Рѣчь капрала къ рекрутамъ.
Весна въ Кромлэ была прекрасна; рыба ловилась въ изобиліи, и жители этого уединеннаго селенія никогда не знавали лучшаго времени. Воздухъ былъ пропитанъ благоуханіемъ, небесная лазурь мирно сіяла, а море было, какъ зеркало. И, однако, тѣнь меча надвигалась, и часъ бросанія жребія былъ близокъ.
Теперь всѣмъ было извѣстно, что императоръ подалъ сигналъ къ новому набору рекрутовъ.
Наполеонъ вернулся изъ Москвы въ Парижъ, ни мало не укрощенный потерей полумилліона людей и не обращая никакого вниманія на вопли безчисленныхъ вдовъ и сиротъ. Но какъ встрѣтила его подчиненная ему безпредѣльная имперія? Не съ жалобами, проклятіями и протестами, а съ оффиціальными криками радости и торжества. Главные города этой имперіи Парижъ, Римъ, Миланъ, Гамбургъ, Майнцъ, Амстердамъ привѣтствовали его въ праздничныхъ одеждахъ. Общественныя власти произносили наперерывъ поздравительныя рѣчи. "Что такое жизнь!-- восклицалъ парижскій префектъ:-- въ сравненіи съ громадными интересами, которые сосредоточены на священной головѣ наслѣдника имперіи?". "Разумъ,-- говорилъ Фантань, глава императорскаго университета: -- стушевывается передъ великой тайной силы и повиновенія, преклоняясь передъ той религіей, которая придаетъ государямъ власть столь же священную, какъ власть Бога". А въ это время въ Россіи снѣгъ все глубже и глубже покрывалъ своей бѣлой пеленой остатки великой арміи, и въ каждомъ домѣ громадной Наполеоновской имперіи слышались вопли о погибшихъ жертвахъ. Самъ же Наполеонъ ничего не слышалъ, ничего не видѣлъ; онъ, сынъ революціи, освободившей человѣческія души отъ вѣковыхъ узъ, сдѣлавшись завоевателемъ и властителемъ всего свѣта, олицетворялъ слѣпой, неотвѣтственный рокъ, который, не имѣя ни глазъ, ни ушей, ни сердца, стремился лишь къ осуществленію своей мрачной цѣли. Хотя онъ, какъ человѣкъ, не могъ видѣть физическихъ страданій и отличался гуманностью, но, какъ великій завоеватель, онъ, подобно новому Франкенштейну, долженъ былъ неустанно служить имъ же вызванному призраку войны. Это ненасытное чудовище постоянно требовало новой пищи, новыхъ жертвъ, и Наполеонъ не зналъ ни минуты покоя въ вѣчной погонѣ за этими жертвами. Теперь его кровавая рука вызвала снова легіонъ такихъ жертвъ войны, и двѣсти десять тысячъ сыновъ Франціи должны были безмолвно пойти на закланье.
Прежде чѣмъ объявить о новомъ наборѣ рекрутовъ, императоръ превратилъ національную гвардію, созданную въ силу торжественнаго обѣщанія, что она никогда не перейдетъ черезъ границу,-- въ регулярную армію, а матросы, набранные во всѣхъ прибрежныхъ селеніяхъ страны для морской службы, были обращены въ артиллеристовъ. Только уже для увѣнчанія этого новаго военнаго зданія сенатъ преподнесъ императору декретъ о наборѣ двухъ сотъ десяти тысячъ рекрутовъ, которые вмѣстѣ съ національными гвардейцами и матросами должны были составить новую армію въ триста сорокъ тысячъ человѣкъ.
Много было высказано оффиціальной радости представителями администраціи и муниципалитетовъ, но у домашнихъ очаговъ царило безмолвное горе. Быстро разлетѣлось по всей странѣ извѣстіе, что въ виду великихъ національныхъ потерь и громадной убыли въ населеніи, благодаря послѣднимъ походамъ, будутъ отмѣнены на этотъ разъ всѣ изъятія изъ общаго правила рекрутчины. Единственные сыновья должны были бросать жребій наравнѣ со всѣми, а вынувшіе жребій подвергаться самому строжайшему медицинскому осмотру, такъ что очень немногіе могли освободиться отъ военной службы на основаніи физическихъ недостатковъ. Что же касается до замѣстительства, то оно было совершенно уничтожено.
