VI.

Дня черезъ три послѣ описаннаго пира, утромъ, Павелъ Ивановичъ сидѣлъ уже одѣтый въ своемъ кабинетѣ. У дверей рядомъ съ прикащикомъ стоялъ, засунувъ руку за бортъ застегнутаго чернаго сюртука и опустивъ кудрявую, красивую голову, Барскій.

-- Ты долженъ мнѣ поставить, что называется, на ноги оркестръ. Понимаешь? говорилъ Павелъ Ивановичъ.-- Этотъ капельмейстеръ никуда не годится, ты видишь самъ. Что же ты думаешь? Что нужно для этого сдѣлать?

Легкая, едва замѣтная насмѣшка пробѣжала по лицу музыканта, но онъ, сдержавъ ее, отвѣчалъ что нужно прежде всего выписать мѣдные духовые инструменты.

-- А починить? перебилъ его Павелъ Ивановичъ.

-- Они очень ветхи, отвѣчалъ Барскій.

За этимъ пошли толки что приблизительно будетъ это стоить. Музыкантъ говорилъ, что рублей шестьсотъ нужно, по крайней мѣрѣ, истратить. Помѣщикъ убавлялъ, и наконецъ согласился, выторговавъ сотню рублей. Барскій говорилъ что скрипачи плохи, что съ ними нужно заняться серіозно, что человѣка четыре нужно прибавить, подучить.

-- Вотъ что я придумалъ, отвѣчалъ на это Павелъ Ивановичъ.-- Сосѣдъ мой, еще родственникъ, Лучаниновъ, уничтожилъ свой оркестръ. У него было человѣкъ сорокъ музыкантовъ. Съѣзди, братецъ, ты къ нему, узнать, не продастъ ли онъ намъ скрипачей? Я напишу письмо къ нему. Понимаешь?

-- Понимаю, отвѣчалъ музыкантъ, подумавъ про себя: "точно курскихъ соловьевъ посылаетъ покупать". Насмѣшка снова пробѣжала по нахмуренному, почти всегда грустному, лицу музыканта.

Тарханковъ досталъ изъ стола двадцатипятирублевую ассигнацію и подалъ ее Барскому.

-- А вотъ это тебѣ на разные твои расходы.

Скрипачъ взялъ ассигнацію и слегка поклонился. Прикащикъ показалъ было головой на руку барина; но Барскій притворился что не замѣчаетъ мимики старика-прикащика.

-- Такъ, съѣздишь къ Лучанинову, говорилъ Павелъ Ивановичъ.-- Я приготовлю письмо и позову тебя.

Музыкантъ вышелъ вмѣстѣ съ прикащикомъ.

-- Ну, братъ, должно-быть полюбилъ онъ тебя, говорилъ прикащикъ.-- Двадцать пять рублей онъ не скоро вытащитъ изъ бумажника, а тебѣ вытащилъ.

Музыкантъ молчалъ.

"А вѣдь я уже начинаю какъ будто примиряться съ унизительнымъ своимъ положеніемъ; еще годокъ и, чего добраго, будешь гордиться ошейникомъ," думалъ онъ, держа въ рукѣ двадцатипятирублевую барскую бумажку. Въ головѣ пробѣжала мысль о любимой дѣвушкѣ. "Что еслибъ она увидала эту сцену?" подумалъ Барскій, и краска показалась у него въ лицѣ. Оркестръ въ разбивку разучивалъ какую-то увертюру, когда онъ вошелъ въ свою комнату. Слушая эту чепуху, онъ принялся ходить изъ угла въ уголъ, раздумывая о своемъ положеніи. Душевное настроеніе его было похоже на состояніе безвинно попавшаго въ острогъ человѣка; знаетъ онъ что неповиненъ ни душой, ни тѣломъ, а надо сидѣть. Грубыя понятія помѣщика объ искусствѣ оскорбляли душу художника, какъ оскорбляетъ острожный сѣрый кафтанъ порядочнаго, привыкшаго къ изящной одеждѣ человѣка. Но у заключеннаго невинно въ тюрьму есть отдаленная надежда, есть вѣра въ правосудіе; у музыканта не было въ будущемъ ничего кромѣ безплодной возни съ оркестромъ, кромѣ оскорбленій, отъ которыхъ въ состояніи была освободить его одна могила.

Дня черезъ два послѣ разговора объ улучшеніи оркестра, Барскій, получивъ отъ Павла Ивановича письмо, собирался къ Лучанинову. Это былъ послѣдній день масленицы. Пара разгонныхъ лошадей гуськомъ въ пошевняхъ была подана ко флигелю. Музыкантъ усѣлся и выѣхалъ рано утромъ изъ Подмостья. До имѣнія Лучанинова было верстъ около шестидесяти. На половинѣ дороги кучеръ остановился въ какомъ-то селѣ кормить лошадей. Барскій вошелъ въ избу постоялаго двора и спросилъ себѣ самоваръ. Толстая, опухшая, молодая баба, хозяйка, разставила чашки, въ родѣ разрѣзанныхъ пополамъ рѣпокъ, и усѣлась, подгорюнясь, на лавкѣ у стола противъ пріѣзжаго.

-- Знать изъ Подмостья? начала она плаксивымъ голосомъ.

-- Изъ Подмостья, отвѣчалъ скрипачъ.

-- Ты крѣпостной что ли? Али баринъ? спросила она, поглядывая на бархатный пестрый жилетъ и красивыя руки музыканта.

-- Крѣпостной.

-- Правда ли, будто помѣщикъ вашъ больно до нашего пола охочъ? допрашивала хозяйка.

-- А кто его знаетъ, отвѣчалъ музыкантъ.

-- Баютъ, проходу не даетъ. Будто бы штукъ двадцать у него; и пѣть, и плясать выучены. Грѣхъ какой! окончила она, вздохнувъ.

Барскому говорилъ однажды Павелъ Ивановичъ что нужно будетъ ему заняться и съ пѣвицами; на сценѣ онъ видѣлъ двухъ подмостьевскихъ примадоннъ, но къ нему на уроки онѣ еще не являлись. Онъ впервые посвящался въ закулисныя тайны помѣщичьяго театра.

-- Готовы лошади, сказалъ старикъ кучеръ въ сѣромъ армякѣ, войдя въ избу.

-- Погоди; напьемся чаю вмѣстѣ, отвѣчалъ Барскій.

-- Да, буде не гнушаешься, отвѣтилъ старикъ, положивъ свою плисовую шапку и рукавицы на полати.-- Благодаримъ.

-- Садись, пригласилъ его музыкантъ.-- За кого ты принимаешь меня? Вѣдь ты, чай, моихъ-то матушку, бабку зналъ?

-- Какъ не знать! Да вѣдь: "за кого принимаешь"; кто тебя вѣдаетъ? отозвался старикъ, отряхнувъ ледяные куски съ сѣдой бороды своей и садясь на лавку,-- жилъ въ Петербургѣ ты; кто тебя знаетъ? Петръ Сильянычъ, царство небесное. Ты помнишь ли его, отца-то?

-- Плохо помню, отвѣчалъ музыкантъ, наливая чашки.

-- Ну, да гдѣ тебѣ: гляди, лѣтъ четырехъ послѣ него остался. Кучеромъ былъ у покойнаго барина; вотъ подъ полати-то не уставился бы, продолжалъ старикъ, наливая въ блюдечко чаю и указывая на высокія палати.

-- А! Вишь какой здоровенный, замѣтила хозяйка, продолжая, пригорюнясь, разсматривать Барскаго.

