Мои добрые феи. --Большая неожиданность. --Катишь.
"Черная, толстая, белая или худая будет у меня гувернантка? Маленькая, как карлица, или высокая, как жердь?" Вот вопросы, которые мучили меня всю дорогу от Царского Села до Петербурга, когда мы ехали с тетей Лизой в Николаевский институт, где мы должны были встретить новую гувернантку, которую выбрал мне "солнышко". Она, как объяснила мне тетя Лиза с какою-то особенно загадочной и таинственной улыбкой, живет в этом институте. По словам тети она злая, строгая, старая дева с длинным носом и сердитым голосом. Я заранее уже решила ненавидеть ее. И всю дорогу из Царского я измышляла способы, как бы насолить противной гувернантке, втайне досадуя на "солнышко", что он мне выбрал такую.
Приехав в Петербург, раньше чем отправиться в институт, мы заехали отдохнуть и закусить на Николаевскую улицу, где жили постоянно мои тети Лина и Уляша.
-- Тетя Лина! Тетя Уляша!-- вскричала я, лишь только Матреша, тетина прислуга, открыла нам дверь,-- вы слышали новость? У меня гувернантка будет и в институт меня отдадут. Это тетя Нэлли так посоветовала, Нэлли Ронова. Вы знаете ее?
При этом имени все мои три тети переглянулись с каким-то совершенно непонятным для меня выражением. Они сидели все трое тут в ту минуту, когда маленькая сероглазая девочка ураганом влетела в их уютную светлую столовую. Тетя Лина, по-своему обыкновенно, плела бесконечное кружево на толстой, набитой песком подушке с бесчисленными коклюшками. Крестная, моя любимица Оля, шила что-то у окна в то время как Юля или, как я ее называла, Уляша тщательно резала колбасу на тарелке маленькими, тоненькими ломтиками.
Уляша занималась хозяйством, и весь дом был у нее на руках. Я ее вижу, как сейчас, очень высокую, полуседую, с мистическим взглядом несколько испуганных черных глаз, с безумной приверженностью ко всему таинственному. Милая Уляша! Она, сама того не замечая, поддерживала во мне, ребенке, ту же любовь ко всему сверхъестественному, которое жило в ее душе. Она единственная из теток знала историю серой женщины, являвшейся мне постоянно в трудные моменты моей жизни...
-- Гувернантка?-- произнесла Линуша и ее полные щеки запрыгали от внутреннего смеха.-- Да мы давно знаем твою гувернантку!
-- Она старая?-- спросила я, вся сгорая от нетерпения,-- Неправда ли, Лина?
-- Ужасно! -- расхохоталась Линуша, -- Совсем ветхозаветная, уверяю тебя!
-- И нос у нее крюком, как у птицы,-- добавила Оля.
-- И глаза выпуклые и злющие, как у совы!-- присовокупила тетя Лина.
-- Оставьте! Что вы волнуете даром девочку. Она и без того нервна и впечатлительна без меры,-- произнесла с укором тетя Уляша.
-- Пойдем лучше убираться в туалете, Лидюша!-- предложила она мне.
Ах, этот туалет! Чего-чего только там не было! И изящные коробочки, оклеенные раковиной, и фарфоровые пастух и пастушка, и костяная ручка на палке, которая употреблялась нашей прабабушкой, чтобы чесать спину, и "монашки". Последние интересовали меня больше всего. "Монашками" мы с Уляшей называли благовонные угольки, употребляемые для курева в комнате. Я их очень любила, они так хорошо пахли. Тетя зажгла их и поставила на пепельницу. Я смотрела, как медленно таяли они под влиянием пожирающего их огонька. "Монашки" тихо пепелились и таяли у меня на глазах, в то время как тетя Уляша говорила:
-- Не огорчайся, что тебя отдадут в институт, девочка. Там тебе не будет скучно. Там ты будешь расти среди подруг-сверстниц. Это гораздо веселее, нежели одной. Играть будете, вместе гулять, заниматься.
Действительно недурно, если все случится так, как говорит Уляша, но... вот одно скверно: гувернантка. Кому приятно, спрашивается, иметь гувернантку--старую деву с крючковатым носом и совиными глазами? Я уже готова была поподробнее расспросить о ней тетю Уляшу, но тут появилась на пороге моя вторая тетя, Лиза, и сказала, что пора ехать.
Мы отправились. От Николаевской улицы до набережной Фонтанки, где находился институт с его чудовищем, я все время не переставала думать о той, которая волновала мое воображение. На мои расспросы, обращенные чуть ли не в сотый раз к тете Лизе о том, какова гувернантка, та отвечала только со своей значительной таинственной улыбкой:
-- Стара... желчна... резка и сердита...
Когда мы подъехали к большому красному зданию на Фонтанке, на котором значилась надпись: "Николаевский институт", я уже ненавидела невидимую гувернантку гораздо больше Нэлли Роновой.
-- Барышни в саду!-- проговорил открывший нам дверь швейцар, которого я приняла за очень важную фигуру, и, наверное, сделала бы ему реверанс, если бы тетя Лиза не удержала меня вовремя от этого. Он повел нас по длинным коридорам с высокими окнами куда-то в самый конец его, где за стеклянною дверью зеленели деревья, и целый рой крошечных существ носился, подобный бабочкам, по большой садовой площадке. Едва я и тетя Лиза сошли по каменным ступеням за усыпанную желтым песком эспланаду, белые крошечные девочки окружили нас.
