Политический завет Великого Князя Михаила Павловича
В храме Михайловского артиллерийского училища, основанного Великим Князем Михаилом Павловичем, есть образ Архистратига Михаила, с которым, по преданию, Великий Князь никогда не расставался. Вокруг образа крупными буквами вырезаны слова, произнесенные, вероятно, самим основателем училища:
"Не забывайте, что в России, нашей славной России, священные имена Государя и Отечества нераздельны".
CXLI
Одно из определений русского самодержавия
Автор двухтомного сочинения "Император Александр I, его жизнь и царствование" С. С. Татищев в таких выражениях говорит о верноподданнических адресах 1863 года, вызванных мятежом в Царстве Польском и в Западном крае:
"Совращенная с правого пути русского молодежь очнулась, отрезвилась и примкнула к единодушному выражению патриотических чувств всех званий и состояний русского народа, спешивших излить перед государем как олицетворением Отечества, верховным блюстителем его целости, независимости и достоинства" (Т. II. С. 582).
CXLII
Что думают "простые люди" о наших революционерах и о конституционных замыслах
В No 148 "Уфимских губернских ведомостей" за 1904 год напечатана любопытная статья, из которой видно, как относятся к политической агитации врагов самодержавия люди из народа.
Отставной старший писарь Мартын Петин, проживающий в Стерлитамакском уезде, написал статью "Противодействие пропаганде" и представил ее при нижеследующей докладной записке местному начальству:
"Представляя "Противодействие пропаганде" на благоусмотрение вашего высокоблагородия, осмеливаюсь просить, не признаете ли возможным сделать распоряжение об отпечатании ее в газетах "Сельский вестник", "Родная речь" и других, в которых могли бы прочитать и анархисты, для того чтобы они могли понять, как мы, простой народ, грозны для них и преданы Вере, Царю-Батюшке и своему Отечеству.
Прочитав в газете "Судебное обозрение", No 28, статью по делу Аничкова и Борман, признаю их действия прямо от сатаны исходящими, а распространителей журнала "Освобождение" не за освободителей, а клевретами сатаны, атеистами, ибо верующий в Бога человек от такого слуха и уши заткнет. Я задумываюсь, почему таких легко наказывают; по моему мнению, их прямо следовало бы подвергать смертной казни или заключать на вечную каторгу.
С переменой у нас настоящего образа правления в лице Помазанника Божия Царя-Батюшки (чего не дай, Господи, быть!) будет утрачена самая главная цель -- достижение Царствия Божия, которое никак нельзя сравнить с благами земными, временными, и эти земные блага, при настоящем образе правления, по всей справедливости, у нас несравненно лучше, чем в республиканских правительствах, где царит лишь самоволие, ведущее к атеизму и другим порокам, противным Богу. Нет, этого проклятого вымысла не допустит простой народ, нас таких очень много больше, чем этих безбожных анархистов, расставляющих сети не для блага, а для неизбежной погибели души и утраты всякой правды на земле.
Наш брат, простой народ, до гроба останется верен Богу, хотя мы и грешные люди, а по повелению Господню мы не только беззаветно будем повиноваться поставленным от Бога властям, но, в случае надобности, готовы и умереть за них; поэтому, как я уже сказал выше, в клочки разорвем анархистов, если в том представится необходимость".
Не нужно думать, что Мартын Петин неверно и произвольно передает настроение "простого народа". Еще во времена крамолы в царствование Александра II Щедрину приходилось острить по поводу крутой расправы московских охотнорядцев с участниками революционных уличных демонстраций. Само собой разумеется, что мы клоним речь не к тому, чтобы выхвалять насильственное вмешательство "простых людей" в борьбу с антимонархическими манифестациями. В одном из "Журналов особого совещания", учрежденном в 1879 году, так обрисовывалось отношение народа к борьбе правительственной власти со злоумышленниками, стремившимися к ниспровержению государственного строя:
"Что же касается не рассуждающих или мало рассуждающих масс, то в них заметны две противоположные наклонности. Они готовы по первому призыву оказать содействие правительству против его врагов, но содействие беспорядочное, насильственное, всегда граничащее со своеволием и потому слишком опасное, чтобы на него можно было рассчитывать. В то же самое время эти массы легко доступны самым злонамеренным толкам, слухам и обещаниям, относящимся до предоставления им каких-нибудь новых льгот или материальных выгод, и, под влиянием таких слухов и обещаний, способны отказаться от повиновения ближайшей к ним правительственной власти и сами отыскивать врагов в среде, где эта власть их не усматривает. В разных губерниях у же заметны признаки действующей в этом направлении подпольной работы" {С. С. Татищев. Император Александр II. II. 606.}.
