Русское самодержавие и безопасность России
Осенью 1903 года, когда в Японии стали раздаваться голоса в пользу войны с Россией, в "Новом времени" (No 9911) была помещена передовая статья, начинавшаяся следующими меткими словами:
"Телеграмма из Порт-Артура сообщает, что Наместник его Императорского Величества на Дальнем Востоке генерал-адъютант Алексеевна параде 28 сентября выразил уверенность, что "если обстоятельства потребуют, по зову Верховного Вождя бравые молодцы славной русской рати станут как один на защиту русского дела". Эти слова -- святая истина. Генерал Алексеев, как русский человек, вполне верно оценил чувства нашего воинства. Защита русского дела по воле Державного Вождя всегда была, есть и будет священным долгом, да и не только русского солдата, но и всякого русского гражданина. Мы привыкли безотчетно повиноваться воле своего Царя, не рассуждая даже о причинах войны. В этом безотчетном повиновении сила России и гроза врагам" ( курсив Н. И. Черняева. -- Сост.).
CI
С каким чувством русский солдат принимает Царские награды
В "Записках" И. А. Никитина, между прочим, рассказывается, как во время польского восстания, в 1863 году, он посетил однажды в Вильне лазарет, где его поразили двое раненых необыкновенным спокойствием духа: фельдфебель и ефрейтор, оба лейб-гвардии Финляндского полка.
"Первый был ранен двумя пулями -- в лицо и грудь навылет; другой -- пулей в ногу, около колена. Я вошел в лазарет с виленским комендантом А. С. Вяткиным, бывшим в прежнее время командиром Финляндского полка, который привез фельдфебелю, по поручению В. И. Назимова, Георгиевский крест. Надобно было видеть, с каким благоговением осенил раненую грудь свою православным крестом честный страдалец, принимая из рук генерала заслуженный им высший знак военного отличия; он поднес его к обвязанному своему лицу, но не мог поцеловать его, так как повязка мешала... Слезы потекли из выразительных глаз его. Эта сцена брала прямо за душу; все присутствовавшие там прослезились. Так как волнение было вредно больному, то комендант, поцеловавши его в лоб, просил его успокоиться и, взявши у него из рук Георгиевский крест, повесил его на стенку подле висевшей у его кровати иконы, к которой и обратились с мольбою увлажненные глаза бедного страдальца. Находившийся тут дежурный военный врач порадовал нас заявлением, что, судя по признакам, он надеется на благополучный исход его ран. Фельдфебель при этих словах перекрестился снова. Да, могуча ты, дорогая моя родина, чистым чувством веры твоих православных сынов! Пока будет теплиться в них хоть искра святой твоей веры, тебе не будут страшны никакие политические невзгоды, никакие коварные замыслы твоих врагов и ненавистников. В тяжелую годину испытаний эта искра разовьется в большой пожар и снесет, смятет все нечистое, замышляющее на твой покой и на твое величие" (Русская старина. 1902. Ноябрь).
CII
Кесарь
Не следует ли дополнить титул Императора и Самодержца Всероссийского титулом "Кесарь"? Кесарями (цезарями) назывались на Востоке римские императоры, а также византийские василевсы, а у нас и императоры Священной Римской империи германского народа. Теперь в Европе два кесаря (kaiser) -- германский и австрийский.
Слово "кесарь" хорошо известно всему православному славянскому миру по евангельскому повествованию об искушении Иисуса Христа саддукеями по вопросу, следует ли платить дань кесарю, и вообще из Евангелия.
Краткий титул Его Величества сделался бы яснее и доступнее народному пониманию, если бы принял такую форму: Император, Кесарь, Царь и Самодержец.
