ЛЕВЪ ФОЛЬБЛУТЬ.
Любовь безъ глупостей на письмѣ и на дѣлѣ,
все равно, что разводъ безъ музыки.
А. Марлинскій.
Elle l'aimait par vanité et surtout comme expedient.
Fr. Soulié.
Да и въ любви признаются не такъ, коли на то пошло.
(Пародія.)
На Каменноостровскомъ-Театрѣ только-что кончилось представленіе новой пьесы, и взоры всѣхъ львовъ, онагровъ и медвѣдей, устремились къ мѣсту, гдѣ привыкли видѣть графиню Волынцеву. Но ложа ея была пуста; а въ сосѣдней сидѣла Александра Николаевна Сѣрпова. Мужъ ея только-что уѣхалъ въ собранье на воды, и она осталась на-единѣ съ княземъ Волгинымъ.
Постараемся теперь не увлечься страстными и преувеличенными сужденіями свѣтскаго звѣринца, а уединимся гдѣ-нибудь въ скромномъ седьмомъ ряду, или прокрадемся невидимкой въ ложу Сѣрповой и разложимъ химически мысли, чувства и дѣйствія Александры. Николаевны и ея новаго поклонника.
О, какъ сблизили ихъ тесть мѣсяцевъ знакомства и вседневныхъ свиданіи! Волгинъ былъ влюбленъ и, не заботясь о послѣдствіяхъ своей склонности, Александра Николаевна часто неосторожно кокетничала, порою была восхитительно-любезна, слушала князя съ увлеченіемъ,-- удивительно ли послѣ этого, что въ глазахъ свѣта Волгинъ только смѣнилъ Риттера? У Александры Николаевны часто обѣдалъ ея новый любимецъ, между-тѣмъ, какъ графъ пропадалъ безъ вѣсти по днямъ и недѣлямъ, и она забывала уже объ немъ освѣдомляться. Пока по цѣлымъ часамъ просиживалъ Волгинъ въ ея будуарѣ, танцовалъ съ нею всѣ польки и мазурки, бывалъ въ ея ложѣ въ театрѣ, да и теперь, тотчасъ же по отъѣздѣ Дмитрія Борисовича Сѣрпова, подсѣлъ поближе къ Александрѣ Николаевнѣ и сталъ ей нашептывать любезности. Она улыбалась, иногда громко смѣялась, и когда поднялся занавѣсъ, спросила у князя аффишку...
Между-тѣмъ, взоры всѣхъ зрителей устремились на сцену. Лишь одинъ какой-то сухощавый старичокъ, направивъ двойной лорнетъ на дожу Александры Николаевны Сѣрповой, разсмотрѣлъ, что князь подалъ ей сложенную аффишку, что когда Александра Николаевна поспѣшно развернула ее, то изъ ней выпала какая-то бумажка, что тогда Александра Николаевна живо схватила се, судорожно сжала въ рукъ, причемъ яркій румянецъ выступилъ на щечки Сѣрповой... За тѣмъ, съ видомъ простодушнымъ, веселымъ, беззаботнымъ, она посмотрѣла на своего поклонника, показала ему что-то на сценѣ, и оба громко разсмѣялись...
Минутъ десять спустя, Александра Николаевна поспѣшно встала, и Волгинъ, съ видомъ озабоченнаго обожателя, подалъ ей камаль. Оба вышли изъ ложи. На лѣстницъ встрѣтили они нѣсколько незнакомыхъ лицъ, и вскорѣ лакеи, въ голубомъ ливрейномъ фракѣ, гороховыхъ штиблетахъ и въ круглой шляпѣ съ скромнымъ позументомъ, громогласно объявилъ: "Сѣрповой экипажъ!", а князю доложилъ, что его дрожки еще не пріѣхали; пріѣдутъ же, такъ ихъ пошлютъ къ Александрѣ Николаевнѣ. Она же, всегда вѣтренная, беззаботная и чуждая свѣтскаго педантизма, предложила Волгину ѣхать съ нею домой; онъ, разумѣется, былъ въ восхищеніи, садясь въ модную, низкую, щегольскую коляску Александры Николаевны.
Въ это время сходилъ съ лѣстницы нашъ доморощенный Фальстафъ: пресловутый игрокъ, съ волосами изъ сѣро-пепельнаго цвѣта, и вѣчно румянымъ, самодовольнымъ, глупо-улыбающимся лицомъ. Онъ все высмотрѣлъ изъ своей засады: видѣлъ, какъ Александра Николаевна приглашала князя сѣсть въ ея коляску, замѣтилъ, какъ онъ поспѣшно исполнилъ ея волю... Чему жь удивляться послѣ этого, что, пріѣхавъ на балъ въ заведеніе минеральныхъ водъ, узнавъ тамъ занятаго партіей шорт-виста Дмитрія Борисовича Сѣрпова и показывая на него пальцемъ, нашъ Фальстафъ началъ разсказывать все, что видѣлъ, и даэісе бол ѣ е, приправляя свои наглыя шутка и тяжелыя сплетни замѣчаніемъ, что Александры Николаевны на балѣ нѣтъ, равно и князя Волгина, что они-себѣ счастливы, -- а мужъ-то, мужъ? играетъ въ вистъ!?!... ха, ха, ха!...
