Для того чтобы покончить с мнимым цезарепапизмом русских государей, приведем еще несколько отрывков из статьи Хомякова "О западных вероисповеданиях", на которую мы уже ссылались. Эта статья, как известно, была написана в ответ на брошюру Лоранси, в которой возводился ряд обвинений на Русскую Церковь. Первое и самое главное из этих обвинений заключается в том, будто она признает над собою главенство светской власти. Проводя параллель между римскими папами и русскими государями, Лоранси писал, будто все различие между ними сводится к тому, что папа -- светский государь (брошюра Лоранси была издана в начале 50-х гг.), но не потому, что "он первосвященник, русский же государь -- первосвященник, потому что он светский государь". Из этого делался тот вывод, что Русская Церковь заблуждается гораздо больше, чем римская, ибо исповедует нечто совершенно непримиримое с учением и преданиями Соборной и Апостольской Церкви, которая всегда почитала своим главой Иисуса Христа, а не того или другого монарха.
Разбирая это нелепое обвинение, Хомяков отвечал Лоранси:
"Глава Церкви! По позвольте спросить, хоть во имя здравого смысла, какой же именно Церкви? Неужели Церкви Православной, которой мы составляем только часть? В таком случае Император Российский был бы главой Церквей, управляемых патриархами, Церкви, управляемой греческим синодом, и православных Церквей в пределах Австрии? Такой нелепости не допустит, конечно, и самое крайнее невежество. Или не глава ли он одной Русской Церкви: она не более как одна из епархий Церкви Вселенской. Стало быть, надобно предположить, что Императору присваивается титул собственно епархиального главы, подчиненного юрисдикции общих соборных законов. Тут нет середины. Кто непременно хочет нам навязать в лице нашего Государя видимого главу Церкви, тому предстоит неизбежный выбор между этими двумя нелепостями.
Светский глава Церкви! Но этот глава имеет ли права священства? Имеет ли он притязания не говорю уж на непогрешимость (хотя она-то и составляет отличительный признак главенства в Церкви), но хотя бы на какой-нибудь авторитет в вопросах о верованиях? По крайней мере, имеет ли право решать, в силу присвоенной его сану привилегии, вопросы общецерковного благочиния (дисциплины)? Если ни на один из этих вопросов нельзя дать утвердительного ответа, то остается лишь подивиться полному отсутствию рассудительности, при котором только и могла явиться у писателя смелость бросить обвинение столь неосновательное, и всеобщему невежеству, пропустившему это обвинение, не подвергнув его заслуженному наказанию. Конечно, во всей Российской империи не найдется купца, мещанина или крестьянина, который, услышав подобное суждение о нашей Церкви, не принял бы его за злую насмешку".
Выясняя всю несообразность обвинения, воздвигнутого Лоранси против Русской Церкви и русского самодержавия, Хомяков говорит, что не только история России, но история Византии не дает никакого права приписывать монарху титул главы Церкви.
"Не передала ли нам Византия, -- спрашивает Хомяков, -- вместе с государственным гербом и императорским титулом верование в светского главу Церкви? Не предположить ли за один раз, что это верование подкрепляется указанием на того из Палеологов, которого отчаяние и желание купить помощь Запада ввергли в отступничество? Или на исаврийцев, которые своими подвигами восстановили военную славу империи, но вовлечены были в ересь? Или на Ираклия, который спас государство, но открыто покровительствовал монофелизму? Или, наконец, на самого сына Константинова, того Констанция, чья железная рука смяла папу Либерия и сама сокрушила святую несокрушимость епископа Александрийского? От Византии заимствовали бы мы учение, в силу которого следовало бы признать главами Церкви всех этих царей-еретиков, царей-отступников и еще многих других царей, которых патриархи отлучали за нарушение правил церковного благочестия! На обращенный к ней вопрос о мнимом главенстве история Восточной империи отвечает еще менее, чем русская, и ответ ее таков, что нам нет причины отрицать преемственность византийской мысли. Мы думаем и теперь, так же как и греки, что Государь, будучи главой народа, во многих делах, касающихся Церкви, как и всякий человек, может впасть в заблуждение и что если бы, чего не дай Бог, подобное несчастье случилось, несмотря на постоянные молитвы сынов Церкви, то и тогда император не утратил бы ни одного из прав своих на послушание своих подданных в делах царских, а Церковь не понесла бы никакого ущерба в своем величии и в своей полноте, ибо никогда не изменит ей истинный и единственный ее глава. В предположенном случае одним христианином стало бы меньше в ее лоне -- и только".
Мы привели "предположенный случай" Хомякова единственно для полноты изложения, для того, чтобы познакомить читателя во всех подробностях с доводами знаменитого русского писателя; к ним трудно что-нибудь прибавить. "Предположенный случай", о котором он говорит, представляет для России нечто фантастическое, несбыточное. Так смотрел, конечно, и Хомяков и сослался на него лишь для того, чтобы разъяснить нагляднее свою мысль.