На концѣ Большой Морской стоялъ одноэтажный большой домъ съ колоннами графини Н. Вдова графиня живо помнила Екатерину; при Павлѣ была фрейлиной; такимъ образомъ она была живою лѣтописью цѣлыхъ трехъ царствованій. Она выѣзжала рѣдко, но у нея бывалъ весь Петербургъ по воскресеньямъ утромъ. Свѣтлый умъ, замѣчательная въ ея года живость и эстетическое образованіе дѣлали бесѣду съ ней необыкновенно привлекательною. Рядомъ съ этимъ умная старуха знала людей и мастерски оцѣнивала мѣтившихъ на высокія должности фютюровъ. Эта оцѣнка, принимаемая нерѣдко во вниманіе при назначеніяхъ, дѣлала ее силой, которою нельзя было пренебрегать людямъ пробивающимъ себѣ дорогу. Нельзя было наслушаться рѣчей старушки когда принималась она разказывать о жизни своей за границей, о встрѣчахъ со знаменитостями прошлаго времени. Она помнила Дидро, была знакома съ Гёте, Паганини игралъ не разъ въ ея парижскомъ салонѣ. Графъ, мужъ ея, былъ скрипачъ, ученикъ знаменитаго Роде. Графиня сама знала хорошо классическую музыку и особенно любила Моцарта и Гайдна.
-- Бетговену я удивляюсь, говорила она, -- а тѣхъ люблю какъ старыхъ друзей своихъ.
Похоронивъ давнымъ-давно мужа, сына и бездѣтную невѣстку, старушка осталась одна въ этомъ мірѣ. Она ѣздила въ извѣстные дни въ своей старинной каретѣ въ Александро-Невскую лавру, гдѣ были похоронены ея мужъ и дѣти; графиня похожа была на одинокую развалину стараго замка; рушились своды обширныхъ рыцарскихъ залъ, толстыя стѣны превратились въ щебень, а одинокая полуразрушенная башня стоитъ на высокомъ холмѣ, напоминая новому поколѣнію о времени далекомъ, никому уже невѣдомомъ и ненужномъ.
Старинный домъ графини внутреннимъ убранствомъ своимъ напоминалъ времена Екатерины; бѣлые стулья подъ слоновую кость съ золочеными украшеніями въ залѣ; тяжелые диваны съ рѣзными, тоже раззолочеными лирами и лебедями на спинкахъ; мраморные столы съ бронзовыми львиными лапами вмѣсто ножекъ; зеркала въ серебряныхъ рамахъ съ купидонами; громадныя люстры съ хрустальными, гранеными подвѣсками; все это переносило посѣтителя въ давно прошедшее, далекое время.
Къ этому-то дому подъѣхалъ въ извощичьихъ санкахъ нашъ герой. Сказавъ свое скромное имя швейцару, онъ снялъ енотовую шубу и поднялся по широкой, устланной коврами лѣстницѣ. Слуга въ ливреѣ отворилъ тяжелую дверь залы и пригласилъ его жестомъ войти въ сосѣднюю съ залой гостиную. Барскій вошелъ и остановился у двери. Чрезъ нѣсколько минутъ изъ сосѣдней комнаты вошла сухая, высокаго роста старушка въ черномъ бархатномъ платьѣ съ небольшимъ, тоже бархатнымъ, ридикюлемъ въ рукѣ. Барскій поклонился; хозяйка молча указала ему на кресло и сѣла въ уголъ дивана. Поправивъ сѣдые локоны, выбившіеся изъ-подъ чепца, она, прищурясь, пристально посмотрѣла на музыканта.
-- Простите что я потревожила васъ, пригласивъ посѣтить меня, начала она. Я васъ слышала у графа Віельгорскаго. Вы не видали меня; я сидѣла въ сосѣдней комнатѣ. Вы играли re-majeur'ный квартетъ Моцарта. И прекрасно играли. Нынѣшніе виртуозы не мастера играть квартеты; они хотятъ все доминировать, рисоваться, а это не годится въ классической музыкѣ. Въ ней важнѣе всего ensemble. Покойный графъ, мой мужъ, говаривалъ: "квартетъ должны играть четыре праведника", прибавила она улыбнувшись.-- Въ немъ самолюбіе, щегольство вредятъ.