Правительству нельзя прибегать к активной помощи "простого народа" в борьбе с врагами монархии, но им не следовало бы забывать, что они никоим образом не могут рассчитывать на нравственную поддержку масс, совершенно обеспеченную верховной власти.
CXLIII
У турецкого султана во дворце
24 февраля 1904 года константинопольский корреспондент "Нового времени" г. А. Молчанов присутствовал в первый день важного мусульманского праздника байрама во дворце Долма-Бахче при церемонии целования руки, полотенца и одежды Абдуль Гамида и живо описал и рассказал все то, что видел и слышал во время этой церемонии. В результате получилась мастерская фотография, дающая наглядное представление о значении "падишаха" для его подданных-магометан, а при изучении монархизма той или другой страны, того или другого народа и фотографии могут иметь значение.
"Дворец Долма-Бахче -- чудное здание у самых вод Босфора. В нем бесконечное количество садиков, павильонов, веранд, зал, гостиных и проч. Золоченые ворота, составляющие по тонкости и красоте резьбы образчик архитектуры, открывают входы ко дворцу со стороны моря и с боков, а одни ворота, роскошнее других, построены специально для султана, и никто из простых смертных не смеет переступить их. Эти запретные ворота соединяют Долма-Бахче с парком Ильдиз-Киоска, где замкнуто и безвыездно проводит дни и ночи повелитель правоверных, где стены хранят столько тайн...
Во дворе Долма-Бахче уже собралось множество турецкого высшего чиновничества и генералитета. Нынешние мундиры турок так напоминают наши русские, что, не будь фесок, можно было бы ошибиться.
Во двор приехали золоченые кареты, напоминающие ковчеги. В них дамы султанского гарема. Они так запрятаны в густую черную вуаль и охраняются столь свирепого вида евнухами, что, наверно, эти сокровища падишаха не оскорбил ни один взгляд гяура. По обычному на Востоке презрению к прекрасному полу дам оставили на дворе в каретах, лошадей распрягли, а счастливые кучера задымили папироски. Восток ужасно демократичен, в чем и заключается его прелесть.
Султан приехал верхом. У меня есть портрет его белого арабского коня -- этот гордый конь один восторг! Во дворце есть особое мраморное крыльцо без ступеней, и с него султан садится на седло, прямо на это крыльцо он и сходит со своего дивного коня.
Курбан-Байрам, как всякий праздник, имеет свое вкусовое значение; воинственное мусульманство естественно примешало к этому кровь, и теперь на улицах Константинополя совершаются частые отвратительные сцены публичного убоя баранов. И во дворец привели двух превосходных баранов, ручных, умильно, доверчиво и ласково поглядывавших на нас... При входе султана во дворец этих кротких существ начинают резать, причем и его величество собственноручно прикладывает нож к горлу жертв торжества.
В главном зале дворца, почти посредине, стоит золоченый диванчик с подушкой, расшитой золотом; перед диванчиком -- золотистый коврик, на ручке диванчика -- золотое полотенце. Это трон, от него вправо и влево дорожками в два ряда постланы бархатные цветные половики. Вся середина зала пуста; в ней против трона стоят лишь три министра с великим визирем во главе; сзади трона -- высшие чины двора; кругом генералитет и сановники, сбоку -- 16 принцев. На хорах -- дипломаты и оркестр духовной придворной музыки. В зале свету много; общий вид красный, хотя, конечно, он напоминает и нечто из феерии...
Раздались звуки турецкого гимна. Все головы и туловища склонились; правые руки всех присутствующих изобразили, будто они собирают с полу землю, -- султан идет!