-- Я съ нимъ фалетуромъ ѣздилъ, толковалъ старикъ.-- Бѣдовый былъ. "Гляди, въ оба, голова съ мозгомъ", крикнетъ бывало. Голова съ мозгомъ, поговорка у него была; а никакъ больше не ругался; былъ богобоязненный и грамотѣй. "Въ оба гляди, голова съ мозгомъ". А не доглядишь, иной разъ; подъ гору наѣдетъ четверня, ужь не прогнѣвайся. "Ну, говоритъ, голова съ мозгомъ, слѣзай съ сѣдла, ложись". И не прекословь, ложись. Вотъ, ляжешь, разъ десятокъ кнутовищемъ съѣздитъ тебя. "Ну, вставай, голова съ мозгомъ." Человѣкъ былъ, ужь одно слово, царство ему небесное.

Захаръ Петровичъ улыбался, слушая этотъ безхитростный разказъ о качествахъ родителя.

-- Вѣдь нынѣшніе кучера, воодушевившись продолжалъ старикъ,-- прежнимъ въ подметки не годятся; я бы далъ имъ въ прежнихъ каретахъ проѣхать; вышина, насилу взберешься на козлы-те; а на ремняхъ вся; такъ вотъ ходуномъ и ходитъ. Нынче экипажъ легкой, низенькой.

-- Скажи, пожалуста, ты вѣдь никакъ съ прежнимъ бариномъ въ Петербургъ пріѣзжалъ, какъ онъ жилъ зиму одну въ Петербургѣ? спросилъ Барскій.

-- А какъ же? Я. Вѣдь надо дѣло говорить, покойникъ былъ баринъ настоящій, баринъ какъ есть, а вѣдь этотъ, что жь, правды не спрячешь, такъ вотъ, изъ ледащихъ. Какъ онъ ни ерепенься, а ужь противъ брата не бывать ему, Павлу Иванычу.

-- Да чѣмъ же онъ не баринъ? спросилъ скрипачъ.

-- Да ничего у него нѣтъ барскаго, запальчиво началъ старикъ;-- ни у него виду, ни поступи; поглядишь, идетъ на конюшню, словно горошина катится. Тотъ, бывало, покойникъ, выйдетъ на крыльцо, медвѣдь-сороковикъ какъ есть. Разъ вывалилъ я его; ѣхали тройкой; я и повалилъ сани-те, не доглядѣлъ. "Ахъ ты такой-сякой," кричитъ мой баринъ на снѣгу, "подымайте". Вотъ мы съ Тимоѳеичемъ, буфетчикомъ теперь, онъ съ нами ѣхалъ, и взялись. Свалился баринъ нашъ вотъ эдакъ на бокъ, а ноги въ саняхъ, и лежитъ. Бились, бились мы съ нимъ, ни съ мѣста; словно приросъ къ землѣ-то плечикомъ. Что жь ты думаешь, въ деревню вѣдь ѣздилъ я на пристяжной, тутъ съ полверсты, позвалъ народу; народомъ ужь и подняли. Вотъ какой былъ, царство ему небесное.

-- Тяжеловѣсный баринъ, замѣтилъ Барскій.

-- Да и во всемъ, продолжалъ кучеръ.-- Бывало полушубки, шапки, армяки на кучерахъ, любо взглянуть. Предъ обѣдомъ ежедёнъ вся дворня валитъ въ застольную; всѣмъ по стакану водки. А у этого, вотъ армяки-то, добавилъ онъ, выставивъ дырявый локоть сѣраго кафтана.-- Скалдыжникъ, одно слово.

-- А правда ли что онъ до нашей сестры охочъ, дѣдушка? допытывалась хозяйка.

-- Всего есть; есть всего; бранить не слѣдъ, а похвалить тоже не за что, окончилъ старикъ, доставая съ полатей шапку.

Покончивъ чай, путешественники усѣлись въ сани. Дорогой кучеръ разказалъ еще кое-какія подробности о Тарханковѣ. Мы освободимъ отъ нихъ читателя; зачѣмъ разглядывать такъ подробно то что уже сдѣлалось, слава Богу, давно прошедшимъ и невозвратнымъ? Музыкантъ, слушая это родное pastorale, чувствовалъ что глубже и глубже засасываетъ его болото помѣщичьей жизни.

Проѣхавъ нѣсколько деревень, пара, заложенная гуськомъ, побѣжала вдоль извилистой рѣчки; навстрѣчу путникамъ то и дѣло попадались казанскія сани, набитыя разряженными крестьянскими дѣвками.

-- Почемъ съ пуда-то подрядился? сострилъ старикъ-кучеръ, обращаясь къ мальчишкѣ правившему лошадью.

-- Не съ пуда, дѣдушка, рядились, съ дюжины, звонкимъ голоскомъ отвѣчала одна изъ дѣвушекъ; на это объясненіе звонко и весело расхохоталась пестрая толпа спутницъ.

-- Дѣло, проговорилъ, разсмѣявшись, старикъ.-- Вишь, быстроглазая. Масленица, продолжалъ онъ, обратившись къ музыканту,-- вотъ и ѣздятъ изъ села въ село; бывало мы, молодые-те были, корабль сдѣлаемъ, увѣшаемъ платками, да въ шесть лошадей, али въ восемь, съ пѣснями и путаемся по сосѣднимъ селамъ. Крикъ, гамъ, словно и дѣло дѣлаемъ. Молодость, добавилъ онъ, стегнувъ легонько гусевую.

Между тѣмъ изъ-за крутаго берега показался шпицъ колокольни. Сани поднялись съ рѣчки на берегъ, и взорамъ путниковъ предстала вся усадьба, съ крышами барскаго дома, съ хороводомъ крестьянскихъ избъ, столпившихся около бѣлой церкви; въ нѣкоторомъ отдаленіи отъ усадьбы торчала вѣтреная мельница; стая галокъ вилась надъ симѣвшимъ около барскаго дома садомъ.

-- Вотъ и Васильевское, сказалъ кучеръ, повертывая на усаженную елками дорогу.

Проѣхавъ минутъ десять полемъ, испещреннымъ узорами заячьихъ слѣдовъ, сани поворотили вправо и понеслись по широкой улицѣ; стоявшія по сторонамъ большею частію новыя крестьянскія избы были украшены рѣзными полотенцами, пѣтухами на конькахъ; ставни окошекъ у нѣкоторыхъ избъ были размалеваны.

-- Куда намъ ѣхать? спросилъ Барскій кучера, когда сани поровнялись съ церковною оградой.

-- Ѣхать-то? Къ прикащику. Куда же больше? У этого барина просто. Ѣзжали мы съ покойникомъ сюда; онъ еще родня вѣдь нашимъ-то; Павелъ Ивановичъ вотъ что-то съ нимъ не ладитъ, не водитъ хлѣба-соли. Да и что въ немъ, правда, въ нашемъ Павлѣ Иванычѣ? Такъ какой-то онъ, Богъ съ нимъ, ни себѣ, ни людямъ, проговорилъ старикъ.

Сани остановились подлѣ деревяннаго флигеля, стоявшаго въ нѣкоторомъ отдаленіи противъ церковной ограды. Старушка въ бѣломъ чепцѣ показалась въ окошкѣ. На крыльцо выбѣжалъ безъ шапки, сѣдой, низенькій, проворный старичокъ въ свѣтло-сѣрой суконной бекешкѣ, опушенной бѣлыми смушками.

-- Здѣсь живетъ управляющій? спросилъ Барскій.

-- Здѣся, отвѣчалъ кучеръ.-- Вотъ и самъ онъ на лицо.... Гаврилу Алексѣичу! сказалъ онъ, слѣзая съ облучка и приподымая шапку.

-- Здорово, Сидорычъ. Это, теперича, стало-быть, изъ Подмостья? скороговоркою началъ управляющій.

-- Нешто. Вотъ съ музыкантомъ, къ вашему, отвѣчалъ Сидорычъ.

Барскій вылѣзъ изъ саней.

-- Ванюшка! крикнулъ управляющій, убѣжавъ въ сѣни.-- Гдѣ этотъ пострѣлъ теперича?... Марѳа Васильевна, кликни Ванюшку-то; вышелъ бы, взялъ изъ саней поклажу. Теперича сюда вотъ, говорилъ онъ, воротившись на крыльцо и принимая кожаную суму пріѣзжаго.