"Да что же это, лекцію о музыкѣ что ли она мнѣ вздумала прочесть?" подумалъ скрипачъ; у него въ головѣ, особенно послѣ безсонной ночи, была ужасная дисгармонія.
-- Но, извините, продолжала графиня, -- скрипка ваша, -- правда, что вы умѣете и ее заставить пѣть,-- не хороша. Вѣрно нѣмецкая?
-- У меня другой нѣтъ, отвѣчалъ Барскій.
-- Мнѣ хочется, старухѣ, хоть чѣмъ нибудь поблагодарить васъ за доставленное удовольствіе. Я рѣдко выѣзжаю и потому мало слышу музыки, но люблю ее. Я сама держала когда-то piano въ квартетахъ. Да, сударь.... И мнѣ говаривали музыканты, что я дѣла не портила. Такъ вотъ мнѣ хочется васъ чѣмъ нибудь....
Графиня позвонила. Вошелъ слуга.
-- Принеси мнѣ скрипичный футляръ, третій нумеръ, изъ кабинета графа.
Старушка никогда не входила въ кабинетъ мужа, но приказала чтобы всѣ вещи оставались на тѣхъ мѣстахъ какъ были при немъ. Такъ, съ незапамятныхъ временъ, стоялъ тамъ графскій пюпитръ съ развернутымъ концертомъ Віотти, и подлѣ него, на табуретѣ, стоялъ футляръ со скрипкой.
-- Вы у кого учились?
Барскій отвѣтилъ.
-- Прекрасный у васъ талантъ. Вы можете пойти далеко, говорила графиня.
Музыкантъ поклонился, въ то же время подумавъ про себя: "верстъ за пятьсотъ, въ деревенскую глушь, а оттуда на сельское кладбище".
Въ это время человѣкъ внесъ палисандровый ящикъ съ серебряною ручкой. Сбоку наклеенъ былъ No 3. Старушка достала изъ мѣшка связку ключей и дрожащею рукой отперла поставленный предъ нею на столѣ ящикъ.
-- Взгляните-ка, сказала она, поднявъ крышку.
Музыкантъ поднялъ шелковую желтую подушку и остолбенѣлъ. Красавица-скрипка лежала предъ нимъ на малиновой, бархатной подкладкѣ ящика. Прорѣзанныя на верхней декѣ отверстія, рисунокъ и рѣзьба головки, старый, сохранившійся лакъ, все говорило что это чудо есть дѣло рукъ великихъ, старыхъ итальянскихъ мастеровъ. Квинта и басокъ были порваны, но скрипачъ досталъ изъ бумажника находившійся всегда при немъ запасный аккордъ и въ нѣсколько минутъ привелъ въ порядокъ скрипку.
-- Попробуйте-ка, сказала графиня.-- Канифоль, кажется, есть.
Но уже просить было нечего; музыкантъ отыскалъ графскій старинный ящичекъ съ канифолью, натянулъ смычокъ и началъ строить скрипку. Нервозный, благородный тонъ, принадлежность однихъ италіянскихъ инструментовъ, огласилъ высокую гостиную. Артистъ взялъ нѣсколько аккордовъ, быстро проигралъ октавами нѣсколько гаммъ и на баскѣ запѣлъ какую-то мелодію.
Старушка сидѣла и тихо смѣялась.
-- Ну, что, сударь? Не дурна скрипка? спросила она, когда музыкантъ пересталъ играть и, подойдя къ окну, разсматривалъ, покачивая головой, красавицу Гварнери.
-- Гдѣ вы это добыли, графиня, такое сокровище? И не показывали никому!
-- Зачѣмъ же было мнѣ показывать? отозвалась, смѣясь, графиня.-- Такъ не дурна? Вамъ нравится?
Музыкантъ грустно улыбнулся и сталъ укладывать инструментъ обратно въ ящикъ.
-- Я вижу что вамъ нравится. Позвольте же, старухѣ, предложить ее вамъ. Я отдаю ее съ полнымъ убѣжденіемъ что она будетъ въ хорошихъ рукахъ.
-- Я не умѣю васъ благодарить, графиня, но.... началъ озадаченный скрипачъ.
