Едва только автомобиль остановился у подъезда нерадовского особняка, Анна Николаевна стремительно, оттолкнув руку князя, выскочила на панель и вместо того чтобы войти в двери которые распахнул предупредительно огромный с баками швейцар, торопливо пошла вдоль набережной Мойки и тотчас же пропала в осеннем тумане. Князь бросился за нею.
Косой дождь больно бил князя по лицу, ветер рвал с князя пальто и шляпу; ноги скользили; фонари едва светили в темном тяжелом тумане. Князь задыхался и, прихрамывая, -- у него была подагра, -- тщетно старался догнать сумасбродную Анну Николаевну.
Он уже отчаялся ее настигнуть, когда вдруг неожиданно наткнулся на каменное со львами крыльцо. И Анна Николаевна стояла тут же, дрожа от непогоды. Развевался от шалого ветра ее шарф. Где-то внизу, на Мойке, стучала глухо барка, ударяясь о сваю. Анна Николаевна что-то крикнула князю, протянув вперед обе руки, как будто защищаясь, но в это время со свистом и воем ринулся на них темный ветер, и князь не расслышал того, что ему крикнула Анна Николаевна.
-- Что? Что? -- громко сказал князь, стараясь перекричать вой обезумевшей бури.
Анна Николаевна обернулась и, приблизив свое лицо к лицу князя, крикнула ему еще раз:
-- Девятое апреля забыл?
-- Анна! Ведь, это было пятнадцать лет назад? -- простонал князь.
Он схватил ее за плечи:
-- Пойдем ко мне!
-- К тебе? В те комнаты, где я была с нею, где ты посмел предложить мне...
И она опять бросилась во мрак. Князь побежал за нею, прихрамывая и задыхаясь. Так они бежали то молча, то обмениваясь отрывочными фразами, понятными лишь им одним.
А непогода разгулялась вовсю. Встречались редко прохожие, но и те похожи были теперь на каких-то больших летучих мышей, сверхъестественных и страшных: так ветер свирепо рвал их одежду, поднимая полы, как черные крылья. Время от времени стреляли пушки на Неве, давая знак об опасности. И казалось, что в небе летят, трубя, целые полчища каких-то странных всадников с черными щитами. И гул оружия раздавался. И чудилось, что это подымается темная сила от края земли. Собрались какие-то дьяволы и затеяли действо в тумане над петербургскою топью.
У моста стоял извозчик с поднятым верхом. Анна Николаевна бросилась в пролетку. Князь едва успел вскочить на подножку и, больно ударившись плечом, грузно упал на сиденье рядом со своей странной спутницей.
Извозчик хлестнул лошадь кнутом и поехал наугад, не спрашивая у господ, куда их везти.
-- Поймите вы, безумная, что не о нас теперь идет речь, а совсем об ином. Ее надо спасти! Ведь, нельзя так, -- умолял князь Анну Николаевну.
Но едва ли она слышала и понимала то, что ей старался внушить князь. Фантастическая душа ее не выдержала нового испытания. И, ведь, надо же было случиться в ту ночь дикой этой буре, от которой и у душевно-твердых людей затуманились сердца. Все так несчастно сложилось. Князь не ожидал все-таки что Анна Николаевна так худо собою владеет. Он при всей своей проницательности не понимал вовсе, чем и как жила Анна Николаевна все эти пятнадцать лет.
-- Где мы едем? -- соображал князь, чувствуя, что вокруг просторно и пустынно.
Они ехали по Марсову полю. Князь догадался, что черная невысокая стена, сплошная и длинная, вовсе не стена, а Летний Сад. К вою ветра присоединился тонкий свист обнаженных веток и гнусавый скрип деревьев.
Извозчик обернулся, наконец:
-- Куда теперь, барин?
-- На Карповку.
Вой ветра мешался с разбойничьим посвистом сирены. Они ехали теперь по Троицкому мосту. Какие-то красные огни мелькали на Неве. Петропавловская крепость на миг выступила из-за туманной завесы, как большая гробница.
Князь едва слышал бормотание Анны Николаевны и порою несвязно, отвечал ей, сам тотчас же забывая то, что сказал. Ему казалось, что это не туман закутал все вокруг своим трауром, а что черную завесу спустили с неба какие-то незримые существа, чтобы посмеяться над этим неправедным городом, с которым так была связана судьба Нерадовых. Князю не верилось, что наступит утро. Нет, придется ему всю жизнь ехать так во мраке, чувствуя рядом безумную Анну Николаевну.
