Комната, приготовленная Бертой для мистрисъ Сильвестръ была убрана съ самымъ кокетливымъ женскимъ умѣньемъ, и молодая женщина, удалясь изъ гостинной поздно вечеромъ, не легла спать, но, полураздѣвшись и накинувъ легкій халатъ, сѣла въ покойное кресло передъ каминомъ, въ которомъ пылалъ веселый огонь. Хотя ея спокойный темпераментъ предохранялъ ее отъ всякаго сильнаго ощущенія, но все-таки разнородныя впечатлѣнія дня возбудили въ ней много мыслей и она не думала о снѣ.
-- Агнеса! Агнеса! послышался вдругъ голосъ Берты за дверью.
Мистрисъ Сильвестръ поспѣшно встала и отперла дверь, словно она ожидала появленія своего друга. Берта также частью раздѣлась; она сняла свое красное платье, и на ней было длинное бѣлое n é glig é e, обшитое бѣлымъ мѣхомъ. Ей повидимому было холодно, потому что она дрожала.
-- Можно войти? сказала она: -- это не очень деликатно, но я была увѣрена, что вы не спите.
-- Я очень рада, что вы пришли, отвѣчала Агнеса: -- мнѣ вовсе не хочется спать.
Берта вошла и сѣла передъ каминомъ на широкій бѣлый мѣховой коверъ.
-- Это совсѣмъ по женски, сказала она:-- намъ бы надо лежать въ постели, а мы приготовляемся болтать; но безъ этого день не былъ бы полнымъ. Вамъ сегодня вечеромъ есть о чемъ подумать, Агнеса?
-- Да, отвѣтила мистрисъ Сильвестръ, устремивъ глаза на огонь.
-- А ваши мысли пріятныя или нѣтъ?
-- Частью, но не всѣ.
-- Вамъ должно быть страшно очутиться снова въ Вашингтонѣ послѣ столькихъ лѣтъ и при совершенно измѣнившихся обстоятельствахъ. Вы здѣсь не были послѣ вашей свадьбы. Вамъ было тогда девятнадцать или двадцать лѣтъ -- вы были еще ребенкомъ.
-- Я была молода, отвѣчала мистрисъ Сильвестръ:-- но была развита не по годамъ; я не сознавала себя ребенкомъ. Я испытала кое-что, быстро меня развившее, прибавила она въ полголоса.
-- Вы узнали, что такое любовь, промолвила Берта, сама не понимая, какъ эти слова вылетѣли изъ ея устъ.
-- Я испытала не дѣтское чувство, и оно было преждевременно для моего возраста, сказала Агнеса, послѣ минутнаго молчанія.
-- Вамъ предстояло одно изъ двухъ, или испытать его слишкомъ рано, или слишкомъ поздно, замѣтила Берта.
-- А вы полагаете, что оно никому не приходитъ во-время? спросила Агнеса.
-- Это чувство -- ложь съ начала до конца, и я не вѣрю въ него, произнесла Берта съ жаромъ.
-- О, я вѣрю въ него, тихо отвѣчала мистрисъ Сильвестръ.
-- Что это за чувство? воскликнула Берта:-- его нельзя побороть ни умомъ, ни волей, это несчастное, лихорадочное ощущеніе, непонятное и непреодолимое. А если поддаться ему, то не можешь уважать ни себя, ни предмета своей любви? Зачѣмъ женщины любятъ мужчинъ? Кто можетъ объяснить? Это какое-то безуміе. Вы можете только сказать: "Я люблю его; онъ для меня жизнь и смерть". Это неразумно, это нелѣпо.
Она внезапно умолкла, замѣтивъ, что Агнеса смотритъ уже не на огонь, а на нее.
-- Вы любите человѣка, отвѣчала мистрисъ Сильвестръ своимъ нѣжнымъ мелодичнымъ голосомъ: -- по крайней мѣрѣ, мнѣ такъ кажется; потому что онъ одинъ изъ всѣхъ людей въ состояніи причинить вамъ величайшее изъ страданій. Я не вижу другой причины, а я много объ этомъ думала.
-- Это хорошая причина, отвѣтила Берта со смѣхомъ: -- но мы слишкомъ трагичны. Я пришла сюда не для этого. Я хочу знать, какое мы произвели на васъ впечатлѣніе.
-- Кто мы? спросила мистрисъ Сильвестръ.
