Виктор несколько успокоился: семья его пока сыта. Но надолго ли? Семья не маленькая -- тринадцать душ, сколько им надо хлеба! Картошке пришел конец, капусте, грибам тоже, а ребятишки растут, аппетит у них прямо волчий. Пайки, какими их наделяла Марья, исчезали мгновенно, и ребятишки беспрестанно требовали прибавки. Марья дрожащей и расчетливой рукой отрезала им еще по кусочку и запирала хлеб в сундук.

Голод -- не тетка, он толкал ребят на воровство. Как-то Марья нашла в сундуке вместо хлеба одни огрызки. Не было конца ее жалобам и воплям, а сытые ребята спрятались на полати и таращили на мать испуганные глазенки. Они давно уже научились отпирать замок искривленным ржавым гвоздиком и таскали по кусочкам. На этот раз они не досмотрели и съели почти весь хлеб. И досталось же им!

Виктор хмурился и вздыхал,-- ребятишки определенно портились. Они вели с матерью постоянную хитрую войну и дрались друг с другом из-за каждой корки, как голодные собаки. Ремень отца и затрещины матери не останавливали детей. Ребята только дичали от расправы, но не исправлялись. Пособие кончилось, а заработков Виктора нехватало.

-- И куда вас столько? Только жрать... Шли бы собирать куда подальше или околели бы лучше, чем глядеть на вас... как в огне горишь день-деньской!-- кричала на детей Марья. Душа ее разрывалась на части, когда она проклинала голодных детей.

-- И по миру-то их не в чем отправить -- на десять человек четверо рваных сапог,-- откликался Виктор и стискивал огромными ладонями голову. Помощи ниоткуда не было, и он снова покорно ходил работать на мельницу.

А на мельнице сыновья хозяина издевались над ним и над его пышной бородой. Они никак не могли примириться, что у такого бедняка такая редкостная борода!

-- Зачем она тебе? -- спрашивал Платоха,-- она совсем не идет к твоему дырявому кафтану... Вот если бы ты был купец, тогда другое дело!..

И каких только вещей они не проделывали над нею! Когда в плохую погоду Виктор ночевал на мельнице, они пробирались в людскую, пачкали ему бороду сажей, дегтем и всякой мерзостью. Надо было воистину иметь стойкую волю, чтобы терпеть эти издевательства. Виктор научился и во сне быть на-чеку. При малейшем шорохе он просыпался и хватал руками бороду.

Однажды, ночуя на мельнице, он сквозь сон услыхал, как лязгнули над его бородой ножницы. Рука его быстрее молнии тяжело опустилась на чью-то склонившуюся голову. Он вскочил и в страшной ярости бил кого-то кулаками. Людскую огласили чьи-то стоны и крики. Работники повскакали с коек, заметались по комнате. Им казалось, что в комнате бушевал сам дьявол. На лестнице раздавался топот убегающих людей. Один из работников, которому случайно попало от Виктора, долго бранился и растирал щеку.

-- Чуть зубы не вышиб, чорт! В другой раз не ходи ночевать, покою нет из-за тебя!-- плакался работник раздраженным, жалобным голосом.

-- А я тут при чем? Не я беспокою! Жаль, что не свернул Платохе шею!-- возразил Виктор. Он горячо поспорил с работниками о хозяевах. -- Чорт их не возьмет! Разжирели, бесятся, в плотину бы их башкой!-- говорил он с яростью.

-- Тебя бы туда!-- откликнулся один из работников.

-- Хозяйские псы, подтирки!-- ругался Виктор,-- и вас вместе с хозяином, рябчики вы, жулье! Научились плутовать заодно с мельником, управляющими вас поставить, как же!

Утром Виктор был вознагражден. У Платохи большая синяя шишка на лбу, а у Мишки рассечена верхняя губа. Но ребята и не думали тужить.

-- Какой святой бережет твою бороду? -- спросил Платоха. -- Ты не думай, что мы спустим тебе твои тумаки, мы свяжем тебя где бы ни было и острижем, как барана!-- сказал он.

Виктор сплюнул.

-- Разве тебе такую бороду носить? -- бубнит Мишка. -- Смотри, как она у тебя запущена, хуже, чем шерсть у пса. Ты ее продай в город на парик. Пуд муки получишь,-- и ребята ржут от удовольствия: Мишка хорошо придумал -- как огрел он плотника. -- Ты продай ее мне, я тебе дам за нее пуд гороховой муки!-- говорит он.

Подходит мельник, вид у него растерянный, голова в бинтах.

-- Идите таскать мешки с мельницы, шатуны проклятые, лентяи!-- кричит он на сыновей.