Падишах, в котором столько ума, воли, хитрости и настойчивости, по внешнему виду скромнее самого скромного турка. Он одет в мундир с лентами и звездами, но поверх мундира на нем черное пальто; на голове красная феска без всякого украшения, с обычной черной кисточкой, на руках белые перчатки; сбоку очень длинная простая сабля. Он держит себя сгорбленно, идет быстро, но как будто походкой расслабленной; голову держит немножко книзу; словом, в его внешности нет и признаков гордости, напротив, по внешнему виду можно было бы сделать ошибочный вывод, будто султан стар, слаб и устал... В действительности он бодр, крепок и отличается живостью нрава.
Только подошел он к диванчику-трону, как перед ним появился шейх уль-ислам. Это главное духовное лицо Турции -- сытый небольшой старичок, одетый в зеленую тунику и в зеленой чалме; его спина и грудь вышиты золотом; звезды и ленты украшают его. Султан у трона, а шейх перед ним стал как бы в раздумье, склонив голову и разведя руками. Это способ здешнего благословения. Затем старичок юрко бросился вперед, тыкая рукой в пол и прикладывая ее к своим губам, кланялся, поцеловал правую руку султана в перчатке, причем султан левой рукой как бы поддержал его, и старичок, пятясь, отошел...
Началось целование чинами...
Старик придворный паша взял в обе руки золотое полотенце, и каждый из подходивших действовал так. Вдоль левого половика двигались справа от трона, один за другим, гражданские сановники. Подходя к трону, каждый из них сгибался, делая вид, что берет в горсть с полу землю и подносит ее к губам и ко лбу; таких поклонов отвешивалось, смотря по вкусу, от трех до пяти; затем каждый целовал золотое полотенце, о которое султан будто бы вытирал свои руки, и опять с черпанием земли каждый отходил, пятясь задом, по правому половику. Таким же образом, только с левой стороны трона, потянулся потом бесконечный ряд генералитета, который тоже целовал золотое полотенце. Музыка все это время наигрывала громкие марши... Вдруг она остановилась, и раздалось такое же заунывное пение в нос, какое раздается на мечетях, как призыв к молитве. С середины зала стали подходить ряды мулл. Все они были в чалмах, но в разных рясах -- в зеленых, серых, коричневых и лиловых. Они, подходя к султану, падали на колено и целовали полы его пальто...
С начала этой церемонии, длившейся целых два часа, султан стоял, нервно поправляя свою длинную блестящую саблю и улыбкой или кивком приветствуя подходивших; затем он сел, сел неловко, на слишком длинный и широкий трон, на котором нельзя было прислониться к спинке; сел, привстал, подтянул пальто, поправил воротник; немного погодя расстегнулся; через полчаса распахнул пальто; приветствовать подходящих стало ему, очевидно, и скучно, и трудно. Он уже сидел полуопустив голову и лишь делая вид, что наблюдает за церемонией; когда появились муллы, султан встал и очень радушно приветствовал их левой рукой, дотрагиваясь до них, как бы стараясь приподнять; затем он сел; он приказал опять выставить золотое полотенце, но камергер, держащий это полотенце, тщетно приглашал к нему -- муллы настойчиво продолжали целовать полу падишаха. Подошел последний мулла; султан быстро повернулся и сгорбленно, как бы шмыгая ногами, но шагами скорыми вышел из зала... Церемония кончилась".
Церемония "целования" со всеми ее обрядами наглядно показывает, как смотрят в Оттоманской империи поклонники Мухаммеда на султана: они смотрят на него как на калифа, наместника Пророка и тень Аллаха на земле.<...>
CXLV1
Русская Православная Церковь и русское самодержавие
1 При публикации работы "Из записной книжки русского монархиста" в журнале "Мирный труд" вслед за CXLIII (1905. No 4) шел CXLV (1905. No 6). Нумерация сохранена. -- Примеч. сост.
О. Путянин был прав, когда говорил (No L), что Церковь учит русских любить государя.
На эту тему можно рассказать несколько случаев, характеризующих впечатление, производимое на иностранцев нашим общественным богослужением.
Вот один из них.
