Гости начали съезжаться рано. Уже к завтраку приехал земский доктор Хомяков — мужчина атлетической внешности, в очках, хмурый, застенчивый и молчаливый, — с братом, товарищем Алексаши по гимназии, ныне студентом-естественником, крепким широкоплечим молодым человеком с грубыми чертами лица, громадной бородой, кроткими голубыми глазами и конфузливой улыбкой; потом приехала г-жа Пулина — полная дама с дочкой — краснощекой провинциалочкой с нарочито наивными глазами и вздернутым носом — и ближайший сосед Кобылкин, богатый землевладелец, бывший кабатчик, добродушный субъект лет сорока, с красным лицом и подслеповатыми хитрыми глазками.
Бобылев встречал гостей восторженно, Анна Власьевна — благосклонно.
Алексаша — небрежно. Впрочем, с Кобылкиным он поздоровался не без почтительности. Нил Нилович быстро перезнакомился со всеми и был очень мил. Особенно нежно поглядывал на землевладельца из кабатчиков; он узнал уже, что у того один завод дает сорок тысяч чистого дохода. В свою очередь, и Кобылкин, наслушавшись рассказов Нила Нилыча об его петербургских связях, рассказов отчасти фантастических — посматривал, на него весьма благосклонно. Девица Пулина, узнав, что Валентина приехала из Петербурга, что у нее там — салон, с литераторами и художниками, и что она сама рисует — и превосходно рисует, по словам Нила Ниловича, — мгновенно заобожала молодую девушку и прилипла к ней, как выразился потом Алексаша.
— Ну что, Хомяк, какова у меня кузина?
Студент промычал что-то неопределенное.
— То-то, брат! Смотри, не втюрься. Папенька ее намекал уже, что на нее кто ни взглянет, тот и зачахнет от любви. Папенька сей, правда, великий враль — что только он о своей близости к министрам говорил! — ну, а все ж, как хочешь…
— Я от сентиментальностей застрахован, — прибавил Хомяков, стараясь придать лицу свирепое выражение. — И ничего я в ней не вижу!
— Да, строго рассуждая, — натурально… Но есть в ней что-то… ядовитое. На других не похожа. Другие — этакие, понимаешь, красные, густые — а она — чужая и того… Тьфу ты, выразить не могу.
— Задекадентствовал.
Сели завтракать. Бобылевы действительно — не смотря на ограниченность средств — отличались большим хлебосольством. Завтрак был обильный и хороша приготовленный. Алексаша, больше пивший, чем евший, наблюдал за Валентиной. Сегодня она была оживленнее и очень мило шутила со своими соседями — студентом и обожавшей ее девицей Пулиной. Хомяков морщился, чтобы скрыть смущение, но она так просто и искусно навела его на разговор о его специальности, что он — неожиданно для сардонически улыбавшегося Алексаши — вдруг заговорил горячо и бессвязно. Она слушала его с загадочной полуулыбкой, отпивая маленькими глотками мадеру. Пулина смотрела на нее испуганно-восторженными глазами и иногда шептала ей что-то, вызывавшее улыбку на бледные губы Валентины.
Vis-à-vis сидел Кобылкин, рядом с Нилом Ниловичем, рассказывавшим что-то с значительным видом Бывший кабатчик благосклонно внимал ему, кушая с аппетитом и не без приятности поглядывая на Валентину Ниловну.
— Н-да, конешно, — заговорил он, когда сосед его, замолчав, сам занялся кулебякой. — Конешно же, у кого свободные суммы, то предприятия найдутся. Но тоже большие тыщи бросить в дело, а там, либо барыша ждать, либо нет — весьма затруднительно. Ну вот мы, люди маленькие, и держим деньгу в земле, да в заводе.
— Э, не то, не то! Я о себе скажу: я враг всяких этаких воздушных замков. Да вот — недалеко ходить — на прошлой неделе просили у меня… и ведь незначительную сумму — четырнадцать тысяч. Верите ли — пятьдесят процентов барыша сулили. И что же? Я отказал. Да, да, наотрез отказал, — повторил Нил Нилович с такой искренностью, что сам мгновенно поверил своему рассказу.
— Тэк-с.
— Но ведь тут… тут как дважды два. А, впрочем, мы как-нибудь со временем. Господа! предлагаю тост за любезных хозяев.
Он потянулся через стол, взял ручку Анны Власьевны, кушавшей с великою жадностью, и звучно поцеловал ее.
— Ну, здоровьице как нынче? Полегчало, а? — обратился он к ней с родственной фамильярностью.
Анна Власьевна сообщила своему розовому лицу страдальческое выражение и улыбнулась.
— Как будто лучше. Вот, — продолжала она, указывая с томной улыбкой на остатки кулебяки, — вот даже аппетит кое-какой есть.
— Ну, слава Богу, слава Богу!
Бобылев, лукаво взглянув ка Алексашу, заметил вполголоса:
— Матушка, при твоей комплекции… хорошо ли кулебяку кушать? Вы, доктор, как того… как насчет этого, а?
Доктор, сконфуженный тем, что все взглянули на него, густо покраснел и, проглотив рюмку мадеры, забормотал:
— Да, ежели в излишестве… Но впрочем… К-ха, к-ха…
Он притворно закашлял, быстро налил себе мадеры и опять выпил рюмку залпом.