Мысль о счастіи была, однакожь, далеко отъ Александры Николаевны: она, грустно улыбаясь, развернула дорогой раздушенную, красивую бумажку, которой Волгинъ ввѣрилъ любовныя объясненія и. требованія... Пробѣжавъ ихъ, Александра Николаевна стала придумывать, какъ бы заговорить рѣшительнымъ, гордымъ голосомъ оскорбленной женщины; проучить шалуна, или отшутиться ѣдкими и остроумными насмѣшками... Но, увы! у доброй Александры Николаевны на всѣ любовныя признанія былъ одинъ отвѣтъ: любить не могу, любви не хочу: всѣ вы ошибаетесь и думаете найдти чувства и страсти тамъ, гдѣ одинъ пепелъ, одни сожалѣнія и грустныя воспоминанія.
Въ это время, коляска вдругъ остановилась на берегу Невы, противъ тони, у дачи, которую нанималъ на это лѣто Дмитрій Борисовичъ Сѣрповъ...
-----
Въ комнатѣ, замысловатому убранству которой содѣйствовалъ утонченный вкусъ Александры Николаевны, гдѣ цвѣты наполняли воздухъ благоуханіемъ, и разныя модныя бездѣлушки украшали столы, каминъ и стѣны; гдѣ большой, пестрый китайскій фонарь, привѣшенный къ жалу искусно-изваяннаго изъ орѣховаго дерева я посаженнаго на хвостъ величаваго дракона, проливалъ радужный свѣтъ на померкшее пустое пространство,-- на низенькомъ табуретѣ, новый Гамлетъ у ногъ новой Офеліи, которая въ чудномъ образѣ Александры Николаевны сидѣла въ высокихъ готическихъ креслахъ, полу-лежалъ влюбленный Волгинъ. Увлеченный еще болѣе таинственностью, игрой случая, восхищенный созерцаніемъ дивной красоты Александры Николаевны, князь на ея колкія и острыя шутки отвѣчалъ горячимъ признаніемъ и упорными увѣреніями, въ которыхъ сильно высказывалась страсть. Александра Николаевна сперва было сдѣлала выговоръ князю за письмепное объясненіе, которое, по словамъ ея, было непростительнымъ поступкомъ и неосторожною шалостью; но Волгинъ слушалъ терпѣливо всѣ эти выраженія негодованія и гнѣва.
Не далѣе, какъ за мѣсяцъ предъ тѣмъ, нашъ молодой левъ, выслушавъ подобное наставленіе перезрѣлой львицы, отвѣчалъ на него: "Сударыня, мое признаніе не должно было возбуждать вашего неудовольствія, но, напротивъ, должно было порадовать ваше самолюбіе. Впрочемъ, вы видите: я слушаю васъ терпѣливо; но только потому, что вы давно уже, по лѣтамъ вашимъ, пріобрѣли право читать мораль и журить молодёжь; а я еще долго буду въ томъ счастливомъ возрастѣ, которому такъ нужны наставленія, которому не надо ничего спускать, и въ которомъ мы должны, со смиреніемъ къ почтеннымъ сѣдинамъ, принимать заслуженные выговоры".
Но теперь было совсѣмъ иначе: князя Волгина нельзя было узнать при его, въ-самомъ-дѣлѣ, смиренномъ и задумчиво-внимательномъ видѣ.
Вниманіе и безотвѣтное смиреніе Волгина поразили Александру Николаевну; они послужили вѣрнѣйшимъ доказательствомъ искренности его чувствъ, и невольно ея выраженія смягчались, переходя постепенно отъ упрековъ къ снисходительнымъ увѣщаніямъ, отъ выговоровъ къ дружескимъ совѣтамъ; онъ не сводилъ съ нея своихъ чорныхъ глазъ; лицо его то оживлялось, то покрывалось блѣдностью. Наконецъ, Александра Николаевна сказала:
-- Вы не хотѣли меня погубить въ глазахъ свѣта: положимъ такъ. Я въ этомъ увѣрена..о Но вы были очень-неосторожны. На что вамъ моя взаимность? Какъ можно было подать мнѣ, вмѣстѣ съ аффишкой, любовное объясненіе? Да что же бы стадо съ нами, еслибъ я уронила эту записку, если бы въ ложѣ забыла ее, еслибъ она упала въ партеръ?
