Проблема межсоюзных долгов
Оставим на минуту в стороне вопрос о том, выполнимы ли репарационные платежи со стороны Германии. Поставим другой вопрос, связанный с перспективами проведения плана Дауэса: достанутся ли действительно эти репарационные платежи непосредственным кредиторам Германии — Франции, Англии и друг, «победителям»? Этот вопрос вводит нас «in medias res» межсоюзных отношений, в первую очередь, отношений Соед. Штатов и «Европы».
Мы знаем, что вслед за лондонской конференцией, где решался вопрос о германских платежах под неофициальную диктовку американского банкира Моргана, состоялась в декабре прошлого года парижская конференция, где Американские Соединенные Штаты официально потребовали себе долю в репарациях. Долю-то они потребовали себе пустяковую — всего около 2¼ процентов со всех поступлений от Германии, да еще по 55 млн. марок ежегодно, начиная с 1926 года впредь до полного покрытия оккупационных расходов Соед. Штатов, исчисляемых в размере около одного миллиарда марок. При современных масштабах это — карликовые претензии. Однако, шуму вокруг этих американских претензий было очень много. Почему? Потому что они обнаруживали намерения Соед. Штатов принять непосредственное участие в германской добыче, не ограничиваясь только ролью участника конференций и совещаний.
Парижская конференция удовлетворила требования Америки, но Америка не удовлетворилась достигнутыми результатами. Это была лишь прелюдия к настоящему выступлению. Вслед за требованием доли участия в германских платежах последовало недвусмысленное «напоминание» о так называемых межсоюзных долгах, которые европейские «союзники» должны своему благодетелю и попечителю — Соединенным Штатам. Чтобы выяснить значение проблемы межсоюзных долгов, установим прежде всего необходимые цифры. Сантиметр цифр, как говорят, убедительнее километра рассуждений.
По данным «Economist» (от 14 февраля 1925 г.) задолженность европейских стран по отношению к Америке рисуется в следующем виде:
Согласно этим данным, требования Англии в отношении других европейских стран превышают на значительную сумму ее задолженность Соед. Штатам. С точки зрения этих голых цифр, Англия вышла из войны с известным активом в финансовом отношении (как увидим далее — это чрезвычайно обманчивое впечатление). Остальные страны, в особенности Франция и Италия, имеют колоссальный пассив: они в долгу, как в шелку, перед Соед. Штатами и Англией. Напомним, что речь идет здесь все время о правительственных долгах.
Каково реальное значение приведенных цифр? Есть ли какие-нибудь шансы на реализацию этих долгов кредиторами? Ближе всего к реальному выполнению долг Англии Соед. Штатам. Еще в 1923 г. этот долг был консолидирован на следующих основаниях: долг погашается в 62 года из расчета 3½ % годовых. Сумма годовых платежей Великобритании по американскому долгу составляет теперь около 33 млн. фунтов, которые Англия вносит, несмотря на то, что от своих собственных должников она пока ничего не получает, и, несмотря на огромное бремя внутренних долгов, часть которых возникла именно благодаря финансовой помощи английского правительства другим государствам. Государственный расходный бюджет Англии, который поглощал в 1907 году только 8,5 % национального дохода, возрос в 1923 году до 19,4 % по подсчетам экономиста Краммонда. Около 40 % этого расходного бюджета составляют платежи по долгам. В 1913 г. они составляли только 8,6 %. По другим источникам налоговое обложение в Англии выражалось за истекший период в след, долях национального дохода:
На 1924-25 г. расходы по погашению долгов и уплате процентов составляют 305,000 тыс. фунтов из общей суммы расходного бюджета 801,896 тыс. фун.
Такое колоссальное напряжение на 1924-25 г. финансовых ресурсов, которое, прежде всего, отражается на величине налогового обложения (обложение поднялось с 3 фун. 10 шил. в 1913 г. до 15 фун. 18 шил. на душу населения в 1923 г.), объясняется, главным образом, стремлением Великобритании удержать за собой роль мирового финансового и экономического центра. Относительно внутренних долгов необходимо помнить, что тут дело сводится в последнем счете только к перераспределению доходов внутри страны: собираются налоги с одних групп населения для уплаты процентов другим, а отчасти тем же самым группам. Тем не менее, это не снимает финансовых затруднений с государства и, во всяком случае, отягощает вопрос о внешних долгах.
