Трудно тащить на спине пятипудовый мешок. Часто останавливался Виктор среди дороги, опускал мешок на землю и, отирая с лица пот, отдыхал. Ему трудно было дышать под шарфом, которым он закутал все лицо до глаз. До него долетали звуки гармошки.
"Верно Платоха пробирается к Лукерье" -- подумал Виктор и свернул с дороги.
Он пошел напрямик, ноги его тонули по колени в снегу.
Как верблюд по пескам, три версты с лишним качался он с мешком по сугробам. Он валился с ног и едва добрался до своего двора.
Вошел о сени. Спустил мешок с плеч и остановился передохнуть. За дверью в избе жужжат голоса, ревет малыш, жена усталым голосом успокаивает его. Виктор рванул дверь, вошел. Шум затих. Как всегда, ожидающие взгляды, тяжелый, кислый запах избы, колеблющийся свет лучины. Раскапризничавшийся малыш, увидав отца, пересдал плакать.
-- Тятька пришел!-- воскликнул мальчонка обрадованный и бросился к отцу со всех ног в надежде на корочку хлебца. Виктор, оттолкнув тихонько сына и прикрывая лицо рукой, полез на полати. Марья забеспокоилась, уж не захворал ли мужик.
-- Собирать ужинать, что ли? -- ласково спросила Марья. Виктор промолчал, как будто жена не к нему обращалась. "Уж не стряслась ли какая беда" -- подумала Марья и поднялась на приступок.
-- Не приключилось ли чего? -- с тревогой в голосе спросила она.
Он взял ее ладонь и поднес к своему лицу. Марья вскрикнула.
-- Виктор! Да что с тобой? -- испуганно заголосила она, как слепая шаря рукой по его лицу. Спрыгнула с приступка, зажгла лучину и осветила его.
Лучина выпала из рук. Марья заплакала. Виктор каким-то глухим и виноватым голосом рассказал ей о случившемся, а потом, погладив ее руку, промолвил кротко:
-- Мешок-то за дверью -- убери его и испеки чего-нибудь, ведь без хлеба сидите...
Марья захлопотала у печки, утирая передником слезы. Из рук ее все валилось и падало. "Помогите, девки; расселись, кобылы, на лавках! Ты Агашка!.." -- крикнула она. Она понимала, как должно быть Виктору тяжело. Столько лет носить бороду, такую прекрасную бороду, и под старость лишиться ее, навлечь срам на себя. С плачем полезла она на полати к мужу.
-- Батюшки, что они с тобой сделали, ироды,-- причитала она. Виктор молчит, как убитый.-- Как ты решился осрамить себя? Ой, Виктор, Виктор!-- в голосе ее слышится упрек.
-- Отстань! Коли нечего есть, не то еще сделаешь,-- с досадой вырвалось у Виктора.
Марья притихла, и он рассказал ей, как соблазнил его Платоха, как он издевался над ним, как Виктору трудно видеть ее и ребятишек голодными. Марья долго молча лежала рядом с ним.
-- Разве я очень худо сделал? -- спросил робко Виктор.
-- Да уж не знаю как.. По-моему, ты сделал правильно, -- утешила она, гладя его руку.
Затопилась печь и захлопотали девки. Агашка разводила муку для лепешек.
-- Свари кисель!-- крикнула ей с полатей Марья, обнимая Виктора за шею. Супруги жили дружно. Если бы не нужда, никогда не было бы у них ссор. И сейчас, когда за дверью стоит огромный мешок гороховой муки, сердце Марьи полно к мужу любви и жалости.
-- Вырву глаза этому идолу Платохе, как повстречаюсь!-- обещает Марья, прижимаясь к мужу костлявым плечом. -- Как ты теперь без бороды? Прямо глядеть на тебя совестно, на кого похож только... Филин, филин! нежность и горечь.
-- Ужинать пора, молодые!-- насмешливо приглашает родителей Агаша.
-- Вы там потише, старики!-- смеется Варюшка,-- не рано ли стали обниматься?
Мир и радость в его семье, все довольны, чего Виктору еще надо?! Он слезает с полатей попробовать киселя с лепешками. По избе пронесся испуганный визг дочерей. Дикие от испуга глаза детей с изумлением остановились на его лице. Виктора снова охватывает стыд, он повернулся к полатям, взял с пола шарф и замотал лицо.
-- Не сказывайте никому!-- сказал он, хмурясь, и сел за стол... Агашка и Варюшка, девки на выданьи, чуть не плачут от стыда, что отец себя так окарнал. Не только что на посиделки-то не пойдешь, по и на улицу не выйдешь -- засмеют парни и девки. И сраму, сраму сколько за отца перенести придется.
-- Эко диво какое! Мало ли бреют бороды? Поглядите на отца, он еще красивее стал!-- сказала Марья.
Варюшка отвернулась в угол и фыркнула:
-- Очень красив! Картинка!
