Ликует, радуется Новгород; улицы его приняли праздничный вид, площадь переполнена народом. Все смотрят с ожиданием на городские ворота, где стоит посадник с лучшими именитыми людьми Новгорода.
Сегодня ожидают возвращения Александра Ярославовича, который, как рассказывали посланные к нему бить челом, принял их ласково, забыв нанесённую ему обиду, и обещал вступиться за Новгород.
В Софийском соборе ожидал прибытия князя владыка в полном облачении, окружённый всем новгородским духовенством.
Наконец по улицам пронёсся гул; проскакал всадник по направлению к собору, что-то сказал, и тотчас же загудел соборный колокол; его подхватили колокола остальных церквей. Гул висел в воздухе над Новгородом; звон колоколов сливался с кликами народа. Владыка с крестом в руках вышел на паперть.
Наконец показался князь на белом коне, как и прежде красивый, приветливый, ласково раскланивающийся с народом. Его окружили посадник с новгородцами и ближайшие дружинники, среди которых находился и Солнцев. Сзади двигалась дружина.
Князь, подъехав к собору, соскочил с коня, приложившись к кресту, вслед за владыкой вошёл он в собор. Колокола смолкли, началось молебствие. Среди толпы стояла и боярыня Всеволожская. Напрасно старалась пробиться она вперёд, поближе к собору: громадная толпа и дружина, стоявшая на площади перед собором, не позволяли ей сделать шаг вперёд.
Но вот молебен кончился. Снова загудели колокола, двинулось шествие. Князь направился к опустелому и теперь снова оживившемуся двору. А за ним повеселевшие и ободрённые приездом князя новгородские бояре.
Слушая россказни новгородцев о разорении новгородской земли шведами, князь добродушно улыбался, оглядывая ласковым взглядом своих лучистых очей.
-- Знаем тебя, княже, -- говорили бояре, -- в обиду нас ты не дашь, сам по себе, ты, кажись, разнёс бы не то что шведскую рать и всю их волость и области, да ведь что один-то ты поделаешь? А что, как у них рать-то несметная, а у тебя дружины и вполовину их не хватит: ведь одолеют они тебя.
-- Вот что, бояре, я скажу вам, -- заговорил князь.
В деле ратном никто, как Бог. Поможет он нам, так будь шведов видимо-невидимо, а я со своей дружиной справлюсь с ними; коли же Господь захочет наказать нас за грехи наши, тогда шведы и с горсточкою воинов разнесут нас по ветру. Но мне думается, что шведы к нам не пойдут: делать им здесь нечего.
-- Как, княже, не пойдут, -- закричали бояре, -- как не пойдут, когда у них и воевода уже есть, -- Бюргер ему прозвище.
-- Слыхивал я про Бюргера -- воевода он знатный; только опять-таки молвлю вам: не пойдут к нам шведы, -- говорил князь.
-- Нешто они узнали, что ты, княже, воротился к нам? -- говорили бояре.
-- Про то не ведаю. Коли они захотели воевать вас, так для них всё равно: здесь я или нет. В этом деле всё ратное поле решает, а в ратном деле, говорю, никто, как Бог.
-- Про то что и говорить, -- гомонили бояре, -- без Него, Батюшки, ничего не поделаешь.
-- Так вот я и молвлю вам так: если бы шведы захотели завладеть Новгородом, так они это давно бы сделали, и мне, пожалуй, пришлось бы пробиваться к вам. А ежели они и разоряют наши берега и грабят наших посельцев да жгут их сёла и деревни, так это не рать шведская делает, а какие-нибудь ватаги бродячие. Мудреного нет, что, проведав о том, что наши сёла беззащитны, двинется и рать шведская, да не сёла, а и города начнёт разорять.
-- Как же быть-то теперь, княже?
-- Быть так, -- заговорил Александр Ярославович, -- денька через два, Бог даст, заберу часть своей дружины да ц двинусь с нею поскорее к Неве; всей рати не след брать: разгоню разбойников, нагоню на них страха -- и делу конец. А уж тут вы без меня управляйтесь да за порядком глядите, на то у вас есть посадник, человек почтенный: не слушаться его да не повиноваться ему и перед Богом грешно, и перед людьми стыдно!
Посадник встал и отвесил князю низкий поясной поклон.
-- Спасибо тебе, княже, за твоё доброе, ласковое слово! А теперь, дорогие гости, -- дело мы покончили, так пора и думы об этом бросить; милости прошу за трапезу; не обессудьте только, коли чем не угожу: вам ведомо, что я только приехал, а хозяйка моя не прибыла ещё, княгинюшка.