Народу была предоставлена одна льгота, именно онъ былъ освобожденъ отъ агоніи ожиданія. Бросаніе жребія должно было состояться немедленно, и для жителей Кромлэ мѣстомъ его назначенъ сосѣдній маленькій городокъ Сенъ-Гурло.
Вскорѣ насталъ роковой день. Солнце медленно взошло на безоблачномъ небѣ и мирно засверкало надъ гладкой поверхностью моря.
-- Это хорошее предзнаменованіе,-- промолвилъ старый капралъ, высовывая свою голову изъ двери дома: -- даже въ день Аустерлицкой битвы солнце не свѣтило ярче.
Но при воспоминаніи объ Аустерлицѣ онъ невольно взглянулъ на свою деревянную ногу и тяжело вздохнулъ.
Онъ всегда вставалъ раньше всѣхъ въ домѣ и потому принялся на свободѣ за свой туалетъ; побрившись и надѣвъ свой обычный полувоенный костюмъ, онъ развелъ огонь подъ очагомъ и, усѣвшись передъ нимъ, закурилъ трубку.
Первымъ существомъ, вставшимъ въ домѣ послѣ капрала, была Марселла. Она казалась очень блѣдной и какъ-то разсѣянно поцѣловала дядю.
-- Это ты, малютка,-- сказалъ онъ:-- а гдѣ мама?
-- Она спитъ; я не разбудила ея. Вѣдь еще рано.
Дядя Евенъ ничего не отвѣчалъ и молча устремилъ свои взоры на огонь. Почти никогда не было примѣра, чтобъ трудолюбивая женщина встала послѣ своей дочери, но капралъ догадывался о причинѣ такого необычайнаго событія. Для него этотъ день могъ казаться веселымъ, торжественнымъ, но для нея онъ былъ мраченъ, и она всю ночь со слезами молилась, чтобъ Господь сохранилъ ея оставшихся сыновей отъ роковой судьбы ихъ трехъ братьевъ.
-- Гм!-- промолвилъ старый служака и прибавилъ послѣ минутнаго молчанія, смотря на спавшихъ въ комнатѣ близнецовъ:-- Ей, Хоель, Гильдъ! пора вставать!
Марселла вышла на улицу, а ея братья быстро вскочили и одѣлись. Вскорѣ сошли внизъ Аленъ и Яникъ, а послѣ всѣхъ явилась и вдова, блѣдная, какъ смерть.
Между тѣмъ становилось все свѣтлѣе, и въ селеніи возникла обычная, ежедневная жизнь. Окна и двери были повсюду открыты, и вездѣ слышались громкіе голоса.
-- Марьяникъ,-- сказала Марселла, останавливая проходившую мимо маленькую дѣвочку въ праздничномъ нарядѣ:-- ты также идешь въ Сенъ-Гурло?
-- Да,-- отвѣчала Марьяникъ:-- я иду съ матерью, дядей Матюреномъ и братьями. Тамъ, говорятъ, будетъ очень весело, еще веселѣе, чѣмъ на крестныхъ ходахъ.
Она засмѣялась и запѣла старую кельтическую пѣсню. Для нея рекрутчина представлялась въ видѣ праздника, и она была слишкомъ молода, чтобъ понимать горе въ какой бы то ни было его формѣ.
Марселла вздохнула. Она попрежнему пылала энтузіазмомъ къ великому императору, но слезы матери смутили ее, и она грустно думала о своихъ трехъ умершихъ братьяхъ, а также о Роанѣ. Не смотря на свои принципы, она молилась, чтобъ ему не достался жребій. Ея первое знакомство съ любовью было такъ упоительно, и ея натура отличалась такой страстностью, что она не могла допустить и мысли о разлукѣ съ любимымъ человѣкомъ.
