Платежеспособность Германии и проблема трансферта
Анализу и критике проекта экспертов посвящено необозримое количество статей и брошюр в иностранной, особенна в немецкой печати. Большинство буржуазных экономистов, немецких в особенности, делает вид или думает всерьез, будто цели плана Дауэса сводятся к разрешению репарационного вопроса. С этой стороны они и подвергают его «научной», «теоретической» критике. И поэтому на первое место выдвигается вопрос о «трансферте», т. е. вопрос о том, могут ли репарационные платежи Германии — даже если их удастся выжать из населения при помощи налогов и пр. — фактически поступить в распоряжение кредиторов, можно ли их перевести за границу?
Вопрос о трансферте — в данном случае вопрос академический. Центр тяжести дауэсовского плана лежит в другой плоскости. Не перевод германских платежей за границу, а хозяйничанье внутри самой Германии, полное господство над германской экономикой — вот истинная цель вдохновителей «плана». И с этой точки зрения перевод платежей для англо-американского капитала вовсе не представляет никакой «проблемы». Однако, в теоретическом освещении вопросов трансферта отражаются, как в зеркале, все противоречия современной капиталистической экономики, противоречия, которые не могут быть устранены даже самыми усовершенствованными планами. Поэтому мы считаем необходимым подробно разобраться в этом запутанном клубке, прежде чем перейти к другим вопросам, поставленным на очередь проектом экспертов.
Проблема трансферта относится к общей теории международных расчетов, разработанных еще в классической политэкономии. Ничто так не характеризует упадка буржуазной экономической мысли, как тот факт, что эту теорию приходится теперь снова «изобретать», начиная с азов. Пока вопрос о платежеспособности Германии не встал с особенной остротой, подавляющее большинство современных экономистов даже не обращало внимания на эту сторону дела. Ученые слуги антантовской буржуазии занимались упражнениями над голыми цифрами, миллионами и миллиардами, и в своих вычислениях исходили только из соображения о том, как бы не прогадать, не преуменьшить сумм, которые нужно взять для удовлетворения аппетитов победителей. Как мы видели, при этих исчислениях отнюдь не скупились. Достаточно напомнить, что первоначальная оценка разрушений и убытков во Франции превышала, по словам Кейнса, в шесть раз их стоимость, которая должна была покрываться платежами Германии. Возмещение разрушений в Бельгии было исчислено в сумме, которая превышала ее национальное богатство. Размах, таким образом, был взят довольно широкий. И никто, положительно никто из авторов Версальского договора и всех последующих постановлений и резолюций, касавшихся Германии, не видел самой важной стороны дела, не понимал или делал вид, что не понимает, что вопрос о платежах целиком упирается в вопрос о способе их перевода за границу, о форме их изъятия из германского народного хозяйства. Положительно забыли, что уплата таких громадных сумм за границу Германией может совершаться только путем грандиозного экспорта германских товаров, который порождает множество непримиримых конфликтов на почве конкуренции. Прошло короткое время, и «страны-получательницы», которые уже с торжеством занесли в приход поступающие, согласно их приказу, немецкие репарационные платежи и уже наметили их к расходованию на всевозможные цели, видят теперь с ужасом, что «получить деньги» означает не что иное, как быть «наводненными товарами». Подобно Гетевскому ученику чародея, они не поняли всей силы своего приказа[3].
Честь буржуазной науки пытался спасти — в эпоху мирных переговоров — только один экономист, не пожелавший принять участие в выработке планов грабежа Германии. Это — Кейнс. Еще в своей первой книге — «Экономические последствия Версальского мира», — вышедшей в 1920 году, он писал: «Представляется вполне очевидным, что Германия может каждый год производить платеж в течение известного срока только в том случае, если ей удастся сократить ввоз и увеличить вывоз и, таким образом, создать благоприятный торговый баланс, дающий возможность платежей за границу. Германия, в конце концов, может заплатить товарами, и только товарами, при чем не играет роли, будут ли эти товары непосредственно доставлены союзникам или проданы нейтральным странам, а полученные здесь кредиты переданы затем союзникам. Наиболее прочную основу для определения размеров этого процесса можно найти посредством рассмотрения ее торговых отчетов довоенного времени». И вот, на основании анализа торгового баланса Германии, Кейнс приходит к следующему заключению: «Принимая во внимание все способы платежа, т. е. имущество, подлежащее непосредственной передаче, уступленную Германией собственность и ежегодные взносы, мы получаем 2.000.000.000 фунтов (около 40 мрд. марок), как максимальную сумму. Я не думаю, чтобы при настоящих условиях Германия могла заплатить так много».
Если вспомнить, что стоимость переданного Германией имущества, товаров и уступленной собственности, по вычислениям Брентано, составляла сумму около тридцати пяти миллиардов марок к 1922 г. (кроме ежегодных платежей и натуральных поставок), то на долю чистых платежей, согласно Кейнсу, должно было остаться не больше пяти мрд. марок. как максимум. Но возможно, что цифры Брентано несколько преувеличены. По другим данным, которые считаются ближе к действительности, общий размер сумм, уплаченных Германией, в 1922 г. составлял 25–26 мрд. марок. Даже, если исходить из этих цифр, то остаток, подлежащий уплате, не должен превышать 14–15 мрд. марок. Но на такой сумме «плана Дауэса» не построишь.
Голос Кейнса остался гласом вопиющего в пустыне. На конференциях Антанты господствовал лозунг «Le bûche payera tout» — бош (немец) все заплатит. Но упрямые факты не так легко дают себя игнорировать. И фактическая судьба репарационного вопроса целиком подтвердила анализ, данный Кейнсом[4].
В 1923 году вопрос, поставленный Кейнсом, получил еще более отчетливую и резкую формулировку в работе американского экономиста Мультона «German's capacity to pay». (Платежеспособность Германии). Основные выводы этой работы были повторены затем автором в другой работе, посвященной разбору дауэсовского плана. Мультон с особой выпуклостью представил проблему трансферта, как самостоятельную, проблему, отнюдь не связанную с общим вопросом о платежеспобности. Он допускает теоретическую возможность извлечения платежей из населения мерами бюджетного характера, но решительно отрицает возможность перевода этих платежей за границу. Последнее зависит исключительно от состояния расчетного баланса, а так как Германия лишилась почти всех статей своего так называемого невидимого экспорта (доходы торгового флота, прибыли с капиталов, вложенных за границей, и т. д.), то вопрос о ее платежеспособности сводится к вопросу об активности ее торгового баланса. На основании подробного анализа германского торгового баланса, Мультон приходит к следующему выводу: для покрытия необходимейших расходов, по импорту сырья, полуфабрикатов и пищевых продуктов из-за границы (⅕ часть германского населения кормится за счет импортируемых продуктов) Германия должна вывозить на сумму не менее 14 мрд. марок по современным ценам. Только излишек экспорта сверх этой суммы может пойти на уплату репараций. Если обратиться к довоенным цифрам, то окажется, во-первых, что германский торговый баланс всегда почти был пассивен (пассивы покрывались за счет активов других статей, невидимого экспорта), во-вторых, средний вывоз за 1909-13 г, при пересчете на послевоенные цены составлял 13.200 млн. марок. Что же касается послевоенных лет, то, например, в 1923 г. экспорт Германии, сравнившись впервые с импортом, составил всего 6,1 мрд. марок, а 1924 год снова характеризуется резкой пассивность торгового баланса Германии[5].