Князь несвязнымъ лепетомъ оправдывался; говорилъ, что нетерпѣніе, неизвѣстность давно мучили его; что онъ не надѣялся имѣть новый случай отдать ей свое письмецо и отъ-того воспользовался первымъ удобнымъ... Но Александра Николаевна хорошо понимала, что въ случаяхъ къ объясненію не было недостатка у князя; что ему просто хотѣлось блеснуть легкостью слога, плѣнить ее Фразами, которыя въ разговорѣ смѣшны, а на бумагѣ искусительны; что князю хотѣлось смѣлою мѣрой напасть въ-расплохъ на сердце Александры Николаевны и завоевать его разомъ. Она все это понимала, и потому не слушала пустыхъ отговорокъ Волгина.
-- Повѣрьте, продолжала она: -- бросьте любовь свою ко мнѣ, и поберегите до времени пламенныя чувства. Я не въ силахъ раздѣлять ихъ, и вы ребенокъ, если хотите овладѣть невозможнымъ. Нѣтъ, не бросайтесь вслѣдъ моему сердцу, какъ шалунъ бѣжитъ вслѣдъ за неуловимымъ мотылькомъ; не будьте настойчивы въ страсти, которая не оживится взаимностью и будетъ лишь походить на поединки Донъ-Кихота съ вѣтреными мельницами... Называйте, пожалуй, мое сердце ледянымъ: это разсмѣшитъ, а не оскорбитъ меня, потому-что смѣшно требовать у меня того, чего я не въ силахъ дать. Сказать женщинѣ: "любите меня, потому-что я люблю васъ", такъ же пошло и безумно, какъ бѣгать за собственною тѣнью! Между нами, можетъ-быть, много общаго въ мысляхъ и чувствахъ,-- этого я не отвергаю... но любовь,-- гдѣ мнѣ взять ее для васъ?.. Я понимаю, какой силлогизмъ вывели вы, наблюдая за моимъ свѣтскимъ поведеніемъ, -- вы вообразили себѣ, что женщина, которая, къ-несчастію, не любитъ своего мужа и не можетъ его любить, непремѣнно должна любить другаго, и какъ въ васъ много хорошаго и увлекательнаго, то самолюбіе помогло убѣжденію, и вы себѣ сказали: отъ-чего же этимъ другимъ не быть мнѣ? Признаюсь, хоть я и знаю вашу самонадѣянность, но всё-таки имѣла о васъ лучшее мнѣніе. Надо быть очень увѣрену въ успѣхѣ, чтобъ бросаться въ любовныя объясненія, жаркія пренія и заводить переписку тамъ, гдѣ это васъ не можетъ повести ни къ чему... Право, я не думала, что вы изберете эту протоптанную, банальную дорогу... Въ умѣ моемъ я ставила васъ выше. Я полагала, что вы удовольствуетесь пріязнію не такою, какую даютъ мои свѣтскія сестры, которыхъ мнѣнія и мысли мѣняются съ появленіемъ каждой журнальной книжки, -- а дружбу надежную и прочную. Вы требуете любви у безотвѣтнаго сердца... Оно пусто, повторяю я вамъ, и любви у меня нѣтъ для васъ! Не-уже-ли и вы, котораго я такъ отличала въ толпѣ, и который, по мнѣнію свѣта, принадлежитъ мнѣ одной, не-уже-ли и вы похожи на всѣхъ... и готовы обнимать женщину, которая для васъ забудетъ не только предразсудки свѣта, но и священный голосъ долга и совѣсти, а послѣ, испивъ грубое наслажденіе до дна, будете презирать и осмѣивать легковѣрную жертву? не-ужь-то и вы готовы ненавидѣть ту, которая не подаритъ васъ ни взаимностью, ни разочарованіемъ, и которая просто откажется отъ вашихъ безразсудныхъ требованіи?
Задумчиво сидѣлъ Волгинъ, и, восторженно засмотрѣвшись на Александру Николаевну, перебилъ ея рѣчь:
-- Вы выражаетесь очень-ловко, но напрасно думаете, что я способенъ кого-нибудь ненавидѣть. Я слушаю васъ безъ досады, однакожь задаю себѣ вопросъ: зачѣмъ взоръ вашъ казался мнѣ залогомъ счастія, зачѣмъ онъ мнѣ обѣщалъ радости, зачѣмъ чудный голосъ вашъ и теперь еще вѣетъ мнѣ надеждой на сердце? Вы же говорили мнѣ по утрамъ: "увидимся вечеромъ, пріѣзжайте ко мнѣ: я люблю бесѣдовать съ вами; вы своимъ присутствіемъ нарушаете однообразіе моей жизни..." И я, какъ послушный рабъ, являлся на зовъ вашъ: сердце мое было полно надежды, а въ двадцать лѣтъ такъ вѣрится въ счастье, такъ незнакомы чувства съ коварствомъ и лицемѣріемъ!.. О, скорѣе бы я согласился умереть, чѣмъ найдти ихъ въ любимой женщинѣ...