Черезъ нѣсколько минутъ она вошла въ домъ, гдѣ уже сидѣли за завтракомъ старый солдатъ и его четыре племянника.
Передъ каждымъ изъ нихъ лежалъ ломоть чернаго хлѣба и стояла кружка, а посрединѣ стола находился кувшинъ съ сидромъ.
-- Слушай!-- воскликнулъ капралъ, стуча своей кружкой:-- я пью за здоровье императора.
Молодые люди поддержали этотъ тостъ съ нѣкоторымъ энтузіазмомъ, такъ какъ сидръ былъ очень хорошъ и составлялъ для нихъ необычайную роскошь. Марселла присѣла къ столу и взяла себѣ кусокъ хлѣба.
-- Ну, сестра, сестра!-- произнесъ дядя Евенъ, обращаясь съ нѣжнымъ упрекомъ въ голосѣ къ вдовѣ, которая сидѣла у огня, погруженная въ мрачную думу:-- приходи къ намъ. Не надо унывать. Вѣдь всѣмъ не можетъ достаться жребій. Быть можетъ, твои и останутся дома. Но если случится худшее, то твои дѣти будутъ служить императору, и они съ Божьей помощью вернутся здравыми, невредимыми.
Вдова ничего не отвѣчала и только тяжело вздохнула. Ея же сыновья были слишкомъ молоды, чтобъ горевать о не наступившей еще опасности, и отличались природнымъ мужествомъ, которому дядя Евенъ своими разсказами придалъ воинственный оттѣнокъ.
-- Я спокойно брошу жребій,-- сказалъ Хоель:-- все въ рукахъ Божьихъ. Если мнѣ придется идти, то я и пойду.
-- Но только бы жребій бросали правильно,-- замѣтилъ Гильдъ.
-- За всѣмъ этимъ смотритъ императоръ, а въ императорѣ никто не смѣетъ сомнѣваться,-- вскрикнулъ старый солдатъ, ударяя рукою по столу:-- Хоель правъ, Богъ мѣшаетъ жребіи, а мы ихъ вынимаемъ. На кого Богъ укажетъ, тотъ и пойдетъ, а избранники должны только гордиться. Посмотрите на вашу сестру Марселлу. Еслибъ она была мужчиной, то считала бы обидой для себя не служить императору.
-- Ей-то хорошо болтать,-- замѣтилъ Хоель:-- она женщина.
-- Такъ вы слушайте меня, мужчины,-- произнесъ капралъ:-- Богъ посылаетъ своего ангела за человѣческой жизнью въ предопредѣленный часъ. Все равно, молодъ ли онъ, или старъ, находится ли онъ на землѣ, или на морѣ, человѣкъ долженъ умереть, когда пришла его минута. Оставшись дома, не избѣгнешь смерти, если такова воля Божья.
-- Это такъ, дядя Евенъ,-- сказала вдова:-- но...
-- Посмотри на меня, сестра,-- перебилъ ее капралъ:-- я былъ солдатомъ и видѣлъ всѣ ужасы войны, однако я живъ и здоровъ, еслибъ не эта проклятая деревянная нога. Я слѣдовалъ за Наполеономъ всюду, въ Египетъ, въ Италію, я зналъ его генераломъ и дожилъ до того дня, когда онъ сдѣлался императоромъ. Правда, я потерялъ одну ногу, но вѣдь я не умеръ, и съ радостью отдалъ бы императору обѣ ноги. Сколько разъ пули и ядра летали вокругъ меня, но я, все-таки, не умеръ, и это потому, сестра, что люди умираютъ лишь по волѣ Божьей.
Слова стараго солдата ободрили добрую женщину, и она стала не такъ мрачно смотрѣть на начинавшійся день, который для всего Кромлэ имѣлъ праздничный характеръ, благодаря усиліямъ капрала, который задолго до его наступленія всячески старался возбудить военный энтузіазмъ въ сердцахъ сосѣдей. Это ему удалось въ значительной мѣрѣ, и, заразившись его пламеннымъ культомъ къ императору, молодежь говорила со смѣхомъ о рекрутчинѣ, видя въ ней веселую забаву, а не злой рокъ.
