ЖИВАЯ ГАЗЕТА.
Il a y une coquetterie distraite, innocente, mais mille fois plus compromettante que bien des fautes.
Eugène Sue.
Les jours se suivent et ne se ressemblent pas.
(Пословица).
Прошла еще зима съ неизбѣжнымъ рядомъ баловъ, толковъ, приглашеніи, концертовъ, обѣдовъ, раутовъ, и петербургскій воздухъ, согласуясь съ требованіями нашего климата, который сталъ совершенно-европейскимъ, уже вѣялъ весенней прохладой, пока въ угоду веселому народу русскому возникали на Адмиралтейской-Площади балаганы, притонъ замысловатой нищеты; возвышались quasi-ледяныя горы, развернулись пестрые Флаги, повисли на шалашахъ вывѣски съ небывалыми кунстштюками, и въ трактирахъ послышались безпрестанныя требованія жирныхъ масляничныхъ блиновъ...
Въ одинъ изъ послѣднихъ дней шумнаго карнавала, Гуляевъ, нашъ старый знакомый, удрученный неуспѣхами и при всякомъ удобномъ случаѣ поминавшій лихомъ Палагею Терентьевну, повѣся носъ шелъ по Морской, недовольный тѣмъ, что, къ довершенію бѣды, не засталъ графа Риттера, и что не удалось предложить ему посѣтить балаганы Сулье и Легата, а затѣмъ зайдти къ Излеру ради блиновъ и растегаевъ; отъ нечего дѣлать Гуляевъ завернулъ въ магазинъ, гдѣ ему чрезвычайно угождали, потому-что онъ въ немъ заказывалъ въ-теченіе года болѣе тысячи визитныхъ карточекъ. Какъ у Гуляева обыкновенно досужные отъ концертовъ дни великаго поста посвящались исключительно на составленіе списка кому и куда посылать билетики на Пасхѣ; какъ каждый изъ нихъ бережно обертывался и заклеивался въ особую бумажку, -- то и теперь Гуляевъ, видя близость окончанія масляницы, счелъ нужнымъ заблаговременно позаботиться о столь важномъ предметѣ въ его жизни. Услужливая мадамъ показала ему множество новыхъ искусительныхъ билетиковъ; но Гуляевъ рѣшился остаться вѣрнымъ прежней краснорѣчивой простотѣ своихъ карточекъ и золотымъ вычурамъ. Но вотъ счастье и находка для Гуляева!-- между разными образчиками онъ замѣтилъ объявленіе совершенно-новое, неожиданное...
-- Ахъ, да вѣдь это секретъ еще! что вы берете? сказала мадамъ, притворяясь разгнѣванною.-- Ничего, ничего, я такъ себѣ возьму это, возразилъ Гуляевъ, улыбаясь самодовольно:-- а, кстати, приготовьте мнѣ триста карточекъ по прежней формѣ...
Билетъ уже былъ спрятанъ въ боковой карманъ, и тогда лишь радостный взоръ Гул лева встрѣтился съ приготовленными для князя Волгина карточками...-- Весельчакъ вдругъ нахмурился, какъ-будто вспомнивъ что-то непріятное... и вышелъ изъ магазина съ видомъ мрачнымъ и озабоченнымъ.
Въ то же время, утомленный балами и увеселеніями, князь Волгинъ игралъ у себя на бильярдѣ съ Тѣневымъ; они шутили, смѣялись: Тѣневъ говорилъ, что не надѣется на себя, что играетъ безъ очковъ; князь отвѣчалъ весело и непринужденно: "тѣмъ лучше, значитъ -- ты ихъ уступаешь мнѣ!"