Англия — единственная страна, которая платит военные долги. Гораздо хуже обстоит дело с другими плательщиками, из которых главные — Франция и Италия. Вопрос о задолженности этих двух стран имеет две стороны: долги, причитающиеся Англии и долги Соед. Штатам. ·
Задолженность по отношению к Англии до сих пор служит предметом оживленного обсуждения и комбинирования. «Подведение счетов всегда кажется неприятным делом, особенно между друзьями» — писал Ллойд-Джордж, касаясь щекотливой темы межсоюзнических долгов. «Франция слишком занята собиранием долгов, причитающихся ей, чтобы думать о долгах, которые она должна будет уплатить сама. Если мы (т. е. Англия) не будем настаивать ныне на немедленном улажении всего дела, британский плательщик налогов получит в удел судьбу Иссахара, — судьбу бедного скота, несущего две ноши — свою собственную и ношу своих союзников»[19]. Насколько реальны расчеты на уплату этих долгов, показывает тот факт, что английское правительство еще в августе 1922 г. обратилось к своим должникам с известной нотой Бальфура, в которой соглашалось понизить сумму своих требований до пределов тех платежей, которые сама Англия платит Соед. Штатам. Эта точка зрения была подтверждена затем Бонарлоу, Керзоном, а в последнее время — Черчиллем, в начале нынешнего года, в его речи на заседании английского парламента. Эти условия поставлены в известную связь с германскими репарациями. В прежних нотах Англия соглашалась уменьшить в пределах своего американского долга требования к союзникам на всю сумму поступлений по репарационным платежам Германии. Другими словами: союзники должны были платить Англии разницу между ее долгом Соедин. Штатам и суммами, которые фактически поступят в ее распоряжение по репарационным платежам. Речь Черчилля устанавливает несколько иной порядок. Она требует от Франции определенную сумму ежегодных взносов, независимых от выполнения Германией репарационного плана. Кроме того, она требует ежегодного отчисления определенного процента от той суммы репараций, которые фактически будут поступать в пользу Франции от Германии. Само собой понятно, что такой же порядок, в случае принятия его Францией, будет распространен и на остальных должников Великобритании.
Как же сложились бы в этом случае конкретные результаты, баланс платежей? Английский «Economist» дает по этому вопросу такие примерные выкладки. Если предположить, что Германия выполнит платежи на ⅔ т. е. вместо ежегодных взносов в 108 млн. фунтов она сможет вносить только 78 млн., если далее установить для Франции обязательный ежегодный взнос в погашение ее долга Англии в размере 1 % со всей суммы долга плюс 15 % с суммы ее репарационных доходов, а для остальных стран соответственно ½ % и 10½ % если, наконец, предположить, что долги Франции, Италии и других стран Соедин. Штатам будут консолидированы по примеру английского долга, но по более низкому проценту — 2 для Франции и ⅝ для Италии, — то баланс взаимных расчетов кредиторов и должников выразится в таких цифрах:
Английский «Statist» называет этот шаг великобританского правительства «generous to the point of folly» — великодушием, которое граничит с безрассудством. На самом деле не великодушие, а трезвый расчет руководит здесь английской политикой. Установление фиксированного постоянного взноса, независимого от германских репараций, преследует простую цель — обеспечить себе хоть часть уплаты по займам, не обусловленную проблематическими поступлениями от Германии. Что касается приведенных выше расчетов, то достойно внимания следующее обстоятельство: из 72 млн. германских репараций Соед. Штаты должны, согласно этим расчетам, получить 54¼ мил. или 75 %! И это при самом благоприятном решении вопроса, т. е. если принять, что Германия действительно сможет уплатить возложенные на нее суммы и что, с другой стороны, Соед. Штаты действительно согласятся на такие льготные условия для своих кредиторов — понизить процентную ставку до 2 % для Франции и до ⅝ % для Италии. Предлагая такие условия, английская печать имеет здесь в виду некую заднюю мысль: если будут допущены такие льготы для Франции и Италии, то Англия будет вправе требовать послаблений также и для себя — ведь она консолидировала свой долг Соед. Штатам из 3½ %! А уменьшение платежей по великобританскому долгу внесет коренные изменения в приведенный выше баланс взаимных расчетов, создавая актив для Англии. «Великодушный» жест английского правительства имеет, во всяком случае, двусмысленное значение.
