На утро село приняло праздничный видъ. На бельведерѣ дома развѣвался флагъ съ дворянскимъ гербомъ фамиліи Тарханковыхъ. Солнце, какъ будто тоже сочувствуя торжеству, ярко освѣщало фасадъ дома съ зеркальными, разрисованными слегка морозомъ, стеклами. На крыльцѣ появлялись по временамъ офиціанты во фракахъ и бѣлыхъ галстукахъ; горничныя, щегольски причесанныя, въ новыхъ ситцевыхъ платьяхъ, перебѣгали изъ флигелей въ домъ и обратно. На кухнѣ раздавался стукъ поварскихъ ножей; на крыльцо выбѣгали повара въ чистыхъ колпакахъ и фартукахъ. Всѣ поглядывали въ поле, на дорогу усаженную свѣжими елками, поджидая гостей. Въ окнахъ то и дѣло появлялось полное, самодовольное лицо Павла Ивановича. Прикащикъ въ полушубкѣ и мѣховой шапкѣ, бѣгалъ то въ кухню, то на конный дворъ. Въ музыкантской настраивали духовые инструменты; то издавала какіе-то коротенькіе звуки волторна, то флейта высвистывала верхнія октавы, то фаготъ вытягивалъ густую басовую ноту. Барскій тоже распаковалъ скрипку; онъ попросилъ забѣгавшаго къ нему прикащика спросить барина: не прикажетъ ли онъ ему сыграть что-нибудь? Павелъ Ивановичъ отвѣтилъ на это что музыкантъ "пока не заслуживаетъ этой чести".
Часовъ около двѣнадцати, на дворѣ завизжали полозья саней и возковъ, раздался храпъ усталыхъ лошадей; стали съѣзжаться гости. Изъ повозокъ вылѣзали господа въ медвѣжьихъ, енотовыхъ и русскихъ бараньихъ шубахъ; слуги въ ливреяхъ и безъ ливрей высаживали ихъ и почтительно вводили на крыльцо. Наконецъ, часу въ первомъ, раздался смѣшанный громъ бубенцовъ, колокольчиковъ и особый, спѣшный крикъ ямщиковъ; сломя голову, точно на пожаръ, въ ворота съ громомъ полетѣли тройка за тройкой. Это пріѣхалъ губернаторъ со свитою, въ сопровожденіи капитана исправника. Все засуетилось; слуги выбѣжали на крыльцо; за ними въ накинутой наскоро шубѣ вышелъ самъ хозяинъ. Губернаторъ, человѣкъ лѣтъ шестидесяти, сухой, высокій старикъ, осторожно спустившись съ саней, при помощи исправника и одного изъ прибывшихъ чиновниковъ, поднялся на крыльцо и три раза подставилъ щеку съ сѣдыми бакенбардами Павлу Ивановичу.
-- Какъ вы доѣхали, ваше превосходительство? спрашивалъ хозяинъ.
-- Превосходно, отвѣчалъ губернаторъ Дороги хороши, добавилъ онъ обращаясь къ исправнику.
Исправникъ сдѣлалъ подъ козырекъ и произнесъ скороговоркой:
-- Наша обязанность, ваше превосходительство.
-- Очень хороши, милостиво подтвердилъ губернаторъ.
Онъ хотѣлъ еще что-то сказать, но закашлялся и пошелъ предъ хозяиномъ въ переднюю.
Въ это время къ заднему крыльцу, изъ флигеля, предводимые прикащикомъ, опрометью, съ инструментами въ рукахъ, бѣжали музыканты.
-- Скорѣе чтобы васъ, запыхавшись кричалъ толстый прикащикъ,-- успѣемъ, да успѣемъ; вотъ тебѣ и успѣли.-- А все ты, Игнатій Петровичъ, говорилъ онъ, отирая потъ съ лица и свирѣпо взглянувъ на капельмейстера.
Къ счастію послѣдняго, его превосходительство, страдавшій застарѣлыми ревматизмами, имѣлъ обыкновеніе надѣвать на себя въ дорогу чуть не цѣлый гардеробъ. Пока снималъ онъ ваточное пальто и какія-то стеганыя фуфайки, напяленныя сверхъ фрака, музыканты успѣли размѣститься на хорахъ залы, уже уставленной накрытыми длинными столами, и приготовиться. Рядомъ съ нагнувшимся нѣсколько на бокъ хозяиномъ, вошелъ въ залу, въ черномъ фракѣ, со звѣздой на груди, его превосходительство. Оркестръ заигралъ, довольно нестройно, польскій.