Вслѣдъ за управляющимъ музыкантъ вошелъ въ чистую комнату съ перегородкой и русскою выбѣленною печкой.

-- Снимайте, снимайте шубу-то, толковалъ старичокъ.-- Марѳа Васильевна, вели, теперича, поставить попроворнѣй самоварчикъ. Да гдѣ этотъ пострѣлъ Ванюшка?

Пріѣзжій раздѣлся и раскланялся со старухой въ чепцѣ, накрывавшею красною бумажною скатертью столъ.

-- А вы, теперича, смѣю спросить, на какомъ инструментѣ? Скрипачъ или?... спросилъ хозяинъ.

Слово "теперича" онъ прибавлялъ почти ко всякому слову.

-- Скрипачъ, отвѣчалъ Барскій.-- Я пріѣхалъ съ письмомъ къ вашему помѣщику. Павелъ Ивановичъ желалъ бы имѣть нѣсколькихъ изъ вашихъ скрипачей.

-- Да вѣдь у насъ, теперича, распущены; въ городѣ, въ театральномъ оркестрѣ нѣкоторые, другіе въ Москвѣ, въ Нижнемъ, отвѣчалъ управляющій.

Въ это время здоровая баба въ синемъ сарафанѣ поставила на столъ самовару и низко поклонилась гостю.

-- Прошу покорнѣйше, теперича, пригласилъ Барскаго хозяинъ.

Они усѣлись. Старушка, заваривъ чай, сѣла у окна съ чулкомъ.

-- Я самъ, началъ управляющій, наливая чашки, -- любилъ когда-то музыку; теперича вотъ бросилъ, а въ старые годы игрывалъ и, могу сказать, не дурно на гитарѣ. Аксенова ученикъ, сударь. Слыхали ли вы про Аксенова?

-- Какъ не слыхать! отвѣчалъ Барскій.-- Такъ вы его ученикъ?

-- Его-съ. Шесть лѣтъ уроки бралъ я, живши съ Алексѣемъ Андреевичемъ въ Петербургѣ, пріосанившись отвѣчалъ старикъ.-- Вотъ и гитара у меня теперича, продолжалъ онъ, указывая на стоящій на комодѣ ящикъ.-- Иногда отъ скуки побрянчишь и нынче. Но безъ упражненія, теперича, сами изволите знать, пальцы не слушаются, окончилъ онъ, перебирая на столѣ коротенькими пальчиками.-- Вы не слыхали чай Аксенова игры?

-- Нѣтъ, отвѣчалъ Барскій.

-- Да гдѣ жь вамъ! Малы были, когда онъ въ славѣ былъ. Вотъ гитаристъ. Пѣнье, теперича; лѣвая рука, правая опять, говорилъ старикъ, одушевившись и разводя коротенькими ручками на подобіе играющаго на гитарѣ. Вѣдь у насъ, сударь, какъ жилъ Алексѣй Андреичъ въ Петербургѣ, всѣ перебывали: Роде, Ромбергъ, Бемъ; квартеты чуть не каждый вечеръ. Вотъ какъ теперича гляжу на Ромберга; концертъ даетъ бывало, выйдетъ съ віолончелемъ, понюхаетъ табачку, да и начнетъ, теперича; ужь было чего послушать. Жену мою, вотъ эту самую старуху, продолжалъ управляющій,-- звалъ онъ, бывало, "Марта Базильевна". А нѣтъ ли у васъ румъ, Марта Базильевна?

И затрясшись всѣмъ толстенькимъ туловищемъ, беззвучно засмѣялся старикъ.

-- Эхъ, кончилъ онъ, выходя изъ-за стола и вынимая табатерку,-- видали и слыхали много мы на вѣку своемъ, а сами, вотъ какъ видите вы насъ теперича, все деревенщиной остались, дураками. Такъ-то-съ.... Какъ звать-то васъ?

-- Захаромъ Петровымъ, отвѣчалъ скрипачъ.

-- Такъ-то вотъ, Захаръ Петровичъ, окончилъ управляющій, потянувъ щепотку табаку и крякнувъ.

"Такъ видно вотъ и ты останешься", подумалъ музыкантъ, подымаясь съ лавки.

-- Водочки не прикажете ли съ дороги-то? спросила старушка, шевеля длинными стальными спицами чулка.

-- Не пью я. Очень благодаренъ, отвѣчалъ пріѣзжій.

-- И хорошо дѣлаете это вы, теперича, замѣтилъ старикъ.-- Такъ не угодно ли вамъ будетъ теперича переодѣться? прибавилъ онъ, указывая на смежную комнату.-- Пожалуйте сюда; здѣсь у меня въ родѣ конторы.

Музыкантъ вошелъ въ комнату съ письменнымъ стариннымъ столомъ краснаго дерева; у стѣны стоялъ подержанный диванъ, сундукъ; подлѣ него въ кадушкахъ желтѣли образцы ржи, овса, а въ углу торчалъ вымолоченный снопъ. На стѣнѣ висѣли часы съ букетомъ на циферблатѣ и два писанные масляными красками потемнѣвшіе портрета, вѣроятно самого управляющаго и его половины въ юности. Въ кіотѣ, уставленной образами въ серебряныхъ ризахъ, теплилась лампадка. Въ комнату вошелъ бѣлокурый мальчикъ лѣтъ двѣнадцати, въ новомъ дубленомъ полушубкѣ.

-- Гдѣ пропадалъ теперича? обратился къ нему старикъ.-- Вотъ мой сынишка. Съ ледянкой возится вотъ все. Скоро выше отца будетъ, а знай, теперича, вотъ съ ребятишками катается съ сугробовъ, скороговоркой выговаривалъ сыну управляющій.

-- Одинъ у васъ? спросилъ Барскій, перемѣняя сюртукъ.

-- Двое, отвѣчалъ старикъ.-- Другой кончилъ въ земледѣльческомъ училищѣ, да вотъ пожелалъ остаться при Владимірѣ Алексѣевичѣ, старшемъ сынѣ Алексѣя Андреевича.... Задачу сдѣлалъ ли? обратился онъ къ мальчику.

-- Еще не сдѣлалъ, отвѣчалъ мальчикъ, сдергивая полушубокъ.

-- То-то вотъ, а шляешься.

-- Надо же и побѣгать ребенку, замѣтила старушка изъ другой комнаты.

Мальчикъ ушелъ къ ней.

-- Пожалуста ужь ты, Марѳа Васильевна, вспыльчиво перебилъ старикъ.-- Теперича вотъ гладьте его по головкѣ и сдѣлаете болвана.

Барскій накинулъ шубу; прикащикъ взялъ свой картузъ съ длиннымъ назатыльникомъ и ушами, и повелъ гостя прочищенною дорожкой отъ флигеля къ дому. Зимній полдень сіялъ; мальчишки бѣгали на барскомъ дворѣ съ салазками и ледянками по насту. Была оттепель; съ крышъ капало; дорога у подъѣзда почернѣла; дѣло шло къ веснѣ. Музыкантъ вошелъ за прикащикомъ въ переднюю деревяннаго просторнаго помѣщичьяго дома. Старикъ лакей, вязавшій неводъ, поднялся со стула, и поподчивавъ табакомъ прикащика, спросилъ Барскаго:

-- Вы отъ кого?

-- Отъ Павла Ивановича Тарханкова, отвѣчалъ Барскій.

-- Вамъ къ самому владыкѣ что ли? спросилъ старикъ.

-- Къ Алексѣю Андреевичу съ письмомъ, отвѣчалъ музыкантъ.

-- Сейчасъ доложимъ, проговорилъ слуга, втянувъ щепотку табаку и уходя въ залу.

Барскій снялъ шубу.

-- Теперича, пожалуйте, пригласилъ прикащикъ, увидя возвращающагося докладчика.