Для того, чтобы уплата репараций стала возможной, германский экспорт должен подняться до совершенно невероятных, по нынешним временам, размеров. Между тем, есть ряд причин, которые противодействуют этому, и, в частности, условия осуществления самого плана Дауэса. В конечном счете, судьба германского экспорта, по словам Мультона, зависит от двух вещей: от себестоимости продуктов германского производства и от готовности иностранных рынков принять к сбыту германские товары. Что касается стоимости производства, то здесь нужно отметить следующие моменты: во-первых, германская промышленность работает на иностранном сырье, стоимость которого входит в стоимость продукта, как величина, определяемая условиями мирового рынка. Возможность успешной конкуренции на мировом рынке сводится, таким образом, к вопросу о дешевизне переработки. Но тут, во-вторых, действуют причины, удорожающие процесс производства в Германии: учетный процент в Германии должен быт выше, чем за границей, чтобы привлекать денежный капитал в Германию; железнодорожные тарифы, по плану Дауэса, должны быть повышены, в частности, должен быть ликвидирован дифференциальный тариф, благоприятствующий экспорту; налоги на промышленность увеличиваются, в частности, в связи с обложением промышленности 5-миллиардным долгом; экспортные субсидии и премии в широких размерах невозможны в условиях дауэсовского режима; стабилизация вексельных курсов уничтожает причину низких германских цен, характеризовавших период инфляции.
Так обстоит дело с условиями производства, с ценами на экспортируемые товары. Не лучше рисуются экспортные перспективы с точки зрения емкости внешних рынков. Германский экспорт в 1913 году так распределялся по странам назначения: 52 % экспорта в Западную, Южную и Северную Европу, 24 % в Центральную, Восточную и Юго-Восточную Европу, 15 % в Северную и Южную Америку, остальное — в другие страны.
Приблизительно такие же соотношения имеют тенденцию устанавливаться и в послевоенном германском экспорте.
Если брать суммарный экспорт в Европу в 1924 г., германский экспорт по странам назначения распределялся след, образом[6]:
В этом смысле европейский экономический хаос ничего не изменил. Влияние Версальского мира на германскую внешнюю торговлю сказалось, однако, в том, что Германия теперь в большей мере, чем раньше, зависит от иностранного рынка пищевых продуктов и сырья, в виду отторжения Эльзаса, Лотарингии, Верхней Силезии и т. д. На основании всех этих соображений, Мультон приходит к выводу, что максимальная платежеспособность Германии вряд ли может превысить 100 миллионов марок в год. Тем не менее, он относится к плану Дауэса положительно: он видит в нем первый шаг к отмене Версальского договора. Мультон полагает, что именно опыт с дауэсовским планом нагляднее всего покажет невыполнимость репарационных платежей, и что ряд пунктов этого плана и постановлений Лондонской конференции оставляет открытыми двери для дальнейших переговоров и исправлений.
Другую интересную критику проекта экспертов, преимущественно с точки зрения механизма денежного обращения, дал немецкий экономист Лансбург, редактор «Die Bank». Еще в июне прошлого года он выступил со статьей «Die Kauri-Wahrung» (каури — валюта; каури — род раковин, которые на некоторых островах Маледивского и Филиппинского архипелага служат в качестве денег), в которой вскрываются внутренние противоречия проблемы трансферта и репараций. Он рассматривает проблему перевода платежей в условиях «естественной» и «искусственной» валюты. Под естественной валютой Лансбург понимает валюту, свободно возникающую из хозяйственного оборота. Под искусственной — валюту, монополизированную в отношении выпуска государственной властью. Простейший вид «естественных» денег — раковины — каури, которые собираются в любом количестве на морском берегу, просверливаются и нанизываются в ожерелья.
Как складывается в стране с подобной «валютой» процесс перенесения больших платежей за границу, предполагая, что эти платежи внутри страны удастся собрать путем налогов и пр.? Предположим, что правительство собирает в стране каури-валюты годичные платежи с населения равномерными месячными долями, и что сумма этих платежей равна массе всех находящихся в обращении денег. У населения, следовательно, каждый месяц отбирается 1/12 находящейся в обращении денежной массы, которая тезаврируется в кассах государства до момента фактического перевода этой суммы за границу. На такую же величину уменьшается покупательный спрос. Происходит соответственное падение цен товаров, или — другими словами — повышение покупательной силы каждой денежной единицы. Так как добыча «денег» доступна каждому, то произойдет перелив рабочих рук из отраслей, которые производили товары, к морскому берегу, где добываются «деньги». Если же в данной стране не водятся «каури», то будет увеличиваться производство тех товаров, в обмен на которые можно приобрести каури из-за границы, т. е. возрастет экспорт — тем более, что этому благоприятствует понижение цен внутри страны сравнительно с мировыми ценами. Таким образом, рынок автоматически вернет себе недостающую часть денег. Хозяйственный смысл этого процесса будет состоять в том, что часть общественного труда страны будет обращена не на производство благ, служащих удовлетворению потребностей населения, а на добычу добавочного количества денег прямым или косвенным путем. Можно представить себе другой вариант. — правительство не задерживает у себя собранных денег, а покупает на них иностранные девизы у экспортеров, при помощи которых расплачивается по заграничным обязательствам. В этом случае еще с большей очевидностью выступает тот факт, что стране приходится уделять добавочное количество труда, чтобы форсировать производство в экспортных отраслях промышленности, или же отнимать часть рабочих рук от других производств и поставить их на работу для экспорта. Так или иначе, национальное хозяйство находит пути приспособления к бремени внешних платежей, если только страны-получательницы не мешают этому приспособлению запрещениями или стеснениями ввоза, и если правительство задерживает собранные суммы на такой срок, чтобы вызвать необходимое перераспределение производительных сил. Возвращение собранных денег хозяйственному обороту со стороны правительства не должно совершаться иначе, как в порядке обмена на девизы, т. е. на свидетельства о том, что известное количество товаров вывезено за границу. Другими словами: обратное внедрение тезаврированных денег в оборот должно происходить лишь в той мере, в какой страна фактически расплачивается с заграницей при помощи товарного экспорта. В противном случае народное хозяйство будет лишено возможности приспособиться к обстоятельствам, созданным внешней задолженностью.