-- Я, Ричардъ, Лоренсъ Арбутнотъ, полковникъ Треденнисъ, сенаторъ Пленфильдъ, двѣсти мужчинъ, перебывавшихъ у насъ въ этотъ день, однимъ словомъ, Вашингтонъ. Какъ онъ вамъ понравился?
-- Дайте мнѣ двѣ недѣли на размышленіе.
-- Нѣтъ, мнѣ интересны впечатлѣнія, а не размышленія. Все очень перемѣнилось?
-- Я очень перемѣнилась.
-- А мы? Напримѣръ, начните съ Лоренса Арбутнота.
-- Нѣтъ: я его совсѣмъ забыла, и если надо съ кого-нибудь начать, какъ вы говорите, то я никогда не начала бы съ него.
-- А съ кого? спросила Берта, пристально смотря на мистисъ Сильвестръ.
-- Я начала бы съ полковника Треденниса.
-- Что же вамъ нравится въ немъ? спросила Берта, холоднымъ, принужденнымъ тономъ.
-- Все.
-- Еслибъ вы были другая женщина, я сказала бы, что вамъ нравится его большой ростъ, сказала Берта: -- это обыкновенная слабость женщинъ, но я никогда этого не понимала; мнѣ противны высокіе мужчины, я боюсь, что они на меня наступятъ.
-- Мнѣ нравятся его глаза, они очень добрые, и голосъ, промолвила Агнеса, какъ бы размышляя въ слухъ.
-- Голосъ у него слишкомъ густой, и я всегда боюсь, что онъ зареветъ, хотя этого еще никогда съ нимъ не случалось.
-- Онъ такъ хорошо, такъ серьёзно смотритъ на васъ, продолжала мистрисъ Сильвестръ: -- вотъ человѣкъ не легкомысленный.
-- Еще бы, олицетворенная массивность.
-- Это мнѣ и нравится.
-- А, вы находите насъ всѣхъ слишкомъ легкомысленными. Вотъ какое мы произвели на васъ впечатлѣніе! произнесла Берта со смѣхомъ: -- въ сущности, вы правы: мы легкомысленны, и я, по крайней мѣрѣ, не могла бы быть серьёзной, еслибъ даже постаралась.
-- Придетъ время, и вы будете серьёзны безъ всякихъ стараній, сказала мистрисъ Сильвестръ, нѣжно смотря на Берту:-- мы обѣ очень измѣнились съ тѣхъ поръ, какъ видѣлись въ послѣдній разъ, и совершенно естественно, что пережитое подѣйствовало на насъ различно. У насъ разные темпераменты. Вы всегда были впечатлительнѣе и пламеннѣе меня, если вы страдали...
-- Я не... страдала, произнесла Берта, смотря ей прямо въ глаза.
-- А я много выстрадала, сказала Агнеса.
-- Я этого боялась! воскликнула Берта.
-- Если мы будемъ друзьями, какъ я надѣюсь, продолжала мистрисъ Сильвестръ:-- то мнѣ не для чего скрывать отъ васъ, что сдѣлало меня совершенно инымъ существомъ. Лучше прямо высказать всю правду.
Она закрыла лицо руками и съ минуту молчала.
-- Онъ былъ очень жестокъ? спросила Берта.
Агнеса подняла голову, и на лицѣ ея показалась улыбка, которая была бы горькой, еслибы не была столь печальной.
-- У него была такая натура, отвѣчала она:-- и, въ послѣдствіи спокойно обсудивъ его поступки, я пришла къ убѣжденію, что онъ не былъ виновенъ въ игрѣ моего воображенія. Все кончилось между нами въ нѣсколько мѣсяцевъ, и послѣ катастрофы онъ мнѣ сказалъ, что предвидѣлъ подобный конецъ, потому что обыкновенно такъ бываетъ. Онъ жилъ на свѣтѣ такъ много, а я такъ мало. Я только разъ говорила съ нимъ прямо, открыто, и послѣ этого рокового дня я едва помнила, что было со мною въ продолженіи многихъ мѣсяцевъ. Я уѣхала одна на морской берегъ и тамъ проводила цѣлые дни, сидя на пескѣ и смотря на воду. Однажды я сидѣла на берегу очень долго и вдругъ, вставъ, пошла домой, говоря себѣ: "Я оставила тамъ Агнесу, и болѣе никогда ея не увижу". Я точно умерла, и съ той минуты сдѣлалась совершенно новымъ существомъ. Я слегла въ постель, и когда встала черезъ нѣсколько дней, то встрѣтила мужа такъ спокойно, что онъ былъ поставленъ въ тупикъ.
-- И это былъ конецъ?