Полосатыя скамьи тянулись вдоль стѣнъ, на которыхъ развѣшаны были англійскія гравюры, представлявшія лошадей, конюховъ, охоты, скачки, и двѣ картины изображали Мазепу среди степей Малороссіи, принесеннаго разъяреннымъ бѣгуномъ, вольнымъ дѣтищемъ лѣсовъ, въ табунъ дикихъ степныхъ коней...-- На этихъ картинахъ порою отдыхалъ взоръ Тѣнева, недовольнаго превосходствомъ игры Волгина. Да, князь былъ мастеръ своего дѣла и такъ же рѣдко упускалъ случай сдѣлать разомъ восьмнадцагь очковъ, какъ всадить пулю въ бубноваго туза на разстояніи десяти шаговъ. Чудный боецъ и славный охотникъ былъ князь Волгинъ, и недаромъ стѣны его кабинета разукрашены были саблями, вѣтвистыми оленьими рогами, шпагами, шашками всѣхъ величинъ и націй; недаромъ въ симметрическомъ порядкѣ разставлены были у него ружья рѣдкаго достоинства, на столахъ лежали тщательно-сберегаемые пистолеты Лепажа и Кухенрейтера, и на полу разостланы медвѣжьи шкуры,-- а въ углу кабинета красовалось цѣлое чучело нѣкогда-застрѣленнаго княземъ мишки, который, какъ раболѣпный евнухъ, сторожилъ его курительные препараты, упорно сжималъ въ лапахъ нѣсколько цареградскихъ чубуковъ, и не отдавалъ ихъ до тѣхъ поръ, пока извѣстная пружина въ его лапѣ не уступала настойчивости гостя.
Пройдя рядъ фантастически-убранныхъ комнатъ, въ бильярдной появился Гуляевъ... Мы до-сихъ-поръ не успѣли сказать, что этотъ замѣчательный человѣкъ пользовался теперь уже не одной, но двумя репутаціями: къ званію неудачнаго льва онъ присоединилъ званіе неудачнаго писателя; въ досадѣ на то, что высшій кругъ ему не дается, онъ рѣшился отмстить ему въ повѣстяхъ, которыя ему очень хотѣлось сдѣлать весьма-колкими и насмѣшливыми, но которыхъ, къ-сожалѣнію, въ низшихъ кругахъ не понимали, а въ высшихъ -- не читали.
Раскланявшись съ Волгинымъ и пожавъ руку Тѣневу, Гуляевъ обратился къ первому съ важнымъ видомъ:
-- Князь, мнѣ надо съ вами объясниться наединѣ, сказалъ онъ.
Волгинъ, недослушавъ его, облокотился на бильярдъ и старался удачно задѣть желтый шаръ и, всадивъ его въ среднюю лузу, отвѣчалъ разсѣянно:
-- Извольте, я готовъ; но возьмите покуда мой кій и съиграйте за меня!
Гуляевъ съ оскорбленнымъ видомъ отступилъ, говоря:-- Да это новая насмѣшка! грубость, persifflage!
-- Ахъ, совсѣмъ нѣтъ! возразилъ князь, громко разсмѣявшись и догадываясь въ чемъ дѣло: -- не взъищите съ меня за разсѣянность. Понимаю: я вамъ, кажется, отвѣтилъ не то, что надо; но теперь я сдѣлалъ желтаго, достигъ желанной цѣли, и вотъ, Тѣневъ, третья партія за тобой -- завтра отъиграешься какъ запасешься очками; теперь я къ вашимъ услугамъ, м. г., сухо сказалъ Волгинъ, уводя незванаго гостя въ кабинетъ. Князь, усадивъ Гуляева подлъ себя на оттоманку, отрывисто спросилъ:
-- Что вамъ отъ меня угодно?
Гуляевъ отвѣчалъ: Вчера, на балѣ, въ мазуркѣ, уступая мѣсто кому-то, вы меня толкнули. Я вамъ замѣтилъ, что вы меня, кажется, хотите задавить; а вы небрежно сказали:-- не могу же задавить даму!-- я возразилъ: по можно-бы предупредить и извиниться; а вы отвѣчали мнѣ невниманіемъ. Теперь я пришелъ за вашими извиненіями и въ случаѣ отказа, Тѣневъ вѣрно согласится быть моимъ секундантомъ и позаботится объ условіяхъ неизбѣжной дуэли...