Онъ не хотѣлъ брать скрипки, думая "на что мнѣ она теперь"; хотѣлъ разказать о своемъ горѣ, но скрипка, не покрытая еще подушкой, лежала предъ нимъ во всей обаятельной красотѣ, понятной только музыканту; свѣтлый, старый тонъ еще стоялъ въ ушахъ.
-- Чѣмъ же я заплачу вамъ за это, графиня? Я сталъ бы играть у васъ хоть каждый день, но я и этого не могу: я уѣзжаю; я долженъ уѣхать навсегда изъ Петербурга.
-- Вы меня обижаете, высказавъ мысль объ уплатѣ. Это одинъ изъ инструментовъ моего мужа.
-- Тѣмъ болѣе, графиня, перебилъ музыкантъ.
-- И если я вамъ отдаю ее, то разумѣется безъ всякой платы, обидчиво окончила старуха.
Музыкантъ поклонился. Старушка встала съ дивана.
-- Желаю вамъ успѣха. Занимайтесь. У васъ большой талантъ. Я очень рада что могла вамъ сдѣлать этотъ полезный подарокъ, сказала она и, поклонившись, тихо вышла изъ гостиной.
Музыкантъ остался предъ скрипкой. "Дѣйствительность это, или сонъ?" первое что пришло ему въ голову. Онъ гдѣ-то, казалось ему, читалъ или слышалъ въ дѣтствѣ о подобной сценѣ. Безсмысленно глядѣлъ онъ на серебрянаго купидона на широкой рамѣ зеркала, на хороводъ музъ, нарисованныхъ на массивной фарфоровой вазѣ, на мозаичную каемку мраморнаго стола; вслушивался въ шорохъ платья тихо удалявшейся старухи. "Право, не сонъ ли?"
-- Прикажете отослать на квартиру къ вамъ? спросилъ вошедшій слуга съ бакенбардами, тотъ самый что былъ въ оркестрѣ.
Тутъ только очнулся музыкантъ; но все еще щупая себя за голову, нерѣшительно отвѣчалъ:
-- Благодарю. Если дѣйствительно ея сіятельство даритъ мнѣ инструментъ, то я возьму его съ собой.
-- Графиня приказала передать вамъ ящикъ или доставить, если вы изволите ѣхать не къ себѣ, отвѣчалъ слуга.
Скрипачъ кое-какъ надвинулъ подушку и заперъ футляръ. Слуга взялъ ящикъ и понесъ за нимъ въ швейцарскую.
"Стало-быть, не во снѣ; а вотъ будетъ обида, вдругъ проснусь и, вмѣсто этихъ колоннъ, появится моя комната съ голубыми обоями, и никакой Гварнери?" думалъ Барскій, медленно спускаясь съ лѣстницы; при послѣдней мысли онъ даже оглянулся, но человѣкъ со спокойствіемъ и важностію слуги сіятельной особы несъ за серебряную ручку палисандровый ящикъ.
Выйдя на улицу, скрипачъ крѣпко сжалъ массивную ручку ящика, заключающаго въ себѣ драгоцѣнность, и остановился въ раздумьѣ на усыпанномъ пескомъ тротуарѣ. Куда ему ѣхать? Подѣлиться съ кѣмъ-нибудь радостью, тѣснившею грудь, надо было. Новую мысль, нечаянную радость хочется кому-нибудь сообщить; горемъ дѣлится человѣкъ не такъ охотно. "Ѣхать къ солисту?" пришло ему въ голову. Но тутъ же представилось ему какъ у того позеленѣютъ глаза при видѣ инструмента, которому нѣтъ подобнаго въ столицѣ.
"Да и въ Европѣ-то, думалъ Барскій, по крайней мѣрѣ мы видали тысячныя скрипки пріѣзжающихъ виртуозовъ. Куда имъ противъ этой, огненной моей красавицы? И еслибы воля-то теперь? А? Еслибъ воля? Я заперся бы съ нею на годъ, на два и показалъ бы съ Божьей помощью что можетъ кой-что сдѣлать въ музыкѣ и Русскій.... Да, просто, пѣсню бы я спѣлъ на ней имъ, нашу русскую, ямскую пѣсню.... Все есть, подумаешь, есть все: и энергія, и молодость, и талантъ, и скрипка.... Но куда же? куда же ѣхать-то? Эхъ, что бы ни было?... На Васильевскій", рѣшилъ онъ, увидя мимо ѣдущаго извощика. Чрезъ минуту музыкантъ уже сидѣлъ въ саняхъ, бережно держа на колѣняхъ футляръ со скрипкой.