К этим соображениям надо еще добавить, что фактическая уплата вышеприведенных сумм Соед. Штатам предполагает не только выполнение репарационных обязательств Германией, но и разрешение проблемы перевода этих репараций за границу, проблемы, неразрешимость которой мы показали на предыдущих страницах. Но даже и в том случае, если эта проблема будет разрешена относительно Германии, она сохраняет целиком свое значение для Европы с точки зрения ее взаимоотношений с Соед. Штатами Америки. Ведь и европейские должники Америке могут выполнить свои ежегодные обязательства перед ней, исчисляемые в 54½ млн. фунтов или в 1100 млн. марок, если они будут иметь на своей стороне соответствующей величины актив в расчетном балансе с Соед. Штатами. Этот актив может образоваться опять-таки только за счет излишков товарною экспорта, так как прочие невидимые статьи экспорта из Европы в Америку — фрахты, вывоз капиталов и пр. потеряли теперь свое прежнее значение и даже обернулись обратной стороной к Европе: Соед. Штаты обзавелись своим собственным торговым флотом, капиталы они сами вывозят в Европу и т. д. Но и в отношении торгового баланса пассив оказывается на стороне Европы. Более детальный анализ экономических взаимоотношений Соед. Штатов и Европы мы дадим ниже. Здесь же ограничимся следующими немногими данными: до войны превышение вывоза Соед. Штатов в Европу над ввозом из Европы в Соед. Штаты составляло 24 % всей суммы торговли с Европой. В 1919 году, под влиянием войны, оно поднялось до 75 %, в 1922 г. — 36 %, а в 1923 г. упало до 29 %[20]. За период времени с 30 июня 1914 г. до 30 июня 1920 г. превышение американского экспорта в Европу составило сумму в 18.439.554.000 долларов[21]. Отсюда и «пошел есть» европейский долг Соед. Штатам.
За 1924 г. у нас еще нет точных данных, но по косвенным признакам можно установить ту же самую тенденцию активизации торгового баланса Соед. Штатов в отношении Европы.
Так, общая активность торгового баланса Соед. Штатов выросла в 1924 г. по сравнению с предыдущим годом на 680 млн. долларов или в 4 раза[22]. В то же время, в целом ряде европейских стран за 1924 г. увеличился пассив торгового баланса. Так, в Англии пассив увеличился с 202,5 млн. фунтов в 1923 г. до 340,6 млн. в 1924 г. по данным «Board of trade Journal», в Германии с 73 млн. до 2.199 млн. золотых марок (за период январь — ноябрь 1923 и 24 гг.), в Чехо-Словакии активность торгового баланса понизилась с 2.389 млн. крон до 1.160 млн., Венгрия увеличила пассив с 90,7 до 110,5 млн. крон и т. д. Из крупных стран увеличили активность торгового баланса только Франция и Италия, однако, в такой степени, которая не покрывает увеличения пассивов других европейских стран. Во всяком случае, как бы ни складывались конкретные цифры того или другого года, очевидно само собою, что торговый баланс Европы с Соед. Штатами не может в ближайшем будущем изменить свой пассивный характер, который установился еще в довоенные годы, а за последнее десятилетие значительно усилился. А раз так, то и расплата с Соед. Штатами при помощи товарного экспорта становится невозможной. Проблема трансферта в отношении межсоюзных долгов еще менее поддается решению, чем в отношении германских репараций.
Представители «победоносной» Европы усердно пропагандировали перед С. Штатами идею, что в их же интересах следует отказаться от взыскания долгов. «Как раз теперь Америка стоит перед угрозой того, что покупательные силы ее лучших клиентов снова сократятся и, наконец, совершенно иссякнут. В этом заключается для нее гораздо больше вреда, чем в аннулировании всех ее долговых претензий»[23]. Так писал Ф. Нитти, бывш. итальянский премьер, еще в 1922 г.
Это, однако, не смущает американских кредиторов. Наоборот, как раз после принятия плана Дауэса для Германии, в котором вопрос о трансферте платежей был оставлен без всякого ответа, Соед. Штаты стали с особой настойчивостью добиваться «уплаты по векселю» со стороны тех самых стран, которые ждут платежей от Германии. В этом отношении наибольший интерес представляют переговоры по поводу консолидации французского долга Соед. Штатам.