-- Не обвиняйте меня, а выслушайте, возразила Александра Николаевна:-- меня никогда не обманывала ваша спокойная, беззаботная наружность. Я знала, что огонь ваша стихія, что когда предстоитъ пытка вашему самолюбію, вы готовы истребить все, даже самого-себя. Но вамъ пора уже возмужать; годъ свѣтской жизни долженъ былъ разогнать въ умѣ вашемъ цѣлую толпу несбыточныхъ мечтаній, и повѣрьте мнѣ, счастье ваше мнѣ дорого, будущность ваша не престаетъ занимать меня, и изъ всѣхъ женщинъ, которыхъ вы встрѣчаете въ свѣтѣ, ни одна не станетъ говорить съ вами такъ откровенно, какъ я. Забудьте свою любовь ко мнѣ. Какъ жертва гибнетъ на кострѣ, такъ жизнь моя угаснетъ среди блестящихъ пиршествъ свѣта, и тогда едва-ли вспомнятъ обо мнѣ двѣ-три любящія избранныя души... И по-прежнему будутъ толпиться и кружиться люди, стремиться всегда вслѣдъ чему-то и достигать лишь одной общей цѣли; не также ли на землѣ будетъ все обманчиво-прекрасно?
-- Какую грусть наводите вы на меня такими мыслями, до осуществленія которыхъ оба мы еще можемъ прожить полвѣка, поспѣшно возразилъ князь Волгинъ.
-- Нѣтъ, продолжала Александра Николаевна: -- будущее темно; но оставимъ его въ покоѣ и займемся настоящимъ... Князь, вы имѣете прямое благородство и много достоинствъ... послушайте меня: нынѣшней зимой станутъ вывозить въ свѣтъ мою дальнюю родственницу, княжну Дружносельскую. Вы ее встрѣчали у меня и должны согласиться, что она красавица. Явится она на паркетѣ -- и за вздыхателями у ней дѣло не станетъ. Будьте къ ней внимательны, любезны; вы непремѣнно понравитесь: остальное предоставьте мнѣ... И послѣ свадьбы везите молодую жену за границу, постарайтесь забыть меня совершенно... Повѣрьте мнѣ, что и тогда ни время, ни разстояніе не измѣнятъ моихъ дружескихъ чувствъ, а покуда, я вамъ, право, открываю самую блистательную будущность. Княжна дѣвушка дивной красоты и образованія необыкновеннаго. Вы съ нею будете счастливы...
Волгинъ молча стоялъ, и скрестивъ руки на груди, слушалъ Александру Николаевну, да порою удивлялся, какъ она съ отвлеченныхъ сужденій низошла до разсчетовъ существенныхъ. Могъ ли онъ хладнокровно слышать это, тогда какъ мысленно душа его сливалась съ ея душой и огнь чувствъ просился наружу?.. Волгинъ подалъ дрожавшую руку Александрѣ Николаевнѣ, говоря, "довольно, прощайте!... вамъ мало было одинъ разъ оскорбить меня: разомъ предложили вы мнѣ и разлюбить васъ и измѣнить страсти глубокой; вы -- жестокая женщина!" И Волгинъ крѣпко пожалъ ея руку...
Окно было растворено. Ночной воздухъ вѣялъ прохладой въ теплый будуаръ. Въ немъ все было тихо; лишь вѣтеръ колыхалъ листья березъ въ аллеѣ, да носился вдали неясный шумъ проѣзжавшихъ по мосту экипажей... Вдругъ послышался стукъ подъѣхавшихъ дрожекъ и конское ржаніе у подъѣзда; кто-то дернулъ колокольчикъ...
Сильно билось сердце Александры Николаевны въ ту минуту, какъ рука ея была въ дрожавшей рукѣ Волгина, и онъ воспользовался минутнымъ смущеніемъ, обманчивымъ проблескомъ раскаянія; какъ тать ночной восторжествовалъ князь надъ женскою слабостью... Пока стучали у подъѣзда, Волгинъ былъ въ объятіяхъ Александры Николаевны и срывалъ поцалуй за поцалуемъ съ ея коралловыхъ губъ. Насилу удалось ей вырваться изъ его объятій и проговорить едва-внятно: "это наглое насиліе, милостивый государь! извольте выйдти!"
Въ эту пору уже перестали стучать! и у подъѣзда не было экипажа.
