Домашній очагъ капрала.
Въ продолженіе всего дня Марселла находилась въ какомъ-то возбужденномъ состояніи; она двигалась точно во снѣ, и въ ушахъ ея слышались никому не слышные, кромѣ нея, мелодичные звуки; она то краснѣла, то блѣднѣла, обнаруживала необычайную нѣжность въ разговорахъ съ братьями и чувствовала какую-то странную потребность цѣловать дядю и мать. Послѣдняя подозрительно посматривала на нее и, вспоминая о своей первой любви, догадывалась, въ чемъ дѣло.
Встрѣча съ учителемъ Арфолемъ встревожила Марселлу, но она вскорѣ успокоилась. Она ни на минуту не сомнѣвалась, что Роанъ былъ добрымъ христіаниномъ и вѣрилъ, во-первыхъ, въ Бога и, во-вторыхъ, въ великаго императора, потому что ея религіозное воспитаніе было двоякое.
Ея мать, простая поселянка, сохранила въ своемъ сердцѣ ту пламенную преданность церковнымъ обрядамъ, стариннымъ суевѣріямъ и католическимъ легендамъ, отъ которыхъ революція тщетно старалась освободить Францію. Она набожно участвовала во всякой религіозной церемоніи, колѣнопреклоненно молилась передъ каждымъ распятіемъ и слѣпо вѣрила въ чудеса всѣхъ католическихъ святыхъ. Она не обожала королей, какъ вообще бретонки, потому что патеры въ Кромлэ не отличались легитимистскимъ пыломъ, но ненавидѣла революцію.
У нея было много дѣтей, и когда ея мужъ, рыбакъ, погибъ во время страшной бури 1796 года, то его братъ, тогда еще простой солдатъ, вернувшійся домой на время изъ Италіи, далъ клятву никогда не жениться и быть отцомъ многочисленныхъ сиротъ его невѣстки. И онъ сдержалъ свое слово.
Служа Наполеону со всею ревностью религіознаго культа, Дерваль слѣдовалъ за нимъ во всѣхъ его походахъ, но старательно удерживался отъ всякихъ соблазновъ и каждую, нажитую цѣною своей крови, копейку отсылалъ братниной семьѣ, которая, благодаря ему, не знала нужды. Наконецъ, подъ Аустерлицемъ онъ лишился ноги; его военная служба была окончена, и онъ не могъ болѣе слѣдовать за великой тѣнью, омрачавшей свѣтъ. Но если онъ не могъ попрежнему служить своему повелителю, то онъ все еще былъ въ состояніи исполнять свой долгъ относительно своихъ дѣтей, какъ онъ называлъ племянниковъ. Поэтому онъ вернулся въ Кромлэ съ ореоломъ героя, деревянной ногой, безчисленными медалями и значительной пенсіей. Съ тѣхъ поръ онъ мирно жилъ въ уединенномъ бретонскомъ селеніи, окруженный многочисленной семьей, не смотря на то, что самъ былъ холостякомъ.
Во время своей долгой военной службы, добрый Евенъ сохранилъ наивную душевную простоту и нравственныя качества бретонскаго поселянина. Онъ питалъ уваженіе къ женщинамъ, рѣдко встрѣчаемое въ старомъ служакѣ, и вѣрилъ въ Бога. Конечно, онъ не былъ набожнымъ католикомъ въ глазахъ патеровъ, почти никогда не ходилъ на исповѣдь и только однажды въ годъ посѣщалъ церковь, именно ходилъ къ ночной службѣ подъ Рождество, но онъ всегда снималъ шляпу при звонѣ колоколовъ и постоянно присоединялъ къ имени великаго императора имя Бога. Никакія скептическія шутки, или грубыя богохульства, столь обычныя въ то время, не примѣшивались имъ къ тому строго религіозному воспитанію, которое вдова Дерваль давала своимъ дѣтямъ, научая ихъ любить Бога и святыхъ, уважать патера и вести набожную, нравственную жизнь. Но въ длинные, зимніе вечера дѣти собирались вокругъ стараго ветерана и, раскрывъ рты отъ удивленія, слушали его разсказы о великомъ человѣкѣ, который изъ всѣхъ живыхъ людей былъ, по его мнѣнію, всего ближе къ Богу.