-- У васъ прекрасный домъ, началъ, осматривая залу, губернаторъ.
-- Уютный домикъ, ваше превосходительство, на холостую ногу, отвѣчалъ, потирая руки, хозяинъ.
-- Прекрасный, повторилъ губернаторъ, протягивая руку нѣкоторымъ изъ гостей, вытянувшихся вдоль залы, нѣкоторымъ кивая головой, а инымъ просто говоря: -- здравствуй; и ты здѣсь?
Дамъ не было. Обѣдъ и праздникъ затѣянъ былъ холостякомъ-хозяиномъ на холостую ногу. Губернаторъ прошелъ въ конецъ залы и остановился, оглядывая гостей. Гости переминались съ ноги на ногу, направляясь фасадами, какъ подсолнечники къ солнцу, къ губернатору. Нѣкоторые разговаривали, какъ разговариваютъ на сценѣ актеры, безжалостно оставленные авторомъ безъ рѣчей, во время длиннаго, обращеннаго къ зрителямъ монолога; другіе, потирая руки, посматривали на отдѣльный столъ уставленный графинами и тарелками съ семгой, икрой, сельдями и другими возбуждающими аппетитъ яствами. Оркестръ умолкъ. Хозяинъ, шаркнувъ ловко ногою, указалъ губернатору на отдѣльный столикъ. Губернаторъ подошелъ, выпилъ рюмку какой-то темной жидкости, поморщился и сталъ закусывать; вслѣдъ за нимъ густою, смѣшанною толпой повалили къ закускѣ прочіе гости. Чрезъ нѣсколько минутъ разговоръ сдѣлался оживленнѣе; въ смѣшавшейся, жующей толпѣ, слышалось: "дворянство; нѣтъ, управа благочинія никогда не могла; онъ былъ назначенъ предсѣдателемъ уголовной палаты; да вотъ какъ, я травилъ лисицу; уѣздный судъ долженъ былъ прямо отнестись; нѣтъ, въ гренадерскомъ корпусѣ; дворянство избираетъ васъ, меня, другаго, слѣдовательно оно...." Наконецъ офиціанты разставили тарелки съ супомъ, и общество, застучавъ стульями, стало садиться за обѣдъ. Губернаторъ сѣлъ впереди, рядомъ съ хозяиномъ; потомъ, соотвѣтственно чинамъ и положенію въ обществѣ, размѣстились прочіе гости. Оркестръ заигралъ увертюру Толедскіе сл ѣ пцы. За стульями вытянулись съ тарелками въ рукахъ офиціанты.
Долго длился обѣдъ. Предлагался тостъ за тостомъ; говорились рѣчи въ извѣстномъ стилѣ: "Мы желаемъ одного, ваше превосходительство, это того чтобы вы долго, долго не покидали насъ; это общее желаніе дворянства основано на желаніи блага ввѣренному вамъ краю." Словъ: цивилизація, прогрессъ, еще не было тогда въ ходу. Они монеты чекана позднѣйшаго времени.
"Позвольте, господа, сказать нѣсколько словъ", перебивалъ, поднявшись, сухопарый длинный чиновникъ. "Многія лѣта", кричалъ кто-то на нижнемъ концѣ стола. Вообще было очень весело. Хозяинъ сіялъ; онъ даже прослезился и чмокнулъ въ плечо губернатора, благодарившаго его за прекрасный обѣдъ. Послѣднее страшно возмутило одного длинноволосаго либерала....
-- Это, господа, просто чортъ знаетъ что, говорилъ онъ, встряхивая волосами.-- Помилуйте, предводитель; что жь послѣ этого толковать объ оппозиціи? говорилъ онъ, глотая медвѣдя; медвѣдемъ почему-то называется въ губерніяхъ кофе пополамъ съ ромомъ.
-- Въ спектакль зовутъ. Пойдемте, говорилъ тонкимъ голоскомъ разсолодѣвшій отъ шампанскаго старичокъ Нѣмецъ, докторъ, длинноволосому либералу.
-- Вы видѣли, въ плечо вдругъ чмокнулъ губернатора? перебилъ, не слушая его, длинноволосый.
