-- На, почини,-- сказал Виктор, бросая кафтан на колени к Марье. Кафтан вконец износился, даже заплаты на нем были порваны. Им бы затыкать трубу или окно на подволоке.
Марья, разглядывая его, качала головой. Увидя оторванную полу, отсутствие крючков и петель, она удивленно спросила:
-- Где ты так его порвал?
-- Нигде,-- ответил Виктор, смутившись.
-- Ой, батюшки! Как с медведем боролся... Кто тебя так?
-- Отстань!-- с досадой вырвалось у него. Набросив на плечи шубенку Марьи, он пошел в горницу. -- Завтра в город еду,-- пояснил он и громко захлопнул дверь, боясь, чтобы пытливая баба не заставила его проговориться о замыслах. В горнице раскрытые сундуки, развороченное тряпье, хомут, упавший со стенки, пыль, следы Пук на подоконнике. Неделю назад был обыск. Ни жена, ни дочери не хотели или позабыли навести порядок. -- "Одно тряпье осталось",-- с горечью подумал Виктор. -- Когда-то по стенам на гвоздиках висели пиджаки и шубы сыновей, наряды дочек, а теперь остались только гвоздики, все пошло на хлеб. "Вернутся сыны, даже обороти нету, простой одежи".
Ходит Виктор по горнице, закрывает сундуки, вешает старый хомут на гвоздь, протирает рваной кофтой окна. Из окон видны задворки, на задворках -- овины, за овинами поля, кругом сугробы, а дальше усадьба, берег речки. На горушке белый дом, постройки, осколок города, фигурные окна столбики, балконы. Там теперь ходит с ружьем Андрюха и ждет в деревню новой власти.
Достал Виктор из короба письмо сына, прислонился к окну, читает "надо взять власть" и Виктору стало горько,-- "надо взять" -- шепчет он, и горячая светлая капля обожгла страницу.
-- Иди, Виктор, я кафтан ушила!-- кричит с повети Марья.
-- Иду,-- откликнулся Виктор и вытер глаза ладонью.
Снова ходит по избе Виктор, тяжело одному за всех думать. Детишки распустились, Варюнжа стибрила у мельника часы, нечем жить семье и нет порядка. Вот уж стали ходить с обыском в его дом, к нему, к Виктору, который никогда за чужую щепку не запнулся. Обидно, горько. Давят на плечи годы, трудовая жизнь прошла задаром, а молодой народ волнуется, галдит, на словах он страсть какой храбрый, а на деле его нету.-- "Надо взять",-- говорит Виктор громко,-- "надо взять" -- повторяет он.
Твердыми широкими шагами идет он по деревне, шапку на затылок вскинул, кафтан его ушит изрядно и плотно на груди застегнут. За пазухой письма сына -- его вера и надежда. Виктор идет в усадьбу. На дороге у колодца мужики и бабы. Виктор проходит мимо, снимает шапку и громко их приветствует:
-- Честь беседе вашей!-- говорит он. Он всегда бывал приветлив, люди его за это уважали, а теперь борода его подросла немножко, и он снова похож на себя,-- не совсем, но похож.
-- Ты куда?-- спрашивают его.
-- В усадьбу на собрание.
-- Какое там собрание? --спросили мужики, притворяясь непонимающими, как будто впервые слышат, что в усадьбе собрание. Там теперь собрания часто, развелось в волости солдат густо и ходят они туда поговорить и пошуметь, но толку от этого немного. Виктор гордится, что поколотил мельника и больше всех шумит.
Чего добивается этот рыжий хитрец? Ему хочется ссадить мельника и устроить, новый порядок? Может быть, он думает завладеть мельницей, захватить усадьбу? Не кажется ли, что он спятил с ума немножко и поглупел? Он поглупел с тех пор, как продал мельнику бороду,-- послушайте, что он говорит на собраниях!
Так думают мужики и хохочут громко. Виктор понял их мысли. Ему стало больно.
-- Насчет новой власти,-- говорит он, и голос его гудит не так уверенно...
-- Зачем тебе новая власть? Что ты с ней будешь делать? Ты лучше продай часы!-- с досадой сказал Антон.
Мужики и бабы засмеялись. Виктор пошел пошибче и кулаки его сжимаются от обиды.
-- Ты теперь богач, у тебя золотые часы! Ты повесь их на кафтан, когда придешь на собрание!-- кричат ему вдогонку.
Виктор идет еще быстрее, чуть не бежит, чтобы не слышать. Шаги его широки и решительны. Он им покажет! Сдвинул на затылок шапку, сбил ее на ухо, глаза горят, а губы упрямо шепчут: "надо взять власть, да -- надо!"
-- Вот везет человеку, раньше он продал бороду и слупил за нее не мало, а теперь вот нашел часы!-- толкуют мужики.