Ссылаясь на всевозможные хорошие вещи, как совместные жертвы, общая борьба за общие идеалы, переходя затем к недвусмысленным намекам на разорение Франции и обогащение Соед. Штатов в результате войны, французская пресса держит курс на увиливание от уплаты долгов. Более ответственные официальные круги Франции в своих неофициальных переговорах по поводу долгов предлагают следующую комбинацию: отсрочка платежей на десять лет, амортизационный период в 80 лет и ½% на консолидированную сумму долга. Само собой понятно, что это предложение имеет ту же самую цель, которая сквозит в ежедневных заявлениях французской прессы: свести долг Соед. Штатам к нулю или к величине, приближающейся к нулю. Характерен в этом отношении такой факт. Недавно французское министерство финансов опубликовало, так называемый, «Инвентарь финансов Франции» или баланс всех государственных пассивов и активов. В этот баланс включены только коммерческие внешние долги Франции в размере 5.149 млн. франков. Основная сумма внешних долгов Франции — 30.815 млн. франков, так называемых, «политических долгов» в баланс не включены под тем предлогом, что долги еще подлежат выяснению, редуцированию, урегулированию в общем масштабе, а также потому, что аналогичные «политические», т. е. военные кредиты, предоставленные Францией Польше, Румынии и др., также не включены в баланс.
Соед. Штаты реагируют на эти подходы своими, тоже неофициальными пока проектами, которые получили в литературе громкое имя «плана Дауэса для Франции». В этом духе выступил американский финансист Митчель. Наиболее оживленные разговоры были вызваны появлением статьи члена американской комиссии по внешним долгам Ed. Hurley (Юрлей) от 12 сентября 1924 г., в которой он выдвинул два варианта решения «французского вопроса». По первому варианту Франция получает мораториум в пять лет, после чего начинаются ежегодные взносы по 100.000.000 долларов в продолжение 67 лет (по приведенным выше расчетам «Economist» ежегодные взносы Франции в счет своего долга Соед. Штатам должны были бы составлять около 75 млн. долларов, если предположить консолидацию из 2 %). Второй вариант предусматривает сокращение срока погашения до 63 лет с соответственным изменением суммы ежегодных взносов. Гвоздь нового плана лежит, однако, не в фиксации сумм ежегодных взносов, а в следующем положении: « План предусматривает помещение половины ежегодных платежей во французские промышленные ценности в течение двадцатипятилетнего срока »[24]. Закулисные переговоры по поводу долгов не прекращаются и по сие время. Положение Франции отягощается при этих переговорах тем обстоятельством, что ей приходится иметь дело с двумя кредиторами. Англия немедленно потребует своей доли в платежах, как только Франция приступит к выполнению своих обязательств перед Соед. Штатами. Общая позиция союзников в вопросе о долгах как нельзя лучше охарактеризована в следующих словах «The new Statesman»: «Франция обижается, когда ей только намекают на необходимость уплаты денег, которые хотя и числятся формально, как займы, но истрачены были во имя „общего дела“. Великобритания считает несправедливым, что ей одной приходится удовлетворять требования кредиторов в то время, как ее собственные должники освобождаются от платежей. Позиция Америки проще всех: „Должны вы или не должны нам деньги?“ — спрашивает она; „если должны, то, несомненно, настало время приступить к выработке условий погашения вашего долга“. Эти три точки зрения не имеют общей почвы; и нет поэтому никакой надежды на взаимное понимание».