-- Въ кабинетѣ обрящете; прямо и налѣво, объяснилъ возвратившійся.

Барскій прошелъ двѣ комнаты по разостланному половику, залъ и гостиную; послѣдняя была увѣшана картинами; тутъ были въ хорошихъ копіяхъ Рембрандтъ, Ванъ-Дикъ, Теньеръ и нѣсколько оригинальныхъ картинокъ Остада и Мириса. Картины придавали какой-то благородный тонъ гостиной, уставленной старинною корельской березы мебелью. Такова сила генія; гдѣ бы и въ чемъ она ни проявилась, неминуемо освѣтится окружающее ея теплымъ, благотворнымъ свѣтомъ. Музыкантъ вошелъ въ полурастворенную дверь кабинета. Въ углу широкаго дивана, привалившись къ спинкѣ, положивъ ногу на ногу и нѣсколько склонивъ на бокъ красивую голову со вьющимися сѣдыми волосами, сидѣлъ старикъ. Высокій лобъ, правильный, немного сгорбленный носъ, очеркъ бровей, напоминали лицо Гёте; но очертаніе губъ и подбородка были мягче, пріятнѣе, добрѣе чѣмъ у веймарскаго Юпитера. Засунувъ руки въ рукава чернаго шелковаго сюртука, онъ вопросительно взглянулъ на вошедшаго. Барскій поклонился и подалъ письмо. Распечатавъ, старикъ прочелъ его и, пожавъ плечами, положилъ на стоявшій противъ дивана шахматный столикъ.

-- Ты, вѣдь, учился, кажется, въ Петербургѣ? началъ онъ;-- игралъ въ театральномъ оркестрѣ?

-- Точно такъ, отвѣчалъ музыкантъ.

-- Я буду писать Павлу Ивановичу, сказалъ старикъ, запустивъ снова въ рукава руки и наклоненіемъ головы отпуская Барскаго.

Музыкантъ вышелъ въ переднюю.

-- Ну, что? спросилъ прикащикъ, помогая ему надѣвать шубу.

-- Алексѣй Андреевичъ хотѣлъ отвѣчать письменно, отвѣчалъ Барскій, выходя на крыльцо.

-- И отлично. А теперича пойдемте пообѣдаемъ, чѣмъ Богъ послалъ, говорилъ, направляя музыканта впередъ себя ко флигелю, прикащикъ.-- Жаль, вотъ, дѣтей-то нѣтъ. Уѣхали кататься.

Дѣтьми называла заглазно дворня двухъ студентовъ, сыновей Алексѣя Андреевича.

-- Да вотъ никакъ они, прибавилъ прикащикъ, заслышавъ громъ бубенцовъ.

Когда они подошли къ крыльцу флигеля, въ ворота въѣзжали одна за другой двѣ щегольскія темно-гнѣдыя тройки. Расписанныя по золоту широкія дуги, мѣдныя бляхи ямской сбруи, пестрыя ленты вплетенныя въ гривы, узорные ковры на саняхъ,-- все это горѣло на снѣжномъ бѣломъ фонѣ, освѣщенное яркимъ солнцемъ. Молодой ямщикъ первой тройки, въ калмыцкой черной шапкѣ на бекрень и въ распоясанномъ синемъ армякѣ сверхъ полушубка, гикнулъ на лошадей; чуткая тройка приняла и. вмѣсто того чтобы встать у подъѣзда, вылетѣла во вторыя ворота. Молодежь сидѣвшая въ другихъ саняхъ расхохоталась. Раздосадованный неудачей возница, щегольски проѣхавъ вдоль села, на всѣхъ рысяхъ влетѣлъ снова въ ворота и на этотъ разъ молодецки осадилъ разгорѣвшихся коней.

Въ окнѣ дома показалась фигура старика хозяина. Молодежь, войдя на крыльцо, продолжала трунить надъ неловкостью ямщика-самоучки.

-- Хорошъ ямщикъ.... А еще съ дамой.... Эхъ, братъ, говорилъ нахмуренный молодой человѣкъ въ студенческой фуражкѣ и шинели.-- Варвара Тимоѳеевна! Не ѣздите съ нимъ въ другой разъ.

Изъ саней молодежь высадила подъ руки женщину лѣтъ двадцати восьми, въ салопѣ и бѣломъ капорѣ. За нею выскочилъ кругленькій небольшаго роста помѣщикъ.

-- А второй-то разъ каково осадилъ! Ну? По-охотничьи! говорилъ, слѣзая съ облучка, юноша.

-- Давайте-ка возжи-то, ямщикъ лихой, говорилъ подошедшій въ накинутомъ тулупѣ кучеръ, вспрыгнувъ на облучокъ и тронувъ нагрѣтую тройку.

Скоро смѣхъ и говоръ огласилъ переднюю, куда вошли пріѣхавшіе. Старикъ вышелъ въ заду.

-- Кумушка, здравствуйте, обратился онъ къ вошедшей красивой, чернобровой женщинѣ.

-- Алексѣй Андреевичъ, я къ вамъ съ жалобой, расшаркиваясь и причесывая карманнымъ гребешкомъ височки, говорилъ кругленькій помѣщикъ:-- ваша молодежь жену у меня похитила.

-- Кто это прошелъ отъ васъ съ Гавриломъ Алексѣевымъ во флигель? спросилъ старика человѣкъ лѣтъ двадцати пяти, въ драповомъ темномъ пиджакѣ. По очертанію лица, немного сгорбленному носу и задумчивому выраженію темныхъ глазъ, не трудно было узнать въ немъ сына старика.

-- Это пріѣхалъ музыкантъ отъ Тарханкова, отвѣчалъ отецъ;-- почтенный Павелъ Ивановичъ вздумалъ усовершенствовать свой оркестръ, и пишетъ мнѣ, не продамъ ли я ему нѣкоторыхъ изъ своихъ скрипачей.... Онъ знаетъ, кажется, что я никого никому не продавалъ, окончилъ старикъ,-- а на старости...

-- Такъ это не Барскій ли, котораго онъ выписалъ изъ Петербурга? перебилъ сынъ.

-- Барскій, отвѣчалъ старикъ, уходя въ кабинетъ съ гостьей и ея мужемъ.

-- Послушайте, отецъ, вспыхнувъ и отправляясь за ними, продолжалъ молодой человѣкъ. (Это былъ старшій сынъ Лучанинова, Владиміръ Алексѣевичъ, только что кончившій курсъ въ Московскомъ университетѣ.) -- И вы не пригласили его? Отпустили во флигель, не попросивъ даже отобѣдать съ нами? говорилъ онъ старику, усѣвшемуся на свое любимое мѣсто въ углу дивана, рядомъ съ молодою гостьей.-- Да какъ же это можно? Вѣдь это артистъ не дюжинный. Я слышалъ о немъ въ Москвѣ отъ Глинки, да мало ли отъ кого. Какъ же это съ нимъ такъ поступить? Это на васъ не похоже.

Старикъ притворился равнодушнымъ, но замѣтно сконфузился; повертывая на пальцѣ свой массивный золотой перстень, онъ съ улыбкой обратился къ гостьѣ:

-- Трагикъ. Вѣчно у него трагическія сцены. Не правда ли? Ну, что такое случилось? продолжалъ онъ, обратясь къ Владиміру Алексѣевичу.-- Пригласи его сюда, если тебѣ хочется. Стоитъ ли подымать такую исторію? Я отпустилъ его потому что ему, вѣроятно, самому нѣсколько тяжело.

-- Да какъ же тяжело? Вѣдь это человѣкъ развитой.... Надо послать за нимъ, говорилъ Владиміръ Лучаниновъ.

-- Ахъ, Боже мой.... Пошли. Кто же тебѣ запрещаетъ? Я очень радъ, отвѣчалъ старикъ.-- Такъ вы раздумали ѣхать въ Москву, кумушка?