Весь погруженный въ самого себя, онъ не видалъ бѣгущихъ мимо его колоссальныхъ зданій, летящихъ во всю рысь каретъ. "Здравствуйте!" кто-то громко крикнулъ ему, пролетѣвъ на орловскомъ рысакѣ въ щегольскихъ санкахъ. "Здравствуйте!" отвѣтилъ Барскій, приподнявъ машинально шляпу и не зная кому кланяется. Извощикъ, проѣхавъ въ самый конецъ одной изъ линій острова, повернулъ, по указанію сѣдока, въ переулокъ и остановился у подъѣзда сѣраго новенькаго дома. Расплатившись съ извощикомъ, Барскій позвонилъ. Дверь отворилась.
-- Что, няня, дома господа? спросилъ онъ у вышедшей худой старухи въ чепцѣ.
-- Дома, батюшка, дома. Пожалуйте.
Сбросивъ въ тѣсной передней шубу, музыкантъ вошелъ въ залу и осторожно поставилъ свой ящикъ на рояль. Изъ другой комнаты вышла дѣвушка лѣтъ двадцати двухъ, трехъ и съ привѣтливою улыбкой протянула руку пріѣзжему. Блѣдное лицо ея немного вспыхнуло.
-- Не ожидали вы меня сегодня? спросилъ Барскій.
-- Не ожидали, отвѣчала молодая хозяйка.
-- И я не думалъ быть у васъ, но одна пріѣхавшая, правда довольно давно, къ намъ сюда изъ Италіи пѣвица просила меня познакомить ее съ вами; ну, вотъ я и привезъ ее, говорилъ Барскій.
Дѣвушка вопросительно смотрѣла на него.
-- Вы свободны? Не на урокѣ? спросилъ Барскій.
-- Сегодня я свободна. А что?
-- А то что, значитъ, мы сыграемъ съ вами. У васъ Dмольный концертъ Вьётана?
-- У меня, кажется. Вы не взяли тогда, отвѣчала дѣвушка, принимаясь перебирать ноты на этажеркѣ.
-- А Николай Петровичъ дома?
-- Дома. Онъ переодѣвается. Куда-то ѣздилъ; кажется, за пенсіей. Снимаетъ фракъ. Вотъ и концертъ нашелся, добавила дѣвушка, раскладывая ноты.
-- Браво!... Послушайте же что я за пѣвицу къ вамъ привезъ, отвѣчалъ Барскій, потирая чтобъ отогрѣть руки.
Вы, вѣроятно, видали, читатель, женскія лица не красивыя, не поражающія сразу, но способныя очаровать васъ и привязать надолго, когда вы въ нихъ попристальнѣе всмотритесь. Въ нихъ поражаетъ васъ не красота, а какая-то прозрачность, способствующая разглядѣть при первой встрѣчѣ и внутреннюю теплоту, и умъ, и юморъ. Такова была дѣвушка стоявшая предъ музыкантомъ. Въ темно-карихъ глазахъ ея столько было мысли что все бы глядѣлъ на нихъ. Около такихъ женщинъ какъ-то невольно рисуешь себѣ теплый семейный уголъ, каминъ, и вѣришь крѣпко что есть много вѣчнаго, святаго въ этой жизни. Темно-коричневое, шерстяное платье, застегнутое до воротничка, увеличивало матовую бѣлизну лица. Пригладивъ свои каштановые волосы, дѣвушка сѣла на табуретъ, пробѣжала бѣлою ручкой по клавишамъ и посмотрѣла на скрипача.
-- Сейчасъ, сейчасъ, началъ онъ, торопливо отпирая ящикъ.-- Посмотрите что это за красота, прибавилъ онъ, осторожно вынувъ и повертывая въ рукѣ скрипку.
-- Я не понимаю въ этомъ толку, отозвалась піанистка, пожавъ плечами.-- А вашъ пюпитръ?
-- Не надо. Я играю наизусть весь концертъ. Нѣтъ, вы сейчасъ поймете что это за сокровище, говорилъ скрипачъ, принимаясь строить подъ рояль скрипку.-- Слышите что за огонь? спрашивалъ онъ, взявъ нѣсколько аккордовъ.-- Начнемте же.
