После описываемых событий прошло три недели, и тревожные слухи достигли Великий Новгород. Исконные враги -- шведы, появившись в области новгородской, начали опустошать сёла и деревни, лежащие по берегу Невы и Финского залива. Каждый день доходили до Новгорода слухи один другого тревожнее. Смутились новгородцы; знали они, что не совладать им с врагом: невольно вспоминался князь с его стойкой и крепкой дружиной.
А теперь что делать? Наберётся, положим, рать, да какая рать-то будет? Толпа толпой: как встретится с ворогом, так и даст тягу. Храбрости хоть и не занимать новгородцам, да к ратному делу не приучены они; да к тому же и воеводы искусного нет.
И невольно смотрят люди здравомыслящие со злобой на голытьбу и бояр, заставивших князя оставить Новгород беззащитным. Всеволожский, наоборот, радовался этим тяжёлым обстоятельствам, он видел, что его планы удаются: "Пусть подумают, пусть вече созовут да спросят посадника, как быть, что делать. Посмотрим, что выдумает старый, а тут и я слово молвить буду; поглядим тогда, кому быть в Великом Новгороде посадником. Только людей подготовить на всякий случай нужно!"
И начал Всеволожский людей подготовлять. Полон двор у него голытьбой набит, пир горой идёт, день и ночь празднует оборванная полуголодная толпа, распевает пьяные песни, величия хлебосольного хозяина и клянясь живот свой положить за него.
Ведает об этом Симский и его приятели, сторонники княжеские, ведают и как будто ничего не видят.
В доме Симского тишина; сам он запёрся и никуда не ходит; только поздним вечером к его дому подходят какие-то люди, сидят с боярином взаперти далеко за полночь и выходят от него с набитыми деньгами мешками.
Видит Всеволожский, что дело у него начинает как-то расклеиваться, голытьба убывает со двора, остаётся только такая, которую впору метлой со двора гнать.
"Что за дело такое? -- думается ему. -- Уж не вороги ли мои козни строят!"
А того и не знал он, что эта самая голодная голытьба, клявшаяся положить за него живот свой, гуляет на стороне, что имеется у неё денег вволю и что она же при первом случае сломит ему шею.
Ночью в хоромах Симского собрались княжеские сторонники.
-- Так, значит, голытьба наша?
-- Голытьба что, об ней и толковать нечего, а вон приятели Всеволожского не наделали бы чего!
-- Я так смекаю, что без Волхова не обойдётся!
-- Вестимо, мы уж смекали об этом!
-- Дело, пожалуй, будет жаркое.
-- Какое будет -- не знаем, а только наша возьмёт.
-- Посадник-то что? Готов ли?
-- Видал я его нынче. С Богом, говорит, начинайте дело святое.
-- Когда же вече созывать?
-- Да медлить нечего; завтра ранечко утром и ударим в набат.
В это время в покой вошёл Солнцев. Симский бросился к нему навстречу и обнял.
-- Вот уж подлинно друг, лучшего времени и придумать не мог, как явиться сегодня!
-- Что так?
-- А то, что пригодишься; завтра дело будет. А теперь милости прошу к столу садиться да не побрезговать хлебом-солью: чай, сейчас только с дороги, поустал да и проголодался.
-- Правду молвишь, боярин, -- весело проговорил Солнцев, отвесив поклон гостям и присаживаясь к столу.
-- Из Пскова? -- спросил его Симский.
-- Прямо оттуда. Вспомнил, что ты зазывал к себе, ну вот и завернул, думаю завтра утром и дальше отправляться.
-- Э, нет! Завтра-то ты не уедешь; говорю: дело есть!
-- Да какое такое дело у тебя стряслось?
-- А ты вот откушай сначала да винца заморского хлебни; вино знатное, привезли недавно купцы немецкие, а о деле поговорить ещё успеем!
Гости один за другим стали расходиться, остались только хозяин да Солнцев.
-- Вот теперь потолкуем и о деле, -- заговорил боярин. -- Дело такое, что тебе придётся к князю гонцом ехать.
-- Зачем?
-- Да поведать ему, чтобы в поход собирался, а бить челом поедут уж наши именитые люди.