Испуганный внезапнымъ стукомъ его и своимъ невольнымъ порывомъ страсти, князь схватилъ шляпу и плащъ, забытый имъ на спинкѣ готическаго кресла, выпрыгнулъ въ окошко... и пошелъ своей дорогой.
Между-тѣмъ, растворилось венеціанское окно въ верхнемъ этажѣ дома, занимаемаго Александрой Николаевной, и выглянулъ Дмитріи Борисовичъ, беззаботно покуривая трубку.
Ни онъ, ни удалявшійся князь Волгинъ не примѣтили, какъ мелькнуло что-то бѣлое въ аллеѣ и мгновенно скрылось въ кустахъ акаціи...
------
За Волгинымъ не пріѣхалъ его кучеръ, и князь принужденъ былъ идти пѣшкомъ, закутавшись въ длинный карбонарій съ бархатными отворотами. Тихо было подъ соснами и березами Каменнаго-Острова, и лишь по ту сторону Невы кой-гдѣ мелькали огоньки въ смиренныхъ домикахъ Новой-Деревни. Задумчиво и медленно ступалъ мечтатель и останавливался лишь пробужденный отъ тяжкаго обаянія хриплымъ возгласомъ будочника: "кто идетъ?". Князь миновалъ мостъ и приблизился къ занимаемой имъ дачѣ въ Строгановскомъ-Саду.
Рѣка была гладка, какъ зеркало: ни одна запоздалая ладья не нарушала торжественнаго усыпленія невскихъ водъ, и дерзновенныя весла гуляки-перевощика не прорѣзывали дремавшихъ волнъ. Лишь въ отдаленіи близь какого-то завода разложенный на баркѣ огонекъ заревомъ отражался на небосклонѣ...
Пробило два часа и первые лучи солнца явились изъ-за опушки лѣса. Стало свѣтать... и князь, который остановился-было въ задумчивости передъ палиссадникомъ своей дачи, гдѣ въ эту ночь только кошки задавали концертъ мяуканьемъ и на свободѣ лазили по кустамъ, засмотрѣлся на то, какъ замысловато, сантиментально, стыдливо и звучно изъясняется кошачья любовь... и, невольно сравнивъ ея затѣи съ бурными страстями человѣчества, Волгинъ мгновенно разочаровался.
Сонный слуга встрѣтилъ Волгина въ сѣняхъ и, снявъ съ него плащъ, по привычкѣ подалъ трубку. Князь, самъ не зная, что дѣлаетъ, машинально взялъ ее; но опомнился, когда увидѣлъ, что человѣкъ его рветъ остатки какой-то тетради... Волгинъ поспѣшно приблизился къ этому Герострату просвѣщенія, и не безъ гнѣва узналъ въ рукахъ своего Ивана остальные листы психологическихъ записокъ, которыя этотъ варваръ находилъ годными лишь для трубки. Когда князь выхватилъ тетрадь изъ рукъ хищника и выбранилъ его порядкомъ, то усталый взоръ юноши остановился на слѣдующихъ строкахъ:
"Въ назначенный срокъ самая уже природа пробуждаетъ чувства, неизвѣстныя въ отрочествѣ. Въ эту пору лицо цвѣтетъ, ланиты румянятся, взоръ искрится жизнію. Два существа ищутъ другъ друга и не могутъ дать отчета себѣ въ томъ, что они ищутъ. Хотятъ быть вмѣстѣ, жить одною жизнію, дышать одною душою и давать волю игривымъ мечтамъ... Сладкій обманъ! Думаютъ, что вознеслись уже въ надзвѣздный міръ, пьютъ чистое, небесное наслажденіе, тогда какъ, въ-самомъ-дѣлѣ, исполняютъ только предначертанія природы, для которой, съ этими побужденіями, они не болѣе и не менѣе, какъ прекрасные цвѣты."
И психологическія воспоминанія совокупились въ одну живую картину въ воображеніи Волгина тогда уже, когда усталые члены его отдыхали на мягкой постели и онъ приходилъ въ состояніе, среднее между сномъ и бдѣніемъ, которое другъ Волгина, князь Галицскій, такъ хорошо описалъ въ своемъ посланіи къ нему:
Cel intervalle est plein de douces rêveries,
D'images voluptueuses, souvenirs de nos folies,
De rêves brillants de gloire et de rêves d'ambition --
Moments délicieux de fascination.
-----
На другой день, вся молодёжь съѣхалась съ музыки къ князю Волгину на чай. Вѣтренный поклонникъ Александры Николаевны, если не совсѣмъ забылъ ея наставленія и рѣшимость не любить его, то по-крайней-мѣрѣ положилъ не обнаруживать своей размолвки свѣту и въ глазахъ его остаться обожателемъ прежняго кумира. Небрежно и самодовольно отвѣчалъ князь на разспросы юныхъ друзей о здоровьѣ Александры Николаевны и двусмысленными уловками оправдывалъ ея отсутствіе на балѣ минеральныхъ водъ...