-- Да, для меня.
-- А для него?
-- Раза два онъ пытался возобновить наши отношенія, но всѣ его попытки не удались. Подобное чувство, однажды исчезнувъ, не можетъ вернуться; вмѣстѣ съ нимъ исчезнетъ все, и страсть, и горе, и сожалѣніе.
-- Это чувство -- ложь, и всегда должно такъ кончиться! воскликнула Берта.
Мистрисъ Сильвестръ ничего не отвѣчала.
-- Вы знаете, что оно должно такъ кончиться, повторила Берта.
-- Я не знаю и не хочу ничего знать, отвѣтила Агнеса: -- я хочу теперь одного -- спокойствія.
-- Это очень печально, промолвила съ чувствомъ Берта.
-- Да, сказала мистрисъ Сильвестръ, и голосъ ея впервые задрожалъ, но она тотчасъ поборола свое волненіе и прибавила своимъ обычнымъ спокойнымъ тономъ:-- я вовсе не хотѣла васъ разжалобить, но теперь вы знаете мое прошедшее и можете отгадать будущее.
-- Нѣтъ, не могу.
-- Однако, это очень легко. Я устрою себѣ хорошенькую квартиру и потрачу на нее столько заботъ, что, наконецъ, миссъ Джесонъ назоветъ ее единственной въ своемъ родѣ. Я буду жить съ теткой, мистрисъ Миргамъ, и стану принимать днемъ и по вечерамъ. У меня будетъ собираться все лучшее вашингтонское общество. Надѣюсь, что вы будете у меня часто, мистеръ Арбутнотъ, полковникъ Треденнисъ...
-- Если они будутъ часто васъ посѣщать, то оба или одинъ изъ нихъ влюбятся въ васъ.
-- Я надѣюсь, что это случится съ мистеромъ Арбутнотомъ, потому что ему легче излечиться отъ этого недуга.
-- А вы думаете, что вы сами совершенно безопасны.
-- Я вовсе объ этомъ не думаю, а потому мнѣ и не грозитъ опасность. Еслибы мнѣ было двадцать лѣтъ, дѣло было бы иное.
-- Какъ вы спокойны! воскликнула Берта.
-- Да, я теперь спокойна, но прежде мнѣ было тяжело, ужасно тяжело, отвѣчала Агнеса:-- долго меня мучила жажда выместить на другихъ свою злобу. Но потомъ я подумала, что столько на свѣтѣ страданій, и мнѣ такъ стало жаль людей.
И она вдругъ расплакалась, какъ ребенокъ.
-- Это глупо, и я уже давно не плакала, произнесла она, наконецъ.
-- Не стѣсняйтесь мною, сказала Берта:-- я люблю видѣть, какъ вы плачете.
-- А я этого не люблю, отвѣчала Агнеса съ улыбкой и, черезъ минуту, совершенно оправившись отъ своего волненія, спросила:-- кажется, полковникъ Треденнисъ помогалъ вамъ ухаживать за Джени, когда она была больна въ Виргиніи?
-- Да, отвѣчала Берта: -- онъ пріѣхалъ ко мнѣ, потому что Ричардъ былъ въ отъѣздѣ, а папа былъ боленъ.
-- Джени мнѣ объ этомъ говорила. По ея словамъ, онъ носилъ ее на рукахъ по комнатѣ и утѣшалъ, когда она плакала. Онъ, должно быть, очень добръ. Я желала бы видѣть этого мужественнаго, массивнаго человѣка ухаживающимъ за больнымъ ребенкомъ. Это должно быть трогательное зрѣлище.
Берта молчала. Она знала, что это было за зрѣлище и хорошо его помнила; еслибы она могла забыть, то, конечно, ея сердце не билось бы такъ лихорадочно, какъ въ эту минуту.
-- Онъ былъ очень массивенъ... начала она, но слова замерли у нея на устахъ.
Она видѣла, что Агнеса смотритъ на нее съ удивленіемъ, и ей вдругъ показалось, что единственное спасеніе -- бѣгство. Но было поздно.
-- Берта! воскликнула съ ужасомъ Агнеса.
-- Ну, ну, отвѣчала она дрожащимъ голосомъ и поспѣшно встала: -- я напрасно пришла; я очень устала и мнѣ лучше уйти.
Но Агнеса подошла къ ней и положила руку ей на плечо.
-- Нѣтъ, вы хорошо сдѣлали, что пришли, здѣсь ваше мѣсто, промолвила она съ глубокимъ чувствомъ.