Князь пошёл к трапезной, за ним двинулись и остальные.
Долго, быть может, просидели бояре у приветливого и радушного князя, кабы не догадался подняться с места старик посадник.
-- Благодарствую тебе, княже, за ласку и угощение, а нам пора и по домам расходиться. Ты поход не малый сломал, устал небось, пора и отдохнуть тебе, а впереди ещё труды ратные! -- говорил старик.
-- Да, маленько устал, да не беда, отдохнуть-то ещё успею, -- добродушно говорил князь.
Но гости один за другим оставили княжеский дворец.
Симский вышел вместе с Солнцевым.
-- Ну, что ж, -- заговорил он, -- пойдём ко мне кончать пирушку, благо она хорошо началась!
-- Не можно мне, боярин, -- отвечал Солнцев, -- тут у меня одно дело есть.
-- Да какое у тебя дело может быть, кроме ратного?
-- А может быть, и ратное: почём знать, чего не знаешь.
-- Уж не с бабой ли какой ты войну затеял? -- проговорил Симский, искоса взглядывая на Михаила. Тот вспыхнул.
-- Как так с бабой?
-- Как с бабами воюют, известно! Только напрасно всё это: без бабы куда лучше. Вон я, например, хоть и не долгий, а всё-таки без неё век прожил.
-- Нет, не зайду: говорю, дело есть!
-- Ну, ин быть по-твоему. Прощай, значит, а когда дела-то свои покончишь, тогда завёртывай: кто-нибудь ещё подойдёт.
-- Поздно будет, пожалуй!
-- Что за поздно! У меня, друже, всегда рано, когда запирую. А попировать мне зело хочется: так на душе весело да радостно!
-- Может, и зайду, а теперь прощай, -- проговорил дружинник, поклонившись и пускаясь дальше.
-- Заходи, буду ждать! -- крикнул ему вслед Симский.
Солнцев подошёл к углу улицы и невольно оглянулся. Боярин стоял у ворот и глядел ему вслед. Досада разобрала Солнцева. Ему нужно было свернуть в сторону, но он прошёл дальше, боясь, чтобы Симский не выследил бы его до Марфуши. Длинна были улица, давно уже скрылся дом Симского. Оглянувшись назад, оглядевшись по сторонам и убедившись, что за ним никто не следит, Солнцев быстро завернул за первый же угол и чуть не бегом направился к дому бывшего своего врага Всеволожского.
Задыхаясь, подошёл он к воротам и схватился за тяжёлый деревянный молоток. Чуть не громом прокатились по двору эти удары.
Перепуганный насмерть челядинец распахнул калитку, поглядел на Солнцева враждебно.
-- Чего стучишь? Кого тебе надыть? -- грубо спросил он. Кровь бросилась в голову Солнцева от этой грубости.
-- Аль не узнал, хамово отродье?
-- Чего узнавать-то! Много вас нынче налезло к нам; всех не будешь знать, да и не зачем, на кой вы нам прах! -- огрызнулся челядинец, притворяя калитку.
Не стерпел Солнцев, двинул его кулаком -- и калитка распахнулась.
-- Ты чего же дерёшься-то, разбойник, душегуб! Сейчас кликну клич: по руками, по ногам свяжем да к тиуну и предоставим тебя! -- шумел челядинец, поднимаясь с земли.
Но другой удар снова повалил его и заставил смириться.
-- Вишь, дьявол! -- ворчал присмиревший прислужник. -- Этак он и насмерть пришибёт: что с ним поделаешь!
Кричать он не решался, а, с трудом поднявшись, заперев наскоро калитку, охая, направился в свою избу поведать товарищам, что в их двор затесался черт в образе дружинника.
Солнцев, разделавшись с привратником, быстро направился к хоромам: ему было и досадно и смешно.
"И чего я это расходился, зачем поколотил его, -- думалось ему, -- дурак он, и бить его не следовало. Ну да ничего: напередки поумнее будет и перед носом калитки захлопывать не будет".
Быстро взбежал он на крыльцо боярских хором и распахнул дверь. На лавке сидела какая-то древняя старуха. При входе Солнцева она с испугом вскочила и злобою сверкнула глазами на дружинника.
-- Тебе чего надоть? -- прошипела она.
-- Где боярыня?