-- Не возьму я никак, боярин, в толк, о чём молвишь ты.
-- Чай, слыхал, что-нибудь про шведов?
-- Слыхать-то слыхал, да князю-то что до этого. Чай, вольные новгородцы сами сумеют отбиться от ворогов: народ они, почитай, храбрый.
-- Ты не смейся, -- заговорил Симский, -- чай, знаешь, что нам не совладать с ворогом, потому рати у нас нет, да и воеводы не найдёшь. Вот мы и подстроили дело так, как я тебе прежде сказывал.
-- Что ж, голытьбу, что ли, подкупили?
-- Подкупили, нет ли, только дело станет по-нашему.
-- Небось и Всеволожский за это время не дремал!
-- Пусть его и бодрствовал, только не взять ему ничего.
-- А коли засупротивничает, ведь, чай, сам знаешь, какое у вас вече: согласятся все, да один не согласен, ну и конец, все и соглашайтесь с этим одним обалделым.
-- Зачем соглашаться, нешто те, кого больше, не сильнее супротивников?!
-- А коли сильнее, так, значит, бессильных-то в Волхов аль так дубиной пришибить?
-- Вестимо дубиной аль в Волхов спустить всякого ворога и супротивника Великому Новгороду и Святой Софии.
-- Ну и порядки! Как пораздумаешься о ваших делах да порядках, так просто не вольные вы люди, а вольница!
-- Что правда, то правда, греха не утаишь. Говорю, спокон века не могли с собой справиться.
-- А выгнать бы эту голытьбу, куда спокойнее бы было.
-- Эх, Михайло Осипович, друже ты мой, не в голытьбе вся беда; голытьба что! А вот эти бояре, да люди торговые, да именитые, что думают не о Великом Новгороде, а о себе только, да ради себя же и подбивают нашу голодную голытьбу, вот наше горе, вот кого извести бы следовало, тогда и порядок у нас другой пошёл бы, и смут да раздоров не было бы! Так-то!
-- Пожалуй, и так!
-- Не пожалуй, а наверное! Ну да что об этом толковать, дело этим не поправишь, а лучше ляжем-ка на покой, уж скоро рассветать станет, а завтра дела немало нам с тобой.
А Всеволожский между тем не спит, самые тревожные мысли одолевают его.
-- Неужто всё дело прахом пойдёт? Вот шведы всё больше и больше забираются к нам, того и гляди, к самому Новгороду подступят, самое время делать дело. Напугать народ разорением, да убийством, да пожарами, свалить всю беду на посадника, что он до сих пор ничего не делает, что он продал Великий Новгород ворогу, оттого и рати не собирает, не поздоровилось бы старому, в один миг с посадников его столкнули бы, а то, пожалуй, заставили бы за измену и воды волховской хлебнуть. Тут-то и делать бы, да что же делать с этой проклятой голытьбой? Нажралась, напилась да и отхлынула; сыта, что ли, стала или сытнее моего корма нашла? А что как правда? Что как вороги мои переманили её? Да нет, этого быть не может! Все притихли, ни о ком ничего не слыхать!
На что уж Симский, и тот, словно монах в монастыре, запёрся в своих хоромах: носа никуда не кажет. Нет, этого не может быть!
Со двора донеслась пьяная песня. Боярин вскипел гневом.
-- Вишь, чёртово отродье, перепилось, что с ними поделаешь, да и много ли осталось их!
Он захлопал в ладоши; вскоре на порог явился заспанный холоп.
-- Пойди, -- отдал боярин ему приказание, -- да уйми эту сволочь: что они, дьяволы, глядя на ночь, разорались!
Холоп вышел. Боярин заходил по покою; сердце у него не на месте, ходит он взад и вперёд со своими тревожными, тяжёлыми думами.
-- Нешто пойти на все: возьмёт моё -- ладно! Сгибнет дело -- пусть его. Была не была: ударю в набат, сегодня же ударю, как только закопошится народ на улице, как-нибудь справлюсь и со своими оборванцами. Остальные что? Бараны! Загалдят мои, к ним и другие пристанут: таков уж норов у них, -- порешил он.