Она посадила ее на кушетку и держала за обѣ руки.
-- Неужели вы думаете, что я васъ отпущу, прежде чѣмъ вы все мнѣ не разскажете? продолжала она: -- я видѣла, что вы страдаете. И если я начала говорить о своихъ страданіяхъ, то лишь потому, что хотѣла навести васъ на откровенность. Скажите мнѣ все. Какія могутъ быть тайны между двумя женщинами, которыя страдали и искренно преданы другъ другу?
Берта выскользнула изъ ея рукъ и, упавъ на колѣни, закрыла лицо руками.
-- Агнеса, промолвила она едва слышно:-- я не думала объ этомъ... я не знаю, какъ это случилось. Я не хотѣла никому открывать этого. Но я потеряла всякую силу воли, и говорю, когда хочу молчать. Не смотрите на меня. Я не знаю, что это значитъ. Вся моя жизнь была иная, и это на меня не походитъ. Я не вѣрила, что это дѣйствительно случилось. Это иллюзія, это сонъ, это болѣзнь. И, однако, оно продолжается... И для меня оно страшнѣе, чѣмъ для всякаго другого. Это несправедливо. Я для этого не готова. Я ничего не понимаю. Но пока оно продолжается...
Она умолкла и закрыла лицо руками.
-- А вы думаете, что оно пройдетъ?
-- Пройдетъ! Сколько разъ я говорила себѣ, что оно должно пройти, что это пустая сентиментальность, униженіе. Да, оно должно пройти, но оно не проходитъ, не проходитъ. И мнѣ, по временамъ, кажется, что оно не можетъ пройти, и я схожу съ ума, но...
-- Что но?
-- Вы будете меня презирать, но я вамъ все-таки скажу. Когда я думаю, что это можетъ пройти и исчезнуть навѣки, мнѣ становится такъ страшно, что, въ сравненіи съ этой пыткой, все легко, и я готова всю жизнь выносить страданія, горе, позоръ, только бы не лишиться этого чувства.
-- Я это понимаю, я это понимаю! воскликнула Агнеса.
-- Вы понимаете! отвѣтила злобно Берта:-- а я не понимаю!
Въ продолженіи нѣсколькихъ минутъ Агнеса молчала. Она смотрѣла на Берту и вспомнила, что нѣкогда она была въ такомъ же положеніи, только ей некому было излить своего сердца.
-- Скажите мнѣ, какъ это началось? спросила она, наконецъ.
Берта подняла голову съ подушки. Лицо ея совершенно измѣнилось, оно не выражало болѣе страстнаго пыла, а казалось только утомленнымъ, безпомощнымъ.
-- Оно началось гораздо ранѣе, чѣмъ я сама стала сознавать, сказала она.-- Еслибы я не была такъ молода и легкомысленна, то поняла бы, что онъ мнѣ нравился прежде, чѣмъ уѣхалъ къ индѣйцамъ. Однажды онъ принесъ мнѣ букетъ геліотроповъ, и я удивлялась, какъ глубоко тронули меня его простыя, задушевныя слова; когда же онъ уѣхалъ, я часто думала о немъ, и въ первую критическую минуту моей жизни нетолько вспомнила о немъ, но жаждала его совѣта и начала писать къ нему письмо. Застѣнчивость помѣшала мнѣ кончить его и отправить.
-- Отчего вы его не послали? воскликнула Агнеса.
-- Да, отчего я его не послала? Впрочемъ, оно, можетъ быть, ничего не измѣнило бы. Но когда я сказала ему объ этомъ...
-- А вы ему сказали?
-- Да, въ Виргиніи. Все, чѣмъ я могу себя упрекнуть, случилось въ Виргиніи. Тамъ были дни...
-- Разскажите мнѣ все по порядку, сказала Агнеса:-- я хочу знать, какъ вы дошли до этого.
-- Я сама во всемъ виновата. Я поняла слишкомъ поздно, что сдѣлала ошибку, выходя замужъ, но дѣло было сдѣлано, и я только старалась всѣми силами, чтобы никто отъ этого не страдалъ, кромѣ меня. Я сказала себѣ, что въ жизни нѣтъ ничего серьёзнаго, и стала веселиться. Я ненавидѣла всякое глубокое чувство, не читала даже книгъ, въ которыхъ говорилось о подобномъ чувствѣ, и съ удовольствіемъ слушала свѣтскую, циничную болтовню. Арбутнотъ мнѣ именно и понравился тѣмъ, что онъ равнодушно относился ко всему. Онъ тогда былъ въ самомъ отчаянномъ настроеніи и не вѣрилъ ни во что. Онъ потерялъ все свое состояніе и женщина, которую онъ любилъ, измѣнила ему.