В шестидесятых годах прошлого столетия итальянка, плохо знавшая русский язык и поэтому почти совсем не понимавшая славянского, раз как-то попала в "русскую церковь". Отстояв обедню, она говорила своим русским знакомым:
-- Я ничего не поняла. Мне казалось, что все время молились о Царе.
Припоминается и другой эпизод, печатно рассказанный где-то чуть ли не Герценом.
Император Николай I задал однажды Московскому митрополиту Филарету вопрос:
-- Нельзя ли сделать так, чтобы наша обедня была покороче?
Филарет будто бы отвечал:
-- Можно.
-- А именно?
-- Можно сократить число молений о Вашем Величестве и о Царствующем Доме.
Император Николай Павлович не продолжал этого разговора. А этот разговор (происходил ли он или не происходил в действительности) наглядно показывает, что между самодержавием и Русской Православной Церковью существует тесная, неразрывная связь.
CXLVI
Самодержавие и самодержавный
Почему первая статья наших Основных законов называет Императора Всероссийским не только неограниченным, но и самодержавным монархом? Есть ли разница между неограниченной властью и самодержавием?
Есть, и разница весьма значительная и заметная.
В чем она заключается?
Неограниченною властью называется такая власть, которая не зависит ни от какой другой земной власти, находящейся внутри данного государства или за пределами его. Неограниченный монарх не может быть поэтому ни данником или вассалом другого государя или государства, не может стоять в зависимости от конституционных гарантий. В понятие же "самодержавие" кроме тех двух понятий, из которых слагается представление о неограниченной власти, входит еще третье понятие -- понятие о том, что монарх лично, сам управляет государством, что он составляет его душу и движущее начало. Понятие о неограниченной власти -- понятие исключительно правовое; понятие же "самодержавие" покрывает собою и представление об известной правительственной системе. Прежние турецкие султаны, например, не могли быть называемы самодержцами, ибо они ограничивались назначением великого визиря, который управлял государством до тех пор, пока пользовался доверием своего повелителя. С утратой доверия он заменялся другим визирем, в чем, собственно, и проявлялась правительственная деятельность прежних султанов. У них была неограниченная власть, но они пользовались ею не самодержавно. Неограниченная власть была юридически и у японских микадо, но фактически они ею не пользовались: дореформенной Японией в течение семи с половиной столетий фактически управляли не микадо, а сегуны (тайкуны). Истории известны многие монархии, властелины которых, несмотря на неограниченность своей власти, отнюдь не были самодержавны и только царствовали, но не правили, хотя и были свободны от всяких конституций в теперешнем смысле слова. Природу самодержавия превосходно выразил Иоанн Грозный известным вопросом Курбскому: "Аще не сам правит, како самодержец наречется?" Феодор Иоаннович, в строгом смысле слова, не был самодержцем, хотя и именовался им. Самодержавный строй основан на предположении, что монарх не только царствует, но и правит; что от него непосредственно исходит инициатива решения вопросов; что государственный корабль направляется не только его именем, но им самим; что он крепко держит руль в своих руках.
Таким образом, понятие "самодержавие" шире понятия "неограниченная власть". В самодержавных государствах не может быть великих визирей, японских сегунов, палатных мэров и т. д. Такие явления, как изрядный правитель Борис Годунов, являются в самодержавных монархиях аномалиями. Самодержавие существует лишь там, где народ жаждет постоянных проявлений власти, взглядов и деятельности самого монарха и где он привык смотреть на государственных сановников лишь как на исполнителей его предначертаний.
Вот разгадка, почему так называемые временщики, кто бы они ни были: Бирон, Аракчеев или Сильверст с Адашевым, Морозов, кн. В. В. Голицын, князь Долгорукий, Сперанский или граф Лорис-Меликов -- возбуждали в России ропот или, по крайней мере, недоумение. То, что считалось в других монархиях нормальным, было несовместимо с духом русского монархизма. Неприязненное отношение русского народа к временщикам проявилось, между прочим, в пословице: "Как мир вздохнет, и временщик издохнет".