Странно сказать, но эти разсказы всего глубже западали въ сердце Марселлы. Она отличалась болѣе страстной натурой и большимъ энтузіазмомъ, чѣмъ ея братья, а потому, научившись съ дѣтства считать императора божествомъ, она обожала его всей душей и питала къ нему такую пламенную вѣру, которую поколебать было невозможно. Въ ея воображеніи Богъ и императоръ были тѣсно связаны, и съ каждой набожно произнесенной ею молитвой Наполеонъ казался ей все святѣе и святѣе.
Но въ этотъ день, въ этотъ памятный день Марселла почти забыла о своемъ божествѣ: такъ она была занята своимъ новымъ счастьемъ, своей любовью. Постоянно передъ ея глазами носился образъ Роана, и она видѣла себя въ его рукахъ, чувствовала, какъ ея дѣвственные волоса, падали волной на его пылавшее страстью лице.
Быстро двигаясь взадъ и впередъ въ скромномъ жилищѣ ея семьи, при потухающемъ свѣтѣ солнечнаго заката, она казалась прекрасной въ своемъ простомъ бретонскомъ костюмѣ. Ея бѣлоснѣжный корсажъ и яркая, цвѣтная юбка рельефно выдавались на фонѣ мрачныхъ стѣнъ единственной въ домѣ комнаты.
Эта комната походила на всѣ подобные покои въ сосѣднихъ жилищахъ и заключала въ себѣ столовую, жилое помѣщеніе и кухню. Въ ней находились обычныя деревянныя скамьи и столъ, съ выдолбленными въ немъ круглыми впадинами, замѣняющими суповыя тарелки; корзинка для хлѣба и большая деревянная ложка висѣли на блокѣ съ поперечныхъ балокъ, на которыхъ хранились всевозможные предметы: свѣчи, сосуды съ масломъ, нанизанный на ниткахъ лукъ, сапоги, чулки, окорокъ и т. д. Въ углу подлѣ печки стояла высокая деревянная кровать, а въ противоположномъ концѣ комнаты находилась вторая такая же кровать, но меньшихъ размѣровъ. Большой черный горшокъ виднѣлся въ печи. Все было чисто и опрятно; не было слышно никакого зловонія, и только ощушался запахъ отъ чистаго бѣлья на кроватяхъ и табака, который курилъ ветеранъ въ старой нѣмецкой фарфоровой трубкѣ. Почернѣвшая деревянная лѣстница вела въ верхній этажъ маленькой хижины, а земляной полъ походилъ на кирпичный отъ постоянно горѣвшаго торфа въ печкѣ.
Семья капрала только что окончила свой ужинъ, состоявшій изъ оладей и молока. Онъ самъ ушелъ къ сосѣдямъ для обычной бесѣды о своихъ походахъ; близнецы Хоель и Гильдъ сидѣли на скамейкѣ, прислонясь къ стѣнѣ; Аленъ, стоя въ дверяхъ, курилъ трубку, а Яникъ помѣщался передъ огнемъ. Ихъ мать сидѣла у стола и зорко слѣдила за всѣми движеніями Марселлы, надъ которой отъ времени до времени подсмѣивались братья.
-- Что съ тобой, Марселла?-- произнесъ Хоель:-- вотъ уже нѣсколько часовъ ты не промолвила ни слова и дико посматриваешь по сторонамъ, какъ сумасшедшая Жанна.
Марселла покраснѣла, но ничего не отвѣчала.
-- Можетъ быть, она видѣла призракъ,-- замѣтилъ Гильдъ съ улыбкой.
-- Боже избави,-- произнесла мать, набожно крестясь.
-- Пустяки,-- воскликнула Марселла.