-- На што тебе боярыня? Нешто тебе боярыню можно видеть, она теперь по мужу-покойничку убивается; да и виданное ли это дело, чтобы молодые парни ко вдовам ходили!
Терпение снова начало оставлять Солнцева.
"Что за денёк такой задался?" -- невольно пронеслось у него в голове.
-- Боярыня где, я тебя спрашиваю, старая чертовка! -- крикнул Солнцев.
-- Нетути её!
Солнцев не стал слушать её и направился к двери.
-- Ты куда, охальник, разбойник! -- завопила старуха. -- Не ходи дальше, не пущу я тебя, -- продолжала она, ковыляя к дружиннику, но Солнцев вошёл уже в следующий покой, там никого не было; старуха остановилась, затем повернула назад; выбежав на крыльцо, она завопила не своим голосом, призывая на помощь.
Между тем Солнцев обежал все покои: боярыни нигде не было. Он вышел в сад. Под густо разросшейся яблоней, унизанной сочными, крупными плодами, на скамейке сидела Марфа Акинфиевна. Услышав шаги Солнцева, она подняла голову и, увидев его, вскочила и бросилась было к нему с протянутыми руками; но вдруг руки эти опустились.
-- Марфуша, радость моя, голубка, -- шептал дружинник, обнимая её.
Но боярыня тихо отклонила его от себя.
-- Марфуша, да что же это? -- бледнея, спрашивал Солнцев. -- Ты отталкиваешь меня! Аль не люб я тебе стал, так говори, решай уж разом.
-- Зачем ты обманул меня? -- тихо, сверкнув глазами, спросила боярыня.
-- Я тебя обманул? -- удивился Михаил Осипович. -- Да чем же? Когда?
-- Помнишь, -- перебила его боярыня, -- помнишь, тогда ты прибежал ко мне весёлый такой, радостный, говорил, что я вдовой стала; я, грешница окаянная, тогда обрадовалась ещё!
-- Ну что же, ведь ты того покойника-то не любила.
-- Ты сказал, -- продолжала боярыня, -- что боярина покойного убили...
-- Ведь не жив же он, -- значит, я правду сказал.
-- Да как убили-то? -- простонала Марфа Акинфиевна.
Солнцев начинал догадываться.
-- В бою, с моста в Волхов столкнули...
-- О Господи, кто же столкнул-то его, кто его грешную-то душу погубил! -- чуть не плача говорила боярыня. -- Ведь ты же, ты утопил его. Помню, как ты тогда прибежал ко мне с боя, на тебе была кровь, может, и мужнина кровь, а я тебя ласкала, миловала. Ах, Михайло, Михайло, грех-то ты какой сделал, грех, да и меня ввёл в него.
Встал во весь рост Солнцев, глаза его горели огнём, губы дрожали.
-- Кто же это тебе сказал? -- отчётливо, резко проговорил он.
-- Старуха от челядинца слышала, она мне всё рассказала, как ты покойника-то и за ноги с моста в Волхов стащил! -- проговорила чуть слышно, глядя не без страха на разгневанного Солнцева.
-- Да кто сказал тебе, что я обманул тебя? -- продолжал Солнцев.
-- Ведь ты же мне не так рассказывал, -- робко проговорила Марфуша.
-- Я тебе сказал, что мужа у тебя больше нет, что сгиб он в бою, а рассказывать о том, как он сгиб, мне не до того было; пойдём-ка лучше присядем да и потолкуем, -- продолжал он, беря Марфушу за руку и подводя её к скамейке.
Та послушно шла за ним. Они сели рядом.
-- Скажи ты мне, -- начал Солнцев, -- скажи, за что винишь? Мужа ты не любила, чего же жалеешь его?
-- Не любила я его, правда, но зла никогда я не желала ему; зачем же убивать его? Ему и так недолго оставалось жить, пусть бы умирал своею смертию, и как бы мы с тобой счастливы были тогда.
-- А теперь что же? -- задыхаясь, чувствуя на душе холод, спрашивал дружинник.
-- Теперь не то! Люблю я тебя, Миша, видит Бог, как люблю, может быть, и грех тяжкий гак любить, да как вспомню, что покойника ты убил, так и захолонет сердце, так страх какой-то всю и обоймет; убежала бы куда, скрылась бы; не знаю, что делать с тобой. Вот ныне утром я ещё ничего не знала, выбежала к собору встречать тебя, а как про грех твой узнала, так и не знаю, что сделалось со мной, не знаю, куда деваться: и видеть-то тебя хочется, и речей твоих ласковых послушать, и боязно тебя и страшно! Молиться хотелось; прежде, бывало, как помолишься, так всегда легче станет, а ноне и молитва нейдёт: лепечу слова как полоумная, сама не понимаю, что говорю; велик, должно быть, Миша, наш грех с тобой, коли Бог и молиться не допускает, разум отнимает.