Дело здесь, однако, не в понимании. Понимают-то эти господа друг друга превосходно. Дело в том, что положение Франции в отношении ее внешних долгов совершенно аналогично положению Германии в отношении репараций, если брать финансовую сторону вопроса. Об этом красноречиво свидетельствует уже упомянутый нами «Инвентарь финансов Франции». На неопытного читателя этот инвентарь производит благоприятное впечатление. Он составлен по методу капитализации всех активов и пассивов французского бюджета. Пассивы исчислены в размере 174.769.000.000 зол. франков, активы — в сумме 210.905.000.000 зол. франков. В активы вошла капитализированная сумма германских репараций в размере 27½ мрд. зол. франков. В пассивы не включена сумма «политических долгов» Франции в размере 31 мрд. франков. Кроме того, в актив включена стоимость государственного имущества, капитализация налогов и пр. При легком критическом разборе в балансе обнаруживается призрачность показного благополучия. Во всяком случае, возможность выполнения Францией ее обязательств целиком зависит от регулярного поступления германских репараций. Даже при успешном выполнении плана Дауэса (для Германии) и при наиболее выгодной консолидации своего долга Америке и Англии Франция не получит тех 12 с лишним миллионов фунтов избытков, которые показаны в приведенных выше расчетах «Economist», а еле-еле сможет свести концы с концами. «Не было ли в намерениях г. Клемантеля (французского министра финансов) создать более оптимистическое впечатление в широкой публике и более пессимистическое среди тех, кто способен разбираться в его таблицах?» — спрашивает парижский корреспондент английского еженедельника «The new Statesman». Тот же корреспондент указывает, что для сбалансирования своих бюджетов Франция должна из года в год увеличивать свою задолженность, заключая в той или иной форме новые займы, вместо того, чтобы сокращать сумму займов.
Грехопадение Франции, которая когда-то финансировала почти всю Европу, началось с началом империалистической войны.
В 1914 году Франция заключила свой первый внешний заем (в Соед. Штатах, в ноябре 1914 г.). В последующие годы эти займы росли в такой пропорции[25]:
Только с 1920 г. платежи по погашению долга начинают превышать сумму вновь заключенных займов. С 1924 г. снова наступает перелом к худшему, ярко иллюстрирующий финансовую прочность «страны-победительницы». Приходится прибегать к новым заграничным кредитам для поддержания падающего франка. Для собственного успокоения французское министерство финансов делит свои заграничные долги на две группы: «коммерческие» и «политические» долги. В последнюю группу входят, главным образом, суммы, предоставленные С. Штатами союзникам в форме «военных авансов». Они составляют большую часть долгов. Вместе с процентами они составляли на 15 ноября 24 г. кругленькую сумму в 4.136,7 млн. долларов. Политический смысл выделения «политических» долгов состоит в желании демонстрировать их, как долги второго порядка, по которым платить необязательно. Этот взгляд широко пропагандируется, но, как показывают факты, такая пропаганда имеет успех только среди французской публики.
При таких условиях удовлетворение Францией интересов своих кредиторов — безнадежное дело, по крайней мере, в пределах предвидимого будущего. Любопытно отметить, что правительство Соед. Штатов, как и английское правительство, «держится прежнего убеждения, что вопрос о межсоюзных долгах С.-Америк. Штатам нужно совершенно отделить от репарационного вопроса»[26].
Правда, для оценки всех этих соображений необходимо все время иметь в виду, что речь идет только о финансовом положении Франции. Оригинальностью экономической жизни Франции является тот факт, что, будучи одной из наиболее благополучных стран Европы по общему положению народного хозяйства, она принадлежит в то же время к группе государств с наихудшими финансами. Дело объясняется относительно меньшей степенью обложения населения во Франции сравнительно с другими странами, участвовавшими в войне. Налоги на душу населения составляют во Франции только половину налогового обложении Англии. Это служит одним из тяжелых аргументов Англии против французской политики в вопросе о долгах. Для урегулирования своих финансов французское правительство должно проявить «финансовое мужество», усилив налоговый нажим. Но такого «мужества» не решались до сих пор проявить ни нынешнее правительство «левого блока», ни вчерашнее правительство «национального блока».
Особенность французской финансовой системы состоит еще в том, что в подавляющей массе налоги носят косвенный характер. Прямое обложение не только не увеличивается, но, наоборот, проявляет тенденцию к относительному падению. Так, за последние 2 года структура французских налогов изменялась следующим образом[27]:
Таким образом, по абсолютным цифрам косвенные налоги растут быстрее прямых. Крупная буржуазия находит способы перекладывать с себя бремя платежей на мелкую буржуазию и рабочий класс, которых уверяли, что «немец все заплатит!» Увеличить бремя налоговых платежей — значит рисковать вызвать острый кризис, политический и социальный, которого с достаточным основанием боятся правящие круги Франции.