CXLVII
Самовластие
Некогда слово "самовластие" было синонимом слова "самодержавие". Называя себя самовластным, Петр Великий указывал на свое самодержавие. Слова "самовластие" и "самовластный" более позднего происхождения, чем слова "самодержавный" и "самодержец", и с течением времени получили смысл "произвол" и "произвольный". Впоследствии самовластие стало противопоставляться самодержавию, как противопоставляется деспотизм чистой монархии. В таком именно смысле употреблено слово "самовластие" в злобной эпиграмме на Карамзина, ошибочно приписываемой Пушкину:
В его "Истории" изящность, простота
Доказывают нам без всякого пристрастия
Необходимость самовластья
И прелести кнута1.
1 Доказательством, что это четверостишие, отнюдь не отличающееся "изящностью", не пушкинское, служит, помимо всего прочего, письмо поэта к князю Вяземскому от 10 июня 1826 года. Вот начало этого письма: "Во-первых, что ты называешь моими эпиграммами против Карамзина? Довольно и одной, написанной мною в такое время, когда Карамзин меня отстранил от себя, глубоко оскорбив и мое честолюбие, и сердечную к нему приверженность. До сих пор не могу об этом хладнокровно вспомнить. Моя эпиграмма остра и ничуть не обидна; а другие, сколько знаю, глупы и бешены. Ужели ты мне их приписываешь?"
Издателям Пушкина следовало бы обратить внимание на вопрос поэта, звучащий горечью и упреком. Эпиграмма, написанная им на Карамзина, начинается стихом:
Послушайте: я вам скажу про старину.
Другой, приписываемой Пушкину эпиграммы, он не писал, но, вероятно, имел ее в виду, когда говорил о глупых и бешеных выходках против Карамзина. Прямота и правдивость Пушкина устраняют всякое основание не верить ему в данном случае. "Глупая и бешеная эпиграмма" принадлежала, вероятно, перу одного из тех салонных республиканцев, которых было так много в Петербурге в 1818 году.
Эта эпиграмма построена на подтасовке, на замене самодержавия, которое отстаивал Карамзин, самовластием в позднейшем смысле слова.
CXLVIII
Приветственная речь одесского городского еврейского раввина, сказанная в Одессе Государю Императору 17 сентября 1904 года
"Ваше Императорское Величество, Всемилостивейший Государь. В этом восторженном приветствии многомиллионного народа своего, Великий Государь, сливаются сердца и одесской 150-тысячной еврейской общины. Как орел парит над гнездом своим, защищая крылом птенцов своих, так и Ты, Могучий Царь, в годину испытаний изливаешь Свою великую милость на всех верноподданных Cвоих. И мы, евреи, Твои верноподданные, озаренные светом Твоей милости, с чувством беспредельной радости встречаем Тебя сегодня, в день еврейского праздника, когда, по верованию евреев, решаются на небесах судьбы людей. Как духовный пастырь первой и самой большой еврейской общины Твоей великой Империи, дерзаю от имени этой общины всеподданнейше поднести Тебе самое драгоценное наследие наших предков -- дорогую священную Тору. Повергая к священным стопам Вашего Императорского Величества чувства беспредельной любви и преданности, выражаем полную готовность принести на алтарь Престола и Отечества все наше достояние и нашу жизнь. Да хранит Господь Тебя, Император, Царственного Отпрыска Твоего -- Наследника Престола, Весь Царствующий Дом и Святую Русь. Да обратит Господь Свой лик к Тебе, как сказано в Священном Писании. Да дарует Он полную победу над врагами. Аминь".
CXLIX
Музыка народного гимна на войне
Иностранцы, видевшие, как "Варяг" и "Кореец" шли под музыку народного гимна у Чемульпо 27 января 1904 года на бой с японской эскадрой адмирала Уриу, состоявшей из шести больших крейсеров и восьми миноносок, восторгались бестрепетным героизмом русских моряков, которые приняли вызов неприятеля, несмотря на то что на его стороне было подавляющее превосходство в силах. Под влиянием "эпопеи", которую пришлось наблюдать свидетелям этого беспримерного морского сражения, они делались поэтами и давали не сухой протокольный рассказ о том, что видели, а ряд художественных сцен и картин, исполненных высокого трагизма и суровой поэзии. Корреспонденция из Чемульпо, появившаяся в итальянской газете "Matino", производит впечатление чудной симфонии.