-- Да про какой грех ты говоришь, -- нетерпеливо проговорил Солнцев, -- в чём мы согрешили с тобой; в чём провинились, скажи на милость!
-- Всё в том же: ты убил старого боярина, а я, окаянная, обрадовалась этому, думала покой, счастье да любовь найти.
-- А что же, нетто ты не нашла их?
-- Нет, -- задумчиво проговорила боярыня, -- нет, Михайло, ничего не нашла я теперь, кроме страха: так вот и мерещится мне покойник, теперь, кажись, и ночей от страха спать не буду.
-- Слушай, Марфуша, ты всё про грех какой-то толкуешь, а в чём этот грех, я никак в толк не могу взять. Ну, я убил этого старого черта, мужа твоего, так ведь у меня и в мыслях не было убивать его: не выходил я на большую дорогу, не был станичником и не поджидал его за углом, а встретились мы с ним в честном бою, за правду стоял я, сама знаешь. Одолей он меня, и меня унёс бы теперь мёртвого Волхов; у меня было больше силы, чем у него, ну, его доля помирать, а моя жить. Какой же тут грех, из-за чего ты мучаешься да боишься?
-- А зачем ты его за ноги в Волхов свалил? Может, он и жив остался бы?
-- А тебе и любо было бы, кабы он пришёл к тебе мучить да измываться. Скажи мне на милость, если бы ты видела змею, что она ползает, чтобы укусить тебя, ты бы её ударила, оглушила бы и оставила затем, чтобы она, очухавшись, тайком подкралась к тебе и снова укусила? Нет, Марфуша, гадин всегда нужно изводить, а твой муж был такой гадина, каких ещё никогда и на свете не видывал!
Солнцев замолчал, молчала и боярыня. Уставив глаза в землю, она задумалась. Солнцев тихо обнял её и привлёк к себе, она не сопротивлялась.
-- О чём задумалась, солнышко моё красное? -- тихо, нежно спросил её Солнцев.
-- Да вот об твоих речах!
-- Что же, не по сердцу они тебе, что ли?
-- Нет, вот как ты говоришь всё, ну и спокойней делается, потому правду говоришь, а как останусь я одна, так меня сомнение и начнёт брать: и жалко старого, и противен он мне.
-- Что ж, лучше бы было, когда вместо меня здесь сидел старый да обнимал бы тебя, а меня где-нибудь на дне Волхова раки бы ели? -- спросил Солнцев.
При этих словах Марфуша задрожала и крепко схватилась за руку Михайлы.
-- Ох, не говори, не говори так, Миша, -- заговорила она с испугом, прижимаясь к нему.
А ночь всё больше и больше надвигалась на небо, чёрным покровом окутывала она землю, засверкали на нём только мириады звёзд. Чуть не над головой молодых людей защёлкал раскатистою трелью соловей. Заслушались они и, сами не замечая того, всё больше и больше сжимали друг друга, всё сильнее и сильнее клокотала их кровь и туманились головы.
В воздухе пронёсся вихрь, с шумом зашелестели листья деревьев, в воздухе повеяло прохладой; эта прохлада отрезвила их.
-- Ох, быть грозе! -- проговорила боярыня, взглядывая на небо. А по нему уже ползли чёрные, зловещие тучи. Молния резко пронизала небо, и загрохотал гром.
-- Пора, Миша, пора, голубчик, -- говорила боярыня, -- гляди, и дождик стал накрапывать, того и гляди, ливень будет.
-- Как не хочется-то, Марфуша, уходить от тебя, кабы ты знала!
-- Что ж теперь, родимый, делать нам с тобой? Оставаться тебе здесь нельзя, перед людьми зазорно. Погоди маленько, дольше ждали, а там уж на век не расстанемся! Вот из похода вернёшься, тогда и свадьбу сыграем.
-- А может, и раньше?
-- Как же раньше-то?
-- Да так. Князь не хочет брать с собой всей дружины, может я и останусь в Новгороде, тогда кто же мешает нам пожениться.
-- Эх, кабы так-то было!
