я могу быть вамъ полезенъ, но я буду ждать этой минуты. У всякаго бываютъ минуты, когда онъ хочетъ скрыть отъ свѣта чувства, все равно, радость или горе.
-- Да, все равно, промолвила Берта.
-- Все равно, и каждый изъ насъ это испытываетъ, даже я...
-- Что? и вы также?
-- Да, и я; но это все равно.
-- Все равно, значитъ, нѣтъ исхода.
-- Да; но я хотѣлъ говорить о васъ, а не о себѣ.
-- О, не говорите обо мнѣ, не говорите обо мнѣ! воскликнула она.
-- Отчего?
-- Отъ того, что, повторяю, вы слишкомъ довѣряете мнѣ. Я вамъ говорю правду и не виновата, если вы все-таки сохраните свою вѣру въ меня. Дѣло въ томъ, что я не дурная и не хорошая женщина, а просто не могу жить безъ сильныхъ ощущеній. Я постоянно мѣняюсь и дѣлаю опыты. Одинъ опытъ не удается, я перехожу къ другому, и такъ далѣе, пока не выбьюсь изъ силъ.
-- Бѣдное дитя! промолвилъ Треденнисъ.
-- Это все равно, продолжала Берта: -- но вы должны знать всю правду обо мнѣ, вы должны знать, что мнѣ нельзя вѣрить, и главное, не слѣдуетъ удивляться, какая бы во мнѣ ни произошла перемѣна.
-- Когда мы снова встрѣтимся въ Вашингтонѣ?
-- Въ Вашингтонѣ или гдѣ бы то ни было, отвѣчала она.
-- Вы предостерегаете меня?
-- Да.
-- Напрасно, это ни къ чему не поведетъ, сказалъ онъ, пристально смотря на нее: -- вы меня не измѣните; измѣняйтесь сами, сколько хотите, дѣлайте сколько хотите опытовъ, но вы не измѣните послѣднихъ десяти дней.
Но эти дни кончились такъ, какъ они не ожидали. Въ эту самую минуту раздался конскій топотъ, потомъ лай собакъ и громкій, хорошо знакомый имъ голосъ.
-- Слышите? воскликнулъ Треденнисъ.
-- Да, отвѣчала Берта, неожиданно похолодѣвъ, какъ мраморная статуя: -- это Лоренсъ Арбутнотъ и папа. Пойдемте къ нимъ навстрѣчу.
Черезъ нѣсколько секундъ они были у воротъ и профессоръ объяснилъ ихъ неожиданное появленіе.
-- Это все штуки мистера Арбутнота, сказалъ онъ: -- ему было извѣстно, что я жаждалъ тебя увидѣть, а онъ боялся отпустить меня одного, вотъ онъ и сочинилъ, что у него дѣла по сосѣдству. Я этому, конечно, не повѣрилъ, но позволилъ ему поставить на своемъ.
-- Профессоръ мнѣ ни въ чемъ не вѣритъ, воскликнулъ Арбутнотъ съ своимъ обычнымъ веселымъ смѣхомъ.
Берта поспѣшно подошла къ нему.
-- Я теперь снова чувствую себя въ Вашингтонѣ, сказала она.-- Вы хорошо сдѣлали, что пріѣхали, я очень рада, но вамъ надо было пріѣхать раньше.
И протянутая его рука дрожала, какъ осенній листъ.