Но от этого решения ещё тревожнее стало ему, какая-то робость, страх закрадывались в душу.
В это время розовым покровом загорелось небо, и блеснули блестящие золотые солнечные лучи.
-- Скоро заутреня, -- проговорил боярин, -- а как кончится она, так и в набат будет впору бить. Скоро нужно и оборванцев своих поднимать, а то с ними мало ли провозишься!
В это время пронёсся над Новгородом, в утреннем воздухе, удар колокола.
-- Вот и к заутрене, только что-то словно не вовремя, кажись, раненько! -- молвил боярин, набожно крестясь. -- Пора голытьбу поднимать. -- И вдруг он побледнел: послышался второй удар, вслед за ним третий, четвёртый; над Новгородом разносился тревожный набатный звон.
-- Что это? Пожар? Нет, нет, это вечевой колокол! -- побледневшими губами шептал боярин. -- Неужто я опоздал? -- О проклятые!
А звуки набата будили мирно спавшее население города. Боярин наконец опомнился, схватил шапку и выбежал на крыльцо.
На дворе вповалку спало человек тридцать пьяной голытьбы. С отчаянием взглянул на них боярин:
-- Что я с ними сделаю, что сделаю?!
А по улице шумными толпами бежал народ на Ярославов двор. Слыша этот шум и топот, боярин всё более приходил в ярость.
-- Вставайте, дьяволы, оглашённые! -- кричал он на спавшую голытьбу.
Но никто и не повернулся, казалось, архангельская труба не в состоянии была бы разбудить их. Он бросился на двор и начал пинками поднимать голытьбу. Некоторые открывали глаза, перевёртывались и, казалось, засыпали ещё слаще. С налитыми кровью глазами, боярин, не помня себя, начал избивать их. Некоторые стали подниматься.
-- Будите их, дьяволов! Слышите звон, зовут на вече! -- кричал боярин.
В это время звон прекратился, на улицах затихли шаги, настала тишина, только гул многотысячной толпы доносился издалека. Наконец смолк и этот гул.
-- Началось! -- с ужасом произнёс боярин. -- Началось, опоздал я!
Голытьба лениво поднималась -- у всех от вчерашней попойки трещали головы, все с недоумением оглядывались красными глазами, не понимая спросонок, где они и зачем поднимают их так рано.
-- Берите остолопы, топоры, ножи -- всё, что под руку попадётся! -- кричал боярин.
Голытьба опомнилась, Всеволожский бросился на улицу, за ним двинулась и оборванная толпа.
-- Опоздал, опоздал! -- шептал в отчаянии боярин.
Между тем далеко ещё до начала набата Симский и переодетый горожанином Солнцев были готовы, ожидая первого удара колокола. Наконец он послышался. Они вышли на улицу, и когда пришли на Ярославов двор, он был чуть не полон собравшимся народом.
-- Важно, -- проговорил, усмехаясь, Симский, -- все -- наши, наша возьмёт.
Наконец набат смолк. Вскоре на помосте показался посадник и раскланялся с народом. Наступила мёртвая тишина.
-- Православные, вольные люди Великого Новгорода, -- заговорил посадник. -- Вам всем ведомо, что лютый, исконный враг наш, шведин, ворвался в наши области, жжёт наши сёла, грабит и убивает народ. По Неве и по морю Балтийскому живой души не осталось, и всё оттого, что у нас нет рати и некому наказать ворога.
-- Рать собери, все пойдём бить шведина! -- послышался чей-то одиночный голос, но никто не поддержал его.
-- Рать собрать всегда можно; знаю я, что и пойдёте вы все. Новгородцы трусами никогда не были, похрабрее будем шведов, да беда лиха в том, что рать-то наша не обучена ратному делу, да и учить-то её некому: воеводы у нас нет. Бывал я, правда, в походах, дрался и с ливонцами и со шведами, да куда же я теперь гожусь на ратное дело? Сами видите, стар я. Коли найдётся кто у нас годный в воеводы, что ж, выберите его и пусть он ведёт вас на ворога, а защитить нашу область нужно.
Посадник смолк. В толпе пронёсся гул; начали толковать; слышались некоторые боярские фамилии; гул становился всё громче и громче, один голос выкрикнул даже имя Всеволожского. Дрогнул Симский при этом имени.