-- Какъ не видать! И, признаюсь, я тронутъ былъ до слезъ, до глубины души, при видѣ этого единенія, согласія дворянства съ администраціей, отвѣчалъ докторъ; у него и теперь навернулись слезы.
Длинноволосаго словно отшибло отъ него въ сторону. Толпа повалила въ угольную залу, гдѣ устроенъ былъ театръ. Музыканты уже успѣли перемѣститься и играли увертюру. Толпа шумно входила подъ арку, съ ярко-расписаннымъ и раззолоченнымъ гербомъ хозяина, въ освѣщенную, уставленную стульями залу; въ одномъ концѣ ея колебался занавѣсъ, съ нарисованною, межь трубъ и флейтъ, лирой; подъ самою лирой свѣтилась лысина капельмейстера; онъ неистово махалъ палочкой, то подгоняя отставшую волторну, то взглядывая съ укоризной на флейту, опередившую всѣ инструменты.
-- Сюда, ваше превосходительство, приглашалъ хозяинъ, проводя между рядами разставленныхъ стульевъ губернатора.-- Сюда вотъ неугодно ли вамъ?
-- Это чортъ знаетъ что такое! въ плечо поцѣловать! уже во всеуслышаніе, ободренный медвѣдемъ, говорилъ длинноволосый.-- Гдѣ жь оппозиція?
"Тсъ, тсъ," раздалось въ залѣ.
Занавѣсъ медленно приподнялся, зацѣпивъ раза два за что-то краями; декорація изображала лѣсъ. На сцену вышла, со вздернутымъ носомъ, довольно толстая пѣвица, въ коротенькомъ платьѣ, въ родѣ швейцарскаго, и въ соломенной круглой шляпѣ. Подъ скромный акомпаниментъ оркестра, съ улыбкой наклонившись къ публикѣ, она начала фальшивымъ дискантомъ:
"Когда любить мы начинаемъ,
Ревнивымъ можно быть тогда."
Зрители сначала было притихли, вытянулись; но мало-помалу, отягощенные сытнымъ обѣдомъ, одни начали безъ церемоніи зѣвать, другіе громко продолжать споръ начатый за обѣдомъ. "Въ плечо, нѣтъ, вы представьте, въ плечо", раздавался изъ заднихъ рядовъ голосъ неугомоннаго либерала. Хозяинъ раза два на него оглядывался. Губернаторъ, нѣсколько раскраснѣвшись отъ тостовъ, улыбался, кивая въ тактъ головой и повертывая тоже въ тактъ свою серебряную табатерку. Пѣвица, окончивъ послѣднія строфы аріи, раскланялась и убѣжала за кулисы. Удаленіе ея вдохновило публику. Всѣ закричали браво; пѣвицу вызвали. Оркестръ началъ мотивъ изъ Казака-стихотворца, изъ-за кулисъ вылетѣлъ мальчикъ лѣтъ пятнадцати, въ красной суконной курткѣ и бѣлыхъ шараварахъ:
"Ну-те, готовьте пляски, забавы!
Иде козаче изъ-подъ Полтавы,"
пѣлъ мальчикъ, послѣ каждаго куплета пускаясь въ танецъ. Зрители, пробужденные вѣроятно перемѣной такта и пляской, принялись неистово аплодировать. Оркестръ сбился. Хозяинъ подбѣжалъ къ капельмейстеру.
-- Ну, не сыгрались, горячился онъ,-- не репетировали.
Капельмейстеръ хотѣлъ что-то возразить.
-- Да нечего тутъ; не сыгрались, перебилъ Павелъ Ивановичъ, возвращаясь на свое мѣсто подлѣ губернатора.
Публика, не замѣчая промаха оркестра, кричала "браво, молодецъ, браво". Даже длинноволосый, позабывъ оппозиціонное свое положеніе, кричалъ: "бисъ, бисъ, брависсимо". Танецъ и пѣсня были повторены на этотъ разъ съ большею удачей.
-- Но, знаете, началъ, обратясь къ хозяину, губернаторъ,-- простите мою безцеремонность, у васъ есть перлъ который вы скрываете, не хотите показать.
-- Какой же это перлъ, ваше превосходительство? спросилъ хозяинъ.
-- Ужь будто вы не знаете? возразилъ губернаторъ.-- Послушайте, Павелъ Ивановичъ. Ужь угощать, такъ угощать. Я слышалъ вашего Захара въ Петербургѣ, вѣдь онъ пріѣхалъ, онъ здѣсь?