Если поступившие суммы будут вновь пущены в оборот, скажем, в порядке кредитования промышленности, то никакого изменения соотношений спроса и предложения не произойдет, производство и обмен будут совершаться на прежних началах, как будто никакого бремени платежей нет, и следующий очередной платеж неминуемо вызовет экономический кризис, так как народное хозяйство не подготовилось к платежу. Внезапное истребование предоставленных кредитов поставит предпринимателей перед лицом финансового кризиса.
Что меняется в этих положениях при переходе от «естественной» к «искусственной» валюте? Первое основное отличие состоит в том, что, в случае извлечения определенной денежной суммы из оборота, рынок не может восполнить недостаток денег увеличением их добычи — ведь выпуск «искусственных» денег монополизирован государством. Остается только второй путь — достать необходимые средства обращения косвенным образом — при посредстве экспорта товаров. Но и здесь имеется существенное отличие «искусственной» валюты от «естественной». Усиление экспорта возможно лишь благодаря понижению внутренних цен по сравнению с внешними. При естественной валюте эти цены поддаются непосредственному сравнению — так как внутри страны и за границей масштаб измерения цен один и тот же. При «искусственной» же валюте внутренний и внешний масштаб цен — различны, и сравнение их достигается лишь через далекие окольные пути интервалютарных курсов. А курс «искусственной» валюты подвергается очень сильным и многообразным колебаниям. Производство платежей за границу оказывает в свою очередь сильнейшее влияние на курсы, а именно: пока продолжается процесс «всасывания» денег из оборота в государственную кассу, вексельный курс улучшается и тем в большей мере, чем сильнее кризис, вызванный дефляцией, цены падают, вывоз растет. Обратное происходит при переводе платежей за границу. Таким образом, колебания неизбежны даже тогда, когда страна имеет возможность производить заграничные платежи, благодаря излишкам экспорта.
План Дауэса устанавливает для Германии, по терминологии Лансбурга, «искусственную» валюту, поскольку последняя сохраняет форму неразменных бумажных денег. Вместе с тем авторы плана хотят избегнуть потрясений валютного курса, отделяя вопрос о платежах от вопроса о переводе платежей за границу. Собранные в германской валюте деньги должны впредь — до наступления возможности перевода — использоваться внутри Германии в порядке краткосрочного и долгосрочного кредитования. Но тем самым Германия лишается необходимых условий, которые должны содействовать ее экономическому приспособлению к репарационным платежам. Раз денежный аппарат остается неизменным — все остальное также остается на своем месте. «Нельзя придумать лучшего средства, если хотят помешать усилению роли германского экспорта на мировом рынке — и худшего, если хотят увеличить платежеспособность Германии». Система Дауэса, желая избегнуть трудностей проблемы трансферта, создает новые затруднения в области внутренних платежей. С другой стороны, разъединяя акты платежей и переводов, делая их независимыми друг от друга, она усиливает вредное влияние тех и других на колебания вексельных курсов. Когда платежи и переводы совершаются непосредственно друг за другом — их влияние на вексельный курс может взаимно нейтрализоваться. Если же эти акты отделены друг от друга значительными промежутками, то это усиливает общую неустойчивость курсов, а вместе с ними и всей системы международных отношений.
Статья Лансбурга в некотором отношении дополняет исследование Мультона. Мультон показал, что перевод репарационных платежей за границу невозможен, даже если Германия в состоянии внести в собственной валюте эти платежи. Лансбург показывает, что отказ или задержка в переводе полученных сумм за границу неизбежно влечет за собой затруднения и перебои в поступлении дальнейших платежей. Надо, однако, заметить, что ряд положений Лансбурга, в частности, относительно влияния дефляции на цены и вексельные курсы, представляются спорными и во всяком случае требуют значительных оговорок и уточнений.
Остановимся еще на другой обстоятельной работе, посвященной теоретическому исследованию проблемы трансферта — на статье шведского экономиста Геландера в № 20 «Weltwirtschaftliches Archiv». Исходя из несколько других посылок, Геландер приходит по существу к тем же выводам, что и Мультон, и Лансбург — к констатированию безысходной внутренней противоречивости дауэсовского репарационного плана.
Возможен ли перевод за границу репарационных сумм, предполагая, что эти суммы могут быть извлечены из национального хозяйства мерами бюджетного порядка? Если рассуждать чисто теоретически, отвечает Геландер, — то такой перевод не только возможен, но даже обязателен. В самом деле: если репарационные платежи собираются внутри страны путем налогов, то они на такую же сумму уменьшают покупательную способность населения. С другой стороны, правительство той страны, куда репарации должны поступать, может на соответствующую сумму уменьшить налоги и увеличить покупательную силу населения. Понижение спроса в первой стране неминуемо вызовет падение внутренних цен на товары, тогда как в другой стране цены, под влиянием возрастающего — спроса, будут подыматься. Эта разница в ценах создаст благоприятную обстановку для развития экспорта из страны-должника и одновременно затруднит ее импорт. Активизация торгового баланса даст возможность перевода платежей. Механизм этого стихийного приспособления внешторгового баланса к платежным обязательствам действует с такой же необходимой последовательностью и в том случае, когда экспорт и импорт совершаются с участием третьей страны. Введение лишнего звена или даже нескольких звеньев, усложняя анализ, нисколько не меняет основных выводов. Могут быть также вариации в способе использования получаемых сумм правительством страны-кредитора. Вместо уменьшения налогов оно может само непосредственно предъявить спрос на товары страны-должника прямо или косвенно — через какую-либо нейтральную страну. В плане Дауэса такой способ даже определенно предусматривается в виде натуральных поставок со стороны Германии в счет репарационных платежей. Эти натуральные поставки упрощают по сравнению с денежными обязательствами вопрос о трансферте, поскольку сбыт товаров на соответственную сумму репарационных платежей заранее гарантирован.