-- Ты очень блѣдна,-- сказала съ безпокойствомъ ея мать:-- ты мало ѣшь и слишкомъ много работаешь. Ты не шляешься, какъ твои лѣнтяи-братья, которые ничего не дѣлаютъ, вернувшись съ рыбной ловли. По правдѣ сказать, четырехъ женскихъ рукъ не хватаетъ, чтобъ держать все въ порядкѣ въ этомъ домѣ.
Наступило молчанье, и Марселла взглянула съ благодарностью на мать, но этотъ взглядъ обнаружилъ ея тайну. Вдова опустила глаза, а молодая дѣвушка стала поспѣшно убирать со стола.
-- Положимъ, что она много работаетъ дома,-- сказалъ Яникъ:-- но она не работала же сегодня у воротъ св. Гильда.
Марселла вздрогнула и едва не выронила изъ рукъ блюда; поблѣднѣвъ, она гнѣвно посмотрѣла на младшаго брата, который лукаво улыбался.
-- Что ты хочешь этимъ сказать?-- спросила мать.
-- Онъ злой щенокъ и его слѣдуетъ побить,-- промолвила Марселла вполголоса.
-- Позови своего сердечнаго дружка, и пусть онъ попробуетъ меня побить,-- воскликнулъ юный гигантъ, расхохотавшись во все горло:-- мама, спроси ее, что она дѣлала у воротъ св. Гильда? Можетъ быть, она мыла тамъ бѣлье?
Мать вопросительно посмотрѣла на Марселлу и промолвила:
-- Ты была тамъ сегодня, дитя мое?
-- Да, мама,-- отвѣчала молодая дѣвушка послѣ минутнаго колебанія, но глаза ея честно, правдиво глядѣли на мать.
-- Туда далеко. Что тебѣ вздумалось пойти въ такую даль?
-- Я спустилась по лѣстницѣ св. Трифина на берегъ, и такъ какъ былъ отливъ, то я хотѣла посмотрѣть на ворота св. Гильда. Но быстро набѣжалъ приливъ, и я съ трудомъ вернулась оттуда.
-- Ты слишкомъ любишь опасности,-- сказала мать, качая головой: -- ты когда нибудь пропадешь, какъ твой отецъ. Молодой дѣвушкѣ надо сидѣть дома, а не бѣгать по берегу. Я живу въ Кромлэ пятьдесятъ лѣтъ и только разъ видѣла ворота св. Гильда, да и то съ лодки твоего отца, который повезъ меня въ море, гдѣ только въ то несчастное время патеръ могъ служить обѣдню.
Говоря это, трудолюбивая женщина встала изъ-за стола и, усѣвшись передъ прялкой, начала работать.
-- Я вамъ разскажу,-- сказалъ Яникъ:-- что мы видѣли сегодня, возвращаясь съ рыбной ловли. Наша лодка шла очень близко къ воротамъ св. Гильда, и вдругъ мы увидѣли, что по водѣ идетъ человѣкъ, повидимому, рыбакъ и несетъ на рукахъ молодую дѣвушку. Было время прилива, и онъ, осторожно пробравшись до берега, опустилъ на землю молодую дѣвушку. Потомъ они поцѣловались. Мы издали не видали ихъ лицъ... Но, Марселла, отчего ты отвернулась?
Остальные братья засмѣялись. Но молодая дѣвушка спокойно пожала плечами и ничего не отвѣчала.
-- Мама,-- прибавилъ Яникъ, выведенный изъ терпѣнія хладнокровіемъ сестры: -- спроси ее, была ли она сегодня у воротъ св. Гильда одна.
Прежде чѣмъ вдова успѣла открыть ротъ, Марселла воскликнула, бросая вызывающій взглядъ на мучившаго ее юнца:
-- Нѣтъ, я и туда и назадъ шла въ компаніи. Яникъ дуракъ и видитъ что-то необыкновенное въ самомъ простомъ фактѣ. Я встрѣтила на берегу Роана и пошла съ нимъ въ ворота, а когда набѣжалъ приливъ, то онъ вынесъ меня оттуда на рукахъ; еслибъ не онъ, то я могла бы утонуть. Я за это и поцѣловала его на обѣ щеки. Вотъ и все.