Что такое сходка свѣтской молодёжи, сказать не трудно. Здѣсь щеголь, тщательно затянутый въ ручевскій фракъ, небрежно сбрасываетъ его; здѣсь всякій говоритъ своимъ языкомъ; здѣсь смѣло высказываются мнѣнія, хотя за эту откровенность иногда дорого расплачиваются. Здѣсь надушонный и завитой дипломатъ, который на балѣ ниже травы, тише воды, заводитъ громкое преніе, выкуриваетъ трубку за трубкой, осушаетъ бокалъ за бокаломъ, ввѣряетъ все свое состояніе коварной двойк ѣ, дѣлаетъ дублеты на бильярдѣ, хвастаетъ своими лошадьми и закулисными интригами...
То же повторилось на импровизированной пирушкѣ князя Волгина. Тамъ слышалось безпрестанно: "покупаю, вистъ, насъ".
-- Ну, да посуди, пожалуйста, Волгинъ, что за дрянная игра у меня; смотри: король, валетъ самъ-шостъ... а онъ козыряетъ, козыряетъ, и я въ простякахъ!?...
Громко бы засмѣялся графъ Риттеръ, слушая эти толки, онъ, который ненавидѣлъ игру и не могъ удержать въ рукахъ двухъ картъ долѣе минуты, по его тутъ не было, а гдѣ же онъ былъ? объ этомъ узнаемъ послѣ...
Риттеръ рѣдко посѣщалъ Волгина, и могли ли эти два льва любить другъ друга, тогда какъ одинъ замѣнилъ другаго у Александры Николаевны, тогда какъ Волгинъ почти выжилъ Риттера изъ ея будуара и тогда какъ пословица давно уже рѣшила, что и два медв ѣ дя въ одной берлогѣ не уживаются...
Но среди пестраго разнообразія гостей князя Волгина, при блескѣ карселевыхъ лампъ, при шумѣ приборовъ, при столкновеніи бокаловъ, не найдемъ ли мы характера самостоятельнаго, такого, который бы могъ и не въ нашей скромной повѣсти занять первое мѣсто? Мы укажемъ хоть на князя Галинскаго, который любилъ въ Волгинѣ его ребячески-веселый правъ и добродушіе. Онъ часто навѣщалъ его и своими дружескими совѣтами нерѣдко удерживалъ Волгина отъ многихъ глупостей. Но лишь въ обществѣ молодежи видѣлись они, и Волгинъ часто сожалѣлъ, что ему приходилось проводить значительную часть недѣли, большую часть дня безъ князя Галинскаго. Онъ не любилъ шума и блеска большаго свѣта, тщательно укрывался отъ его заманчивыхъ искушеній. Онъ умѣлъ жить безъ него, даже отчасти презиралъ его и не скрывалъ такого чувства.
Это, скажете вы, однакоже, характеръ любаго романа или повѣсти, и, чтобъ угодить читателю, я не стану затрудняться въ выборѣ новаго героя. Я укажу хоть на молодаго человѣка, котораго рѣзко отличаютъ небольшой ростъ, спокойное лицо и чрезвычайное единство, гармонія, соотвѣтственность частей тѣла. Этотъ безбрадый юноша съ щегольскою, но не замысловатою прическою, съ живымъ, проницательнымъ взглядомъ, сидитъ на диванѣ подлѣ кавалергарда и, не принимая прямаго участія въ игрѣ, довольствуется тѣмъ, что иногда даетъ совѣты своему пріятелю и предостерегаетъ его порою отъ проигрышей, неизбѣжныхъ при частомъ наполненіи стакановъ шипящею влагою. Этотъ молодой человѣкъ -- Митя Тѣневъ. Онъ уже тому два года выведенъ былъ близкимъ родственникомъ, знатнымъ сановникомъ, на петербургскую свѣтскую арену; но онъ не бросился на встрѣчу всѣмъ радостямъ, непріятностямъ и искушеніямъ, всѣмъ розамъ съ сокровенными иглами, которыми ее разукрасили людскія слабости и страсти. Тѣневъ, съ перваго дня появленія своего въ модной гостиной, составилъ рѣзкую противоположность со всѣмъ тѣмъ, что ее наполняло. Не жалкое сознаніе собственнаго ничтожества, не смѣшная дои-кихотовская спѣсь, не глупое и пустое самолюбіе, но благородное чувство своего достоинства говорило въ немъ громко и удерживало его отъ сближенія съ свѣтомъ. Тѣневъ предугадывалъ, что первое слово, которое онъ броситъ на судъ его, будетъ перетолковано и осмѣяно, что уже въ немъ, еще свѣтскомъ новичкѣ, отъискали небывалые недостатки, что злословіе уже не пощадило его