-- Новенька! mesdam'очки, новенькая! -- пищали они тоненьким голоском.
-- Нет, не новенькая, -- улыбаясь им, отвечала тетя,-- мы случайно здесь... А вот не скажете ли нам, где находятся пепиньерки?
-- На последней алле! На последней аллее пепиньерки!-- затрещали девочки все разом, оглушив нас своими пронзительными голосами.
Я не могла удержаться, чтобы не спросить тетю, что это такое "пепиньерки". Она объяснила мне, что это воспитанницы, уже окончившие институт и остающиеся в нем для того только, чтобы подготовиться в учительницы.
Мы с трудом пробрались через толпу девочек на большую липовую аллею, где ходили попарно и в одиночку молодые девушки в серых платьях, с книгами или с работой.
-- Зачем нам нужно идти к ним?-- тихо спросила я тетю Лизу.
Но она не успела ответить мне, потому что в одну секунду мы были окружены целым десятком молоденьких созданий, смеющихся и серьезных, веселых и меланхоличных, черненьких, белокурых, светлоглазых и чернооких, словом -- всевозможного вида и типа.
-- Ах, какой славный ребенок! Смотрите, mesdam'очки!
-- Очарованье!
-- Прелесть!
-- Душонок!
-- Восхищение!
Так кричали они хором, набрасываясь на меня, точно в жизни своей не видели маленькой девочки.
-- У нее поразительные глаза, mesdames!--произнесла высокая бледная девушка с длинным лицом.
-- Точь-в-точь как у королевы Марии-Антуанетты, судя по картине...
-- Нет, у Екатерины II были такие же, -- произнесла черноглазая красавица с восточным лицом.
-- А ресницы, mesdames! Ресницы, точно стрела.
-- "И тень от длинных ресниц упала на бледные щеки юной красавицы",-- продекламировала толстенькая брюнетка с вздернутым носиком и мечтательными глазами.
-- Душонок! Divinite'! Восторг, что за ребенок! -- и снова град поцелуев посыпался на мою голову, щеки и губы.
Я чувствовала себя в положении зверька, которого рассматривали и тормошили все эти милые, но совсем чужие мне, девушки. Горячий румянец пятнам проступил у меня на щеках. Я готова была уже просить тетю Лизу уйти отсюда, как вдруг нежный, чарующий голос раздался за нами:
-- Ну, что вы мучаете девочку, совсем затормошили бедняжку,-- сказал кто-то позади нас.
Я быстро обернулась.
Небольшая, полная девушка: миловидная, с огромными тоскующими глазами и очаровательнейшей улыбкой стояла передо мною. Она была далеко не красавица, но что-то необъяснимо-милое было в этом смуглом личике покрытом еще пушком юности, в нежно очерченном свежем ротике и в пленительной, ласково-грустной улыбке.
-- Ах, какая прелесть!-- произнесла я, глядя на смуглую девушку восторженными глазами.
Все рассмеялись невольно -- и серые девушки, и тетя Лиза. Потом тетя Лиза спросила у пепиньерок:
-- A m-lle Грейг можно видеть?
-- Mademoiselle Грейг и есть ,верно, та старая дева, которую мне берут в гувернантки?-- спросила я самым невинным тоном, не обращаясь особенно ни к кому.
-- Нет, m-lle Грейг--гувернантка этих барышень,-- едва удерживаясь от улыбки, произнесла тетя Лиза,-- а твоя будущая наставница находится в кругу этих барышень... Она здесь среди пепиньерок...
Я не верила своим ушам.
-- Как!-- вскричала я радостно.-- У меня не будет злой старой девы с крючковатым носом и совиными глазами?
-- Не будет!-- лукаво улыбнулась черноглазая красавица, особенно нежно поглядывающая на меня,-- если ты сумеешь угадать, которая из нас Катишь Титова, твоя гувернантка, приглашенная твоим отцом в ваш дом...
-- А!-- протянула я, и смело тряхнула кудрями (привычка, к которой я всегда прибегала в самые затруднительные минуты жизни). И тотчас же глаза мои забегали по окружающим нас молодым лицам. Вот черноокая смуглянка, первая из говоривших со мною... Она очень красива, очень добра... но я бы не хотела ее иметь гувернанткой. Слишком уж великолепна она...
Вот белокурая девушка с мечтательными, восторженными глазами, нашедшая сходство моих глаз с глазами казненной французской королевы. То же не то. Эта так и душить меня своими поцелуями. Надоест мне очень скоро.
Вот серьезная, бледная, длиннолицая девушка, но она так нервна и болезненна на вид, что, наверное, не сделает шагу со мною по саду от головной боли... Вот рыженькая, вот шатенка, опять белокурая... Которая же из них?
Вдруг глаза мои встретились с нежными тоскующими глазами. Очаровательная улыбка блеснула мне каким-то сиянием и утонула тотчас же в удивительно глубоком взоре.
О, как могла я еще сомневаться и выбирать! Как могла я искать среди других ту, улыбка которой покорила меня в первую же минуту!
-- Катишь -- это вы!-- вскричала я громко, со всего размаха кидаясь на шею милой смугляночки.
-- Отгадала-таки! Как это ты отгадала, девчушка моя ненаглядная?-- прозвучал ласково надо мною ее чарующий голос, и до слез растроганная пепиньерка Екатерина Сергеевна Титова крепко сжала меня в своих объятиях.