-- Я не знала, что онъ имѣлъ романъ, замѣтила Агнеса и прибавила поспѣшно:-- да это все равно.
-- Ему это было не все равно. У всѣхъ есть романъ, у бѣднаго Лорри, и даже у меня. Какъ бы то ни было, я постоянно увѣряла себя, что я не несчастна, и когда платье мнѣ шло къ лицу или мужчины ухаживали за мною на балу, я мысленно повторяла: "Какъ мало такихъ счастливыхъ, какъ я". Право, еслибъ я сейчасъ умерла, обо мнѣ вспоминали бы, какъ о женщинѣ, которая всегда веселилась и смѣялась. Особенно въ прошедшій сезонъ я вертѣлась безъ устали и была вполнѣ увѣрена, что всѣ опасности и соблазны меня миновали. Дѣйствительно, это было веселое время; нѣсколько блестящихъ личностей меня забавляли, и я то выѣзжала, то принимала у себя. Я никогда не забуду президентскаго бала. Лоренсъ и Ричардъ были со мною; я танцовала безъ устали и имѣла громадный успѣхъ. Уѣзжая, Лоренсъ сказалъ: "Какой веселый вечеръ! Врядъ ли мы когда увидимъ что-нибудь подобное!" А я отвѣчала со смѣхомъ: "Мы увидимъ сотни такихъ". И, однако, это былъ послѣдній.
-- Послѣдній?
-- Да, съ тѣхъ поръ я не знала ни веселыхъ вечеровъ, ни веселыхъ дней. Черезъ два дня былъ балъ у Гарднеровъ. Лоренсъ принесъ мнѣ букетъ съ розами и геліотропами, и я помню, какъ запахъ геліотроповъ напомнилъ мнѣ о томъ вечерѣ, когда я говорила съ Филиппомъ Треденнисомъ, сидя у окна. Воспоминаніе о немъ было тѣмъ живѣе, что я слышала объ его возвращеніи. Я не рада была, что онъ вернулся въ Вашингтонъ и не желала его видѣть. Онъ принадлежалъ къ той эпохѣ моей жизни, которую я хотѣла забыть. Я не знала, что онъ будетъ у Гарднеровъ и совершенно неожиданно увидѣла его въ дверяхъ. Скажите, Агнеса, онъ, дѣйствительно, не походитъ на другихъ мужчинъ или это только мнѣ такъ кажется?
-- Да, онъ рѣзко выдѣляется изъ толпы.
-- Я не знаю почему, продолжала Берта:-- но мнѣ всегда казалось, что первые люди на землѣ, вѣроятно, были такіе -- простые, искренніе, мужественные, серьёзные, добрые и нѣжные къ слабымъ, къ страждущимъ. Еслибъ вы только слышали все, что разсказываютъ объ его подвигахъ, храбрости, о перенесенныхъ имъ лишеніяхъ и опасностяхъ. Онъ самъ все это забылъ, но другіе не могутъ этого забыть. Впечатлѣніе, произведенное на меня его неожиданнымъ появленіемъ на балу, было такъ сильно, что оно показалось мнѣ страннымъ, и я старалась поднять на смѣхъ его громадную фигуру и серьёзное, задумчивое лицо. Но мнѣ это не удалось, и я начала недоумѣвать, что онъ сдѣлаетъ, увидѣвъ меня, и отгадаетъ ли происшедшую во мнѣ перемѣну со времени моего перваго бала. Я сожалѣла, что онъ пріѣхалъ, и вдругъ почувствовала какое-то непонятное утомленіе. Въ эту минуту онъ обернулся и увидѣлъ меня.
Она остановилась и припала головой къ подушкѣ.
-- Это, кажется, было такъ давно, такъ давно, произнесла она, послѣ нѣкотораго молчанія:-- и, однако, съ тѣхъ поръ прошло не болѣе года. Онъ сразу увидѣлъ во мнѣ перемѣну, но не понялъ ея. Онъ, вѣроятно, подумалъ, что дурная сторона моего характера развилась во мнѣ насчетъ доброй стороны.
-- Нѣтъ, онъ никогда этого не подумалъ! воскликнула Агнеса.