Во всякомъ случаѣ, въ этотъ знаменательный день все населеніе не выражало ни малѣйшаго видимаго страха и отличалось праздничнымъ настроеніемъ. Если кое-гдѣ и виднѣлись дрожащія губы, или блѣдныя щеки, то ихъ стушевывали праздничныя одежды мужчинъ и женщинъ, а также веселые толки и громкій смѣхъ, тѣмъ болѣе, что многіе изъ рыбаковъ для храбрости уже выпили съ самаго утра.
Наконецъ, капралъ съ своими четырьмя племянниками вышелъ на улицу. Рядомъ съ ними шла Марселла, блѣдная, но въ пестромъ костюмѣ и въ хорошенькихъ башмачкахъ съ пряжками. Эта торжественная процессія Макавеевъ сопровождалась раздирающей музыкой, такъ какъ Яникъ игралъ на волынкѣ, а его братъ Аленъ дулъ изъ всѣхъ силъ въ жестяной свистокъ.
Сосѣди сочувственно привѣтствовали стараго солдата съ его семьей, и молодые люди стали постепенно присоединяться къ нимъ. Между этими молодыми людьми былъ одинъ юный рыбакъ съ мрачнымъ, роковымъ выраженіемъ лица.
-- Здравствуй, Мишель Гральонъ,-- сказалъ капралъ, обращаясь къ нему.
Мишель Гральонъ поздоровался съ старикомъ и пошелъ рядомъ съ Марселлой, которая не обращала на него никакого вниманія. Ея мысли были заняты другимъ, и она съ нетерпѣніемъ ожидала появленія Роана.
Очевидно, капралъ раздѣлялъ ея нетерпѣніе и наконецъ промолвилъ:
-- Онъ что-то опаздываетъ, какъ можно долго спать въ такой день!
-- Кого вы ждете?-- спросилъ Гральонъ, когда они поровнялись съ кабачкомъ.
-- Еще одного агнца изъ моего стада,-- отвѣчалъ дядя Евенъ: -- его имя стоитъ въ спискахъ, но онъ что-то замѣшкалъ.
-- Если дѣло идетъ о Роанѣ Гвенфернѣ,-- сказалъ Гральонъ съ улыбкой,-- то онъ, вѣроятно, не придетъ. Я видѣлъ его вчера вечеромъ, и онъ сказалъ мнѣ, что будетъ сегодня очень занятъ, и что вы можете бросить жребій за него.
-- Слишкомъ занятъ, чтобъ исполнить свой долгъ и приказаніе императора!-- воскликнулъ съ негодованіемъ капралъ:-- это невозможно. Онъ просто пошутилъ съ тобой, Мишель Гральонъ. Онъ, вѣроятно, уже давно отправился въ городъ, желая быть тамъ первымъ. Впередъ, ребята, Роанъ насъ ждетъ.
Всѣ ускорили шаги, и Марселла не промолвила ни слова, хотя вспомнила, что нѣсколько дней передъ тѣмъ Роанъ сказалъ ей въ сумеркахъ, такъ что она не видала выраженія его лица: "Если я не пойду въ Сенъ-Гурло, то ты или дядя бросьте за меня жребій; это все равно; судьба одна".
Выйдя изъ деревни, старый солдатъ съ своимъ маленькимъ отрядомъ примкнулъ къ длинной вереницѣ стариковъ, старухъ, молодежи и дѣтей, стремившихся къ той же цѣли. По дорогѣ они остановились передъ церковью и возвышавшимся подлѣ распятіемъ. Аленъ и Яникъ прекратили свою музыку, капралъ снялъ шляпу, а Марселла и ея братья опустились на колѣна. Въ дверяхъ церкви стоялъ патеръ и, протянувъ свои жирныя руки, благословлялъ проходившихъ.
Городокъ Сенъ-Гурло отстоялъ отъ Кромлэ на двѣнадцать миль и находился посреди плодоносной долины, но дорога къ ней шла черезъ пустынную, покрытую верескомъ и гранитными глыбами, мѣстность.