-- Да, отвѣчала гостья. Вотъ муженекъ мой плохо продалъ хлѣбъ, поэтому....

Владиміръ Алексѣевичъ вышелъ и тотчасъ же возвратился.

-- Какъ же это не пришло вамъ въ голову? началъ былъ онъ.

-- Ты надоѣлъ, Владиміръ, перебилъ его старикъ, и принялся снова распрашивать гостью отчего она отложила поѣздку.

Въ гостиной шелъ оживленный разговоръ; молодежь продолжала подымать на зубки неловкаго троечника. Троечникъ, свѣжій юноша въ студенческомъ вицъ-мундирѣ, засунувъ руки въ карманы широкихъ сѣрыхъ шараваръ, отшучивался, но, какъ видно, самъ больше всѣхъ досадовалъ на свою неудачу.

-- Извините? я опять.... приставалъ Владиміръ Алексѣевичъ къ отцу.-- Какъ вы говорили ему: ты или вы?

-- Ты смѣшонъ, разсмѣявшись отвѣчалъ старикъ.-- Мое стариковское "ты", повѣрь, не оскорбитъ его. Иной будетъ и "вы" говорить, а не поздоровится отъ этого "вы". Ты самъ разказывалъ что вашъ добрѣйшій инспекторъ говоритъ "вы" тому на кого разсердится."

-- Да.... Но вѣдь вы видите человѣка въ первый разъ, возразилъ сынъ.

-- Пожалуста, не учи меня; вотъ лучше позаботься чтобъ накрывали на столъ и вели растопить каминъ, сказалъ старикъ.

Владиміръ Алексѣевичъ вышелъ, пожавъ однако плечами.

-- Какъ распѣтушился, разсмѣявшись, обратился къ гостьѣ Алексѣй Андреевичъ.

Гостья улыбнулась.

-- Вотъ вамъ урокъ отъ молодаго поколѣнія, сказала она.

-- Что дѣлать? Умнѣе насъ стали, отозвался старикъ.-- Вотъ толкуютъ.... Я помню, меня батюшка отправилъ на службу; пріѣхалъ я съ письмомъ къ его пріятелю, генералу, отрекомендовался. Онъ меня обнялъ, и тутъ же усадилъ составить какую-то бумагу. "Вотъ я погляжу, говоритъ, есть ли у тебя разумъ? Есть, приму на службу, а нѣтъ, не прогнѣвайся; я дураковъ не люблю." И былъ мнѣ долго благодѣтелемъ; шесть лѣтъ я былъ у него адъютантомъ. А нынче примутъ молодаго человѣка на "вы", въ бѣлыхъ перчаткахъ, съ рукожатіями, да вѣжливымъ образомъ, глядишь, и указали ему двери.

-- Правда, чуть не прослезившись отвѣчалъ помѣщикъ-питомецъ стараго патріархальнаго времени.

Въ это время вошелъ въ кабинетъ Барскій.

-- Вотъ, молодежь моя желаетъ, началъ Алексѣй Андреевичъ.-- Позволь тебя познакомить.... Это мой старшій, а это младшій, Петръ, окончилъ онъ, указывая на дѣтей.

Владиміръ Алексѣевичъ и молодой троечникъ пожали музыканту руку.

-- Садитесь, началъ неловко Владиміръ Лучаниновъ.

Въ это время вошли изъ гостиной товарищи Лучаниновыхъ и сѣли около камина. Вбѣжавшій мальчикъ развелъ огонь. Въ комнатѣ сдѣлалось какъ-то веселѣе; Фламандцы въ золотыхъ рамахъ, развѣшанные на стѣнахъ кабинета, и превосходная копія съ портрета Александра I, Лоренса, какъ будто ожили.

-- Я такъ много слышалъ о вашемъ талантѣ, продолжалъ Владиміръ Алексѣевичъ, усадивъ музыканта.-- Весьма недавно даже говорилъ мнѣ одинъ, замѣтьте, врагъ почти всякой инструментальной музыки, что вы такъ сыграли двѣ русскія пѣсни что онъ плакалъ отъ восторга.

Барскій сидѣлъ, поглядывая недовѣрчиво, изподлобья на говоруна. Старикъ, не обращая на него вниманія, разговаривалъ съ гостьей и ея мужемъ.

-- Русская пѣсня лучше всѣ Моцартовъ, замѣтилъ младшій Лучаниновъ, повернувшись на каблукахъ и подернувъ молодецки плечами.

-- Вы давно изъ Петербурга? продолжалъ старшій, Владиміръ.-- Я слышалъ похвалы вашей игрѣ, знаете отъ кого? Отъ Глинки.

Скрипачъ отвѣчалъ что онъ имѣлъ честь слышать похвалы себѣ отъ самого Глинки, но не вѣритъ имъ.... "Михаилъ Ивановичъ слишкомъ снисходителенъ", закончилъ музыкантъ. Ему, замѣтно, хотѣлось отдѣлаться отъ любезностей, съ которыми наступалъ на него старшій Лучаниновъ. "Какіе либеральные барчата! думалъ онъ.-- Видалъ я вашу братью либераловъ. Старикъ васъ искреннѣе, проще; онъ какъ есть, а вы рисуетесь; и позвали-то, можетъ-быть, меня чтобъ имѣть случай щегольнуть своимъ свободнымъ образомъ мыслей."

"Вотъ что надѣлалъ отецъ своимъ пріемомъ", думалъ въ то же время Владиміръ Лучаниновъ, не зная какъ расшевелись неподатливаго, осторожнаго музыканта.

-- Скажи, пожалуста, обратился къ Барскому старикъ...-- Да садись.

Владиміра Алексѣевича передернуло.

-- Великъ ли оркестръ у Павла Ивановича?

-- Съ мальчиками тридцать два человѣка, отвѣчалъ Барскій.

-- Тамъ было нѣсколько прекрасныхъ скрипачей, продолжалъ старикъ;-- и волторнистъ, я помню, былъ превосходный.

-- Изъ старыхъ только трое. Прочіе всѣ новички и плохо подготовлены, отвѣчалъ Барскій.

-- Не совсѣмъ ко времени эти затѣи. Я самъ жалѣю что, по прихоти, оторвалъ столько полезныхъ рукъ отъ полезной работы. Прочнаго музыкальнаго образованія мы имъ не дали. Ну, вотъ, я распустилъ своихъ; что жь изъ нихъ вышло? Одни спились, другіе играютъ чуть не въ балаганахъ, грустно говорилъ старикъ, обращаясь то къ музыканту, то къ гостямъ. Вѣдь хорошо еще если брали человѣка замѣтивъ въ немъ охоту къ музыкѣ, а то баринъ замѣтитъ бывало у мужика толстыя губы, въ волторнисты, закончилъ онъ, улыбнувшись.

"Кажется, и старикъ начинаетъ либеральничать, да только не совсѣмъ удачно", подумалъ Барскій, продолжая сидѣть нахмурившись на своемъ креслѣ.

-- Позвольте васъ познакомить съ моими товарищами,-- говорилъ Владиміръ Лучаниновъ Онъ назвалъ фамиліи; трое студентовъ и молодой человѣкъ въ гусарскомъ офицерскомъ вицъ-мундирѣ встали и пожали Барскому руку.-- Я самъ вѣдь музыкантъ немного, продолжалъ Владиміръ Алексѣевичъ,-- играю, плохо правда, на скрипкѣ.

-- Вѣроятно, у васъ хорошая скрипка? спросилъ музыкантъ, усѣвшись на свое мѣсто послѣ рукожатій.

-- Да, хорошая; Амати, говорятъ; жаль что она въ Москвѣ, отвѣчалъ Владиміръ Алексѣевичъ. Отецъ не можетъ слышать инструментальной музыки вотъ ужь лѣтъ десять, шепнулъ онъ на ухо музыканту.-- Нервы его разстроены; вотъ почему я здѣсь вовсе не играю. Но онъ былъ самъ скрипачъ когда-то. Пожалуста, Захаръ Петровичъ.... Такъ я васъ называю? Будьте съ нами покороче.... Мы не такъ дурны какъ вамъ кажемся, наивно окончилъ молодой человѣкъ взявъ за руку Барскаго.