-- Здѣсь, отвѣчалъ хозяинъ, но....
-- Послушайте, перебилъ губернаторъ, взявъ поданное въ это время блюдечко съ мороженымъ,-- вы радушный хозяинъ, такъ угостите же ужь, что называется....
-- То-есть вы хотите сказать: что есть въ печи, все на столъ мечи, разсмѣявшись произнесъ Павелъ Ивановичъ.
-- Именно, ужь угощать такъ угощать, отвѣтилъ губернаторъ.
Тарханковъ пожалъ плечами.
-- Эй! крикнулъ онъ.
На этотъ зовъ подбѣжалъ на цыпочкахъ, переодѣтый уже во фракъ, атлетъ-прикащикъ.
-- Скажи Захаркѣ чтобъ онъ принесъ свою скрипку и сыгралъ что-нибудь.
-- Слушаю-съ, отвѣчалъ прикащикъ, выбѣгая мелкою рысцой изъ залы.
"Эту койзинку всю полну цвѣтовъ,
Я пьинесла вамъ изъ нашихъ садовъ",
пѣла между тѣмъ на сценѣ дрожащимъ отъ страха голосомъ дѣвушка лѣтъ четырнадцати, одѣтая Тиролькой.
"Розы, лилеи, фіалки тутъ есть,
Можно пъекъясный букетъ себѣ спьесть,"
продолжала, сквозь слезы, перепуганная пѣвица.
-- Смѣлѣй, ободрялъ ее Павелъ Ивановичъ.-- Смѣлѣе, душенька.
Это еще болѣе сконфузило неопытную примадонну.
"Можно пьекъясный вѣнокъ себѣ спьесть", повторяла она дрожащимъ какъ листъ тополя голосомъ.
-- Въ плечо! Представьте, въ лѣвое плечо, мерз....., раздался въ это время снова голосъ неугомоннаго либерала.
Хозяина передернуло, но онъ показалъ видъ что не слышитъ.
-- Волторны дерутъ уши, братецъ, запальчиво вскинулся онъ, быстро поднявшись съ мѣста, на капельмейстера.
-- Волторны, piano! поворотясь къ оркестру, шепталъ капельмейстеръ.-- Piano.
Съ него ручьями лился потъ отъ жары въ залѣ и отъ внутренняго волненія. Пѣвица кончила и улетѣла за кулисы, какъ птичка вырвавшаяся изъ несносной клѣтки.
-- Прелестно, произнесъ губернаторъ.
-- Брависсимо, кричала публика.-- Грушу, Грушу.
Дѣвочка вышла и ребячески кивнувъ головкой, снова исчезла за кулисами.
-- Теперь прикажете играть Захару? спросилъ подошедшій къ Тарханкову управляющій.
-- Да, что, бишь, у нихъ еще въ дивертисментѣ?
-- Хоръ охотниковъ изъ Русалки, отвѣчалъ управляющій.
-- "Трубятъ, поспѣшимъ", объяснилъ, оборотившись, уже поднявшій было свою палочку, капельмейстеръ.
-- Надоѣлъ, братецъ, ты съ этимъ "трубятъ, поспѣшимъ", отвѣчалъ Павелъ Ивановичъ.-- Не могъ выбрать чего-нибудь поинтереснѣе. Пускай теперь сыграетъ, добавилъ онъ, обратясь къ прикащику.
Прикащикъ отошелъ. Чрезъ нѣсколько минутъ вышелъ на сцену, въ черномъ фракѣ и бѣломъ галстукѣ, со скрипкою въ рукахъ, Барскій. Губернаторъ захлопалъ; къ нему пристало нѣсколько человѣкъ изъ публики. Прикащикъ передалъ какія-то ноты въ оркестръ. Барскій щипкомъ подстроилъ скрипку. Квартетъ началъ акомпаниментъ. Виртуозъ, взявъ нѣсколько нотъ вмѣстѣ съ квартетомъ, началъ свое соло. Это была очень трудная фантазія знаменитаго Липинскаго; аккорды, децимы, пассажи октавами дѣлалъ скрипачъ такъ свободно какъ будто игралъ простую гамму. Публика вслушивалась въ поминутную перемѣну тоновъ, не совсѣмъ понятную неразвитому музыкально уху. Губернаторъ слушалъ внимательно; онъ больше другихъ слыхалъ музыки. Скрипачъ окончилъ. Губернаторъ захлопалъ, но зала безмолвствовала. Музыкантъ увидалъ что его музыка была, что-называется, какъ стѣнѣ горохъ для публики.