Мужики и бабы рады всякому забавному случаю. Тяжело живется в разоренной войной, обнищавшей деревне... Когда смех утих, Антон предложил:
-- Надо сходить туда, послушать...
И мужики пошли. Со всех сторон, по всем дорогам шел к усадьбе народ. Шуршали на морозе полушубки, трепались по ветру шинели, шагали сапоги и валенки, качались над сугробами башлыки и шапки. Пустой, гулкий барский дом наполнился сморканием, громким говором и шумом. Пришло с полсотни человек, многие -- из любопытства. Некоторые держат себя, как заговорщики и, важно кивая головами, говорят о политике, притворяясь, что много в ней смыслят и в разговоре поминают Керенского, Ленина, Милюкова.
Оглядывая барские хоромы, бродят по дому, щупают вещи, отряхивают с одежды и валенок снег на ковры, подпрыгивают, садясь на кожаную мебель:
-- Не худо жилось господам!
-- Нам так не живать, хоть поставь у власти! самого господа бога.
-- Наше дело пахать, да шантрапу кормить.
-- Намедни в газетах насчет замирения писали,-- слышится в комнатах.
Под собрание заняли большой зал. Почти вплотную придвинулись к столу. Стол огромный, с зеленым сукном, с бортами -- неудобный стол, господа по нему шары гоняли. За столом и на столе, свесив ноги, сидят мужики в шинелях, полушубках. У одного пустой рукав, у другого деревянная нога -- инвалиды с фронта. Деревянная нога -- отчаянный большевик Швалев, молодой мужик темноглазый, ржаное лицо без подбородка, бритый. Виктор вошел в зал и остановился смущенный в дверях, ожидая насмешек. Но над ним не смеялись. На собраниях он ведет себя сурово и с достоинством. Со стороны поглядеть -- мужик-железо, голубые на выкате глаза его смотрят решительно, язык немилостивый. Попробуй, задень его на собрании!
-- Здравствуйте, товарищи,-- сказал он, и густой его бас прокатился по залу. С шумным одобрением встретили его у стола, пожимали руку, освободили ему место. Подходили к нему и вспоминали, как он потрепал мельников.
-- Я еще не так пропишу таким буржуям!-- говорит он с гордостью и садится за стол в ряды серых шинелей.
Андрюха принимает гостей, как хозяин усадьбы и руководит собранием. Отец его, сидя в углу с мужиками, толкует о том, что мельник и барин разорили-де усадьбу. Он теребит сивую свою бороду и с одобрением глядит на сына.
Андрюха, поправив шарф на зеленой гимнастерке, обращается к собравшимся:
-- Товарищи, начнемте! Важный надо решить вопрос -- надо власть сменить в волости на другую, настоящую, нашу, чтобы всем, значит, была защита и порядок. Я думаю: мы все здесь большевики?-- спрашивает он и зорко вглядывается в собравшихся.
-- Все, конечно все!-- откликнулись кругом. Даже Антон, только что пришедший из деревни, крикнул от дверей -- все!-- и сурово поглядел на Виктора.
-- А вот узнаем,-- отозвался Виктор, поднявшись во весть роет и доставая из-за пазухи письма сына. Можно прочитать, чего хочет настоящий большевик? -- спросил он, сверкнув глазами.
-- Читай!-- закричали в ответ мужики,-- а ну, что скажет настоящий большевик! Большевик с фронта, солдат, напишет не худо, послушайте, как пишет солдат!
И Виктор начал. Письма сына он знал наизусть и потому читал гладко, без запинки. Всем стало ясно, как неправильно поступал мельник. Пожалуй, и самого-то мельника надо прогнать, а мельницу передать обществу.
-- Кто не согласен с этим, тот не большевик,-- сказал Виктор, надвигай на глаза шапку и опускаясь на кожаное кресло.
-- Все согласны с этим? -- спросил Андрюха. Мужики закряхтели.
-- Надо подумать,-- отозвался Антон.
-- Нельзя так сразу голову рубить, не все еще пришли с войны... Как без них разделишь, землю?
-- Мы согласны,-- сказали солдаты.
-- Кто согласен, пусть распишется! в бумажке, мы будем знать, кто за народ, а кто за бар -- предложил Виктор.
-- Это верно, надо создать настоящую партию,-- одобрил Андрюха. -- Говори, кто грамотный?
-- Я грамотный,-- отозвался деревяшка.
-- Пиши постановление и пусть под ним подпишутся,-- сказал ему Андрюха.
Подписалось тридцать семь душ. Виктор -- самый первый.
-- У меня три сына большевика, а я чем их хуже? -- сказал он с улыбкой и вывел под фамилией Веселов огромную, кривую загогулину -- росчерк.
-- Ты расписался почище губернатора,-- заметил Андрюха со смехом.
