I.
Прошло три месяца, а взаимные отношения героев этой не совсем обыкновенной истории не только не выяснились, но еще более запутались и осложнились. Иные из ее участников даже вовсе не видели друг друга в течение всех трех месяцев, а между тем как будто тайные силы плели неустанно свою интригу и все чувствовали, что от судьбы не уйдешь и что придется подвести всему итоги в конце концов.
Молодой князь Нерадов бросил Марго, и она жила теперь с Рувимом Карповичем, известным миллионером и сочинителем порнографических сонетов. Но князь Игорь, хотя и расстался с белокурой очаровательницей, по-прежнему вел далеко не беспорочный образ жизни.
К прежним его опытам и приключениям прибавилась еще одна неприятная черта -- какое то странное бретерство. Особенно всех удивила его история с господином Кирхнером. Этот Кирхнер, учившийся, между прочим, в берлинском университете и посвятивший свои досуги истории пластических искусств, читал однажды доклад в редакции журнала "Зодиак". Доклад был весьма поверхностный, надо признаться.
А между тем в докладе этом речь шла о типе Мадонны у нидерландцев XV века. На заседании был князь, и после доклада во время перерыва произошло то странное столкновение его с Кирхнером, о котором немало потом было разговоров в петербургском обществе.
Князь подошел к этому самому Кирхнеру и попросил его повторить одну фразу из его доклада. Этот господин, весьма фатоватый, между прочим, несколько удивленный и отчасти обеспокоенный просьбою Нерадова, поспешил раскрыть рукопись и прочесть фразу, которая заинтересовала почему-то князя. Собственно говоря в этой фразе ничего особенного не было, но, должно быть, князю не понравился тот развязный и даже фривольный тон, каким автор вообще говорил о Богоматери. В злополучной фразе легкомыслие было как-то очевиднее, чем в других частях доклада -- вот и все.
-- Так, хорошо -- сказал князь, холодно усмехаясь. -- Больше мне ничего не надо.
-- Но позвольте! Как же так? -- обиделся эстет. -- Я хочу знать в чем дело... То есть зачем это вам...
-- Затем, чтобы знать, кто вы такой...
-- Вот как! И что же?
-- Теперь я знаю. Вы -- бесстыдник и глупец...
Само собою разумеется, так странно обиженный любитель живописи вызвал Нерадова на дуэль в тот же вечер, а на другой день князь ранил этого Кирхнера в ногу, ниже колена. Но и после дуэли князь вел себя не совсем пристойно, отказавшись подать руку противнику, который вовсе не искал ссоры.
Эта дуэль из-за Мадонны удивила многих.
Вскоре после дуэли у князя Игоря было два или три свидания с Танечкою. Потом князь переехал в Царское и жил там, усердно занимаясь наукою. Княгиня была очень довольна. Но эта идиллия продолжалась недолго.
В это время у Поляновых все было как-то безнадежно и мрачно. Анна Николаевна была весьма угнетена. С каждым днем слабели ее душевные силы. Танечка очень устала, хотя у нее был усерднейший помощник и верный друг -- Ванечка Скарбин.
Что касается Александра Петровича, он совсем потерял голову. Душевная болезнь жены выбила его из колеи, как говорится. Деньги Паучинского не пошли ему впрок. Вместо того, чтобы сосредоточиться и приняться за свое "Благовещение", о котором он мечтал, пришлось ему устраивать консилиум из разных знаменитостей, а когда выяснилось, что едва ли Анну Николаевну можно вылечить от ее мрачного недуга, он на все махнул рукою. К этому времени были истрачены все деньги. Их и было-то немного за уплатою старых долгов. Паучинский сам любезно предложил Александру Петровичу еще некоторую сумму. Теперь Полянов был должен странному ростовщику двенадцать тысяч. Но мало этого любезности господина Паучинского были даже, пожалуй, и чрезмерными. Так например, под предлогом, что Александру Петровичу необходимо развлечься ввиду тяжелых семейных обстоятельств. Паучинский увлекал своего нового друга из дому то в сомнительных качеств театрики и даже за кулисы оных, то в игорные притоны, где слабохарактерный Александр Петрович стал поигрывать. Ему сначала повезло, особенно в рулетку, а потом пошли весьма крупные неудачи, но Паучинский незамедлительно принимал на себя всякие обязательства. Александр Петрович к этому тотчас же привык и перестал даже по малодушию подводить итоги своему кредиту.
-- Зачем считать, когда завтра, может быть, отыграюсь и тогда баста: буду писать "Благовещение",а в эти вертепы ни ногой, -- думал он.
А между тем старому князю Нерадову донесли, что у его сынка были вновь свидания с барышней Поляновой. И это известие опять растревожило князя. У князя были свои агенты. Между прочим -- Сандгрен, тот самый смазливый молодой стихотворец, который пригласил Александра Петровича в "Заячью Губу". Рекомендовал его князю Паучинский.
Сандгрен был, так сказать, слепым орудием князя. Тайны князя он не знал и даже не догадывался вовсе об его намерениях и планах. Доносил он князю об отношениях Танечки к Игорю Алексеевичу с удовольствием, но всегда под благовидным предлогом и с невинным видом.