-- Послушайте, позвольте вамъ сказать откровенно, сказалъ князь улыбаясь:-- вы затѣваете пустяки; вы знаете, ^къ я хорошо стрѣляю и дерусь; чтожь вы мнѣ навязываете душегубство?-- Всѣмъ извѣстно, какъ я разсѣянъ: сами вы могли сегодня въ этомъ убѣдиться... Не-ужь-то вамъ хочется видѣть меня у ногъ вашихъ и не-уже-ли вы станете меня уважать, найдя во мнѣ труса и пресмыкающагося наглеца? Не лучше ли вамъ повѣрить моему искреннему сознанію въ разсѣянности и въ минутной досадѣ, происшедшей отъ совершенно-посторонняго обстоятельства? Не-ужь-то вамъ нравится это смѣшное рыцарство, которое вызываетъ на горячее объясненіе двухъ человѣкъ, невидимому враговъ, и которые, ставъ другъ противъ друга съ смертнымъ приговоромъ въ рукѣ, поцарапаются или пострѣляютъ въ воздухъ, а тамъ скажутъ другъ другу, какъ ожесточенные Французы-дуэлисты: "Touchez là; vous êtes le plus honnête homme du monde!" Вѣдь это кукольная комедія, за которую у насъ дорою расплачиваются. Хоть я и вѣтренникъ, но уважаю слова закона и, какъ благородный человѣкъ, принужденъ буду, сойдясь съ вами, выстрѣлить на воздухъ. Я такъ легкомысленъ, беззаботенъ и недальновиденъ, что не дорожу жизнію; притомъ же, ничто меня къ ней не привязываетъ. Съ громкимъ именемъ и ничтожнымъ чиномъ разстанусь я также безъ сожалѣнія, хоть для перемѣны образа жизни, который начинаетъ меня тяготить и надоѣдать мнѣ. Куда ни упрячутъ меня, я всюду буду тѣмъ же безтолковымъ, разсѣяннымъ, веселымъ мальчишкой...
Гуляевъ выслушалъ разсужденіе Волгина и согласился, что лѣзть на дуло пистолета въ самомъ дѣлѣ глупо, что напугаетъ онъ своей выходкой цѣлый полкъ тетушекъ, бабушекъ, дядюшекъ и мамушекъ,-- и уразумѣлъ, что путешествовать въ телегѣ но дурнымъ дорогамъ, да отдыхать на свѣтскихъ лаврахъ при плескѣ Куры и Терека, не очень завидно,-- сообразилъ все это и, уже понизивъ тонъ, отвѣчалъ:" -- Я съ вами согласенъ; однакожь я все-таки оскорбленъ вами, а вы не извиняетесь...
-- Недостаточно ли я извинилъ свою разсѣянность, возразилъ князь и, нетерпѣливо пожимая плечами, подумалъ:-- этотъ человѣкъ такъ и напрашивается на пощочину...
-- Ну, послушайте, сказалъ Волгинъ, снова обращаясь къ Гуляеву: -- вотъ средство смыть обиду, какъ вамъ угодно называть мою невольную разсѣянность: возьмемте эспадроны, надѣнемте маски, и тотъ, кто первый промахнется и спарируетъ неудачно, согласится, что его противникъ правъ. Предоставить этотъ вопросъ разрѣшенію случая, вѣрнѣйшее средство помириться...
-- Извольте, извольте, отвѣчалъ Гуляевъ.
Въ это время, изъ столовой вѣялъ пріятный запахъ сыра и котлетъ, и Тѣневъ, потерявъ терпѣніе въ ожиданіи Волгина съ его докучливымъ гостемъ, ужь упряталъ въ свой желудокъ полдюжины блиновъ. Наконецъ, вздохнувъ самодовольно, онъ спохватился Волгина и вошелъ въ кабинетъ въ ту самую минуту, какъ князь, который гнушался извиненій и спѣшилъ отшутиться отъ докучливаго противника, съ намѣреніемъ спарировалъ плохо. Полновѣсный ударъ вражьяго эскадрона прозвучалъ надъ маской Волгина и, скидывая ее, онъ объявилъ, что доволенъ.
Остальная храбрость Гуляева истощилась надъ блинами. Къ довершенію смѣшной стороны этой дуэли, не доставало только французскаго привѣтствія: "vous êtes le plus honnête homme du monde!", которымъ Волгинъ никогда не согласился бы почтить своего вздорнаго противника. Однакожь, осушая третій бокалъ шампанскаго, Гуляевъ бросилъ заказную, печальную маску и возвратился къ первобытному своему характеру, котораго отличительныя черты были утомительная веселость и несносная словоохотность. Гуляевъ вдругъ предложилъ Волгину и Тѣневу на угадъ великую новость.