Откинувъ лѣвый отворотъ фрака, онъ натянулъ смычокъ, и легкимъ наклоненіемъ головы подалъ знакъ дѣвушкѣ.
Она взяла аккордъ, другой, и раздались торжественно печальные звуки похороннаго марша; глухо били черезъ тактъ, покрытыя чернымъ крепомъ, литавры; волторны тихо, будто сдерживая слезы, пѣли грустный, однообразный мотивъ. По временамъ въ эту печальную гармонію врывались звонкіе, почетные звуки трубъ. То были похороны павшаго на полѣ битвы славнаго вождя, послѣднее земное торжество героя. Но вотъ, смѣнились почетные звуки какимъ-то отдаленнымъ хоромъ дѣтскихъ голосовъ; на темномъ фонѣ похороннаго марша они засіяли, какъ цвѣта радуги горятъ на темной грозовой тучѣ. Хоръ смолкъ. Литавры прогудѣли глухое tremolo. И женскій вопль, полный безвыходной, тоски, упрека, жалобы невѣдомымъ, нездѣшнимъ силамъ, прервалъ и маршъ, и это медленное шествіе. Это осиротѣлая подруга кинулась къ увѣнчанному лаврами и миртой гробу. То былъ не плачъ, не слезы,-- вопли, вопли къ тому кто оторвалъ отъ сердца все что было дорого, все, все чѣмъ только жило, для кого билось честное, на вѣки преданное сердце.
Дѣвушка робко взглянула на музыканта. Старая дека Гварнери вся была смочена катившимися градомъ съ блѣднаго его лица слезами. По всему организму піанистки пробѣжала та благодатная дрожь, которая знакома лить тому кому доступна сила вдохновенно-сказаннаго слова.
Пройдя всю гамму бѣшенаго горя, скрипка притихла -- будто обомлѣвъ; черезъ минуту, очнувшись и какъ бы прозрѣвъ судьбы, уразумѣвъ ихъ смыслъ, она запѣла тихую молитву, и снова тронулось торжественное шествіе.
Низенькаго роста старикъ, въ поношенномъ сѣромъ пальто, съ длинными сѣдыми волосами, на цыпочкахъ пробравшись изъ сосѣдней комнаты, присѣлъ на стулъ и изумленно уставился на скрипача, спокойно допѣвавшаго замирающіе звуки молитвы.
Смолкъ похоронный маршъ; молитва смолкла; а дѣвушка продолжала сидѣть, опустивъ руки за роялью. Скрипачъ принялся вытирать батистовымъ платкомъ свою скрипку. Ему не то совѣстно, не то страшно было взглянуть на дѣвушку.
-- Что такое? прервалъ молчаніе видимо ошеломленный старикъ.-- Чья это скрипка? Ты.... послушай.... ты играешь хорошо, но ты вѣдь такъ не игрывалъ какъ нынче.... Покажи-ка мнѣ ее.... Ай-ай-ай. Гляди, гляди-ка, дека-то, а эфы, эфы.... Чья же, говори? Головка-то, головка! вскрикивалъ пылкій какъ юноша старикъ, вытянувъ руку и повертывая скрипку.
-- Моя, отвѣтилъ улыбаясь музыкантъ.
-- Твоя? Слушай, говори. Ты не шути надъ старикомъ. Я, братъ, видалъ, видалъ не съ ваше. Я съ Бемомъ игрывалъ; альта игралъ шесть лѣтъ.
Старикъ не лгалъ. Онъ былъ сынъ музыканта и игралъ на альтѣ и віолончели какъ художникъ. Когда-то знали его во всѣхъ музыкальныхъ петербургскихъ кружкахъ. Музыка помогала ему въ то патріархальное время и на службѣ: просидѣвъ лѣтъ десять за перепиской скучныхъ бумагъ, онъ рѣшился-было поступить въ театральный оркестръ, но начальникъ, по счастію скрипачъ, боясь потерять хорошаго віолончелиста, далъ ему порядочное мѣсто и квартиру. Старикъ самъ училъ дочь музыкѣ, но вспыльчивый характеръ мѣшалъ ему въ преподаваніи. Онъ разъ чуть не лишился мѣста, разбивъ вдребезги скрипку объ голову ученика своего, сына столоначальника. Каждая фальшивая нота бѣсила его какъ личное оскорбленіе. Поэтому онъ радехонекъ былъ передать уроки своей дочери Барскому.