В последний раз он сообщил князю, что видел парочку в Эрмитаже. Они стояли долго перед Рибейра, потом из испанской залы пошли почему-то к Рембрандту и смотрели "Снятие со креста".
Но на этот раз князь был нетерпелив.
-- Когда у них свадьба? -- спросил он вдруг, испугав даже доносчика решительною определенностью вопроса.
-- Не знаю, -- пробормотал растерявшийся юноша, разводя руками. -- У них что ни день, то иное. То совсем как жених и невеста, то как враги.
-- Это все психология, -- нахмурился князь. -- Мне нужны факты. Вы, Сандгрен, нерасторопный какой-то.
Сандгрен надул губки:
-- На вас, князь, не угодишь. И что за тон. Я вас не понимаю. Ведь я не шпион вам в самом деле. Я делюсь моими впечатлениями. Тут нет ничего худого. А вы, я не знаю, чего хотите. Это, князь, даже обидно, право. У меня самолюбие.
-- Самолюбие ваше тут ни при чем, -- сказал князь. -- Но я хочу знать, когда у них свадьба...
Молодой человек пожал плечами.
-- Я с вами откровенен, князь, а вы не хотите мне ничего открыть. Согласитесь, это обидно. Я вам все рассказываю, а сам не знаю, зачем. Я понимаю, князь Игорь ваш сын... Но все-таки... Не все ли вам равно, на ком он женится в конце концов?..
-- В конце концов, -- повторил князь, смеясь. -- Да вы забавный, Сандгрен. А не все ли мне равно в самом деле! Ну, впрочем, ступайте домой.
В это время князю подали чью-то визитную карточку. И Сандгрен видел, как побледнел князь и как странно загорелись его глаза.
Отпустив молодого человека, князь долго не решался принять названного гостя. Он ходил по комнате, чуть вздрагивая и кусая губы. Впрочем, он скоро овладел собою, сел в кресло и, полузакрыв глаза, сказал старому слуге:
-- Проси.
Вошел господин лет сорока пяти, бритый, с коротко подстриженными волосами, тронутыми серебряною сединою; умные и спокойные его глаза твердо смотрели на князя; строгие и несколько надменная губы незнакомца не улыбались вовсе. Он назвал себя.
Это был мистер Джемс.
Он сел в кресло против князя и молча рассматривал его минуты две.
Князь, наконец, кисло улыбнулся и нетерпеливо спросил, впрочем, довольно вежливо:
-- Что вам угодно, мистер? Я жду...
-- Я не думал, что вы такой -- сказал гость, по-прежнему разглядывая князя. -- Вы, должно быть, очень устали. Я не думал, что вы так устали.
-- Вы думали обо мне! -- воскликнул князь. -- Но какое мне до этого дело, милостивый государь? Ежели вам угодно мне сообщить что-нибудь, я выслушаю вас, но прошу покорно без этих отступлений...
Восклицание князя не произвело на мистера ни малейшего впечатления. Однако, он тотчас же объявил, что, если князю не нравится его манера беседовать, он уйдет, а за него поговорят с князем его друзья.
Князь с совершенною искренностью не понял на каких друзей намекает его странный гость, но спокойствие англичанина отчасти смягчило его гнев.
-- К делу! К делу! -- сказал князь. -- Я слушаю вас.
-- Вы антропософ? -- неожиданно спросил мистер Джемс.
-- Нет.
-- Теософ?
-- Нет.
-- Это хорошо. Две ошибки.
-- Какие ошибки? -- удивился князь.
-- Я думал, что вы не устали и довольны собою, а вы устали и даже очень. Это моя ошибка. Я думал, что вы антропософ, а вы не хотите им быть. Это тоже моя ошибка. Значит, две ошибки, -- сосчитал англичанин, чуть подняв брови.
-- Да, две ошибки, -- улыбнулся князь.
Но мистер Джемс не улыбался.
-- И все-таки я вам скажу то, что я должен сказать. Так хочет княгиня Екатерина Сергеевна Нерадова.
-- Княгиня поручила мне предупредить вас, что вашему сыну грозит несчастие. Поэтому она просит вас его спасти. Княгиня восемнадцать лет тому назад дала вам слово никогда и никому не открывать вашей тайны. Но теперь она просит вас освободить ее от этого слова. Тогда она сумеет предотвратить несчастие.
-- А вы? -- с ненавистью посмотрел на англичанина князь. -- А вам известна эта тайна?
-- Мне? Но кто бы мог мне открыть ее? Кто? Я с вами, князь, не беседовал никогда.
-- Зато вы не раз, я думаю, беседовали с княгинею, -- злобно рассмеялся князь.
Англичанин помолчал.
-- Если я вас верно понял, князь, -- сказал он спокойно, опять поднимая брови, -- вы намекаете на то, что княгиня не сдержала слова, данного ею восемнадцать лет назад. Но леди нельзя подозревать в этом. И тот, кто подозревает ее в этом, безнравственный человек. Значит вы, князь, безнравственный человек.
