Наследственная неограниченная монархия представляет целый ряд преимуществ и светлых сторон, благотворное влияние которых для культурного развития страны стоит вне всякого сомнения.
Начать с того, что она сливает в одно целое интересы страны с интересами государя. Патриотизм есть долг и добродетель всякого гражданина, но эта добродетель часто бывает для него связана с одними жертвами. У самодержавного монарха она является, помимо всяких других оснований, неизбежным последствием прямого расчета. Для него вопрос о государственном благе и о величии государства есть вопрос о своей будущности и о будущности своих детей, ибо гибель государства равносильна падению государя и его династии, а процветание государства равносильно процветанию монарха и его потомков. Ни президенты республик, ни члены парламентов не заинтересованы так близко в судьбах страны, как самодержавный монарх. Все они, как халифы на час, не имеют особенной надобности тревожиться за ее будущность. Если они не отличаются высокими личными качествами, то обыкновенно думают: après nous -- le déluge. Для того чтобы подобной точки зрения держался наследственный самодержец, он должен быть чудовищно легкомыслен и развращен, ибо, если у него есть, хотя в слабой степени, любовь к детям и вообще к потомству, он будет прилагать все усилия, чтобы сделать свой народ счастливым, богатым и сильным. Получив власть от предков и имея в виду передать ее потомкам, наследственный самодержец инстинктивно следует внушениям династической привязанности, династического расчета, династического долга и династической ответственности. Почитая память отца, он старается сгладить его ошибки. Заботясь об участи сына, он старается передать ему дела в полном порядке и по возможности облегчить ему бремя правления. Для самодержавного и наследственного монарха настоящее, прошедшее и будущее государства сливается в одно неразрывное целое, и это более или менее отражается на жизни и деяниях всех самодержцев без исключения, ибо даже в самых порочных и малодаровитых монархах живут те чувства или, лучше сказать, те инстинкты, о которых мы только что говорили.
В неограниченных и наследственных монархиях при нормальном положении дел не может быть борьбы за верховную власть. Наследственный самодержец получает ее в силу закона и рождения. Поэтому у него нет и не может быть тех пороков, которыми отличаются честолюбцы, готовые на все, лишь бы подняться вверх. Привыкая с детства к мысли о будущем величии, он постепенно свыкается с ним. Широкая власть и соединенный с ней почет не ослепляют его. Ему нет надобности заискивать у одних, запугивать других, хитрить с третьими, чтобы захватить и удержать власть в своих руках. Он получает ее прямым путем и даже помимо своей воли и относится к ней как к своему прирожденному преимуществу. При переходе власти от одного лица к другому в монархиях не бывает ни подкупов, ни волнений, ни насильственных переворотов. Великий государственный акт совершается сам собою, не ведя за собою ни смут, ни бесплодной затраты общественных сил...
Наследственный самодержец видит дальше других и лучше других, ибо он стоит на высоте, недоступной для подданных. Пользуясь всеми привилегиями власти, почестей и богатства, он не имеет надобности относиться к государственному благу и государственному достоянию своекорыстно. Честность, справедливость и беспристрастие, так же как и патриотизм, лишь в редких, исключительных случаях могут отсутствовать в нем.
Всеми повелевая и ни от кого не завися, наследственный самодержец уже в силу своего положения стоит выше всяких партий. Он никому не обязан своим возвышением, кроме Бога; он не принадлежит ни к какой политической группе, ни к какому сословию, поэтому он стоит выше всяких мелких расчетов. Ему одинаково дороги все подданные; им руководит только одна цель: благо всего государства, благо целого народа во всем его составе, и в этом заключается одно из величайших преимуществ наследственной самодержавной монархии. Честнейшие же и даровитейшие государственные люди, пробившие себе дорогу при помощи политических друзей, невольно делаются пристрастными и близорукими, ибо торжество той или другой партии превращается для них в торжество собственного дела, а это неизбежно делает их пристрастными.
Нигде не может верховная власть быть такою сильной, твердой и устойчивой, как в неограниченной монархии, и ни одна форма правления поэтому не может быть более подходящей, чем она, для скрепления в одно целое громадных политических организмов, для водворения в стране расшатанного порядка, для проведения крупных реформ, для поддержания справедливых требований меньшинства и для военных предприятий.
Сосредоточивая все нити управления в своих руках и возвышаясь над всеми партийными расчетами, самодержец имеет полную возможность окружить себя лучшими людьми государства, не обращая внимания на то, к какому они принадлежат лагерю, и придавая значение лишь одному вопросу: могут ли они быть полезны. В республиках и конституционных монархиях всегда стоит не удел множество дарований, считающихся в данную минуту "не нашего прихода". В государствах, управляемых самодержавными монархами, этого не может быть. Их правительства не имеют, однако, ничего общего с так называемыми смешанными, то есть безличными и разношерстными, министерствами. Из кого бы ни состояло правительство самодержавного государя, какие бы элементы ни входили в его состав, он всегда может предупредить и устранить борьбу между ними, сгладить непримиримую противоположность их взглядов и объединить их в дружной работе, направленной к достижению тех или других целей.
Пользуясь всею полнотою власти и готовясь с детства к высокому положению, наследственный самодержец рано свыкается с мыслью о том, что его исключительные права неразрывно связаны с исключительными обязанностями и что ему рано или поздно придется дать ответ в каждом своем поступке, имеющем отношение к государственной деятельности.
К какой бы религии ни принадлежал неограниченный монарх, он страшится загробного воздаяния, прислушивается к голосу совести и не без трепета думает о приговоре потомства, и если у него есть хотя малейшее чувство долга и желание сохранить доброе имя, а также малейший проблеск веры -- все это, вместе взятое, не может не руководить его действиями и не отражаться на них. Конечно, страх ответственности, о которой мы только что упомянули, свойствен всем государственным людям, но самодержавным монархам он свойствен более, чем кому-либо другому, ибо они хорошо понимают, что кому многое дано, с того строго и взыщется. Им нельзя свалить свою ответственность на других, прикрываться своим бессилием, прятаться за чужие плечи, лицемерить с собою и другими, и никого, быть может, не тревожит голос совести так часто и так назойливо, как тех самодержавных государей, у которых дело, по слабости характера или по другим причинам, расходится с убеждением.