-- Русскую, крикнулъ кто-то съ задняго конца залы.-- Русскую, нашу, подхватила зала.
Музыкантъ растерялся. Онъ зналъ нѣсколько пѣсенъ, но акомпапимента не было.
-- Нѣтъ ли у васъ чего-нибудь? спросилъ онъ вполголоса капельмейстера.
-- У насъ вотъ есть Лучинушка Рачинскаго, отвѣчалъ капельмейстеръ, передавая какую-то синюю тетрадь.
Барскій пробѣжалъ ноты и передалъ ихъ въ оркестръ.
-- Начинайте, сказалъ онъ.
-- А голосъ первой скрипки? спросилъ капельмейстеръ.
-- Я буду играть по-своему, отвѣчалъ Барскій, подстроивая скрипку.
Квартетъ началъ, и полился вѣчно юный, простой напѣвъ нашей родной "Лучинушки". Въ залѣ сдѣлалась мертвая тишина. "Что же ты, лучинушка, не ясно горишь?" спрашивала скрипка, "не ясно горишь, не вспыхиваешь", допѣла она будто откуда-то издали. Разчетливо, покойно пропѣлъ скрипачъ слѣдующія строфы. "Подружки голубушки", чуть слышнымъ, ласковымъ parlando, заговорила струна, "ложитеся спать"; въ словахъ: "вамъ некого ждать", послышались сдержанныя слезы, и вдругъ, словно не выдержавъ напора скрываемой страсти, октавами взвился высоко голосъ, и яркіе, трепещущіе звуки залились и наполнили залу. "А мнѣ, молодешенькѣ, всю ночку не спать", звенѣла-жаловалась скрипка. И тихо, тихо, но отбивая каждый слогъ, договорила она задушевную свою тайну: "все милаго ждать".
Музыкантъ опустилъ скрипку, а зала все еще слушала. Изъ-за кулисъ выглядывала улыбающаяся, хорошенькая головка четырнадцатилѣтней пѣвицы. Губернаторъ плакалъ. Хозяинъ, отвалившись къ спинкѣ кресла, кряхтѣлъ, видимо сдерживая слезы.
-- Фу, ты.... Что за пакость? пропыхтѣлъ онъ, отирая платкомъ вырвавшуюся-таки слезу.
Гобоистъ подпрыгивалъ въ оркестрѣ. Капельмейстеръ сошелъ со своего мѣста. Прикащикъ приросъ къ стѣнѣ и какъ-то глупо улыбался, поворачивая на обѣ стороны красное лицо свое. Василій Семеновъ, тоже пробравшійся ко входу залы послушать, во все горло захохоталъ: его вывели въ переднюю, унимали, Василій все хохоталъ.
-- Да что ты это? говорилъ, толкая его въ спину, буфетчикъ.
-- Самъ, братецъ, не знаю, отвѣчалъ сквозь слезы Василій Семеновъ.-- Чортъ ее знаетъ что такое?
И опять принимался хохотать; наконецъ его вывели на крыльцо.
-- Бисъ! браво! молодецъ, душа! "Лучинушку", кричали между тѣмъ въ залѣ.
-- Много значитъ акомпаниментъ, кричалъ чей-то голосъ сзади.-- Акомпаниментъ все.... Сыграй-ка онъ мнѣ одинъ, безъ акомпанимента. Да.
-- Бисъ, "Лучинушку"! неистово голосила толпа.
Скрипачъ подозвалъ гобоиста и сказалъ ему что-то; мальчикъ взялъ стоявшую на окнѣ пустую рюмку и поставилъ на одинъ изъ пюпитровъ. Барскій, постучавъ смычкомъ по ней, подстроилъ скрипку.
-- Да, вотъ карандашомъ, сказалъ онъ вполголоса, передавая гобоисту карандашъ вынутый изъ бумажника.
Гобоистъ, поставивъ рюмку предъ собой, усѣлся въ оркестрѣ и уставился на скрипача.