Музыкантъ пробормоталъ что-то и покраснѣлъ; онъ испугался ужь не угадали ли его недавнія размышленія молодые люди.

-- Какой ты странный, Владиміръ, замѣтилъ старикъ.-- Это дѣлается исподоволь. Вотъ вы узнаете, поближе другъ друга и сойдетесь. Какъ же это вдругъ?

Слуга доложилъ что кушать готово. Старикъ поднялся и предложилъ руку дамѣ; всѣ вышли въ столовую, рядомъ съ гостиной, и усѣлись за обѣдъ. Владиміръ Лучаниновъ сѣлъ подлѣ Барскаго и еще энергичнѣе повелъ атаку; товарищи тоже вмѣшивались, по временамъ, въ ихъ разговоръ. Музыкантъ сталъ подаваться. Владиміръ Лучаниновъ по временамъ робко поглядывалъ на отца, онъ боялся какъ бы не вырвалось у старика какого-нибудь, не намѣреннаго конечно, выраженія, намека, щекотливаго для самолюбія артиста. Но обѣдъ кончился благополучно. Старикъ занималъ даму и ея мужа. Молодые люди разказывали анекдотъ за анекдотомъ изъ студенческой жизни. Барскій молчалъ, но сочувственно улыбался, по временамъ, слушая беззаботную болтовню юности. Стемнѣло, когда встали изъ-за стола; въ окнахъ столовой краснѣло зарево.

-- Это жгутъ масленицу, сказалъ Владиміръ Лучаниновъ, закуривая сигару.-- Пойдемте посмотрѣть. Отецъ, поѣдемте. Варвара Тимоѳеевна, и вы. Я велю заложить вамъ сани.

-- Тепло сегодня? спросилъ старикъ.

-- Тепло, очень тепло, отвѣчалъ младшій сынъ;-- я скажу чтобъ закладывали, прибавилъ онъ, выбѣжавъ въ переднюю.

-- Намъ пора бы домой, замѣтила мужу молодая гостья.-- Вѣдь ты въ одну лошадь велѣлъ пріѣхать кучеру?

-- Кто васъ отпуститъ въ одну лошадь? Подождите.... Мы васъ на тройкѣ отвеземъ, говорилъ, воротившись изъ передней, младшій Лучаниновъ.

-- Не ты ли отвезешь? замѣтилъ гусаръ.-- Онъ васъ провезетъ мимо вашей деревни, Варвара Тимоѳеевна.

Петръ Лучаниновъ молча схватился бороться съ офицеромъ.

-- Послушай, Pierre; ты переломаешь стулья, говорилъ старикъ, -- перестаньте.

Борцы разошлись. Былъ часъ седьмой вечера; старикъ-слуга доложилъ что сани готовы. Барскій началъ было раскланиваться. "Ни за что не отпустимъ васъ; ваши вещи ужь перенесены изъ флигеля къ намъ въ мезонинъ," говорилъ ему Владиміръ Лучаниновъ. Надѣвъ въ передней дубленые полушубки, молодые люди отправились пѣшкомъ на село; музыкантъ, накинувъ шубу, пошелъ съ ними. Старикъ Лучаниновъ, въ собольей шубкѣ и мѣховой шапкѣ, усѣлся съ дамой и помѣщикомъ въ пошевни.

На концѣ села горѣлъ огромный костеръ. Толпа крестьянъ и крестьянокъ стояла около; дѣвки и парни водили, въ нѣкоторомъ отдаленіи отъ костра, хороводъ. Далеко по снѣжному полю раскинулся красный отблескъ громадной теплины; темное небо тоже окрасилось мѣстами заревами такихъ же костровъ въ другихъ, сосѣднихъ деревняхъ и селахъ. Толпа крестьянъ и ребятъ тащила связанную изъ тряпья, набитую омяльемъ и соломою, огромную куклу. "Тащи ее. Вотъ она, безпутная масленица," горланила толпа, подымая чучелу на длинныхъ кольяхъ. "Со блинами, да съ оладьями", прибавилъ кто-то.-- "Со скулами, со подбитыми", сострилъ, разсмѣявшись, старикъ Сидорычъ, возница музыканта. Кукла была брошена въ костеръ при громкомъ крикѣ двухсотъ здоровыхъ голосовъ.

"Баринъ пріѣхалъ!" раздалось въ толпѣ, и нѣсколько человѣкъ окружило пошевни, приподнявъ шапки.

-- Масленицу жжемъ, сударь, произнесъ высокій, широкоплечій мужикъ подъ хмѣлькомъ, снявъ шапку.

-- Дѣло, отвѣчалъ Алексѣй Андреевичъ.

Онъ потолковалъ съ собравшимися стариками и уѣхалъ. Молодежь осталась подлѣ хоровода.

-- Какая хорошенькая! Посмотрите, говорилъ Барскому старшій Лучаниновъ,-- это внучка старосты; не правда ли какъ хороша?

Дѣвушка услыхала и вся вспыхнула; черезъ полчаса костеръ сталъ потухать; хороводъ рѣдѣлъ; мѣстами стала раздаваться пьяная молвь.

-- И намъ пора, замѣтилъ Владиміръ Лучаниновъ.-- Петръ, пойдемъ, сказалъ онъ, хлопнувъ по плечу брата, упрашивавшаго дѣвокъ спѣть еще разокъ: "Плыла лебедь".

-- Поздно; ужинать насъ ждутъ, поди, отнѣкивались, загораживаясь рукавами и пересмѣиваясь межь собою, дѣвки.

-- Послушай, Володимеръ Алексѣичъ, приставалъ къ старшему Лучанинову подгулявшій высокій и широкоплечій мужикъ, лѣтъ тридцати. Слушай: ты, вотъ, баринъ, а я мужикъ.

-- Что же изъ этого? спросилъ его старшій Лучаниновъ.

-- Ну, больше ничего что ты, вотъ, баринъ, а я мужикъ, отвѣчалъ ему подгулявшій поклонникъ теоріи разграниченія сословій.-- Вѣрно я говорю? спрашивалъ онъ столпившихся около крестьянъ.

Владиміръ Алексѣевичъ пошелъ скорѣе, чтобъ отдѣлаться отъ говоруна, но мужикъ догналъ и заступилъ ему дорогу.

-- Нѣтъ, ты послушай, говорилъ онъ, пошатнувшись назадъ,-- я тебѣ говорю: ты баринъ.

-- Да я не баринъ, возразилъ, остановившись предъ нимъ, Лучаниновъ.

-- Вотъ это ты совралъ, не во гнѣвъ будь сказано. Ты баринъ, а я мужикъ, говорилъ, растопыривъ пальцы и нагнувшись къ самому лицу Лучанинова, гуляка.

-- Слушай, Иванъ, ты надоѣлъ, братъ; ступай домой, коли ужь подгулялъ, сказалъ Владиміръ Алексѣевичъ.

-- Я захмелѣлъ, но ты меня выслушай.... Вѣрно я говорю, али нѣтъ? Я говорю: ты баринъ, а я.... а я мужикъ.

Трое мимошедшихъ взяли подъ руку мыслителя и повели, но онъ все продолжалъ свое, обращаясь къ ведущимъ: "нѣтъ, вы меня послушайте.... Я вѣрно говорю; я говорю: "онъ баринъ, а я мужикъ". Что онъ хотѣлъ сказать этимъ, такъ и осталось необъясненнымъ.