-- Ну, теперь пора! -- проговорил он и двинулся к помосту.
-- Православные, дозвольте слово молвить! -- обратился он, сняв шапку, к вечу.
Посадник отошёл в сторону, толпа смолкла, Симский повёл речь:
-- Посадник наш правду молвил, что нам не совладать со ворогом, потому нет ни рати обученной, ни воеводы нет. А ворог разоряет нас: того и гляди, что к самому Новгороду подойдёт. Вестимо, защищаться будем, только какова защита будет. Настанет у нас голод, настанет мор, половина Великого опустеет, да и вороги не мало перебьют. И всё это нам будет в наказание, за грехи наши, недаром послал нам Господь знамение: покаяние наше нужно. Помните, когда у нас был князь со своею дружиною, приходил ли в нашу землю какой ворог? Нет! А теперь как почуяли, что мы без защиты остались и что рати у нас нет, они и пошли разорять нас. Воеводы между нас не найти, и искать нечего, а, по-моему, нужно нам бить челом какому-нибудь князю, чтобы он вступился за нас!
Симский поклонился и замолк. Подошёл посадник.
-- Волите ли вы бить челом князю? -- спросил он.
Толпа молчала. Симский тревожно обежал её глазами. Вдруг раздался крик Солнцева:
-- Волим!
-- Волим, волим! -- подхватили тысячи голосов.
Симский облегчённо вздохнул.
-- А коли волите, -- продолжал посадник, -- так надо знать, какому князю челом бить. Князей на Святой Руси много, только все сидят по своим родовым городам, вряд ли кто согласится к нам идти.
Снова в толпе молчание, снова Симский выступает вперёд.
-- Вече решило бить челом князю, -- заговорил он, -- какому же бить-то? Никаких князей мы не знаем: можем ударить хорошему, а можем и ошибиться. Тогда опять пойдут у нас споры да ссоры с ним. На что, по моему разуму, лучше князя Александра Ярославовича. Мы его знаем, он добр, умён и храбр. Не один раз заступался он за нас. Мы виноваты перед ним, да он по доброте своей простит нам вину нашу. По-моему, так и просить о защите Александра Ярославовича!
-- Александра Ярославовича! -- криком порешило вече.
-- Не волим, не волим его! -- послышался яростный крик подоспевшего в это время Всеволожского.
-- Не волим! -- поддержали его оборванцы.
Толпа замерла.
-- Не волим! -- неистовствовала небольшая кучка людей.
Возле неё поднялись дубины, послышались крики и стоны.
-- Пора, начинается! -- проговорил Симский, бросаясь с лестницы.
-- Уймите супротивников! -- закричал он толпе.
Та ринулась к сторонникам Всеволожского и одним натиском вмиг отбросила их в сторону.
Видел Всеволожский, что с этой силой не совладать ему: сомнут, убьют -- и дело будет окончательно проиграно. Оставалась одна надежда на мост: там если и проиграется дело, то всё-таки можно защищаться, а почему знать, быть может, в конце концов и он верх возьмёт. Надежда всё ещё не покидала его.
-- На мост, ребята, за мною! -- крикнул он своей голытьбе.
Та беспорядочной толпой бросилась на Волховский мост. Княжеские сторонники нагоняли её. Всеволожский остановился на мосту и приготовился к защите.
Началась свалка: Волхов гостеприимно принимал в свои холодные волны новгородцев, защищавших свою вольность.
Вдруг глаза Солнцева сверкнули, он увидел Всеволожского. Он бросился на него, но боярин вовремя заметил нападение. Крепкою, сильною рукою схватил он дружинника за грудь, тот погнулся, но в то же мгновение со всего размаха нанёс сильный удар в висок боярину. Всеволожский зашатался и со стоном рухнул в Волхов.
Побоище между тем ослабевало. Голытьба, увидев гибель Всеволожского и не зная, за кого ей драться, бросилась бежать. Мост опустел. Сторонники князя взяли верх.
На другое утро рано отправился Солнцев к князю, а вслед за ним двинулись и новогородцы бить челом о помощи Александру Ярославовичу.