Барскій поднялъ скрипку; зала утихла. Гобоистъ, стуча карандашомъ по стеклу, началъ подражать дальнему звону колокольчика. Вдали послышалась пѣсня; вотъ ближе, ближе она, и колокольчикъ ближе; вотъ тройка предъ вами, наконецъ; ямщикъ всею богатырскою грудью раскатилъ широкій, безпредѣльный мотивъ подъ заливающійся звонкій колокольчикъ. Вотъ крикнулъ онъ на лошадей: "эй, соколы", и пролетѣла вихремъ тройка; дальше и дальше колокольчикъ, тише и тише голосъ; вотъ превратился онъ въ чуть слышное pianissimo, рисуя тишь, ночь темную, широкое, снѣжное поле. Тамъ гдѣ-то, за лѣсомъ, смолкъ звонкій колокольчикъ, а съ нимъ и пѣсня потонула вдали, въ неоглядномъ просторѣ русскаго поля.
-- Позвольте мнѣ его обнять. Это феноменъ, сказалъ губернаторъ, вставъ съ мѣста и поднимаясь по узенькой лѣсенкѣ, сбоку приставленной къ сценѣ.
-- Спасибо, браво, бисъ! кричали въ залѣ.
Тарханковъ отправился на сцену вслѣдъ за губернаторомъ. Губернаторъ обнялъ Барскаго.
-- Прекрасно, хлопнувъ милостиво по плечу, сказалъ Барскому Павелъ Ивановичъ.
Музыкантъ немного растерялся при этомъ; онъ никакъ не ожидалъ такого быстраго перехода отъ гнѣва къ милости.
Въ залѣ стоялъ въ это время говоръ.
-- Голосъ, совершенный голосъ; ямщикъ поетъ, да и шабашъ, говорилъ толстый, низенькій чиновникъ.
-- Божественно, говорилъ, закативъ подъ самый лобъ голубые глаза свои, Нѣмецъ-докторъ.
-- Нѣтъ, наша русская-то пѣсня? А? Что жь эти всѣ Бетговены предъ ней? А? говорилъ довольно плотный, съ багровымъ лицомъ, хохлатый, непричесанный помѣщикъ, молчавшій во все время. Мѣряя всѣхъ своими сѣрыми глазами, какъ будто вызывая на рукопашный, онъ ходилъ, сжавъ кулаки, по залѣ.-- А? какова наша русская, родная пѣсня? Что предъ ней всѣ эти ваши Моцарты, чортъ бы ихъ побралъ? привязывался онъ то къ одному, то къ другому, какъ будто зала была наполнена Моцартами.
Подали пуншъ; чрезъ полчаса гости раскраснѣлись еще болѣе. Барскій уложилъ скрипку и пошелъ въ свой одинокій флигель.
-- Ну, братъ, утѣшилъ, говорилъ ему, встрѣтившись въ передней, управляющій.
-- Это, братъ, что ты игралъ намъ, штуки; это не то, говорилъ подкрѣпившійся въ буфетѣ двумя стаканами грогу капельмейстеръ.
-- Нѣтъ, видно то самое, отвѣчалъ ему на это первый скрипачъ оркестра.
На дворѣ раздались пастушьи рожки. "Во лѣсахъ ли было", затянулъ запѣвало; "во дремучіихъ", подхватилъ дружно хоръ, покрывъ и рожки и одинокій, звонкій голосъ. Гости вышли всѣ въ залу; сквозь зеркальныя стекла краснѣло широкое пламя смоляныхъ бочекъ; часть гостей усѣлась за зеленое сукно, часть помѣстилась со стаканами пунша у окошекъ залы. Свирѣпый врагъ Моцарта, накинувъ медвѣжью свою шубу, ушелъ къ пѣсенникамъ, сказавъ уговаривавшимъ его сѣсть за вистъ: "не могу".
Долго пировали гости; долго пѣлъ хоръ при яркомъ свѣтѣ бочекъ. Всю ночь гремѣли бубенцы отъѣзжающихъ троекъ. Уже занималась заря надъ снѣжнымъ полемъ когда выѣзжалъ губернаторъ изъ Подмостья.
-- Эге, какъ мы однако загостились! сказалъ онъ сидящему подлѣ него чиновнику.
-- А было, вѣдь, довольно весело, ваше превосходительство, замѣтилъ чиновникъ.
-- Очень весело. Прекрасный человѣкъ этотъ Тарханковъ.