Но… гладко писаны бумаги, да забыли про овраги, а по ним ходить. Сам Геландер отмечает, что эти теоретические выводы представляют только голую абстракцию, которая при соприкосновении с действительностью разлетается, как дым. Прежде всего — вопрос о размерах платежей. Теория на этот счет не дает никаких ограничений. Теоретически можно изъять из национального дохода и 50 %, и 75 %. На практике такие изъятия приведут к ликвидации национального дохода вместе с нацией. Но даже, если оставаться в пределах «нормальных» сумм, устанавливаемых комиссией экспертов, которые с пятого года должны составлять, по мнению Геландера, 10 % нынешнего национального дохода Германии (по исчислению С. Фалькнера 5 %), то и в этом случае возникают необычайные трудности их реализации.
Прежде всего, далеко не всегда повышение спроса в стране, получающей платежи, распространяется именно на те товары, которые может экспортировать Германия, точно так же, как сокращение спроса внутри Германии вовсе не неизбежно коснется тех отраслей, которые могут расширить свой экспорт за счет недостаточного внутреннего сбыта. Далее, сокращение германского импорта, в виду понижения покупательной способности населения, неизбежно ударит по тем странам и по тем отраслям мирового хозяйства, которые имели до того в Германии значительный рынок сбыта. Совокупность всех этих обстоятельств неминуемо должна вызвать более или менее острые кризисы, по меньшей мере, в отдельных отраслях германского и мирового хозяйства, которые, в зависимости от своего удельного веса, могут привести к всеобщему кризису. Вероятнее всего, что кризис примет характер ползучего бедствия, ввиду общего непостоянства конъюнктуры, которая попеременно может отразиться на различных отраслях хозяйства.
Далее: вовсе не доказано, что расширяющийся спрос страны-получательницы репарационных платежей должно обязательно покрывать за счет увеличения германского экспорта. Допустить сбыт германских товаров в пределах возросшего спроса — значит рисковать и той частью рынка, которая существовала до расширения спроса. Конкуренция германских товаров усилится во всем объеме данного рынка сбыта, а не ограничится лишь той частью, которая соответствует возросшему спросу. Вместо того, чтобы импортировать добавочные товары из Германии, получающие страны могут увеличить в соответствующих пределах собственное производство этих товаров. Правда, им придется для этого увеличить ввоз средств производства или сократить их вывоз в другие страны, в виду чего Германия может прямым или косвенным путем расширить экспорт соответствующих продуктов (напр., занять в качестве экспортера средств производства в нейтральной стране то место, которое освободилось в виду сокращения вывоза этих товаров из страны-кредитора). Но это опять-таки связано с целым рядом тяжелых пертурбаций при отсутствии всякой гарантии, что германский экспорт сможет действительно развиться в необходимых размерах.
Само собой понятно, что правительства соответствующих стран могут найти десятки способов борьбы с дешевыми ценами германских товаров. Для этого в их распоряжении имеется богатый арсенал средств, которые уже применялись в период германской инфляции и известного валютного демпинга.
Но если бы даже вывоз был абсолютно свободен, и если бы Германия действительно могла воспользоваться этой свободой для усиления экспорта тех товаров, цены которых на внутреннем рынке падают, то и в этом случае неизбежны перманентные кризисы сбыта то в той, то в другой области германского хозяйства, в виду последовательных падений (под влиянием сокращения сбыта внутри страны) и повышений (под влиянием развивающегося экспорта) цен. Падение цен усиливает экспорт, расширение экспорта повышает цены на данный товар, вследствие чего — благодаря низкой покупательной способности населения — волна понижения цен распространяется на другую отрасль промышленности и т. д.
Другое внутреннее противоречие проблемы репараций заключается в следующем: репарационные платежи можно
взимать прежде всего из той доли национального дохода Германии, которая шла в фонд ежегодного накопления капиталов. До войны Германия сберегала в среднем 20 % своего национального дохода, составлявшего по вычислением Гельфериха около 40 мрд. марок. Теперь этот доход уменьшился и соответственно уменьшилось также и накопление. Уплата репараций еще больше срежет фонд накопления капиталов в Германии. А в то же время самая возможность ежегодного платежа по репарационным обязательствам требует расширения производства в Германии, главным образом, в экспортных отраслях промышленности. Расширение производства предполагает расширение фонда накопления, образование новых капиталов из внутренних сбережений, которому противодействует факт репарационных обязательств. Германии выгоднее будет просто съедать свой национальный доход, вместо того, чтобы сберегать его для своих кредиторов. Профессор Бекерат отмечает еще и другую сторону вопроса о накоплении. Германия может конкурировать на мировом рынке лишь при условии удешевления производства. Так как в отношении сырья и пр. Германия зависит от заграницы, то удешевление, как мы уже отметили раньше, возможно лишь в направлении сокращения расходов на переработку. Это означает, во-первых, сокращение расходов по заработной плате, во-вторых, усовершенствование техники. Но понижение заработной платы, которому придают очень большое значение и которое, собственно, является главным орудием проведения плана Дауэса, имеет свои объективные пределы. Технический же прогресс возможен только на основе значительного накопления капиталов, накопления, темп которого должен опережать темп накопления в других странах. А здесь мы опять упираемся в тупик репараций.
Не менее острые противоречия возникают в том случае, если вопрос о переводе репарационных сумм за границу отделяется от вопроса об их взыскании. Эти противоречия возникают на почве использования репарационных платежей, которые временно не могут быть переведены за границу. Как может поступить с ними генеральный комиссар по репарациям? Обратить их на кредитование германского хозяйства, на скупку ценных бумаг и пр.? Но это приведет к тому, что взысканные суммы снова будут пущены в оборот, покупательный спрос страны не уменьшится, и весь механизм приспособления откажется действовать. Пускать их в оборот по высоким процентам? Это выгодно с точки зрения репарационной комиссии, поскольку затрудняет процесс накопления капиталов в Германии, за счет которых увеличиваются платежи, поскольку вообще растет доходность репарационных сумм. Но все же такой путь не облегчает задачи перевода платежей, так как полученные суммы, в конечном счете, остаются в пределах германского хозяйства со всеми вытекающими отсюда последствиями. Вдобавок к этому, высокий учетный процент будет способствовать повышению издержек производства и товарных цен и тем самым увеличит экспортные затруднения вместо того, чтобы их уменьшить.