незлобиваго взгляда, -- и вотъ Тѣневъ, котораго благородное чувство оскорблялось, когда онъ видѣлъ, какъ иныхъ достойныхъ молодыхъ людей не оцѣняютъ, какъ ими пренебрегаютъ зато только, что не пронырство руководитъ ими; замѣчая, притомъ, какъ для нихъ готова всегда двусмысленно-холодная улыбка и ѣдкая насмѣшка, Тѣневъ мысленно содрогался, негодовалъ на свѣтъ, на его предразсудки и лицемѣріе. Пылкій юноша далъ себѣ слово не идти имъ открыто на-перекоръ, но оправдать на дѣлѣ свое имя, оставаться въ тѣни, живя въ свѣтѣ по долгу и связямъ, удаляться отъ него всячески, не знакомясь опытомъ со всѣми пронырствами, низостями и интригами, которыя посредственность приводитъ въ дѣйствіе для стяжанія права гражданства въ большомъ свѣтѣ. Тѣневъ хотѣлъ прямо стать на высокую ступень, когда найдется въ немъ существо, юному сердцу сочувствующее и его достойное. Такъ и сбылось. Прошелъ годъ, насталъ другой, и чувство, запавшее въ благородную душу Александры Николаевны Сѣрновой, скоро обнаружилось. Подъ маской и въ домино говорятъ много вздорнаго и ложнаго; но Александра Николаевна надѣвала ихъ тогда лишь, когда сердце ея чувствовало въ этомъ настоятельную потребность. Въ одинъ вечеръ, во время непродолжительнаго гулянья по галлереямъ Дворянскаго-Собранія, удалось Александрѣ Николаевнѣ показать Тѣневу, что она постигла тайну его наружной дикости, что она готова отличить его и поставить высоко въ свѣтѣ его одинокую и скромную звѣзду. Съ-той-поры, стали замѣчать, что Тѣневъ танцуетъ то съ Александрой Николаевной Сѣрповой, то съ другими самыми почетными львицами, ея пріятельницами. Впрочемъ, между ними никогда не бываетъ много постепенностей: число львицъ, будучи весьма-ограничено, не допускаетъ рѣзкихъ оттѣнковъ въ знатности, умѣ и привлекательности. И завиднымъ становилось положеніе Тѣнева: начали ахать и удивляться, что нашли остроуміе, оригинальность взглядовъ и сужденій, любезность и вообще много того, чѣмъ дорожатъ въ свѣтѣ,-- въ Тѣневѣ, въ которомъ этотъ ослѣпленной аргусъ, по непростительному равнодушію и небреженію, такъ долго не примѣчалъ ничего. Но Тѣневъ и тутъ повелъ себя благоразумно; онъ сталъ хорошъ съ графомъ Риттеромъ и подружился съ княземъ Волгинымъ. Между пріязнію обоихъ искусно лавировалъ онъ и, не помышляя о громкомъ и часто не къ добру ведущемъ титулѣ присяжнаго поклонника львицы, не думалъ объ осуществленіи несбыточныхъ замысловъ; а просто, удовольствовавшись настоящимъ, сталъ дорожить своимъ мѣстомъ въ свѣтѣ, которымъ былъ обязанъ собственному уму и терпѣнію. Тѣневъ лучше всѣхъ разгадалъ Александру Николаевну и не сталъ гнаться за ея неуловимою любовью. Да и теперь, просидѣвъ цѣлый часъ въ будуарѣ Александры Николаевны, хладнокровно и аккуратно описывалъ туалеты ея пріятельницъ на послѣднемъ балѣ, высчитывалъ число посѣтителей и, выкуривъ нѣсколько пахитосовъ, отправился на музыку, а оттуда къ Волгину.
Между-тѣмъ, Александра Николаевна была подъ гнётомъ какой-то тяжелой апатіи, сплина или хандры, которымъ такъ часто бываютъ подвержены люди, избалованные свѣтскими радостями. И это естественно. Эти радости, которымъ такъ рѣдко сочувствуютъ умъ и сердце, оставляютъ по себѣ всего чаще обременительную пустоту... Однакожъ, узнавъ отъ Тѣнева, что онъ увидится съ Волгинымъ, Александра Николаевна, чтобъ поступить дипломатически и не соблазнить свѣтской, щекотливой нравственности внезапнымъ разрывомъ съ княземъ, поручила Тѣневу поклониться ему отъ нея; князь Волгинъ, разумѣется, былъ очень-обрадованъ вѣсточкой о своей львиц ѣ, а между-тѣмъ, расточая беззаботно свой умъ, какъ моты сорятъ деньгами, онъ былъ со всѣми любезенъ, говорливъ, остроуменъ среди шума и разгульнаго блеска оргіи.