Возвратившись съ прогулки, старикъ усѣлся въ гостиной играть въ пикетъ съ сосѣдомъ; сосѣдка сѣла разливать чай въ столовой; гусаръ и одинъ изъ студентовъ усѣлись около нея; младшій Лучаниновъ съ однимъ изъ товарищей ушли въ билліардную. Владиміръ Алексѣевичъ, усѣвшись съ Барскимъ въ небольшой угольной, освѣщенной цвѣтнымъ фонаремъ, комнаткѣ, продолжалъ разговоръ о русской пѣснѣ начатый еще на улицѣ.

-- Вы извините отца моего, вдругъ круто повернулъ онъ разговоръ.-- Вы его полюбите, когда узнаете, но что жь дѣлать, онъ человѣкъ стараго времени; но онъ понимаетъ васъ; не далѣе какъ вчера мы толковали съ нимъ о вашемъ положеніи; сосѣдъ нашъ, вы его вѣрно замѣтили на обѣдѣ Тархаикова, такой растрепанный и краснолицый, разказывалъ намъ какъ вы сыграли "Степь" и "Лучинушку".

-- Полноте извиняться, Владиміръ Алексѣевичъ, перебилъ Барскій, пожавъ руку собесѣднику.-- Хоть есть поговорка у Нѣмцевъ: "глупъ какъ музыкантъ", но повѣрьте, у меня есть настолько смысла чтобъ отгадать какой прекрасный старецъ вашъ батюшка.

-- Благодарю васъ. Я перехожу опять къ прежнему, продолжалъ Лучаниновъ.-- При вашемъ глубокомъ чувствѣ красоты русской мелодіи, вы можете вѣдь чудеса дѣлать, какъ композиторъ.

Барскій улыбнулся и сомнительно покачалъ головой.

-- Вы увлекаетесь, говорилъ онъ.-- Пропѣть, мастерски положимъ, мелодію, передразнить голосъ, рожокъ на инструментѣ есть дѣло техники. Тутъ ничего нѣтъ общаго, въ этомъ дарѣ, съ талантомъ сочинителя, компониста.

-- Однако это краски все, перебилъ Лучапиновъ.

-- Я ихъ и наложу, гдѣ мнѣ укажетъ мастеръ.... Я не живописецъ, а если хотите, палитра, запертая въ сундукъ помѣщичьей конторы, отвѣчалъ, разсмѣявшись, скрипачъ.

-- Неправда, возразилъ Лучаниновъ, вскочивъ съ мѣста и опять сѣвъ.-- Вы слишкомъ дешево себя цѣните.

-- О чемъ мы съ вами говоримъ? продолжалъ музыкантъ, взявъ поданный слугою стаканъ чаю.-- Да, предположимъ, я сдаюсь, что я.... ну, Бетговенъ. Доля моя одна: гнить, разлагаться въ захолустьѣ. Вы утѣшаете меня, но я вѣдь не ребенокъ; мнѣ тридцать лѣтъ; я вижу ясно свое положеніе.

Разговоръ долго шелъ въ этомъ родѣ. Барскій сдѣлался говорливѣе, чувствуя себя больше и больше не чужимъ между молодежью, Старикъ, уходя въ спальню послѣ чаю, подошелъ къ нему.

-- Я надѣюсь, любезный другъ, сказалъ онъ, положивъ руку на плечо музыканта,-- что ты простишь мое стариковское "ты" и полюбишь насъ; мой домъ всегда радушно для тебя отворенъ.

-- Я не мастеръ говорить, Алексѣй Андреевичъ, отвѣчалъ Барскій,-- но повѣрьте, высоко цѣню и васъ самихъ, и ваше радушіе.

-- Спасибо, отвѣчалъ старикъ. Простившись съ гостями и дѣтьми, онъ ушелъ, а молодежь выбѣжала на крыльцо провожать помѣщика и жену его.

Тройкою, заложенною гусемъ, на этотъ разъ правилъ настоящій кучеръ. Проводивъ гостей, студенты и Барскій поднялись на мезонинъ, гдѣ были приготовлены для всѣхъ постели.

-- Вѣдь рано еще спать, господа, началъ, войдя въ мезонинъ, старшій Лучаниновъ.-- Посидимте; снимемъ сюртуки. А ты, Петруша, обратился онъ къ мальчику лѣтъ шестнадцати въ очкахъ (это былъ старшій сынъ прикащика, постоянный спутникъ Владиміра Лучанинова),-- сходи къ ключницѣ и попроси ее прислать бутылки двѣ вина или вишневки.

-- Лучше вишневки, замѣтилъ, раскуривая трубку, косматый, нахмуренный студентъ.-- Покрѣпче.

Всѣ разсмѣялись. Петруша вышелъ и черезъ нѣсколько минутъ воротился съ подносомъ уставленнымъ бутылками и рюмками.

-- Поставь и ложись съ Богомъ, сказалъ ему Владиміръ Алексѣевичъ,-- мы раздѣнемся сами.

-- Хорошо, отвѣчалъ мальчикъ.-- Да, Отечественныя Записки вы не будете читать, Владиміръ Алексѣевичъ? спросилъ онъ какъ-то не по лѣтамъ серіозно.

-- Нѣтъ, а что?

-- Позвольте мнѣ ихъ взять.

-- Бери, отвѣчалъ Лучаниновъ, отдавая мальчику книгу.-- Прощай, голубчикъ. Умница, мальчикъ, сказалъ онъ шепотомъ Барскому, указывая на уходящаго Петрушу.-- Страсть читать, и читаетъ со смысломъ; не испортить бы только намъ его. Такъ вотъ, я опять о прежнемъ; вы изволите говорить, Захаръ Петровичъ.... Сядьте поближе. Не хотите ли мой халатъ?

-- Не нужно, здѣсь тепло, я посижу въ рубашкѣ, отвѣчалъ музыкантъ, снявъ сюртукъ и усаживаясь въ кресло.

-- Я согласенъ, продолжалъ Владиміръ Лучаниновъ, закуривъ сигару.-- Положеніе ваше тяжко, но не согласенъ я съ вами въ томъ что вы здѣсь безполезны, на этомъ мѣстѣ; я увѣренъ что здѣсь вамъ назначено служеніе; вы миссіонеръ. Да на что мы, резонеры; наша спеціальность -- говорить; иногда хорошее слово скажешь, подчасъ пустяки, а вѣрьте, вѣдь и мы не безполезны. А вы, артистъ. Да вотъ мнѣ разказалъ сосѣдъ про этотъ вечеръ какъ вы сыграли имъ Лучинушку. Вы думаете эта, возведенная вами до высоты художественнаго творенія, пѣсня прозвучала безслѣдно?

-- Ну, пошелъ, раскипятился! сонно замѣтилъ нахмуренный товарищъ Лучаниновыхъ, студентъ, наливая вишневки.-- Давайте лучше выпьемте. Велика польза что расхныкался отъ пѣсни какой-нибудь буйволъ.

-- Есть польза, перебилъ Лучаниновъ,-- а мы съ тобой? Мы были тоже буйволы, однако, посмотрѣли Мочалова, Щепкина, послушали симфонію, Віардо и развили вкусъ. А здѣсь, въ глуши, явился человѣкъ и пѣсню, родную пѣсню, передалъ съ такою ясностью, съ такимъ пониманіемъ нутра ея, что всѣхъ она ударила по сердцу! Шутка! Вѣдь это сѣмя посѣянное на сердечной почвѣ. Оно, я крѣпко вѣрю, даромъ не пропадетъ: изъ него колосъ выростетъ.

-- Тутъ, братъ, у насъ такая гибель крапивы да лопушнику, отвѣчалъ нахмуренный,-- что заглохнетъ что ты ни сѣй.

-- А у чего же сѣятель? перебилъ Владиміръ Лучаниновъ.-- Онъ долженъ полоть, ухаживать, помогать пробивающейся жизни; въ этомъ его миссія. Нѣтъ, вѣрьте мнѣ, Захаръ Петровичъ, вы не даромъ здѣсь поставлены. Вы нужны именно здѣсь. Вы сила пригнетенная, подспудная, но сила.