Вот начало письма, присланного этой газете лицом, находившимся на итальянском крейсере "Эльба" и наблюдавшим с него подвиг "Варяга" и "Корейца":
"В 11 1/2 ч. "Варяг" и "Кореец" снялись с якоря. "Варяг" шел впереди и казался колоссом, решившимся на самоубийство. Волнение остававшихся иностранных моряков было неописуемое. Палубы всех судов были покрыты экипажами; некоторые из моряков плакали. Никогда не приходилось видеть подобной возвышенной и трогательной сцены. На мостике "Варяга" неподвижно и спокойно стоял его красавец командир. Громовое "ура" вырвалось из груди всех и раскатывалось вокруг. На всех судах музыка играла русский гимн, подхваченный экипажами, на что на русских судах отвечали тем же величественным и воинственным гимном. Воздух был чист, и море успокоилось. Подвиг великого самопожертвования принимал эпические размеры.
Музыка с нашей стороны замокла. Настали томительная, тяжелая тишина и ожидание. Иностранные офицеры вооружились биноклями, моряки, затаив дыхание, напрягали зрение. Порывы ветра доносили временами с двух удалявшихся судов, становившихся все меньше и меньше, звуки русского гимна.
На несколько моментов надежда загорелась в наших сердцах. Может быть, эта бесполезная гекатомба будет избегнута. Самые странные предположения складывались в голове. Некоторые офицеры утверждали, что японцы не могли безнаказанно атаковать русских. Но вот японский адмиральский корабль поднимает сигнал о сдаче. И тотчас же на "Варяге" и на маленьком "Корейце" моментально взвились всюду русские флаги. Весело развевались они, играя на солнце, с чувством гордости и презрения к врагу. Это знак сражения.
В четырех километрах от плотин порта завязался бой. Мы видели раньше, чем звук долетал до нас, огонь, выбрасываемый со всех сторон японской эскадры, огонь, несший потоки железа. Семь громадных колоссов, точно собачья свора, преследовали два русских судна".
Там, где говорится о русском народном гимне, -- курсив наш <...>.
Наши войска в бое при Тюринчене, когда японцы перешли через реку Ялу, проявили такую же доблесть, как и герои "Варяга" и "Корейца", и тоже шли в бой под торжественные звуки народного гимна. Вот отрывок из ляоянской корреспонденции "Нового времени" от 26 апреля (1904. No 10135 21 мая):
"Офицеры в один голос утверждают, что солдаты были выше всякой похвалы. "Бывало, на ученье никогда от них не добьешься внимательности, а здесь так сами все делали, не успеешь сказать даже. Так и впивались глазами; недолет -- сейчас же прицел прибавят..."
Общее удивление и восхищение вызвали 11-й и 12-й Восточно-Сибирские полки. Выдающееся мужество и храбрость их подтверждаются всеми.
"11-й полк пошел в атаку с распущенным знаменем, с музыкой, под звуки "Боже, Царя храни". Командир, полковник Лаплин, повел его сам, верхом на лошади, и сейчас же был убит. Тогда священник Щербаковский (скромный, худенький, бледный, еще молодой и отнюдь не воинственного вида) с поднятым крестом в левой руке бросился вперед -- и тоже был поражен двумя пулями в грудь, к счастью, легко".
Можно себе представить, какою бодрящей силой для русского воина должна звучать музыка А. Ф. Львова на слова В. А. Жуковского:
Царствуй на славу нам,
Царствуй на страх врагам,
Царь православный!
Военные музыканты имели своих героев в бое при Тюринчене.
Корреспондент "Нового времени", описывая посещение поезда с раненным в этом сражении командующим Маньчжурской армией генерал-адъютантом А. Н. Куропаткиным, между прочим, сообщал:
"В офицерском вагоне первым лежал капельмейстер 11-го стрелкового полка Лоос, все время дирижировавший оркестром, игравшим "Боже, Царя храни" и марш во время атаки полка, пока две пули не перебили ему обе ноги.
-- Все время играли музыканты, когда шли в атаку? -- спросил его главнокомандующий.
-- Не переставая, ваше в-ство, пока не перебили многих, -- отвечал капельмейстер, радостно сжимая обеими руками врученную ему коробку с орденом".
Речь шла об исполнении народного гимна.