Тяжелое финансовое положение Франции иллюстрируется довольно ярко печальным состоянием французской валюты, для поддержки которой понадобился заем Моргана в 100 млн. долларов, заключенный на тяжелых условиях, а также условиями недавно выпущенного внутреннего 5 % займа (январь-март 1924 г.), по которому, кроме установленного процента, должна уплачиваться при погашении премия в размере 50 % с номинальной суммы займа. Помимо чисто финансовых условий, заем Моргана был куплен ценою важных уступок со стороны Франции в репарационном вопросе, обязательством отказаться от политики займов на все время длительности американского займа и уравновесить бюджет путем значительного сокращения расходов. Несмотря на то, что левый блок был против займа, правительство Эррио фактически продолжало ту же политику, продлив срок займа, который истекал 12 сентября прошлого года.
О положении французских финансов и вообще о нравах, господствующих в кругах министерства финансов, также ярко свидетельствует скандал, который разыгрался во французской палате вокруг вопроса о банковской эмиссии. Обнаружилось, что французский банк без разрешения палаты превысил свое эмиссионное право, выпустив на 2 с лишним миллиарда франков сверх нормы. Палата реагировала на это очень легко: она увеличила эмиссионную норму на 4 миллиарда франков.
Падение франка, которое составляет злобу дня французской печати вот уже в течение года, и в котором видят чуть ли не национальную катастрофу, вызвано, впрочем, помимо причин финансового характера, также политикой французской тяжелой индустрии, которая, благодаря инфляции, увеличила свой вывоз на внешние рынки.
Мы остановились до сих пор только на вопросах бюджетного порядка. Но нужно все время иметь в виду, как это уже было нами подчеркнуто, что проблема долгов включает в себя также и проблему трансферта, которая еще менее разрешима, чем бюджетный вопрос. Это можно иллюстрировать хотя бы данными о состоянии французского расчетного баланса за 1923 г., который, по вычислениям руководителя экономического бюро французского банка, имел пассив в размере 3,800 млн. франков. Если даже допустить, что в расчетах допущено преувеличение пассивов, и принять во внимание все благоприятствовавшие балансу условия 1924 года, то, во всяком случае, можно безусловно констатировать отсутствие активного остатка, которое могло бы служить основанием для производства расчетов по долгам. А о реальном значении германских репараций мы уже говорили выше.
Правда, в отношении торгового баланса дела Франции обстоят лучше. Несмотря на финансовый хаос, или, вернее говоря, благодаря ему, Франция занимает неизменно выгодную позицию в международном обороте. Излишек экспорта за первый квартал 1925 г. выражается в сумме свыше миллиарда франков. За первый квартал прошлого года этот излишек составлял 755.877.000 франков. Здесь нужно, однако, иметь в виду большее обесценение франка в 1925 г.
Излишне останавливаться на положении других должников — Италии, Бельгии и пр. Насколько хуже их положение, видно хотя бы из того факта, что для Италии английский «Economist» считает необходимым консолидацию долга Соед. Штатам, из расчета ⅝ %, тогда как для Франции он принимает 2 %. Чтобы покончить с вопросом «о межсоюзных долгах», мы остановимся на той оценке проблемы, которую дал Кейнс в своих двух книгах, посвященных Версальскому договору, и на его последних предложениях, сделанных в связи с начавшимися переговорами о консолидации.
«Если не будет сделано попытки соглашения, — писал он в 1920 г., — то результат войны выразится в создании целой сети тяжких податей, которые одни союзники должны будут платить другим. Общая сумма этих податей, вероятно, должна даже превзойти сумму платежей, которую можно получить от неприятеля, и, таким образом, окажется, что война привела к невозможному положению, при котором союзники должны выплачивать друг другу возмещение убытков, вместо того, чтобы получить их с общего врага»[28].
Именно в таком невозможном положении оказалась Европа. И хуже всего то, что из него нет выхода, так как Европа не может платить, если бы даже она десятки раз согласилась и хотела расплатиться.
«Положение точно соответствует германским репарациям. Америка не сможет осуществить взимание долгов с союзников точно так же, как союзники не смогут взыскать с Германии репараций в их нынешнем объеме».
«Как союзники требуют крупных платежей от Германии и в то же время пускают в ход всю свою изобретательность, чтобы помешать ей производить требуемые платежи, точно так же и американское правительство, с одной стороны, придумывает схемы для финансирования экспорта, а с другой — устанавливает тарифы, которые должны, елико возможно, затруднить обратную выплату ему кредитов. Великим нациям часто разрешается действовать с безрассудством, которое мы не прощаем частным лицам»[29].