Жены и детей Виктор перестал стыдиться, но ему казалось невозможным в таком виде показаться соседям. Он не выходил со двора.
Лежа на полатях, он томился от скуки и безделья. Время от времени он проводил ладонью по лицу, словно хотел погладить бороду и с досадой отдергивал руку от шершавых щек, покрытых колючей щетиной.
Болтливые мельники разнесли по всей волости весть о своей сделке с плотником. С хохотом передавали они все подробности. Весь день в избе плотника толпятся соседи. И старому и малому любопытно поглядеть на хозяина. Заходят, весело смеются, шутят беззлобно, другие злорадно.
Невтерпеж Виктору.
-- Заприте калитку и не пускайте никого!-- кричал он с полатей,-- ходят тоже, черти!
Через калитку нельзя -- ладно. Не трудно через плетень перемахнуть, приплюснуть к окнам носы. Ведь это так забавно!-- Носил человек бороду, холил ее, думал помереть с бородой. Она придавала ему важный вид, все почтительно относились к нему, народ считал его умным, серьезным, дельным и вдруг он так начудачил, превратился в шута, в посмешище.
Но раздавались и другие голоса.
-- Вот чорт этот Виктор,-- почти с завистью говорили другие,-- ловко огрел мельника, здорово содрал за бороду! Да, он большой хитрец, этот Виктор, он знает с чем подойти, как подъехать!..
Без Виктора работа на постройке почти не двигалась. Васютка -- в больнице, а старичкам не под силу ворочать. бревна. Пыхтят старички, пыжатся,-- смешно на них смотреть. Без Виктора они не только как без рук, но и без головы. Они мало смыслят в этой работе-- никогда не приходилось толчею возводить. Проходит день, другой, а дело не делается. Мельник теряет терпение, злится.
-- Кой чорт, куда девался Виктор? -- спросил он Платоху.
-- Виктор болен,-- ответил Платоха, скрывая усмешку. Мельник заподозрил что-то неладное.
-- Врешь, с чего ему болеть? Ты верно его обидел. Погоди, ежели так!.. Митька!-- крикнул он работнику,-- сбегай за Виктором, живо у меня,-- ну!
Виктор отказался наотрез; он не пойдет, не охота ему быть посмешищем на мельнице, да и не очень нуждается он в работе, и сын пишет, что скоро придет домой. О, тогда поглядим, как поет мельник. Гороховой муки много, можно полежать пока и на полатях...
-- Что же это ты, до новой бороды на полатях бока будешь отлеживать? -- со смехом спрашивает Митька.
-- Так и буду, а тебе какая забота? -- угрюмо огрызнулся Виктор, повернувшись к работнику спиной.
-- До второго пришествия ждать придется, я так и скажу хозяину. -- С этими словами Митька убегает.
Виктор оторопел: в самом деле, неужели лежать так и ждать, пока вырастет борода? Ей торопиться некуда, чорт ее побери.
Ему стало совестно лежать на полатях. "Нет бороды, подумаешь какая штука!-- язвил он над собой,-- что я потерял от этого?" И он заворочался на полатях так, что они затрещали.
-- Не пойти ли мне на работу? -- спросил он жену, слезая с полатей.
-- Как хочешь,-- ответила она кротко.
-- Я думаю, меня не убыло от того, что продал бороду,-- сказал он.
-- Я тоже так думаю,-- согласилась жена.
-- Ты у меня баба правильная,-- улыбнулся Виктор, расчувствовавшись. Волнуясь, надел кафтан и с бьющимся сердцем вышел на улицу. Там у околицы мужики гуторят, ему не миновать их. Он высоко поднял голову, сбил на затылок шапку и храбро, как воин навстречу опасности, шагнул. Лицо его закутано шарфом -- к чорту шарф!
Он подошел к соседям, громко поздоровался. Ему радостно ответили и с хохотом окружили его.
-- Экой ты стал забавный! Прямо красота!-- сказал Антон, его сосед.
-- Ты здорово обобрал Платоху. Парень чуть не плачет, мельник такую задал ему трепку, говорят, сидеть парню не на чем.
-- Да, я крепко поддел Платоху, я взял с него за бороду, чего и сам не стою!-- хвастает плотник.
-- У тебя всегда урожай -- сеять не надо, само растет, через год, глядишь, снова в продажу!
-- Борода вырастет -- это правильно, но вырастет ли ум? -- загадочно сказал Антон. Он мужик дельный, соседи к нему прислушиваются.
Виктор поглядел на него сурово и надменно и резко ответил:
-- Есть такие, у которых ни бороды, ни ума. За твою бороду, к примеру сказать, и с головой не дадут пяти фунтов.
Все почувствовали, что он в эту минуту был словно с бородой -- так это у него внушительно вышло. Они проводили его громким хохотом, а он удалялся от них непобедимый и гордый.