Отказаться вовсе от использования репарационных сумм, тезаврировать их и Рейхсбанке, не пуская в оборот? На этом пути еще больше осложнений и противоречий. Прежде всего: какую цену с точки зрения капиталистического хозяйства имеют капиталы, хотя бы измеряемые миллиардами, если они не приносят процентов? Далее: мыслимо ли вообще держать без движения денежные суммы, которые составляют по меньшей мере половину всей денежной массы, обращающейся в стране? Напомним, что комиссар по переводам имеет право держать в Рейхсбанке суммы в пределах до 2 мрд. марок, при максимуме в пять миллиардов марок, которые вообще могут быть накоплены в германской валюте (этот максимум, при известных условиях, может быть расширен). Задержка таких сумм в кассах Рейхсбанка может иметь такие последствия: германский Рейхсбанк, воспользовавшись представленным ему правом, может расширить на соответственную же сумму эмиссию банкнот, не опасаясь инфляции, поскольку излишек эмиссии будет лишь покрывать суммы, изъятые из обращения. Дополнительный налог, которым облагаются банкноты, выпущенные сверх установленного контингента, будет легко уплачен, принимая во внимание дороговизну кредита, которая неизбежно возникнет при изъятии таких громадных денежных сумм из обращения. Но предположим, что правление Рейхсбанка, находящееся в руках иностранного комиссара, не допустит расширения эмиссии. Остается тогда другая возможность, не менее опасная для судьбы трансферта: необходимые для германского хозяйства кредиты, при отсутствии внутренних источников, будут притекать из-за границы как в форме непосредственного притока иностранной валюты, так и в форме товарного кредита, а отчасти в виде возвращения германских денег, находящихся за границей. Иностранные кредиты увеличивают покупательную способность Германии, расширяют ее внутреннее потребление, но вместе с тем увеличивают пассив германского расчетного баланса, сокращая и без того незначительные возможности перевода репарационных платежей. Таким образом, попытка задержать репарационные суммы в кассах Рейхсбанка, с целью облегчения возможности их последующего перевода, неизбежно приводит к тому, что в следующем году перевод становится еще менее вероятным, и еще больше сумм приходится накапливать в германской валюте. Но за известными пределами это накопление становится абсолютно невозможным, и репарационная комиссия будет вынуждена либо уменьшить сумму взыскиваемых платежей, либо употребить их на производительные цели внутри самой Германии, со всеми указанными выше последствиями.
Последняя возможность — скупка германских предприятий и перепродажа их иностранным капиталистам с целью выручки затраченных сумм в иностранной валюте — также способствует увеличению пассивности расчетного баланса Германии.
Изложенные нами статьи Мультона, Лансбурга, Геландера почти исчерпывают вопрос о проблеме трансферта. Остальные авторы повторяют в тех или иных вариациях высказанные здесь взгляды, либо дополняют их некоторыми второстепенными соображениями. Так, проф. Бекерат указывает, что политика дефляции, если бы даже она последовательно проводилась репарационной комиссией Германии, не всегда может способствовать усилению товарного экспорта. Вопрос зависит еще от той стадии, на которой находится дефляция, и от ряда других условий. Он отмечает также возможность, даже при благоприятном положении германского торгового баланса, ухода части иностранных девиз за границу, в порядке помещения германских капиталов за границей. До войны Германия 40
ежегодно вывозила за границу капиталов на 400 мил. золотых марок — по исчислениям Мультона. Теперь расчетный баланс капиталов пассивен в отношении Германии. Она платит больше процентов по иностранным капиталам, вложенным в германское народное хозяйство, чем получает со своих капиталов, помещенных за границей. Главная причина — ликвидация по Версальскому договору германского имущества за границей и «распродажа» Германии в период инфляции 1921-22 гг. Из 35–40 мрд. (по некоторым данным — 28 мрд.) марок капиталов, которыми Германия владела до войны за границей, осталось теперь в ее распоряжении не больше 6–7 мрд. по данным комиссии Мак-Кенна, работавшей с комиссией Дауэса. Доход с этих капиталов составляет не больше 500 мил. марок, тогда как по принадлежащим иностранцам капиталам внутри Германии ей приходится платить около 1½ мрд. процентов и дивидендов.
Однако, не исключена возможность, что с восстановлением германской экономики она снова начнет помещать свои капиталы за границей. Стимул к такому вывозу капитала создается самим планом Дауэса: во-первых, усиленное обложение капитала внутри Германии, во-вторых, желание избегнуть контроля побудит германский капитал к бегству за границу, поскольку эти обстоятельства не будут возмещаться усиленной эксплоатацией рабочей силы внутри страны.
Трудно, однако, предвидеть, как сложится в ближайшие годы баланс капиталов в Германии. Во всяком случае, в данное время мы имеем картину притока иностранных капиталов в Германию — притока не только в форме предоставленного германскому правительству иностранного займа, но и в форме систематического непосредственного вливания средств в германскую индустрию.
Вот что сообщает по этому поводу обозреватель мирового денежного рынка Кленович («Финансовая Газета» № 38): «Многочисленные крупнейшие промышленные концерны в Германии заключили облигационные займы в Америке: Крупп, Тиссен, Всеобщая Компания Электричества, Сименс-Шуккерт, Винтерсхаль и т. д. — все они провели займы на американском рынке. Выработался уже тип этих операций: это облигационные займы в 5-10 мил. долларов, по большей части обеспеченные ипотекой, погашаемые в течение десяти лет из 8 %. Доходность этих облигаций очень значительна, что и объясняет успех займов». В другом номере «Фин. Газ.» тот же автор приводит данные о связях, которые устанавливаются между германскими банками и американским денежным рынком. В частности, значительный пакет акций «Deutsche Bank», который является организационным центром крупнейших отраслей германской промышленности, попал в руки американского капитала. Нужда в капиталах в области банкового дела в Германии легко рисуется из тех цифр, которые опубликованы недавно относительно состояния основных капиталов германских банков. Некоторое время тому назад капиталы банков были переоценены в золотой валюте, и эта переоценка обнаружила подлинные размеры уменьшения банкового капитала, которое до того скрывалось под маской вздутых цифр периода инфляции. Оказалось, что основные капиталы важнейших банков растаяли до ⅓ своей довоенной величины. Еще сильнее уменьшилось количество «чужих денег». При таких условиях потребность в притоке иностранного капитала несомненно приобретает длительный характер.
Особенно интенсивный приток кредитов в германскую промышленность падает на период декабрь-февраль 1924-25 гг. В течение двух месяцев сумма частных промышленных кредитов, размещенных в Америке, достигла 60 млн. долларов[7].