-- Что это? -- думал князь. -- Не ад ли это? Неужели кончится когда-нибудь эта ночь? Ад, ад... Вечная тьма...
И холодный ужас проник в сердце князя.
Но все-таки это был не ад пока, а лишь преходящая темная петербургская ночь. Извозчик свернул на Карповку и въехал во двор отеля "Ницца".
Анна Николаевна шла покорно за князем, бормоча что-то и странно усмехаясь. Когда швейцар отпер дверь и князь с Анною Николаевною поднимались по лестнице, на верхней площадке раздались голоса и двое, по-видимому, молодой человек и дама -- стали спускаться вниз.
Веселый женский голос звучал громко и уверенно:
-- Non, non! C'est impossible, mon cher...
Молодой человек сказал что-то тихо, приблизив, должно быть, губы к уху своей спутницы.
И дама, смеясь, повторила ту же фразу:
-- Non, non! C'est impossible, mon cher...
Когда молодой человек и дама поравнялись к князем и Анною Николаевною, произошло замешательство. Правда, молодой человек, увлеченный своею белокурою спутницей, сначала не обратил внимания на поднимавшихся наверх новых посетителей, да и трудно было ему разглядеть их в полумраке лестницы, зато князь в ужасе отшатнулся в сторону и торопливо загородил собою Анну Николаевну, которая в своей чрезвычайной рассеянности ничего, вероятно, не видела в тот миг. Старый князь узнал молодого человека. Кажется, и молодой человек заметил странный жест ночного отельного гостя и обернулся, но уже старый князь поднялся на верхнюю площадку, увлекая за собою Анну Николаевну.
Впрочем, внизу тотчас же раздался беспечный голос молодого человека, не догадавшегося, должно быть, на этот раз, кого он только что встретил на лестнице:
-- Comment! Mais c'est tres bien, mais c'est tres beau, ca!
Это был князь Игорь Алексеевич с белокурою прелестною Марго.
Эта встреча произвела на старого князя огромное впечатление. Еще бы! Все его опасения, весь ужас перед надвигающейся "катастрофою", благодаря этой встрече, теряли свое значение, по крайней мере до известной степени. Слухи о решении молодого князя делались сомнительными. Посещение с какою-то легкомысленною дамою ночного отеля не вязались с тем, чего так опасался Алексей Григорьевич.
-- Одно только здесь странно, -- думал князь. -- Это наша нерадовская сердечная противоречивость. Но все-таки есть, ведь, и предел этой самой удивительной противоречивости. Во всяком случае, можно, по-видимому, не спешить, ежели этакими приключениями занимается повеса.
Князь пришел даже в благодушное настроение и потому употребил такое легкомысленное словечко. Ему это даже понравилось. И он еще раз мысленно обозвал своего сынка повесою.
Князь и Анна Николаевна вошли, наконец, в комнату, которую заспанный слуга почему-то долго не мог отпереть.
Князю предстояли здесь новые и неожиданные испытания. Когда лакей поставил на стол мельхиоровое ведерко с бутылкою шампанского во льду и бесшумно удалился, князь решился взглянуть на свою спутницу и был тотчас же поражен и потрясен ее видом и прежде всего выражением ее лица.
Какой-то странный восторг светился в глазах Анны Николаевны. На щеках у нее был румянец. Полуоткрытый жаркий рот ее напоминал князю те давние дни, когда он не думал об ответственности и о возмездии.
И то, что на Анне Николаевне надето сейчас бальное голубое платье, безжалостно измятое; что у нее открыта шея и грудь; что прическа ее растрепана; что от нее пахнет какими-то сладкими, не очень дорогими, духами: все это пугало почему-то князя.
-- Вы знаете, кого мы встретили сейчас на лестнице? -- сказал князь, стараясь говорить как можно тише и проще, чтобы успокоить себя и, главное, растревоженную и возбужденную Анну Николаевну.
Но Анна Николаевна не слушала князя. Она все так же восторженно смотрела на него своими блестящими и влажными глазами. Князь не понимал, что с нею. Он только чувствовал, что пока они ехали вместе до Карповки, оглушенные и потрясенные осеннею бурею, в душе Анны Николаевны произошла какая-то перемена. Теперь перед князем сидела не та непокорная и мстительная женщина, которая смеялась над ним в автомобиле и потом бросилась по панели, во мрак. Теперь смотрела на него незнакомка с какою-то неожиданною нежностью и непонятной страстью.