-- Если не подумалъ, то не по моей винѣ. Я всячески старалась выказать себя съ самой худшей стороны. Я не желала, чтобъ онъ бывалъ у насъ въ домѣ, но Ричардъ сталъ часто приглашать его, и кончилось тѣмъ, что онъ сталъ бывать у насъ ежедневно. Тогда...
-- Что тогда? спросила Агнеса.
-- Не знаю! Не знаю! воскликнула съ нетерпѣніемъ Берта:-- я стала безпокойной и несчастной. Мнѣ опротивѣлъ свѣтъ и было страшно оставаться дома. Сидя одна, я все думала о той зимѣ, когда я впервые стала выѣзжать, и сравнивала себя съ той Бертой, которая жила тогда, словно, она умерла. Всякая мелочь могла меня довести до слезъ, и это меня сердило. Я къ этому не привыкла и стала увѣрять себя, что я больна, хотѣла уѣхать, но по желанію Ричарда осталась. И каждый день мое положеніе становилось хуже и хуже. Я выходила изъ себя и мстила тому, кого я должна была бы пожалѣть. Я лгала на себя, но онъ слушалъ и не вѣрилъ, что еще болѣе меня бѣсило.
Она тяжело перевела дыханіе и продолжала поспѣшно:
-- Но для чего я растягиваю свой разсказъ? Я не могу всего передать, еслибъ говорила до завтра. Всякое глубокое чувство и сильное ощущеніе было для меня такъ чуждо, что я долго себя обманывала и называла свои страданія то слабостью, то злобой, то оскорбленной гордостью, когда это было совсѣмъ не то. Одинъ только человѣкъ понималъ, что я чувствовала...
-- Онъ? спросила Агнеса.
-- Лоренсъ Арбутнотъ. Онъ самъ когда-то страдалъ и, несмотря на свой смѣхъ и болтовню, слѣдилъ за мною и былъ добрѣе ко мнѣ, чѣмъ я думала. Надѣясь, что это пройдетъ, онъ совѣтывалъ мнѣ уѣхать. Но было бы лучше, еслибъ я не уѣхала.
-- Лучше?
-- Да, судьба была противъ меня. Прощаясь съ тѣмъ, отъ кого я бѣжала, хотя я въ этомъ не сознавалась, я почувствовала, что прощаюсь съ нимъ навѣки, и мнѣ стало такъ тяжело, такъ невыносимо тяжело, что когда онъ ушелъ, сказавъ нѣсколько обычныхъ фразъ, я пошла за нимъ въ сѣни. Я не могла удержаться и... О, Агнеса...
Слезы не дозволили ей продолжать.
-- Я понимаю, я понимаю, отвѣчала Агнеса, дрожащимъ голосомъ:-- но не плачьте, это хуже всего.
-- Я не знаю, что онъ подумалъ, продолжала Берта, немного оправившись: -- не знаю, что я ему сказала. Онъ былъ очень блѣденъ и, взявъ мои обѣ руки, сказалъ, что всегда тяжело разставаться, и просилъ меня вспомнить о немъ, еслибъ когда-нибудь я нуждалась въ помощи. Въ этотъ самый вечеръ я была съ нимъ очень холодна и жестока, но онъ, казалось, все забылъ. Я также все забыла, и впродолженіи одной минуты мы чувствовали, что близки другъ къ другу, что мы были друзья и имѣли право горевать при мысли о разлукѣ. Мы снова простились и онъ ушелъ. На слѣдующій день я уѣхала и въ продолженіи двухъ мѣсяцевъ мужественно боролась сама съ собой. Днемъ я не давала себѣ времени на размышленія; играла съ дѣтьми, читала имъ, гуляла съ ними, но когда наступала ночь, я чувствовала себя уставшей, но не спала и утромъ вставала въ совершенномъ изнеможеніи. Неожиданно Джени серьёзно занемогла, я была одна и послала за отцомъ...
Она остановилась и горько засмѣялась.
-- Подумайте сами, развѣ это не судьба, продолжала она:-- отецъ былъ нездоровъ и вмѣсто него пріѣхалъ ко мнѣ -- Филиппъ Треденнисъ.
-- О! воскликнула Агнеса:-- какая жестокая судьба!
-- Вы полагаете? Была прекрасная, лунная ночь и я поджидала у окна доктора изъ Вашингтона. Бѣдная Джени очень страдала и я выбилась изъ силъ, сидя у ея постели въ продолженіи трехъ дней и трехъ ночей. Услыхавъ конскій топотъ и боясь, чтобъ лай собакъ не разбудилъ ребенка, я выбѣжала въ садъ и, унимая собакъ, поспѣшила къ воротамъ. Я была увѣрена, что это докторъ, но фигура пріѣхавшаго показалась мнѣ выше. Черезъ секунду я увидала при лунномъ свѣтѣ Филиппа Треденниса.