Под влиянием этого потока американских кредитов в германской печати заговорили даже о необходимости принятия предупредительных мер, гарантирующих сохранение самостоятельности германской индустрии. Германские финансисты и юристы пытаются избегнуть неизбежного при помощи юридических норм. Так, напр., один из руководителей германского «Учетного Об-ва» д-р Сольмсен предлагает воспретить всякие займы за границей в форме выпуска так назыв. «Convertible bonds», облигаций, которые по желанию кредитора могут быть обменены на акции кредитуемого предприятия[8] в виду того, что при таком порядке предоставления займов исчезает граница, отделяющая собственника предприятия от его кредитора. Между тем, метод «Convertible bonds» пользуется наибольшим распространением в Соединенных Штатах.
Конечно, такие «спасательные средства» напоминают соломинку, за которую хватается утопающий. Капитал найдет способы подчинить себе своих «вассалов».
Острый недостаток денег, после периода небывалого изобилия средств обращения, созданных войной, кажется на первый взгляд непонятным. На самом деле это только другое выражение недостатка капиталов, недостатка производительных средств после — колоссального военного их истребления. Наступление такого периода предсказывал, в частности, Каутский еще в 1918 г.[9]. Он отмечает, что в течение войны капиталисты больше продавали товаров, чем покупали вновь, так как не возобновлялся производственный аппарат, не воспроизводилось в достаточной мере затраченное сырье и т. д. Денежные остатки шли на финансирование войны и служили источником образования фиктивных ценностей, в форме облигаций и пр. «Основным вопросом денежного обращения после войны является превращение созданного во время войны фиктивного капитала в деньги. Явление, заключающееся в том, что, в рамках производственного процесса товаров больше продается, чем покупается, в период перехода от военного состояния к мирному примет противоположное направление. Слишком мало окажется того, что можно будет продавать, но вместе с тем обнаружится большая потребность в деньгах для покупки. Между тем деньги можно получать (не говоря о грабеже и вымогательстве) лишь путем продажи товаров». Выход можно пытаться искать на двух путях: либо на пути создания добавочных количеств денег, либо на пути заключения иностранных кредитов. Первый путь был основательно испробован и изучен во всех европейских странах, и особенно в Германии. Он привел к инфляции и известным ее результатам. Теперь набрасываются на второй путь.
С. Фалькнер в своей статье «Экономические основы плана Дауэса» (см. «Плановое хозяйство» № 1) видит в этом притоке иностранных капиталов способ решения проблемы трансферта. Иностранные кредиты, по его словам, дадут возможность перевода репарационных платежей за границу. Но это решение только кажущееся. Уплата долгов при помощи кредитов, представленных кредиторами же, это — не уплата, а фактическая отсрочка платежей. В данном случае, такая комбинация будет попросту означать замену долгов Германии иностранным правительствам долговыми обязательствами частным лицам и организациям. Кроме того, с наступлением срока платежа по этим кредитным обязательствам, — а мы только что указали, что кредиты предоставляются в среднем на 10 лет — исчезнет даже эта видимость решения проблемы: Германии придется тогда платить двойную сумму — по фактически отсроченным репарациям и по вновь образовавшимся долгам. Иностранные кредиты Германии имеют другой смысл, совершенно не связанный с проблемой репараций, о котором, однако, нужно поговорить особо.
Если отвлечься от проблемы переводов, которая, как мы видели, представляет собою клубок неразрешимых противоречий, то остается вопрос о том, можно ли вообще взыскать установленные комиссией Дауэса платежи с германского хозяйства в германской же валюте? Вопрос этот можно решить только на основании данных германского бюджета и германского национального дохода. Надо сказать, что мнения экономистов по этому поводу сильно расходятся. Новейшие работы русских экономистов — Фалькнера и Варги — говорят о безусловной возможности для Германии платить устанавливаемые для нормальных лет ежегодные взносы. Фалькнер оценивает современный национальный доход Германии в 35,5 мрд. марок в пересчете на довоенные цены против 42,5 мрд. марок довоенного национального дохода. Перевод суммы на современные цены даст в круглых цифрах около 50 мрд. национального дохода, по отношению к которым ежегодно платежи 2½ мрд. составляют лишь 5 %. «Такой процент Германия, без всякого сомнения, сможет возместить» (см. «Плановое хозяйство» № 1).
К таким же выводам приходит Варга в своей последней брошюре «План Дауэса и мировой кризис 1924 года» на основании анализа германского бюджета и сопоставления его с бюджетами Англии и Франции. Так, последние годовые бюджеты этих стран выражались в следующих цифрах:
«Принимая во внимание, что население Германии превышает население Франции на 22 мил. человек, вряд ли можно сомневаться в том, что, даже учитывая обнищание Германии в результате Версальского мирного договора, все-таки налоговое обложение Германии, в случае уплаты ею полностью репараций, будет не больше, а меньше, чем во Франции, не говоря уже об Англии».
Некоторые немецкие авторы также признают выполнимость обязательств с точки зрения внутренней платежеспособности Германии. Проф. Вирт, оценивая производственный баланс Германии в послевоенную эпоху, приходит к благоприятным выводам. По его мнению, в промежуток между перемирием и рурской оккупацией производство Германии росло быстрее потреблений. Потери, вызванные уменьшением рабочих часов и другими неблагоприятными факторами, были с лихвой возмещены увеличением числа производителей. До войны процент занятых производительным трудом имел тенденцию падать. Между 1882–1907 гг. число незанятых возросло с 5 до 8,4 %. Между тем официальный меморандум германского правительства, представленный комиссии Дауэса, указывает на возрастание занятых лиц с 27.274 тыс. в 1907 г. до 33 мил. в 23–24 г. Причины этого явления, помимо уменьшения армии с 800.000 до 100.000 человек, сводятся к увеличению женского труда, разорению средних классов и вовлечению их в производство. Такую же оценку производственного баланса дает и д-р Гирш[10].