-- Ну, да что же такое? нетерпѣливо спрашивалъ князь:-- новый дагеротипъ, что ли? наровой аэростатъ? вынули гинею изъ горла Брюнеля? выдумали новую игру въ карты, новую фигуру для мазурки?
-- Да говорите же, перебивалъ Типовъ:-- ужь Александра Николаевна не порѣзалась ли стекляннымъ платьемъ? не воскресъ ли медвѣдь, котораго Волгинъ приставилъ въ евнухи къ трубкамъ? Листъ пріѣхалъ, что ли?
Хладнокровно внимая всѣмъ любопытнымъ распросамъ слушателей, Гуляевъ медленно вынулъ изъ кармана билетъ и сказалъ:
-- Вотъ экземпляръ avant la lettre новости, еще неизвѣстной въ Петербургѣ, Братцевъ его на дняхъ разошлютъ, а этотъ новорожденный малютка достался мнѣ по дружбѣ, ради родственнаго участья... Словомъ, тутъ Гуляевъ сталъ завираться болѣе и болѣе, а между-тѣмъ Волгинъ выхватилъ изъ рукъ его билетъ съ вожделѣнною новостью и прочелъ громко:
"Князь и княгиня Дружносельскіе имѣютъ честь извѣстить о помолвкѣ дочери ихъ княжны Марьи Степановны съ графомъ Петромъ Васильевичемъ Риттеромъ."
По мѣрѣ того, какъ Волгинъ вникалъ въ смыслъ читаемаго, голосъ его слабѣлъ, румянецъ досады и ревности покрывалъ щеки. Онъ вспомнилъ живо и совѣты Александры Николаевны, и то, какъ привѣтно улыбалась ему княжна, какъ онъ ей платилъ холодностью за пріязнь, и какъ мало-по-малу ихъ отношенія совершенно измѣнялись -- голосъ его замеръ на имени Риттера, и билетъ выпалъ изъ рукъ его.
-----
Женихъ! какъ это слово звучитъ пріятно для слуха восторженнаго юноши! Предъ нимъ отверстый рай! любовь и взаимность, душа готовая сродниться съ его душой, клятва и поцалуй у подножія престола...
Графъ Риттеръ былъ вполнѣ счастливъ; наконецъ, мечты его осуществлялись; онъ находилъ на землѣ то, что начиналъ уже почитать несбыточнымъ, и его воображеніе изъ одной крайности бросилось въ другую; теперь онъ фанатически вѣрилъ въ пріязнь и дружбу, неподдѣльность чувствъ; самыя преувеличенныя понятія о страсти казались ему чѣмъ-то весьма-естественнымъ.
Но какъ сдѣлалось все это? спросятъ меня.-- Очень-просто: подобно Волгину, Риттеръ не разъ видѣлъ княжну Дружносельскую у Александры Николаевны; она примѣтила его вниманіе, онъ замѣтилъ красоту ея, прислушался къ первымъ невольнымъ порывамъ дѣвственнаго сердца, въ которыхъ было что-то близкое со всегдашнимъ состояніемѣ его души; притомъ, не разъ случалось Риттеру бесѣдовать съ княжной къ кабинетѣ Александры Николаевны, пока Сихлеръ примѣряла ей платье, или le brave Andrieux убиралъ ее къ балу. Сердце Риттера было пусто; онъ обманывалъ себя наружнымъ спокойствіемъ, а внутренно изнывалъ отъ безплодныхъ самопожертвованіи, отъ оскорбленнаго самолюбія; но между-тѣмъ, чувство глубокое, готовое и любить и надѣяться, незамѣтно ему самому, таилось въ душѣ его. Есть предчувствія необманчивыя, которыя вѣютъ отрадой на сердце -- и вѣрить имъ надо, ибо часто одна минута рѣшитъ участь цѣлой жизни. Однажды, послѣ трехмѣсячнаго затворничества надъ книгами и кипами бумагъ, Риттера что-то невольное потянуло на балъ въ заведеніе