-- Какъ твоя? наступалъ старикъ на Барскаго.
-- Я говорю вѣдь вамъ... моя.
-- Какой вы странный, папенька, начала дѣвушка.-- Захаръ Петровичъ могъ купить по случаю. У насъ вѣдь не всѣ знаютъ толкъ.
-- Нѣтъ, онъ не могъ купить. Ты ничего не понимаешь. Эту скрипку нельзя купить.
-- Купить все можно, возразила дочь.
-- Тебѣ говорятъ, нельзя, запальчиво перебилъ старикъ, топнувъ ногою.-- Нельзя купить, не только въ Петербургѣ, нигдѣ, въ наше время, такую скрипку. А здѣшніе скрипки я знаю всѣ наперечетъ.
Барскій въ нѣсколькихъ словахъ разказалъ какъ и откуда достался ему рѣдкій инструментъ.
-- Ну, поздравляю, братъ, поздравляю, обними, сказалъ старикъ, обнимая музыканта.-- Это дѣло другое; чудомъ тебѣ она досталась. Я тебѣ одно скажу: вѣрь, такихъ, братъ, экземпляровъ больше нѣтъ, да и не сыщется другой такой Гварнери. Хочешь ты вѣрь мнѣ старику, хочешь нѣтъ, а это я скажу всѣмъ, каждому, хоть наканунѣ смерти, окончилъ расходившійся старикъ, принимаясь быстро шагать изъ угла въ уголъ. Доставъ изъ другой комнаты серебряныя очки, онъ вынулъ скрипку изъ ящика и, подойдя къ окну, принялся ее разсматривать снова. Фу ты пропасть! Ай, ай, ай! восклицалъ онъ повременамъ. Ну, это инструментъ! могу сказать.
Барскій пробовалъ заговаривать съ перелистывавшею ноты дѣвушкой, но разговоръ не клеился, какъ это бываетъ между друзьями, когда у одного есть тайна для нихъ обоихъ важная.
"Развѣ разказать? думалъ музыкантъ.-- Зачѣмъ? А если я уѣду не сказавъ ничего, она меня забудетъ, и.... Ну что же? И пускай забудетъ, и слава Богу. Что ей во мнѣ?"
Старикъ все продолжалъ возиться со скрипкой; присѣвъ почти на корточки, онъ глядѣлъ въ отверстія, какъ будто хотѣлъ впрыгнуть въ нее.
Барскій принялся разказывать какъ въ Фигаро какая-то пѣвица цѣлыми пятью тактами раньше начала арію; какъ солистъ въ концертѣ Бетговена, ни къ селу, ни къ городу, вставилъ cadenza съ флажолетами. Дѣвушка слушала молча; она видѣла ясно что онъ скрываетъ отъ нея что-то, и отъ того натянуты и не искренни его шутки.
"Нѣтъ, видно не обманешь," подумалъ скрипачъ. Увидѣвъ случайно въ зеркалѣ блѣдное, усталое лицо свое, онъ самъ себя испугался. Нѣтъ, трудно притворяться. Уѣхать поскорѣе, подумалъ онъ, взглянувъ на часы свои и не видя стрѣлокъ. "Или сказать? А какъ уложишь ее?" При этомъ пролетѣла мысль какъ не изященъ вдругъ покажется онъ ей, напомнивъ что онъ крѣпостный, не свободный художникъ. И вся кровь бросилась ему въ голову. "Нѣтъ, что бы ни было, уѣду не сказавъ ни слова."
-- Вы не совсѣмъ здоровы, кажется? заботливо спросила дѣвушка.
-- Да, простудился должно-быть, отвѣчалъ музыкантъ.-- Однако я васъ, кажется, задерживаю.
-- Нѣтъ, ни мало.
-- Что ты? Я бы сказалъ тебѣ безъ церемоніи, отозвался Николай Петровичъ, уставляя скрипку на диванъ, желая узнать какъ она будетъ издали.-- Картина, просто картина, а не скрипка.