А гром всё сильнее и раскатистее разносится, молния всё ярче и ярче блещет, освещая зеленоватым светом деревья и хоромы.
-- Ну, прощай, прощай, родимый, право же, пора! Ведь коли так сбудется, как ты говоришь, расставаться тогда не придётся, -- говорила Марфуша.
Возле них раздался дикий, нечеловеческий хохот, страшным эхом раскатился он по саду.
Солнцев и Марфуша, поражённые ужасом, отскочили друг от друга.
-- Леший! Леший! -- шептала в испуге боярыня.
А хохот рокотом продолжал разноситься по саду. Вдруг молния зигзагами пронизала небо, и Солнцев с Марфушей в двух шагах от себя увидели бедного, с сверкающими от гнева глазами боярина Всеволожского.
Марфуша вскрикнула, побледнела и повалилась на мокрую траву. Солнцев не помнил себя от ужаса.
-- Раненько, раненько стали миловаться, -- говорил между тем Всеволожский, -- раненько стали собираться свадьбу играть, когда покойнику и сорок дней не вышло! Похоронить бы следовало его сначала да поминки справить, а потом уже о свадьбе-то думать.
-- Чур меня, чур, -- в ужасе шептал Солнцев, -- исчезни, окаянный!
Привык дружинник сражаться с живым врагом, привык не бледнеть перед явною смертью в боях, но встречаться с выходцами с того света, с нечистою силою ему было не по силам.
-- Что ж молчишь-то, дьявол? Не узнал меня, что ли? -- гремел грозный голос боярина.
-- Чур меня, чур! -- продолжал бормотать перепуганный насмерть Солнцев.
-- Чего чураешься-то?! Чураются только от чертей да леших, а я, слава Те Господи, жив ещё. А ты думал небось, что убил меня? Богатством моим да женой хотел завладеть? Прошибся, парень, маленько, поспешил больно, видишь -- живёхонек я, разделаться с тобой пришёл, -- проговорил он злобно, бросаясь на Солнцева. Его жилистые, старые руки схватили дружинника за горло.
Солнцев почувствовал на своей шее тиски, опамятовался. Он увидел, что имеет дело не с нечистой силой, не с привидением, а с живым человеком, со своим злейшим врагом, которого он считал умершим. Самообладание вернулось к нему, но в глазах у него от удушья позеленело. Он собрал последние силы, схватил левой рукой за боярскую бороду, а правой нанёс удар в висок Всеволожскому. Тот мгновенно выпустил шею дружинника и как скошенный сноп тихо повалился на землю.
-- Авось теперь не встанешь, окаянный! -- приходя в себя, проговорил Солнцев.
-- Что же теперь с Марфушей делать? Марфуша! -- окликнул её Солнцев.
Ливший дождь освежил боярыню и привёл её в себя.
-- Видел, Миша, видел? Из могилы пришёл? -- трясясь всем телом, шептала в ужасе Марфуша.
-- Видел, голубка, видел! Да теперь уж он больше не придёт.
-- Ох придёт, убьёт он меня!
-- Говорю, милая, не придёт; пойдём, я тебя сведу в покой; тебя всю промочило.
С трудом поднял дружинник Марфушу и на руках донёс её до хором.
-- Уходи, Миша, я лягу, отдохну! -- говорила совершенно обессилевшая боярыня.
Солнцев поцеловал её и направился к двери.
-- Не придёт, говоришь? -- снова переспросила его боярыня.
-- Говорю, нет!
-- А как же он сейчас приходил-то?
-- Завтра всё расскажу, а теперь успокойся, усни.
Солнцев вышел, он чувствовал себя нехорошо.
"А что как этот живучий старый черт опять отойдёт?" -- думалось ему, когда он проходил по двору.
Дождь лил как из ведра; собаки забились по конурам; челядинцы, увидев возвратившегося боярина, перепугались насмерть и забились по углам, творя втихомолку молитвы. Солнцев прошёл двор, отпер калитку и вышел на улицу.
"Теперь волей-неволей, а нужно идти к Симскому, -- думал он, шагая по грязи. -- Жив этот окаянный аль нет, оповестить его всё-таки нужно. Бог весть, что может быть!"
И он зашагал по знакомой улице. Постучав в ворота, он стал ждать под проливным дождём, пока отопрут ему калитку.
-- Кто там? -- послышался из-за ворот оклик.
-- Боярин спит? -- вместо ответа спросил дружинник.
-- Нет, у него гости. А ты кто таков будешь?