минеральныхъ водъ. Тамъ дебютировала княжна Дружносельская, и этотъ самый вечеръ Волгинъ провелъ съ-глаза-на-глазъ съ Александрой Николаевной. Пока онъ слушалъ философическія увѣщанія, Риттеръ любовался юной княжной, танцовалъ съ нею; она нѣсколько разъ выбирала его въ мазуркѣ, и, просидѣвъ остальную часть бала подлѣ старой княгини, Риттеръ получилъ приглашеніе за-просто посѣщать ея домъ въ промежуткахъ между обѣдомъ и позднимъ вечеромъ (dans les avant-soirées). Графъ рѣже и рѣже сталъ посѣщать Александру Николаевну и графиню Волынцеву, и пріятели, встрѣчая его въ коляскѣ на Каменноостровскомъ-Проспектѣ, никакъ не догадывались, что онъ ѣдетъ на обѣдъ или на вечеръ къ Дружносельскимъ. На этотъ разъ, отъ вниманія свѣта и отъ говора праздной молвы какъ-то ускользнули и поведеніе графа на водахъ, и его частыя поѣздки къ Дружносельскимъ. А каждая изъ нихъ доставляла ему случай открывать новые проблески ума, отголоски чувства въ прекрасной дѣвушкѣ и вызывать наружу поочередно всѣ сокровенныя совершенства ея чудной души. Такъ прошло нѣсколько упоительныхъ вечеровъ, и онъ уже называлъ ее своею Маріею. Риттеръ понималъ, что ей нужны сердце пылкое, а не прожженое страстью; умъ выше людскихъ разсчетовъ, но душу дѣвственную... Словомъ, графу удалось похоронить въ сердцѣ послѣднюю искру любви къ Александрѣ Николаевнѣ и, какъ путникъ, сбросившій тяжелую ношу, онъ наконецъ вздохнулъ свободно.
Какъ увлекательно и страстно было первое несвязное, искреннее признаніе моего героя, и какимъ обворожительнымъ лепетомъ отвѣчала ему княжна,-- это понятно каждому, на долю котораго Провидѣніе удѣлило хоть одну благодатную минуту любви и поэзіи. Для давно-желанной развязки повѣсти, не нужны подробности. Довольно сказать, что счастье считалъ графъ уже не мечтою, и что видѣлъ его на-яву, лицомъ къ лицу; что на балы онъ уже являлся весьма-рѣдко, что его встрѣчали, и то лишь въ извѣстные дни, въ гостиной его нарѣченной тетушки, княгини Сицкой, гдѣ графъ добросовѣстно исправлялъ должность услужливаго родственника, занимался гостями, которыхъ обыкновенно считаютъ лишнею мебелью въ залѣ, -- или угощалъ любезностями дѣвицъ, смиренно уединявшихся въ скромный уголокъ гостиной, гдѣ онѣ укрывались отъ ревнивыхъ взглядовъ львицъ, которыя на нихъ, бѣдныхъ, всегда досадуютъ, увы!-- можетъ-быть, потому-что видятъ во многихъ изъ нихъ нетерпѣливыхъ наслѣдницъ ихъ извѣстности. Княжна Дружносельская, не любя баловъ, рѣдко ихъ посѣщала, а графъ Риттеръ радъ былъ случаю разстаться на время со свѣтомъ и укрыться отъ злословія. Всѣ рѣзкіе переходы отъ любви къ охлажденію, отъ восторженной страсти къ неполному чувству дружбы, не погасили души его; новая любовь оживила и отразилась въ самомъ лицѣ его; возвратились и давно забытая улыбка и веселыя рѣчи. Кто не знаетъ? счастье -- неумолимый деспотъ: пригрѣетъ кого,-- и, все счастливцу покажется и веселѣе, и лучше, и живѣе, и краше... и улетятъ черныя думы такъ далеко, что слѣдовъ ихъ не останется...