Нѣсколько дней спустя, нашъ князь такъ славно обдѣлалъ свои дѣла, что его снова увидѣли на музыкѣ въ Новой-Деревнѣ верхомъ, вѣрнымъ спутникомъ Александры Николаевны, которая въ одеждѣ "амазонки была обворожительно-прелестна. Личико ея, казалось, выражало столько страсти и вмѣстѣ столько презрѣнія къ свѣту... Она какъ-будто не дорожила его мелочными требованіями, а ставила себя выше ихъ. Она небрежно слушала вольныя рѣчи, двусмысленныя выходки и отважныя признанія обступившей ее молодёжи. Во всемъ умѣла она найдти смѣшную, веселую сторону, и, насказавъ множество фразъ, отпустить каждаго ни съ чѣмъ.
Что говорили и думали объ Александрѣ Николаевнѣ въ эту пору представители второстепенныхъ обществъ, онагры и медвѣди съ бронзовыми цѣпочками по жилетамъ и съ большими набалдашниками на тростяхъ?-- О, досадно описывать разнообразіе предположеній и выводовъ этихъ господъ, которые знаютъ большой свѣтъ лишь понаслышкѣ и любуются имъ только въ театрѣ и на гуляньяхъ. Довольно сказать, что эти господа принимали за чистую монету каждую шутку, всякое слово Александры Николаевны, и изъ каждой ея улыбки, а особенно изъ вертлявой услужливости князя Волгина, выводили такія заключенія, что я, который знаю многихъ подобныхъ Александрѣ Николаевнѣ дамъ и всегда готовь отстаивать ихъ репутацію... что у меня перо не поворотится описывать неудачные толки и пересуды такихъ гг. близорукихъ наблюдателей.
-----
На одномъ костюмированномъ балъ, въ разговоръ пожилой дамы и словоохотнаго господина со звѣздой, какъ-то случайно объяснилась завязка моей хроники.
Вотъ какъ говорила дама:
-- Мы всегда старались выказать себя какъ-можно-красивѣе. Отъ-чего же теперь женщины стали прикидываться дурными, надѣвая наряды, которые имъ вовсе не къ-лицу?
И вотъ что отвѣчалъ словоохотный господинъ со звѣздой:
-- Тутъ ничего нѣтъ удивительнаго. У женщинъ теперь новый родъ нравственнаго лицемѣрія. На-примѣръ, кто скажетъ, глядя на Александру Николаевну Сѣрпову, что она добрая мать и вѣрная жена? Она окружена молодёжью, ей сыплются привѣтствія и шутки; всякій говоритъ съ нею какъ хочетъ; иныхъ она отличаетъ до того, что это, впрочемъ весьма-невинное и безвредное въ сущности отличіе даетъ пищу и разгулъ злымъ языкамъ. Для поверхностныхъ умовъ, такая женщина и всѣ ей подобныя несравненно-виновнѣе ханжи, которая, прикидываясь праведницею, никакъ не позволяетъ себѣ засматриваться на львовъ, между-тѣмъ, какъ ея жизнь есть рядъ связей, тщательно-скрытыхъ отъ зоркаго свѣта, которыя могли бы, однакожь, послужить матеріалами для славнаго нравоописательнаго романа подъ заглавіемъ "Les mystères de la Prude"... Слава Богу, у насъ такихъ женщинъ немного; а тѣ, которыя помыкаютъ всѣми приличіями въ свѣтѣ, для которыхъ нѣтъ ничего хорошаго и достойнаго состраданія, разговоръ которыхъ отзывается цинизмомъ и насмѣшкой,-- женщины, на лицѣ которыхъ надѣта какая-то замысловатая маска, у которыхъ столько плѣнительнаго, утонченнаго кокетства въ обращеніи и словахъ, -- постарайтесь узнать такое существо безъ маски, поймать его на добромъ дѣлѣ, и вы въ немъ найдете столько чувства, столько добра, словомъ, такое доброе сердце, какого никогда не подозрѣвали...
-- Помилуйте! что это за нравственный маскарадъ? возразила недовольнымъ тономъ пожилая дама.
-- Какъ же не маскарадъ? продолжалъ господинъ со звѣздой: -- но, конечно, и число этихъ женщинъ, которыя въ свѣтѣ такъ умно скрываютъ и сердце и чувство, довольно-ограниченно. Больше такихъ, которыя подражаютъ первымъ, постоянно добиваются званія львицъ и, поставляя его цѣлію своей жизни, все-таки понимаютъ его на-выворотъ. Въ этихъ госпожахъ, какъ ни старайтесь, не найдете вы никогда ни сердца, ни ума, ни души, ни даже порядочной маски!..