Платоха щупает на лбу вздувшуюся шишку и отвечает:

-- Успеем!.. Сейчас только таскали... Залога!

-- Я вам дам, лентяи, залогу!-- кричит с досадой мельник и вступает в разговор с плотником.

Он в негодовании: "чего там дремлет в Питере Временное правительство? Надо бы заворачивать покруче, большевики не дают ему покою, их много появилось в волости. Они бегут с фронта с винтовками, приходят в волость, требуют хлеба. Он не знает, что делать, солдаты грозят обложить налогом всех зажиточных, разбойники какие! А работники из усадьбы гонят барина, захватили скот, хлеб, прямо дневной грабеж! Нужна твердая рука, а Керенский -- ни тпру ни ну, дела не делает, только шумит. Сегодня из города один пришел, говорит, будто большевики взяли власть, поди, врет стервец?.. Ежели правда -- все пропадем вместе с требухой". -- Ты за кого голосовал? -- резко спросил он Виктора.

-- Я голосовал... не помню, за кого,-- ответил Виктор, смутившись.

-- Он голосовал за большевиков,-- сказал, смеясь, Платоха.

-- Сыновья мне писали с фронта, чтобы я голосовал за большевиков,-- сознался Виктор.

-- Вот как!-- удивился мельник и поглядел на Виктора с изумлением,-- скажи на милость -- какой большевик появился, с чего ты это? Интересно... да-а,-- протянул он, насмешливо покачивая головой.

-- А так... Земли надо, вот отчего,-- сурово крякнул Виктор.

-- Земли? Тебе земли и без большевиков дадут. Откуда они возьмут ее? Что они, помещики, твои большевики-то? Много ли у них, у вшивых, земли? -- с неудовольствием спрашивал мельник.

-- Они возьмут ее у помещиков и поровняют всем!-- ответил Виктор и поправил на голове шапку.

-- Это сыновья твои тебя смущают? Ты смирный мужик -- и голосовал за грабителей -- чудно! С какой поры дети стали учить отцов? Попробовали бы меня, я бы им показал!-- И мельник укоризненно поглядел на Виктора.

-- Им там виднее, на фронте-то, за кого голосовать, что мы здесь знаем? -- ответил Виктор.

-- Разве не получаются здесь газеты? Ты бы мог спросить у меня, я читаю их каждый день,-- говорит гордо мельник.

-- Разные есть газеты,-- уклончиво отозвался Виктор и спросил: -- правда, что работники гонят барина из усадьбы?

-- Подожди, мы еще разделаем этих большевиков под орех!-- сердито угрожает мельник и, поправив повязку на голове, уходит.

Виктор поглядел в белую, снежную даль и покачал головой. Много происходит на свете чудного, так много, что не поймешь, что к чему. Будет ли из всего этого какой-нибудь толк? Война-то все еще не кончилась, мужикам все еще не дают земли, а мельник грозит привести из города охрану. Вот какие дела пошли! Голова у Виктора упорно, медленно работает, в ней копошатся смутные мысли о хлебе и земле.

На мельнице Виктор встречает мужиков со всех концов волости. Они передают всевозможные новости и слухи. Бывают и солдаты, пришедшие с фронта. Только диву даешься, слушая их рассказы о революции. Вот послушать хоть Андрюху. Сын конюха из усадьбы -- Андрюха убил своего начальника, а вот погляди -- ничего с ним не сделали. Не все Андрюшке верили, но мужиков радовал рассказ солдата.-- Почему бы и не убить начальника, ежели свирепый он и немилосердно обращается с солдатами? -- говорили они. При этих словах Андрюха вскидывал на затылок шапку и, обводя всех черными громадными глазами, как бы невзначай бросал:

-- А почему бы не пустить пулю в нашего барина и не пощекотать штыком мельника?

Мужикам становилось от таких слов не по себе, они, потупя головы, вздыхали и молча отходили в сторону.

Сегодня на мельнице пронесся слушок про Андрюху. Будто он этой ночью ударил мельника в усадьбе и пустил ему вдогонку пулю. Барин не только ничего Андрюхе не посмел сказать, а сам страшно испугался и заперся в доме. Виктору эта новость определенно Понравилась -- ведь вот есть же на свете люди, которые ничего не боятся! Теперь, пожалуй, можно и поверить, что Андрюха не врал, когда рассказывал про то, как застрелил офицера. Ежели бы все так делали, как Андрюха, тогда можно бы сказать, что воевали не даром, земля-то была бы мужичья и власть также.

Да, есть о чем подумать Виктору. Мельник-то ходит в повязке, видно здорово ему попало в усадьбе, да еще и жеребца отобрали. Едва ноги унес. Чудно!