-- Княжеский дружинник Солнцев.
-- Милости просим! Вас-то и велено дожидаться, -- проговорил прислужник.
Загремел засов, и распахнулась калитка.
Солнцев прошёл в хоромы. За большим столом, уставленным кубками и жбанами, сидели все знакомые люди с покрасневшими лицами, между ними вёлся оживлённый разговор. При входе Солнцева у всех вытянулись лица: страшен показался им дружинник. Промокший, с прилипшими ко лбу и щекам волосами, бледный, с горящими лихорадочным блеском глазами, Солнцев действительно был страшен. К нему выскочил Симский:
-- Откуда ты, что с тобой?
-- Слыхали вы про чудеса? -- вместо ответа спросил Солнцев.
-- Про какие чудеса?
-- Чтоб мёртвые выходили из гробов?
Всех передёрнуло при этих словах.
-- Как не слыхать -- слыхали, только сами не видали что-то ни разу.
-- Ну а я видел!
-- Где? Кого? -- послышались вопросы с разных сторон.
-- Все вы знаете, что Всеволожский сгиб в бою?
-- Вестимо, знаем, твоих рук дело.
-- Неужто он?
-- Своими глазами видел! -- проговорил Солнцев.
-- Что ж, живой или мёртвый?
-- Видел живым, а теперь не знаю, может, и умер.
Это известие сильно поразило гостей, расстроило пир.
Все полезли с расспросами.
-- Ничего не знаю, говорю только, что видел!
-- Да где видел-то?
-- На улице встретил! -- солгал Солнцев.
Последнее известие ещё более смутило бояр. Все стали подниматься, хватаясь за шапки. Напрасно упрашивал их хозяин ещё посидеть, все заспешили домой.
-- Я у тебя заночую, дело есть, -- во время суматохи шепнул Симскому дружинник.
Тот только махнул рукой.
-- Скажи ты, на смех, что ли, наговорил им страховины? -- спросил боярин, когда гости ушли.
-- Нет, правду я сказывал!
-- И встретил ты старого черта на улице?
-- Нет, не на улице. Вижу, боярин, что от тебя таиться нечего, ты ведь не выдашь!
-- О чём говоришь? Вместимо, нет!
-- Ну так слушай же! Помнишь, ты говорил мне ныне, когда мы от князя шли, про зазнобу?
-- Как не помнить, помню: аль угадал?
-- Угадал, что греха таить!
-- Кто же такая?
-- Чего же теперь таиться-то: жена этого самого черта Всеволожского.
Симский даже привскочил.
-- Что ты? Эдакая красавица, да где же ты зазнал её?
-- Зазнались мы с ней, ещё когда ребятами были, потом много лет не видались, а свиделись тогда, когда князь приехал впервой в Новгород. Как увидал я её, и не знаю, что подеялось со мной: света Божьего невзвидел я. Ну, потом стали почаще видаться, полюбились один другому, стали уже мы с ней и о свадьбе подумывать, да не так должно Бог судил: разлучили нас, выдали её за Всеволожского. Чуть ума я не решился тогда. Потом опять встретились. Не один раз в её же саду мы виделись с ней: последний раз было это перед побоищем. Как свалил я своего врага в Волхов, зело обрадовался, думал, конец всему моему горю, да и она, голубка моя, радёшенька была. Я-то извёлся весь, хотелось повидаться с ней. Оттого я и ушёл от тебя.
-- Так вот оно дело-то какое, -- промолвил Симский.
-- Пошёл я к ней свидеться, и забыли все горе, опять заговорили о свадьбе. А тут гроза. Вдруг над самыми головами как захохочет дьявол. Блеснула молния, осветила всё, глядим, а он перед нами, окаянный, стоит.
-- Может, показалось?
-- Где показаться! Как живой стоит! Боярыня от страха повалилась на землю, а я, что же, покаюсь, хоть и не труслив, а тут опешил. А он-то хохочет, он-то хохочет, а потом как бросится ко мне да и хвать меня за горло; тут уж я опамятовался, хватил его в висок, он и повалился.
-- Жив?
-- Шут его знает, может, и помер; ударил-то я его куда как сильно; стар он, вряд ли вынесет.
-- Где же он пропадал столько времени?
-- Бог весть! Где-нибудь таился да козни разные проделывал.
-- Надо проразузнать, а коли не убил ты его, то присматривать за ним, а то, того и гляди, князь уйдёт в поход, он смуту и заведёт здесь.