Но даже если бы удалось найти форму для урегулирования взаимных расчетов, не отказываясь от платежа, то в лучшем случае такой порядок будет держаться не больше нескольких лет, ибо «неужели народы Европы согласятся на целое поколение принять такой порядок жизни, при котором значительную часть своего ежедневного дохода им придется отдавать для покрытия платежей за границу, причина которых, будь то платежи всей Европы Америке или платежи Германии остальной Европе, не соответствуют их понятиям о справедливости и долге».
Исходя из этих соображений, Кейнс рекомендовал еще в 1920 г., как наилучший исход, «повсюду зажечь праздничные костры» всесожжения долговых документов, которые превратились в «бумажные путы'» для экономического развития Европы. «Это является столь настоятельной необходимостью», — писал он, — «что если мы не сумеем сделать это в добром порядке и общем хорошем настроении, при чем никто не причинит другому серьезной обиды, то, когда дело дойдет до крайности, может вспыхнуть такой пожар, который истребит не только эти бумаги, но кое-что поважнее»[30]. Конкретно Кейнс предлагал в эти годы «зачеркнуть» межсоюзные долги и свести сумму германских репараций до выполнимой и необременительной цифры в 63 миллиона фунтов ежегодных платежей в пользу Франции и Бельгии, уплачиваемую в течение тридцати лет.
Костры не были зажжены. А пожар, Который грозил в 1920-21 году уничтожить европейский хаос вместе с его причиной — капиталистическим строем, удалось временно потушить Одним из способов тушения явилась фактическая отсрочка шейлоковских требований, молчаливый мораториум, который был предоставлен Америкой Европе в течение 1919-24 гг.
Теперь снова на очереди проклятый, вопрос о долгах, об экономических последствиях войны. «Я требую уплаты по векселю», заявляет американский Шейлок. Это требование не имеет того невинного характера, который можно было бы выразить формулой: «Америка должна делать вид, будто бы она требует денег, а Европа, будто бы она собирается платить их». Международный империализм ищет решения не на тех путях, которые ему указывал пацифистский мечтатель. Планы, которые предлагал Кейнс, могли быть продиктованы только наивной иллюзией, будто капиталистический мир способен вернуться, как ни в чем не бывало, к довоенному положению, будто победители способны отказаться от плодов победы, а побежденные — вернуть себе прежние позиции. Долги, независимо от возможности или невозможности их уплаты, являются только формой экономической зависимости должников от кредиторов (порой также и наоборот), служат выражением экономического господства последних над первыми, экономической победы, которая перевешивает все военные успехи в империалистической войне. Глупо предполагать, что в условиях капиталистической конкуренции какая-либо страна способна добровольно, в порыве великодушия, отказаться от господствующего положения.
Идеи имеют свою внутреннюю логику. Наивное представление о том, будто капиталистический мир способен на такие жертвы, имеет своей основой глупенькую теорию «общего дела», которую французская буржуазия выдвигает каждый раз, когда на нее нажимают кредиторы. Рассыпаясь в восторженных дифирамбах Соединенным Штатам за «финансовую помощь», которую они оказывали Европе в критические дни войны и в первые послевоенные месяцы, Кейнс замечает: «Когда мы говорим таким образом о финансовой помощи Америки, мы молчаливо предполагаем, равно как, по моему убеждению, это предполагала и сама Америка, что, давая деньги, она делала это не в виде выгодного помещения капитала. Если Европа должна возвратить полученную ею финансовую помощь в сумме 2.000.000.000 фунтов, да еще по сложным процентам из расчета пяти на сто, то весь вопрос принимает совершенно иной характер. Если авансы Америки мы должны рассматривать в этом освещении, то ее финансовые жертвы в самом, деле оказываются относительно весьма незначительными»[31].
Эта нравственная проповедь представляется Кейнсу настолько убедительной, что он повторяет ее через четыре года по тому же поводу в своей статье в «Финансовой Газете» от 11 января 1925 г.