-- Подождите немного, отдохните, сказала Агнеса, взявъ ее за руку.
-- Нѣтъ, отвѣчала Берта:-- лучше поскорѣе кончить. Съ той минуты я уже болѣе никогда не лгала себѣ. И было бы не къ чему? Я думала, что онъ за сорокъ миль отъ меня, а онъ былъ передо мною; страхъ и радость побороли во мнѣ всѣ остальныя чувства и я едва не упала въ обморокъ. Я не знаю, что онъ чувствовалъ и думалъ. Но онъ подошелъ ко мнѣ совсѣмъ близко, взялъ меня за плечо своей мощной, доброй рукой и сталъ говорить тихо, шепотомъ. Мнѣ казалось, что мы одни на свѣтѣ и я подумала: "Ты съума сошла отъ радости, потому что онъ съ тобою; всѣ твои страданія кончились, и ты не думаешь ни о чемъ другомъ". Въ послѣдствіи я не разъ говорила себѣ, что еслибъ онъ былъ дурной человѣкъ и думалъ только о себѣ, то, открывъ это въ ту роковую ночь, я, можетъ быть, спаслась бы отъ дальнѣйшихъ страданій. Но онъ думалъ не о себѣ, а обо мнѣ. Онъ пріѣхалъ не для себя, а для меня и Джени. Онъ пріѣхалъ, чтобъ помочь намъ, ухаживать за нами. Онъ прогналъ меня наверхъ спать, а самъ всю ночь ходилъ подъ окномъ. И я спала, какъ ребенокъ. Онъ, казалось, вдохнулъ въ меня силу и спокойствіе; я почувствовала себя безопасной и спала. Съ самаго начала онъ дѣйствовалъ на меня успокоительно. Я часто уставала отъ нашей лихорадочной привычки веселиться безъ устали и разсуждать безъ конца. Мы называемъ это аргументаціей, анализомъ и считаемъ себя очень умными. Есіи это умъ, то у насъ его слишкомъ много. Онъ былъ не таковъ, и жизнь съ нимъ становилась проще, спокойнѣе. Я пыталась было его прогнать, но знала, что онъ не уѣдетъ и желала, чтобъ онъ остался. Тогда я рѣшилась быть съ нимъ естественной и нѣжной, не огорчать его ничѣмъ. Вѣдь я была бы любезной со всякимъ человѣкомъ, который оказалъ бы мнѣ такую услугу.
-- Но этимъ не могло кончиться, замѣтила со вздохомъ Агнеса.
-- Кончиться! Это никогда не кончится. Развѣ я не понимаю, въ чемъ дѣло? Какъ тутъ ни разсуждай, какъ ни плачь, а это старая, несчастная исторія замужней женщины, любящей не мужа, а другого. Нѣтъ ничего хуже и всегда кажется, что такая женщина дурная.
Агнеса молча положила ей руку на плечо.
-- Я, вѣроятно, тогда дурно поступила, хотя этого не сознавала. Я позволила себѣ быть счастливой, позволила ему быть добрымъ ко мнѣ. Я старалась, чтобъ эти дни были для него пріятными. Джени выздоровѣла, и погода была прекрасная. Я исполняла всѣ его желанія, и онъ былъ такъ же добръ ко мнѣ, какъ къ Джени. Когда вы сказали, что онъ такъ мягокъ и нѣженъ, то передо мною мгновенно возстала его фигура, его голосъ. Онъ не ухаживаетъ, не любезничаетъ, какъ другіе мужчины, онъ даже застѣнчивъ... я никогда не забуду, какъ бы ни старалась, этихъ счастливыхъ дней.
-- А все-таки постарайтесь, сказала грустнымъ тономъ Агнеса.
Берта пристально посмотрѣла на нее.
-- Послѣ года усилій, я вамъ скажу о результатѣ, произнесла она.
-- О! на это потребуется болѣе года.
-- Можетъ быть, два. Но уже огонь гаснетъ въ каминѣ и мнѣ пора кончить. Вы слишкомъ добры, что терпѣливо меня слушаете.
-- Продолжайте.