-- Онъ помѣшался на подспудныхъ силахъ, замѣтилъ нахмуренный.

-- Вы объяснили, продолжалъ, не слушая, ораторъ,-- передали суть родной пѣсни. Бездѣлица! Вѣдь эти звуки, вылетѣвшіе изъ-подъ вашего смычка, разростутся въ широкій хоръ, подъ звуки котораго совершаются подвиги. Вы разогрѣли сердце; оно съ этой минуты стало болѣе чутко къ звуку родной пѣсни. Съ молитвою да съ пѣсней ходятъ вѣдь на приступы. А этотъ даровитый, какъ разказываете вы, мальчикъ-гобоистъ? Вы мнѣ поручитесь что онъ не ждалъ васъ только для того чтобы сдѣлаться великимъ композиторомъ?

-- Понесъ, замѣтилъ нахмуренный.-- Ужь не Бетговенъ ли степной изъ него выйдетъ? Да вы его не слушайте, Захаръ Петровичъ; вѣдь онъ бѣшеный. Эхъ ты, идеалистъ, продолжалъ онъ, хлопнувъ по плечу задумавшагося Лучанинова.-- Видѣли вы, Захаръ Петровичъ, въ хороводѣ хорошенькую дѣвушку? Онъ, вѣрно, показалъ вамъ? Вотъ, влюбился въ нее по уши. Вы думаете, вѣроятно: ну что жь такое, дѣвушка, крестьянка, понравилась, дѣло очень обыкновенное? Нѣтъ, онъ мечтаетъ на ней жениться, увѣряю васъ; жить въ хижипѣ убогой и такъ далѣе. Вотъ это какой человѣкъ. А вѣдь дѣло-то самое простое, плёвое, что-называется. Не такъ ли?

-- Ну, оно пожалуй что не такъ, неожиданно отвѣчалъ ему Барскій.

-- Э, батюшка. Такъ, значитъ, васъ съ нимъ пара, замѣтилъ нахмуренный, набивая трубку.

-- Молчи, шутя, но вспыльчиво замѣтилъ Владиміръ Алексѣевичъ.-- Ложись, братъ, спать; ты намъ мѣшаешь. Онъ самъ не такъ вѣдь думаетъ; могу увѣрить васъ, Захаръ Петровичъ. Онъ вретъ самъ на себя чтобы разыграть человѣка положительнаго, практика. Господа, выпьемте.

-- Выпьемъ, отвѣчалъ гусаръ, все время молча слушавшій разговоръ.

-- Да здравствуютъ подспудныя силы! сказалъ хозяинъ, подымая рюмку.

-- Да здравствуютъ, тихо произнесли молодые люди.

Музыкантъ выпилъ молча.

-- Подспудныя силы какія-то выдумалъ, бормоталъ, раздѣвшись и укладываясь въ постель, нахмуренный.

-- И вѣрьте, господа, говорилъ Владиміръ Лучаниновъ,-- лѣтъ черезъ десять-двадцать встрѣтимся, вы скажете: да, Лучаниновъ правъ; ничего не дѣлается даромъ; не даромъ мы тогда встрѣтились другъ съ другомъ; это было нужно. Такой-то во мнѣ зажегъ, пробудилъ вотъ что, другой другое; я вотъ что поднялъ въ нихъ. Да нянька разказывавшая сказки Пушкину... Развѣ это не подспудная, невѣдомая міру сила? Чѣмъ мы и вся Россія обязаны ей? А вѣдь не наряди онъ музу въ шушунъ и русскую повязку няньки, никто бы и не зналъ о нянькѣ; такъ бы и осталась она для всѣхъ подъ спудомъ.

-- А ты, братъ, Лучаниновъ, ужь не подспудная, а недающая никому уснуть сила, выставивъ изъ-подъ одѣяла всклоченную голову, сердито произнесъ улегшійся товарищъ.-- Чортъ бы тебя побралъ. Вѣдь второй часъ. Господа, плюньте вы на него; вѣдь онъ всю ночь готовъ орать.

-- Молчи! крикнулъ Владиміръ Лучаниновъ, сдернувъ съ него одѣяло.

-- Убирайся къ чорту; говорятъ тебѣ, спать хочу, сердито произнесъ нахмуренный, выдернувъ одѣяло и завертываясь съ головой.

-- А въ самомъ дѣлѣ время, сказалъ, потягиваясь, давно дремавшій младшій братъ Лучаиинова.

-- Да погодите, началъ было расходившійся хозяинъ, замѣтивъ что гости поднялись чтобы расходиться по постелямъ.

-- Нѣтъ, въ самомъ дѣлѣ пора, Лучаниновъ, сказалъ гусаръ.-- Выпьемте еще по рюмочкѣ, да и къ Морфею.

-- Нѣтъ, если спать, я пить не буду. Я пью только когда бесѣда идетъ, отвѣчалъ Владиміръ Алексѣевичъ.

Проворно сбросивъ съ себя платье, онъ вскочилъ въ постель такъ что кровать затрещала.

-- И ложится-то не по-людски, замѣтилъ изъ-подъ одѣяла нахмуренный.-- Эдакой дьяволъ.

-- Молчи, не то вѣдь я начну сначала про подспудныя, улыбнувшись, крикнулъ на него Владиміръ Лучаниновъ.

Молодежь улеглась. Музыкантъ легъ съ младшимъ Лучаниновымъ въ сосѣдней, отдѣленной перегородкой, комнатѣ. "Вотъ она", думалъ онъ, улегшись въ постель, "полная надеждъ и вѣры въ силы свои юность. Жаль имъ противорѣчить; десять лѣтъ; да, хорошо если жизнь, будетъ вамъ матерью, а буде мачихой, какъ мнѣ, не то заговорите. Искусство! Да что такое оно для большинства? Я вѣру начинаю терять въ него. Кого оно разбудитъ? Большинство, люди серіозные, практики, давно на него смотрятъ какъ на побрякушку."

-- Огонь прикажете погасить? спросилъ Барскій.

-- Я погашу; не безпокойтесь, отвѣчалъ хозяинъ.

Младшій Лучаниновъ заснулъ. Владиміръ Алексѣевичъ, полежавъ съ полчаса, спросилъ шепотомъ:

-- Вы не спите, Захаръ Петровичъ?

-- Нѣтъ, не сплю, отвѣчалъ музыкантъ.

Хозяинъ накинулъ свой шелковый халатъ и, надѣвъ туфли, пошелъ на цыпочкахъ за перегородку гдѣ лежалъ Барскій.

-- А вотъ еще, началъ онъ вполголоса, присѣвъ на край кровати музыканта.-- Бѣды нужны даже для развитія таланта; это истина, хоть очень грустная. Вѣдь почему западаетъ въ душу, ударяетъ безъ промаха въ сердце вдохновенное слово, звукъ? Потому что они выстраданы, прочувствованы. Помните у Гёте:

"Кто не ѣдалъ съ слезами хлѣба,

Въ слезахъ на одръ не упадалъ,

Тотъ васъ не знаетъ, силы неба."

прочелъ онъ уже громко.

-- Да, и съ тобой кто не живалъ, сердито перебилъ нахмуренный. Схвативъ подушки и одѣяло, онъ всталъ, намѣреваясь отправиться на диванъ въ переднюю мезонина.

-- Онъ васъ не знаетъ, силы неба, выскочивъ на середину и задрапировавшись халатомъ, по-Каратыгински продекламировалъ Владиміръ Лучаниновъ.

Гусаръ и Барскій расхохотались.

-- Чортъ ты; промычалъ, укладываясь на диванъ, нахмуренный.

Хозяинъ наконецъ потушилъ свѣчи и легъ, но долго не могли угомониться расходившіеся нервы. Только съ разсвѣтомъ заснули Барскій и Владиміръ Лучаниновъ.