"Вѣдь, вотъ что еще можетъ быть, раздумывалъ музыкантъ.-- Ну, я уѣду, ей представится партія; положимъ, она знаетъ, кажется, что я крѣпостной.... А если не знаетъ, да откажется?" Но это думалъ онъ уже совсѣмъ въ разладъ съ сердцемъ. При мысли что дѣвушка будетъ женою другаго, сжималось, обливалось кровью сердце.
Нѣтъ, что бы ни было, порѣшилъ онъ наконецъ, они принимали меня, любили какъ роднаго, эти честные люди; разстанусь же и я съ ними честно.
-- Николай Петровичъ, Елизавета Николаевна, началъ онъ какъ-то напряженно, взявъ стулъ и садясь у рояли.-- Елизавета Николаевна, я не хотѣлъ было говорить, но не могу. Я многимъ, многимъ вамъ обязанъ.
Старикъ тоже взялъ стулъ и присѣлъ къ дочери.
-- Какъ вамъ, Николай Петровичъ, вѣроятно, извѣстно, я крѣпостной.
-- Я знаю. Ну, такъ что же? спросилъ старикъ, приподнявъ голову и взглянувъ сквозь серебряныя очки свои на музыканта.
-- А то что помѣщикъ не высылаетъ мнѣ паспорта и требуетъ къ себѣ. Послѣзавтра я долженъ уѣхать отсюда на всегда, въ глушь, продолжалъ краснѣя Барскій.-- Что жь дальше-то мнѣ вамъ разказывать? закончилъ онъ.
Дѣвушка сидѣла неподвижно, какъ мраморная статуя, потупивъ глаза.
-- Откупиться? быстро произнесъ старикъ, обрадовавшись своей мысли.
-- Пробовалъ я это.... Вы вѣдь помните... Не отпускаетъ, отвѣчалъ Барскій.,
И снова краска выступила на лицѣ. Дѣвушка, угадавъ его мысль, взглянула на него съ упрекомъ и молча протянула руку. Барскій поцѣловалъ ручку и замѣтилъ какъ взволновалъ разказъ его бѣдную дѣвушку. Старикъ всталъ и началъ ходить. Ему только теперь пришло въ голову что молодые люди могли сблизиться въ пять лѣтъ почти неразлучной жизни. Въ честности музыканта старикъ былъ убѣжденъ. Однако, вѣдь, она могла влюбиться, и онъ въ нее, пришло ему въ первый разъ въ голову. А какъ онъ женится? Не въ крѣпостныя же, вѣдь, ей идти.
-- Мы объ одномъ просимъ тебя, не забывать насъ, началъ старикъ, желая, вѣроятно, объяснить почему дочь протянула руку Барскому.
-- Да, мы просимъ не лишить насъ вашей дружбы, подтвердила Елизавета Николаевна.
Дружбы? подумалъ музыкантъ. И что-то въ родѣ досады зашевелилось у него на душѣ.
"Прочь, прочь самолюбивое, недоброе чувство. Такъ только дружба? Да, и слава Богу. Благодарю тебя за это, Господи." Не искренно благодарилъ онъ. Онъ любилъ, а когда любишь, ищешь отвѣта.
-- Я еще заѣду къ вамъ, впрочемъ, если позволите, нервно говорилъ онъ, поднявшись со стула и взглянувъ на часы.-- Да, скрипку надо уложить. Такъ недурна, Николай Петровичъ, моя Италіянка? А?
Но старикъ ничего не отвѣчалъ и молча ходилъ по комнатѣ. Дѣвушка подошла къ окну и смотрѣла, вѣроятно ничего не видя, на улицу.
Барскій взялъ инструментъ свой съ дивана, досталъ смычокъ и, послѣ нѣсколькихъ арпеджій: "Dove і belli momenti", залилась скрипка.
У дѣвушки, стоявшей предъ окошкомъ, ручьями катились слезы.
"Любитъ", подумалъ артистъ, весь вспыхнувъ отъ радости. "А остальное будь что будетъ." Уложивъ на-скоро скрипку, онъ простился со старикомъ. "Прощайте", тихо отвѣтила дѣвушка, не оборачиваясь отъ окошка. Веселый и счастливый вышелъ отъ нихъ скрипачъ на улицу.