-- Очень может быть, -- презрительно усмехнулся князь.
Мистер Джемс поднял брови.
-- Русский характер очень странный характер. Если сказать русскому, что он безнравственный человек, он не считает себя оскорбленным. Ему как будто бы это льстит.
-- Довольно, -- сказал князь, -- кажется, вам больше нечего мне сказать.
-- Нет, мне есть что вам сказать.
-- Говорите.
-- Намерены ли вы освободить княгиню от данного ею слова?
-- Нет, не намерен. Я сам. Я знаю, что делать.
-- А! -- протянул мистер Джемс. -- В таком случае я застрелю вас.
-- Что? -- удивился князь. -- Меня?
-- Да, вас. Я решил убить вас на поединке.
-- Странно, -- пробормотал князь. -- Англичане, кажется, не признают дуэли.
-- На островах нельзя, а на континенте можно. Я завтра пришлю к вам моих друзей.
-- Уходите, -- сказал князь. -- Я устал. У меня тоска. Уходите поскорее.
-- А все-таки я завтра пришлю к вам моих друзей. Но хорошо, однако, что вы не антропософ по крайней мере.
Мистер Джемс, исполненный достоинства и даже важности, удалился из княжеского кабинета, оставив Алексея Григорьевича в недоумении.
На другое утро к изумленному князю приехали два джентльмена. Один -- из английского посольства, весьма представительный господин, в смокинге, с моноклем, другой -- корреспондент Times. Они объяснили князю, что мистер Джемс считает себя оскорбленным некоторыми замечаниями князя об особенностях английского характера и требует удовлетворения.
Князь рассеянно выслушал джентльменов.
-- Мне очень не хочется драться с мистером Джемсом, -- сказал он искренно. -- Я готов извиниться. Я в самом деле сказал неосторожно, что англичане не обижаются, когда их называют чудаками. Конечно, это несправедливо и неверно. Я извиняюсь.
Но джентльмены объяснили, что мистер не может удовлетвориться подобным извинением, что лишь поединок может разрешить это печальное недоразумение.
-- Хорошо -- вздохнул князь. -- Придется драться, очевидно.
И через три дня в самом деле состоялась дуэль.
Князь был очень недоволен этой историей. В сопровождении двух своих секундантов, -- одного графа, очень светского и успевшего пожить человека, дальнего своего родственника, и другого, совсем юного корнета, которого ему привез Паучинский, князь в десять часов утра выехал на место поединка. Господа секунданты выбрали местечко за Новою Деревнею, у так называемой Красной Мельницы. Противники должны были съехаться в автомобилях.
В то утро было весьма морозно, но, по счастью, не было ветра. И день был солнечный. Накануне выпало много снегу, и теперь ели стояли, обложенные все белыми подушками. Когда подъехал князь, джентльмены были уже там. Все трое курили. Корреспондент самоотверженно шагая по цельному снегу, поставил барьер и указал место противникам.
-- Не хотите ли мириться? -- крикнул сердито князь, не дожидаясь уговора секундантов. -- Я всяческие приношу извинения.
Мистер Джемс поднял один палец и помахал им перед носом в знак несогласия.
Он сбросил шубу и вышел на площадку первый. Прихрамывая на одну ногу, поплелся и князь на свое место с кислою и капризною гримасою.
После счета, как было условлено, противники стали сходиться. Мистер Джемс шел бодро, целясь, и не задерживал шага. Князь даже поднять пистолет медлил и шагал в рассеянности, как будто не замечая наведенного на него дула. Мистер Джемс выстрелил первый и промахнулся. Князь улыбнулся и выстрелил в воздух.
-- Так нельзя, -- сказал джентльмен из посольства. -- Если вы, князь, будете стрелять в воздух, дуэль не может продолжаться.
-- Да, да! -- подтвердил и мистер Джемс.
-- Тем лучше, -- совсем откровенно засмеялся князь.
-- Как? Вы будете стрелять в воздух? Вы ехали сюда с таким намерением? -- строго спросил князя корреспондент.
-- Ехал без намерения, -- все еще улыбался князь. -- А вот увидел снег и солнце и полюбил мистера Джемса. Не могу я в него стрелять, как хотите.
Джентльмен заговорил громко по-английски, пожимая плечами и сохраняя торжественную важность. А князь махал уже перчаткою шоферу, чтобы он подъехал поближе.
-- Я пока мирюсь, -- сказал мистер Джемс, шагая по цельному снегу и протягивая князю руку. -- Я хочу мириться. Надо понять русский характер. Но, может быть, я вызову вас еще раз. Потом. Я подожду.
Князь уронил в снег перчатку и, не поднимая ее, протянул руку -- Домой! -- крикнул он шоферу и пошел торопливо к автомобилю, прихрамывая.
Так пришлось князьям Нерадовым -- отцу и сыну -- почти одновременно участвовать в поединках, но по причинам совсем различным, однако. Впрочем, судьба готовила господам Нерадовым и другие испытания, более трудные и ответственные.