Всѣ засмѣялись, но на этотъ разъ надъ Яникомъ. Всѣ знали, что Марселла обыкновенно гуляетъ по берегу съ Роаномъ, и въ виду ихъ близкаго родства никто не обращалъ на это вниманія.
Только вдова не смѣялась, а серьезно смотрѣла на дочь.
-- Это не правда,-- сказалъ Яникъ гнѣвно:-- проходя по улицѣ, я видѣлъ Роана съ патеромъ и учителемъ Арфолемъ, а когда я вошелъ въ домъ, тебя еще не было. Къ тому же, тотъ, кто несъ тебя, былъ не выше меня, и онъ такъ горячо цѣловалъ тебя, что, конечно, не былъ Роаномъ, или какимъ либо родственникомъ.
-- Кто бы онъ ни былъ,-- произнесла рѣзко мать: -- Марселлѣ не слѣдовало ходить въ такія мѣста. Всѣмъ извѣстно, что ворота проклялъ св. Гильдъ, и что тамъ ночью ходятъ призраки старыхъ, нечестивыхъ монаховъ, обитель которыхъ поглощена моремъ. Даже такому сумасброду, какъ Роану, не хорошо туда ходить.
На этомъ разговоръ прекратился, но въ ту же ночь, когда уже всѣ спали, Марселла шепотомъ разсказала матери всю правду. Она хотѣла скрыть отъ нея объясненіе въ любви Роана, но не могла вынести вопросительныхъ взглядовъ доброй женщины.
Ея разсказъ не удивилъ вдовы, но не доставилъ ей удовольствія. Роанъ Гвенфернъ не былъ такимъ мужемъ, какого она желала для своей единственной дочери. Онъ былъ слишкомъ смѣлъ и экцентриченъ; къ тому же онъ рѣдко бывалъ у обѣдни и былъ усерднымъ ученикомъ страшнаго учителя Арфоля. Поэтому она не разъ въ глубинѣ своего сердца жалѣла его мать. Это не значило, чтобъ она не любила Роана, который былъ такимъ красивымъ молодцемъ и добрымъ сыномъ, но она боялась, что странности доведутъ его до бѣды.
По правдѣ сказать, она уже давно подозрѣвала, что онъ питаетъ къ Марселлѣ нѣжныя чувства, и въ ея глазахъ это подтверждалось многочисленными тайными его подарками, въ родѣ шелковыхъ платковъ, брошекъ и т. д. Но, какъ всегда бываетъ въ подобныхъ случаяхъ, она старалась увѣрить себя, что въ этомъ ухаживаніи не было ничего серьезнаго.
Теперь пришлось посмотрѣть въ глаза опасности, а такъ какъ между матерью и дочерью существовали самыя нѣжныя, откровенныя отношенія, то онѣ легко порѣшили, какъ вести себя относительно Роана. Мать обѣщала не обращать никакого вниманія на случившееся, никому въ семьѣ не говорить объ этомъ и попрежнему принимать Роана въ домѣ, какъ ближняго родственника. Съ своей стороны Марселла обязалась не обѣщать своей руки Роану, не гулять съ нимъ такъ далеко отъ дома и прямо объявить ему, что ихъ бракъ вполнѣ зависитъ отъ согласія ея матери и дяди.
Естественно, вдова была недовольна, что Роанъ нарушилъ старый обычай и не прислалъ какъ слѣдуетъ сваху къ капралу, который, переговоривъ съ невѣсткой, рѣшилъ бы дѣло, не спросивъ даже согласія молодой дѣвушки, такъ какъ ея отказъ отъ выбраннаго дядей и матерью жениха оставилъ бы ее на вѣки старой дѣвой.
Покончивъ такимъ образомъ съ этимъ непріятнымъ дѣломъ, вдова утѣшала себя мыслью, что съ теченіемъ времени Марселла забудетъ Роана, и что для нея найдется лучшій женихъ.