-- А чем я не губернатор? -- спросил Виктор, распахнув на груди кафтан. Все же он смутился, когда его выбрали председателем; он не знал, как вести себя, что говорить, что делать. Нелегкая штука -- быть председателем!
-- Задавайте мне вопросы, а я буду отвечать,-- предложил он.
-- Можно ли рубить лес в казне, в усадьбе и у пола? Где на это взять разрешение? -- спросил его один мужичонка.
-- Не знаю... Про это надо спросить в городе... Там насчет этого знают,-- ответил, смутясь, Виктор.
-- Как быть тому, у кого хлеба нет и купить не на что? Солдаткам, скажем.
-- Не знаю,-- развел Виктор руками,-- по-моему, надо отобрать, у кого много, и дать тому, у кого нет.
-- Зачем партия? Что будет делать партия? Комитет, скажем?
-- Партия для порядку, чтобы, значит, ежели кто буржуй, так не давать ему распускать широко полы и брать его при случае за глотку,-- ответил за Виктора Андрюшка.
-- А может это незаконно без волостного комитету?
-- Вот есть у нас такой комитет, а что в нем толку? Мельник, он тебе не соберет, собранья, боится нас. В других местах большевик в комитете, партия ему помогает, а у нас поди-ка, сунься с партией к мельнику, он тебе пропишет!-- говорят мужики.
-- Надо в город ехать,-- тряхнул головой Андрюха,-- делегата туда послать, ходока, чтобы все узнал. Кто, товарищи, поедет в город?-- спросил он громко.
Все молчат, никому не хочется ехать. Солдаты боятся -- попадешь в город, а там, смотри, и отправят в полк. Мужики почесываются -- ехать, ходоком без согласия волости не охота. С волостным комитетом придется вздорить, на это нужны мужество и решимость. Но все чувствуют, что без города тут не обойтись,-- настоящая-то власть там, против города не запляшешь!
Виктор растерялся, ему задали столько вопросов, что и письма не помогли. Тяжелая задача быть председателем и отвечать на все вопросы, когда мало знаешь!
Антон у дверей злорадно улыбался. "Ага, налетели",-- враждебно думал он. Он трусил, что хлеб его уплывает чуть не задаром Лукерье, Виктору и другим.
А Виктор сидит, опустив глаза. Тяжко было ему за всех думать. Оказывается не так-то просто взять власть, оседлать и поехать,-- большое это дело, по силам ли ему? Он встает, поднимает голову, опускает на стол шапку, обводит всех глазами. Видит кругом себя друзей, а среди них и будущих врагов.
-- Я поеду!-- говорит он. -- Я поеду и все узнаю. Через три дня буду здесь и все скажу. Приходите сюда все, кто записался, скажите тем, кто хочет с нами заодно. Я привезу вам из города власть!
Головы у многих опустились в раздумьи. Новая власть, желанная, но как еще дело сделается, тяжелое, огромное, невозможное. Однако все почувствовали, что Виктор не подведет, не отступится. И сам Виктор почувствовал себя значительнее; в голосе его звенели властные нотки.
-- Я так и думал, что ты поедешь,-- сказал Андрюха. -- Спроси там, надо ли нам ехать в полк,-- мы живем и нам сомнительно.
-- Хорошо,-- ответил Виктор.-- Говорите, кому что узнать надо,-- обратился он ко всем, а потом сказал Швалеву: -- Ты, писарь, запищи на бумажку, чтобы я чего не забыл. Покрупнее пиши!..
Виктор ушел из усадьбы последним. У него за пазухой порядочно накопилось бумажек. Среди бумаг наказы и список большевиков. Он его предъявит в городе. Там, говорят, билеты выдают какие-то и зачисляют в большевистскую партию.
Старый конюх провожал его с сыном Андрюхой за ворота усадьбы. Он в страхе. Барина-то прогнали, он убежал от них на станцию по морозу в.одном пиджаке. У мельника они отобрали назад пару купленных им в усадьбе лошадей. Как бы не попало потом за это: мельник-то грозит все время.
Андрюха смеется над отцом, но и ему невесело -- усадьбу-то захватили, а дальше как?.. Отчаянное это дело без поддержки. А вдруг власть переменится, тогда хоть помирай.
-- Переезжай к нам, чего тебе там киснуть в Ежевице? Катись прямо в барский дом, за зеленый стол, на мягкие стулья. Раздуем дело на артельное так, что любо-дорого. Веселее бы было, право,-- уговаривает Андрюха Виктора.
-- Я узнаю в городе -- можно ли. Ежели можно, перееду немедля. Жить-то мне в деревне нечем,-- понижая голос, мягко ответил Виктор.
Прощаясь, он крепко жал им руки и благодарил. Черные глаза Андрюхи глядели грустно, усы у конюха обвисли вниз, и он дрожал от холода в короткой заплатанной одеженке.
На другой день утром, в понедельник Виктор уехал в город.