-- Какъ я тогда ни увлекалась, но знала, что надо положить этому конецъ и гдѣ именно. Я сказала себѣ, что буду счастливой, пока онъ со мною, и что съ его отъѣздомъ все кончится. Наканунѣ этого дня, я даже намѣренно старалась возбудить въ немъ недовѣріе ко мнѣ. Самый легкомысленный человѣкъ возненавидитъ васъ, если вы убѣдите его въ вашемъ легкомысліи. Если онъ намѣренъ васъ забыть, то все-таки желаетъ, чтобъ вы его помнили. Поэтому я прямо сказала, что мое поведеніе въ послѣдніе дни было мимолетнымъ капризомъ, а въ Вашингтонѣ я опять буду прежней, настоящей Бертой.
-- О! Берта! воскликнула Агнеса, обнимая ее съ пламенной нѣжностью.
-- Да, это было нелегко. Я никогда не брала на себя столь трудной задачи и, вѣроятно, плохо исполнила ее, потому что онъ мнѣ не повѣрилъ. Онъ гораздо сильнѣе меня и слишкомъ правдивъ, чтобъ сразу повѣрить лжи. Ему надо часто и постоянно лгать; поэтому я и рѣшилась быть вѣрной себѣ.
-- Что вы хотите дѣлать? воскликнула Агнеса.
-- Мнѣ предстоитъ много труда. Одно только можетъ его заставить меня бросить...
-- Васъ бросить... васъ?
-- Да, моимъ главнымъ недостаткомъ была всегда гордость, но я хочу, чтобъ онъ меня бросилъ. Вѣдь нельзя любить человѣка, которому надоѣла и который отъ тебя отвернулся. Вотъ какой будетъ конецъ. И потомъ, я не знаю навѣрное, но мнѣ казалось иногда по его глазамъ, что онъ начинаетъ меня любить, а я не хочу, чтобъ онъ ради меня погубилъ свою жизнь. Грустно было бы, чтобъ онъ отдалъ себя Бертѣ Амори, лучше пусть отдастъ себя вамъ, Агнеса.
И она крѣпко сжала руку своей подруги.
-- Я не хочу, отвѣчала спокойно мистрисъ Сильвестръ: -- и онъ не такой человѣкъ, чтобъ измѣнить своей любви.
-- Онъ долженъ это сдѣлать, если я поведу дѣло упорно и умно. Всѣ увѣряютъ, что я очень умна и что у меня удивительная сила воли. Онъ меня непремѣнно броситъ, если убѣдится, что я ничего не стою, что я существо легкомысленное, пустое, фальшивое, себялюбивое. Если я постоянно буду выказывать передъ нимъ дурныя стороны, а все хорошее прятать отъ него, то, наконецъ, я ему опротивлю и онъ отвернется отъ меня.
-- Вы не можете этого сдѣлать.
-- Долго нѣтъ, но на время смогу, а потомъ я уговорю Ричарда отпустить меня въ Европу. Я прежде просила его объ этомъ, но онъ выразилъ желаніе, чтобъ я осталась, право не знаю почему, но я никогда не сопротивляюсь его желаніямъ. Я хоть въ этомъ стараюсь быть доброй женой. Можетъ быть, у него есть причины, по которымъ онъ хочетъ удержать меня здѣсь, а потомъ весной, вѣроятно, отпуститъ меня и самъ вскорѣ поѣдетъ за нами. Въ Европѣ мы можемъ остаться нѣсколько лѣтъ, и когда вернемся, если мы когда-нибудь вернемся, все будетъ кончено и давно забыто.
Она освободилась изъ объятій Агнесы и встала съ кушетки.
-- Все будетъ забыто! воскликнула она.-- Неужели такія страданія могутъ кончиться ничѣмъ? И то правда, что значитъ жизнь Берты Амори? Не все ли равно, что ея жизнь испорчена, что судьба злобно играла ею, какъ мыльнымъ пузыремъ? Для милліоновъ людей это все равно и для самой Берты Амори оно будетъ все равно, когда она привыкнетъ къ этой пыткѣ.
Она подошла къ окну и, отдернувъ занавѣску, прибавила:
-- Уже свѣтаетъ, а вы еще не спите. Завтра настало. Мы должны начать новый годъ, какъ слѣдуетъ. Мнѣ надо записать всѣ свои визиты. О! что со мной! Не зовите никого, Агнеса! Это ничего.
И съ слабой улыбкой на устахъ, она тихо опустилась на полъ.
Агнеса засуетилась вокругъ нея и стала ее оттирать спиртомъ.
-- Ты права, это ничего, это обморокъ, думала она: -- но еслибъ это было что-нибудь другое, то ты была бы счастливѣе.