СIII
Монархия и республика с точки зрения человеколюбия
Антимонархисты, иначе сказать -- монархомахи наших дней, упрекают монархический строй в склонности к суровым, жестоким мерам. Напрасно. Афинянин Дракон жил в VII веке до Р. X., а всякий жестокий закон доныне называют драконовским. Законы Дракона были изданы и утверждены по воле афинских эвпатридов в то время, когда Аттика была республикой. Скажут: "Но ведь Аттика была тогда аристократической республикой". Но разве эпоха господства во Франции якобинцев, эпоха Comité de salut public, Comité de sûreté générale, Tribunal revolutinnaire; эпоха Робеспьера, Марата, Дантона, Фукье, Тенвилля, Кутона, Сен-Жюста; эпоха "Закона против подозрительных" и сентябрьские убийства 1793 года; эпоха массовых убийств в Нанте, Лионе, Марселе и Тулоне; эпоха террора и террористов -- разве она не превзошла в жестокости Дракона с его законами и венецианский Совет Десяти?
CIV
Изречение Бианта
Один из так называемых семи греческих мудрецов, Биант, сказал: "Когда многие берутся за одно дело, то делают его худо".
Та же мысль выражена нашей пословицей: у семи нянек дитя без глазу.
Само собой разумеется, что Биант говорил не о совместной деятельности многих, проникнутой одною целью и основанной на повиновении общему руководителю, а о желании каждого из многих взять верх над всеми другими.
Изречение Бианта представляет вескую критику современного парламентаризма, основанного на борьбе не партий даже, то есть не больших политических групп, а целого ряда фракций и нескольких сот честолюбцев и демагогов, грызущихся за обладание властью.
CV
Чего стоит приговор большинства?
Толпа иудеев, наэлектризованная изуверами -- фарисеями и книжниками, потребовала распять Спасителя и предпочла Варавву Богочеловеку.
Два афинских патриота V века -- великий полководец Фемистокл и честный Аристид -- были изгнаны из отечества по приговору народа посредством "остракизма", после чего Фемистокл был принят с честью персидским царем и получил для своего содержания три города в Малой Азии.
Очевидно, персидский царь был дальновиднее и благороднее афинского демоса и афинских демагогов.
А доблестный Мильтиад, одержавший блестящую победу над персами, разве не был брошен по приговору афинского народа в тюрьму, где и умер от ран, полученных на войне за отечество?
Все эти и многие другие общеизвестные исторические факты показывают, что его величество большинство голосов далеко не непогрешимо, отличается изумительной слепотой и сплошь и рядом служит послушным орудием людей тупых, злобных и ничтожных.
Вспомним замечание Пушкина: "Вы хотите иметь на своей стороне большинство? Не оскорбляйте же глупцов".
Метко выразился и Грибоедов, вложив в уста Чацкого стихи:
Одни поверили, другим передают,
Старухи вмиг тревогу бьют --
И вот общественное мненье.
CVI
Название Государственного Совета
"Almanach de Gotha" именует наш Государственный Совет Conseil de l'Empire" {Совет империи. -- Сост.}. Почему названное издание не сделало буквального перевода? Вероятно, ввиду того, что Conseil de l'état {Государственный Совет. -- Сост.} напоминал бы французские учреждения Первой и Второй империи, резко отличавшиеся по своей организации от нашего Государственного Совета. Но он, строго говоря, не может быть называем ни Имперским, ни Государственным. Германский Reichstag и австрийский Reichrath называются так потому, что имеют известную долю закодательной власти и составляют представительные учреждения. Наш Государственный Совет не имеет законодательной власти, а члены его назначаются от короны, поэтому у нас немыслима фикция, что Государственный Совет служит голосом всего населения Империи. Название Государственного Совета не оправдывается и характером дел, вносимых на его воззрение. Он обсуждает далеко не все государственные вопросы. Многие из них решаются Государем Императором по докладу министров и главноуправляющих отдельными частями, многие проходят лишь Комитет министров. Круг дел нашего Государственного Совета далеко не так обширен, как круг дел, обсуждавшихся в Боярской думе допетровской эпохи. Неправильно поэтому приравнивать его значение к значению Тайного совета (Conseil privé) Императора Всероссийского. Поэтому нельзя считать наш Государственный Совет не только Имперским, но и единственным Императорским советом: у Всероссийского Императора есть и могут быть и другие советы -- постоянные, имеющие определенное название и определенную организацию, и временные, организуемые по усмотрению Монарха и упраздняемые без огласки и законодательных актов.