Это было страшнее, чем та прямая вражда, которой вовсе не скрывала сначала Анна Николаевна.
Князь дрожащей рукою налил шампанского и, встав, прошелся по комнате. В овальном зеркале, исцарапанном и тусклом, неясно отражалась наклонившаяся вперед незнакомка с открытою грудью -- вся в тумане, как сон, как тень. За стеною кто-то играл на рояле шопеновский вальс, но сбивался и фальшивил. За перегородкой неприятно металлически постукивали падающие из рукомойника капли воды.
Надо было объясниться, но трудно было начать.
-- Зачем я устроил это свиданье? -- думал князь. -- Я постарел и стал малодушным. Какое безумие рассчитывать на помощь этой несчастной. И все мои опасения фантастичны. Письмо княгини просто бред.
-- Я согласна, -- сказала Анна Николаевна торжественно, -- я согласна. Мы завтра же едем в Париж.
Если бы Анна Николаевна сказала ему, что у нее склянка с серной кислотою и что она сожжет ему сейчас лицо, это не так бы испугало князя, как эти неожиданные слова о Париже.
-- В Париж? Зачем? -- пробормотал растерявшийся князь.
-- Я все обдумала. Мы едем, -- продолжала Анна Николаевна, не замечая ужаса и недоумения князя. -- Девчурка наша прелестна. Мы возьмем ее с собою.
-- Анна! Анна! -- прошептал князь в суеверном страхе.
-- Ведь, вчера Танечке исполнилось три года... Если ты хочешь непременно поселиться в Версале, я согласна. Но я умоляю тебя, Алексей! Я заклинаю тебя... Прекрати эти опыты, эти оккультные занятия. И эти внушения... Я не могу. О! О! Как это убийственно и гадко. Ведь, ты бросишь все это, Алексей?
-- Бред! Бред! -- сказал князь, закрывая лицо руками.
-- Мы поселимся в Версале. Танечка будет с нами. Я все объясню Александру Петровичу. Он все поймет и простит, -- мечтала Анна Николаевна, не замечая вовсе смущения князя. -- О, милый! О, милый!
Она встала и, чувствуя себя молодой и пленительною, подошла к князю и протянула к нему руки:
-- Возьми меня...
Князь вздрогнул:
-- Нет! Нет! -- прошептал он все еще надеясь на что-то, -- я хочу знать все о ней, об ее судьбе. Понимаешь? О ней!
-- Она прелестна. Ведь ей уже три года. Она будет с нами. Ведь ты слышал, -- удивленно подняла брови Анна Николаевна.
-- Что это? -- крикнул князь -- Ты издеваешься надо мною или в самом деле сошла с ума?
Анна Николаевна отшатнулась от него в ужасе:
-- Кто это? Разве это не Алексей? Разве ты не друг мой верный?
-- Истерика и ложь, -- опять крикнул князь, задыхаясь. -- Или в самом деле ты больна и место тебе не здесь...
-- А! -- воскликнула Анна Николаевна, смеясь. -- Да ты вовсе и не князь. И все это интриги, я вижу. Что ты на меня смотришь так? И глаза у тебя как у разбойника... Но разбойников я не боюсь. У меня для них приготовлено кое-что.
Она потянулась к муфте, валявшейся на диване.
-- Что делать? -- соображал князь. -- Она помешалась. Это очевидно. И я, глупец, надеялся объяснить ей положение вещей... Какая сумасбродная мысль! Впрочем, быть может, и вовсе не будет никакой катастрофы. Ах, если бы так.
Князь прошелся по комнате, повторяя последнюю фразу сына, долетевшую до него, когда они встретились на лестнице:
-- Mais c'est tres bien, mais c'est tres beau, ca!
И вдруг он почувствовал, что происходит что-то неладное. Он обернулся. Вытянув вперед руку с револьвером и хитро прищурив глаз, целилась в него Анна Николаевна.
Князь неторопливо подошел к ней и крепко сжал ее руку.
Револьвер упал на ковер. Помешанная смотрела на него виноватыми глазами.
-- Поедемте. Я отвезу вас домой, -- проговорил князь тихо.
Она встала, робея. Князь помог ей одеться. Нагнувшись, он поднял револьвер и сунул к себе в карман.