Теперь графъ началъ находить, что и родъ службы, имъ избранный, обѣщаетъ блистательную будущность; сталъ понимать, что на ряду съ мелочными разсчетами, при волненіи множества самолюбій, среди пестроты мнѣній, во всякой вѣтви управленія есть почетныя мѣста для избранныхъ,-- что въ обществѣ молодомъ и обильномъ силами, такъ еще много великаго и недовершеннаго, что всякая рука, принимающаяся за святое дѣло, не лишняя,-- что есть просторъ для силы ума и для исполненія долга, и что быть оружіемъ правительства, защитникомъ несчастныхъ, покровителемъ угнетенныхъ, посильнымъ ревнителемъ величія отчизны -- что все это не только можетъ; но и должно удовлетворить самаго пылкаго честолюбца.
-----
Было около полудня, когда графъ Риттеръ, одѣтый въ весеннее пальто, вошелъ въ тѣсную и душную лабораторію пресловутаго Сальватора для заказа свадебныхъ корнетовъ. Мальчикъ, лѣтъ девяти, въ бѣлой курткѣ, подтянутой передникомъ, чистившій померанцы за грязнымъ деревяннымъ столомъ, радуясь случаю отдохнуть, отворилъ графу дверь и принялся смотрѣть на него, какъ-бы стараясь что-то припомнить. Бойкая и смѣлая физіономія мальчика стала оживляться по мѣрѣ того, какъ онъ всматривался въ черты лица посѣтителя. Мальчикъ тотчасъ же скомандировалъ товарища наверхъ за хозяиномъ; а самъ, подкравшись къ графу, смѣло началъ разговоръ:
-- Да, вѣдь я васъ, сударь, знаю. Вы пріѣзжали къ бабушкѣ, и она вамъ гадала. Я же на запяткахъ вашей милости до мосту прокатился. Жутко за то и досталось: бабушка, Богъ ей прости, не тѣмъ будь помянута, сильно осерчала, отдѣлала порядкомъ: и калекой называла, и кормить цѣлый годъ не хотѣла, и всякой всячины нагородила... а ужь сѣкла-то, сѣкла!.. и съ этими словами мальчикъ сдѣлалъ смѣшную и вмѣстѣ жалкую гримасу.
-- А что же съ нею сталось? спросилъ удивленный графъ, въ которомъ живо возобновилось воспоминаніе о домѣ Цыбулькина, о Палагеѣ Терентьевнѣ, о Гуляевѣ, недовольномъ сравненіемъ его вѣтренности съ шаловливостью Сеньки,-- и Риттеръ невольно улыбнулся, глядя на стоявшаго предъ нимъ внука колдуньи и припоминая все, что происходило весною за три года предъ тѣмъ.
-- Померла, сударь; да, еслибъ осталась жива, то ужь мнѣ бъ и житья не было на свѣтѣ; всѣ бы кости переломала: такъ больно журила. А какъ померла, такъ маменькѣ моей деньжонки кой-какія оставила; меня отдали, по моей волѣ, къ кандитеру,-- мастерство-то лакомое, сударь... Вотъ выучусь, такъ самъ хозяиномъ буду, и тогда просимъ любить да жаловать. Тутъ, не измѣнивъ давней наклонности -- извлекать всю возможную пользу изъ обстоятельствъ и людей, Сенька выпросилъ у графа четвертакъ на чай, пока не появился Сальваторъ и не вступилъ въ важный переговоръ съ графомъ о формѣ, величинѣ и красивой наружности свадебныхъ корнетовъ...
-- Правду сказала ворожея, замѣтилъ графъ, поворачивая изъ Большой-Морской на Невскій и мѣрнымъ шагомъ расхаживая по троттуару:-- я забылъ Александру Николаевну и теперь женюсь на прелестной блондинкѣ: странно, непонятно...
Въ это время, князь Коршуновъ подхватилъ подъ руку задумчиваго пріятеля и принялся поздравлять съ женитьбой, которую называлъ нѣсколько разъ среди продолжительной бесѣды mariage très bien assorti et parfaitement convenable... Замѣтимъ мимоходомъ, что наканунѣ тотъ же самый Коршуновъ, громче всѣхъ кричалъ на пирушкѣ у Волгина, что Риттеръ недостоинъ княжны Дружносельской, что онъ Богъ-вѣсть откуда и недовольно-богатъ ни деньгами, ни связями. И хотя все это былъ вздоръ, дѣйствіе зависти и нахальства, но ни одинъ голосъ не послышался въ защиту отсутствующаго.