Чтобы понять название нашего Государственного Совета, нужно вспомнить, что он был учрежден как первое звено обширного общего плана коренного преобразования всех частей русского государственного строя -- плана, написанного Сперанским и одобренного, но, к счастью, не осуществленного Императором Александром I.
Наш Государственный Совет по существу своему есть Императорский Законовещательный совет. Это название вполне определяло бы его значение и назначение.
CVII
Об афинском царе Кодре
Предание об афинском царе Кодре принадлежит к числу сказаний, наглядно показывающих, каким обаянием пользовались издревле монархические начала. Пусть это предание будет легендою. Но ведь и легенды имеют свое значение, да еще какое! Легенда и обычай есть не что иное, как обломок правды древней.
Доряне вторглись в Аттику и угрожали Афинам. По предсказанию оракула, победа должна была достаться тем, чей царь будет убит. Ввиду этого доряне строго-настрого запретили покушаться на жизнь Кодра. Но Кодр решился спасти родину ценой жизни и осуществил свое намерение посредством хитрости. Он переоделся в одежду пастуха, неузнанным пробрался в неприятельский стан, завел здесь ссору и нашел в ней желанную и прекрасную смерть (1868 г. до Р. X.). Доряне, узнав о том, немедленно отступили от Афин. Как же воспользовались самопожертвованием царя-героя афинские эвпатриды? С целью заменить монархию республикой они надели на себя личину поклонников Кодра, провозгласили, что после него никто не достоин носить корону, и уничтожили царское достоинство в родном городе.
Предание о Кодре дает обильный материал для выводов и обобщений, развивающих и утверждающих монархизм как чувство и убеждение.
Подвиг Кодра и коварство эвпатридов-аристократов, так ловко одурачивших народ, наводят, между прочим, на следующие четыре мысли:
1) царский сан располагает его носителей к беззаветному самопожертвованию за Отечество, к пламенному и высокому патриотизму;
2) врагам монархии иногда бывает выгодно подкапываться под нее посредством ссылок на подвиги монархов;
3) афинская монархия пала не вследствие нравственного банкротства, а потому, что последний представитель ее казался современникам непревзойденным образцом доблести;
4) опаснейшие из антимонархистов -- те, которые лицемерно преклоняются на словах перед монархическими началами. Всего страшнее монархиям волки в овечьих шкурах.
CVIII
Революция в России
В начале царствования Императора Александра III, если верить автору статьи "Агитация "Times" против России", напечатанной в "Новом времени" в номере от 25 февраля 1904 года, произошел следующий анекдот с одним заатлантическим издателем, предполагавшим, что Россия должна неминуемо сделаться жертвою революции:
"Лет двадцать с лишком назад известный владелец "New York Herald"'а Гордон Бенетт прислал в Петербург корреспондента Ивана де-Вестина, чтобы тот описывал русскую революцию. Иван де-Вестин выполнил данное его поручение очень просто: целыми днями и вечерами он просиживал у Бореля, пил шампанское с кокотками и регулярно раз в сутки посылал телеграммы о русской революции. В телеграммах этих сообщалось, что революция еще не началась, но что она должна разразиться через месяц, через две недели, неделю, через несколько дней и т. д. Так длилось около года. Под конец Бенетт решил, что русская революция затягивается, и отозвал своего корреспондента, истратив на его содержание и на телеграммы около 100 000 рублей".
CIX
Природа и источник русского царелюбия
3 сентября 1856 года в Москве состоялся обед деятелей мысли и слова -- ученых, писателей и художников. В заздравном тосте за Императора Александра Николаевича, провозглашенном Н. В. Павловым, было, между прочим, сказано:
"Благоговейные помыслы о предержащей власти, сохранившей и возвеличившей Россию, есть святой долг, налагаемый и оправдываемый самым пытливым разумом; но счастливо время, в которое долг сливается с желанием сердца; но радостна жизнь, если не разберешь -- что велит долг и что внушает сердце!"