Напомним, что Кейнс определял в 1921 г. максимум той суммы, которую сможет платить Германия, в 100 мил. фунт, или в 2 мрд. золотых марок. В своей работе «Пересмотр мирного договора» он оценивает уменьшение национального довода Германии в 15 % — в виду перехода территорий. Данные об уменьшении национального дохода Германии как будто не вяжутся с данными об уменьшении ее национального имущества. Наиболее обоснованное исследование о ценности национального имущества Германии до войны было произведено Гельферихом, который определял его в 300 мрд. марок. По исследованию Мультона (1923 г.) общие потери германского имущества с начала войны составляют около 135 мрд. марок, или 45 % его довоенной стоимости. Однако, было бы ошибочно эту же цифру механически переносить и на величину национального дохода. Во-первых, в стоимость имущества вошли суммы, представляющие не актуальную, а потенциальную ценность, как оценка угольных, рудных запасов в отошедших областях. Потери германского имущества, в результате уменьшения территории Мультон определяет в 50 мрд. марок, или в 16 %, тогда как Фалькнер дает цифру в 12 % для ближайшего десятилетия. Разница относится, по-видимому, за счет повышенной потенциальной оценки угольных и рудных залежей в отошедших территориях. Далее, потери имущества в запасах материалов, товаров всякого рода, исчисляемые Мультоном в сумме 20 мрд. марок, не могут отразиться таким же процентом в национальном доходе. То же относится к стоимости машин и оборудования — 25 мрд., к убыткам, связанным с выполнением условий Версальского договора, — уничтожением военного имущества и пр., — которые Мультон оценивает в сумме 14 мрд. марок. Пропорциональное уменьшение дохода падает только на потери капиталов, принадлежавших Германии за границей. Мультон исчисляет их в сумме 24 мрд. марок, данные комиссии Мак-Кенна дают несколько меньшую цифру — около 20 мрд. марок. Таким образом, из анализа потерь германского имущества нельзя вывести прямого заключения о степени уменьшения национального дохода Германии. Соответствующие цифры, которые приводятся разными авторами, являются более или менее гадательными.
Приведем еще одну попытку определить состояние германского национального дохода, носящую несколько более пессимистический характер, чем приведенные выше. В своей речи на заседании Верховного Совета в Каннах в 1922 г. Вальтер Ратенау так охарактеризовал экономическое положение Германии. «Если сравнить положение Германии прежде и теперь, то раньше всего не хватает резервов, которые мы получали от вкладов за границей. До войны мы получали из этих источников актив в 1½ мрд., теперь мы на ¾ мрд. пассивны. Второй фактор, это — потеря территории и населения. Против довоенного времени мы потеряли, таким образом, свыше 10 процентов. Третий фактор — уже упомянутое сокращение вывоза. Вывоз сократился с 10 мрд. марок до 3½ или, принимая во внимание мировой индекс, до 2½[11]. Доходы из этого источника также соответственно сократились. Четвертый фактор — мы потеряли большую часть нашего сырья, которое мы ныне вынуждены ввозить и за которое мы уплачиваем золотыми марками или вывозом. Пятый фактор — то, что сельское хозяйство сократилось больше всего населения в целом, и что области, производившие излишки сельско-хозяйственных продуктов, потеряны. Значителен также шестой фактор, а именно: сокращение оборотов и дохода в области германского судоходства, внешней торговли и банкового оборота с заграницей.
В результате действия этих факторов, если даже они отчасти покрывают друг друга, по моему расчету, ныне взамен национальных сбережений до войны в размере 6 мрд. золотых марок, дефицит составляет 1–2 мрд. ежегодно. Таким образом, страна постепенно хиреет: она питается своей собственной субстанцией. В ней нет средств для обновления, для снабжения прироста ее населения»[12].
Переводя перечисленные потери на рабочие часы, Ратенау указывает, что «общая сумма рабочих часов, расходуемых Германией, составляет не свыше 50 мрд. Отсюда свыше 9 мрд. тратятся на труд, который нам до войны не приходилось производить, т. е. почти ⅕ общего количества рабочих часов. Если поставить эти суммы в связь с числом трудового мужского населения, то у нас оказывается скрытая безработица в размере около 4 мил. людей, т. е. приблизительно 4 мил. чел. должны производить работу, которая прежде не требовалась»[13].
Наконец, приведем еще оценку национального дохода Германии, данную Павловским-Варга[14]. Для 1921 г. Павловский определяет национальный доход Германии в 15 мрд. марок золотом, приняв при этом во внимание падение ценности золота на мировом рынке. По его мнению, это составляло приблизительно половину довоенного национального дохода Германии. При таком катастрофическом упадке, очевидно, не только не было возможно накопление новых капиталов, но имело место прямое недопотребление германского народа. Напомним, что до войны Германия сберегала и накопляла ежегодно около 20 % своего дохода и потребляла около 80 %. В последней работе о плане Дауэса Варга не высказывается столь категорически об уровне национального дохода Германии, но относится все же скептически к вопросу о наличности накопления в германском хозяйстве. Правда, производственный аппарат Германии — оборудование предприятий, транспорт, морской торговый флот, электрическая сеть — выросли за последние 4–5 лет весьма значительно, как это признает и Варга, приводя по этому поводу некоторые интересные данные из неопубликованного еще исследования Мендельсона. Но зато кризис капиталов сказывается теперь в Германии в остром недостатке «оборотных средств», главным образом, сырья и съестных припасов, которые ей приходится ввозить из-за границы.
Анализ Варги заключает в себе некоторое внутреннее противоречие. Он отрицает или, во всяком случае, сильно сомневается в действительности факта накопления капиталов в Германия, и в то же время считает вполне возможным, с точки зрения внутренних ресурсов Германии, уплату установленных планом Дауэса репарационных сумм. Между тем, совершенно очевидно, что производство платежей при нормальных условиях возможно только за счет фонда сбережений. Если же нет сбережений, то платежи производятся за счет потребления масс, а в такой промышленной стране, как Германия, — за счет заработной платы рабочих. Говорить по этому поводу, что репарационные взносы могут быть выполнены легко, не приходится.
Данные о Германии рисуют в общем противоречивую картину, в которой не очень легко разобраться даже весьма осведомленному человеку. Наряду с несомненными свидетельствами обеднения и деградации многочисленные цифры говорят о росте промышленного аппарата, о накоплении капиталов. По словам Н. Лапинского «статистика капиталообразования в Германии показывает, что даже в самые критические моменты хозяйственного распада капиталообразование не опускалось ниже, чем на каких-нибудь 35 % по сравнению с довоенным уровнем»[15].
Лапинский объясняет рост производственного аппарата в Германии (как и в других странах) тремя причинами: влияние военного спроса на предметы снаряжения, влияние разрыва международных связей, который заставил организовать внутри страны производство тех товаров, которые раньше привозились из-за границы, и, наконец, влиянием денежной инфляции, роста цен и пр., которые побуждали предпринимателей превращать все большую долю оборотного капитала в основной капитал.
В огромной степени способствовали промышленному грюндерству компенсации, которые были получены промышленниками из казны в счет утерянных по Версальскому договору предприятий и имущества, политика Рейхсбанка, который превращал кредиты промышленникам в фактические субсидии, а за последний период 1923-24 гг. эмиссия рентных марок и, наконец, иностранные кредиты. В экономической литературе последних месяцев пестрят длинные списки крупнейших германских компаний, которые повысили в той или иной степени свой акционерный капитал. Чрезвычайно трудно разобраться, насколько это повышение обусловлено внутренними ресурсами страны и насколько иностранным участием в явной или скрытой форме.
Но как бы то ни было, рост основного капитала отдельных предприятий отнюдь не означает еще соответственного роста всего национального капитала. В громадной степени этот рост совершается за счет разорения других более слабых предприятий, так что в результате происходит простое перемещение, а не увеличение народного богатства.
Те мнения, которые мы здесь привели, говорят о том, что вообще никакого категорического мнения относительно национального дохода Германии в настоящее время составить себе нельзя, тем более нельзя этого сделать по отношению к будущему, когда наступит срок «нормальных» репарационных платежей, т. е. к 1928 году.
Пока что репарационный аппарат действует исправно. Согласно опубликованному отчету о выполнении дауэсовской схемы за семь месяцев ее функционирования, с 1 сентября 1924 года по 31 марта 1925 года, общая сумма поступлений в счет платежей достигла 580,1 млн. марок, из которых 469,7 млн. получены из 800 миллионного займа. Из этой суммы Франция получила 235,4 млн., Англия — 138,5; Италия 41,2, Бельгия — 57,7; другие страны — 27,8[16].
Характерно отметить, что около десяти процентов всех поступлений израсходовано на содержание различных комиссий и на расходы, связанные с внешним займом. «Репарационная проблема» служит, очевидно, хорошим источником частного обогащения.
Платежи в пользу Англии большей частью произведены в порядке 26 % налога со стоимости германского экспорта. Франция почти половину своей доли получила в форме натуральных поставок — углем и коксом плюс оплаты перевозки.
Но натуральные поставки имеют тенденцию уменьшаться из месяца в месяц. Тем самым будет все больше обостряться вопрос о транспорте, по мере того как от Германии будут поступать платежи не в товарной, а в валютной форме.
Положение бюджета также относительно благополучно, хотя есть тенденция к уменьшению свободного остатка.
Бюджетный остаток за февраль в Германии составил 101.616.365 золотых марок, против 156.077.323 в январе и 208.127.326 в декабре прошлого года.
Какой ценой покупается относительное бюджетное благополучие, показывают цифры налогового обложения. Движение налога на заработную плату за период август — сентябрь (более свежих данных у нас нет) выражается в следующих цифрах:
Таможенные сборы и косвенные налоги возросли с 135 до 145 млн., налоги на имущество составляли[17]:
Во всяком случае, необходимо иметь в виду следующее. Если даже взять самую оптимистическую оценку С. Фалькнера, согласно которой репарационные платежи составят при нормальных условиях не более 5 % по отношению к национальному доходу Германии, то и в этом случае фактическая тяжесть платежей и их экономических последствий будет несравненно больше, чем это представляется на основании этой цифры. Во-первых, само собой понятно, что львиная доля платежей — если не все платежи — будет возложена на плечи рабочего класса, которому придется платить значительно больше 5 % из общей суммы его заработной платы. Это обстоятельство, между прочим, отмечает и сам Фалькнер. Во-вторых, необходимо принять во внимание ослабленный в огромной степени темп накопления в Германии. Мы уже указывали, что до войны Германия сберегала в среднем ежегодно до 20 % своего национального дохода. Нынешний доход ее, даже по исчислениям Фалькнера, меньше довоенного на 16 с лишним процентов. Если бы потребление германских трудовых масс поднялось до довоенного уровня, то при сократившемся доходе Германия могла бы накоплять теперь не более 4–5 % вместо прежних 20 %. И эти 5 % должны быть поглощены репарационными платежами. На долю накопления не осталось бы ничего. Принимая в расчет сокращение потребления, которое является несомненным фактом, можно установить, что в лучшем случае бремя репараций, которые представляются ничтожной пятипроцентной суммой, на самом деле должно поглощать не менее половины всех ежегодных сбережений. Но повторяем — цифры эти чрезвычайно гадательны, при чем они скорее преуменьшают, чем преувеличивают тяжесть платежей.
Необходимо отметить, что, преувеличивая нынешние размеры национального дохода Германии, Фалькнер вместе с тем переоценивает рост заработной платы за последние месяцы, связанные с проведением плана Дауэса. Так, по его словам, заработная плата необученных рабочих достигла уже в Германии к сентябрю 1924 г. довоенного уровня (97,8-101,1 %), плата квалифицированных рабочих отстает от довоенного уровня, хотя все же приближается к нему. Однако, как справедливо указывает Варга, эти цифры не вяжутся с резко выраженным сокращением потребления, устанавливаемым по бюджетным данным, статистике ввоза, движению поступлений от акцизов и т. д.
У нас нет под руками точных данных о движении зарплаты в Германии, ко во всяком случае несомненно, что за несколько месяцев 1924 г. она не могла подняться вдвое. Между тем, душевое потребление хлеба в Германии в промежутке 1913-14 — 1922-23 гг. упало для ржи со 153 до 92 килогр., для пшеницы — с 96 до 48 кгр., для обоих хлебов — с 249 до 140 кгр., или на 43 %. Потребление мяса упало с 42,5 кгр. в 1913 г. до 25,0 кгр. в 1922 г. и до 21,3 кгр. в 1923 г.[18] Эти цифры ясно говорят, что заработная плата в 1922–1923 гг. стояла на уровне немногим выше половины довоенного.
Анализ проблемы репараций, с точки зрения внутренней и внешней платежеспособности Германии, привел нас, таким образом, к двум основным выводам: 1. Взыскание установленных по плану Дауэса сумм в германской валюте представляет собою чрезвычайные трудности для германского хозяйства и, во всяком случае, связано с сокращением фонда потребления и накопления по сравнению с довоенным положением. 2. Перевод взысканных сумм в иностранную валюту, равно как превращение их в другие реальные ценности, могущие быть вывезенными за границу, представляет внутренне-противоречивую и абсолютно неразрешимую задачу. Если бы авторы дауэсовского плана преследовали только, или хотя бы, главным образом, эти цели, то можно было бы с полной определенностью сказать, что их цели неосуществимы.
На самом же деле план Дауэса имеет в виду совершенно другие задачи, имеет целью эксплоатацию Германии в совершенно другой форме, резко отличающейся от шаблонных форм выколачивания долгов и пр. С другой стороны, неписанные статьи дауэсовского плана направлены не только против самой Германии, но и против некоторых ее кредиторов, которые собирались погреть руки на репарационном вопросе. Однако, все эти вопросы вводят нас в гущу международных экономических отношений, где причудливо переплетаются и сталкиваются интересы руководящих групп современной империалистической буржуазии. Анализ плана Дауэса с точки зрения этих мировых экономических проблем представляет собой особую тему.