Между тем, казалось бы, не надо быть особо проницательным человеком, чтобы понять, что именно «интересы выгодного помещения капитала» обусловливали финансовую поддержку Америки. Она могла просчитаться в этих интересах, что фактически и произошло с Соединенными Штатами, поскольку речь идет о гарантиях возврата предоставленных кредитов, но, во всяком случае, никаких других, кроме корыстных соображений, у империалистического государства быть не может. Да и глупо было бы оказывать «бескорыстную» помощь разбойничьей группе держав, которые сами затеяли войну с целью грабежа, хотя они также жестоко просчитались в своих надеждах на обогащение, и именно потому лицемерно взывают теперь к моральным убеждениям более удачливых грабителей.
В одной из последних статей, напечатанной в «Nation» от 24/I, Кейнс снова возвращается к вопросу об урегулировании межсоюзных долгов в связи с упомянутой уже нами нотой Бальфура. Нельзя отрицать губительной меткости его возражений против этой ноты. Мы раньше указывали, что основное содержание ее сводится к предложению установить постоянные ежегодные взносы для Франции в погашение английского долга, независимые от выполнения Германией ее обязательств по отношению к Франции. Такой же политики придерживаются и Соединенные Штаты в отношении своих требований к Франции. «Но в таком случае», — восклицает Кейнс, — «Англия и Соединенные Штаты теоретически теряют интерес в проведении или успешном выполнении плана Дауэса. Франция остается единственной заинтересованной страной, — заинтересованной не только в качестве кредитора, но и в качестве гаранта, который должен возместить то, что не будет заплачено. Это роковое возражение, неотделимое от существа бальфуровской ноты. Из содержания ее вытекает, что чем меньше платит Германия, тем больше будет платить Франция; это значит, что чем меньше Франция в состоянии платить, тем больше будут возрастать ее нетто-платежи. Как с дипломатической, так и с финансовой точки зрения, это — полнейший абсурд».
Кейнс предлагает «прямо противоположный принцип», а именно: чем меньше заплатит Германия, тем меньше должны быть обязательства Франции. Этого можно достигнуть, если установить, чтобы ежегодные платежи Франции составляли определенную, постоянную часть поступающих в ее распоряжение германских репараций.
Легко понять, что это предложение в другой лишь форме повторяет его прежние выступления с лозунгом «взаимного отпущения грехов», т. е. межсоюзных долгов. Оно, без всякого сомнения, будет иметь тот же успех.
Кейнс, однако, ошибается, полагая, что при нынешней ситуации, Соединенные Штаты и Англия теряют интерес к осуществлению плана Дауэса в Германии. Это верно лишь в том смысле, что ни Англия, ни Соединенные Штаты, не имеют прямых финансовых интересов в германских репарациях, которые могли бы равняться интересам Франции. Но ведь план Дауэса имеет и кое-какое другое назначение, помимо финансового, и там позиция «англо-американского блока» имеет совершенно другой характер, чем в вопросах чисто фискального свойства.
Резюмируем: «межсоюзные долги» представляют такой же запутанный узел непримиримых и неразрешимых противоречий, каким в течение последних пяти лет являлся репарационный вопрос. План Дауэса создает некоторую «передышку» в репарационном вопросе. Но именно поэтому выдвигаются на очередь вопросы взаимоотношений Европы и Америки во всем своем объеме, взаимоотношений побежденных и победителей в мировой войне на экономическом фронте. На тех путях, при помощи тех методов, которые практиковались до сих пор при разрешении международных финансовых проблем, теперь не может быть найдено решение. Германский экономист Геландер, работу которого но вопросу о трансферте мы уже цитировали в прошлой главе, полагает, что решение возможно. Для этого необходимо лишь, чтобы Гордиев узел взаимных претензий и обязательств был разрублен не взаимным отпущением грехов, не революцией, а… новой империалистической войной между Соединенными Штатами и Японией. Вовлеченная в войну Америка стала бы нуждаться в европейских товарах, для Европы открылись бы новые рынки, которые дали бы ей возможность расплатиться со старыми долгами. Американское золото частично вернулось бы на свое старое место, и в общем восстановилось бы «status quo ante» августа 1914 г. Эго был бы экономический реванш Европы.
Нельзя отказать этой идее в известной оригинальности, хотя, возможно, Геландер только вслух и в форме полуюмористического предположения высказал то, что бродит в умах многих представителей европейской буржуазии. Но если такие идеи возможны, значит безнадежность нынешнего положения осознана вполне теми самыми господствующими кругами современных государств, которые его создали. Если вне новой войны нет спасения для капитализма, то вне революции, вне свержения кровавого господства капитала нет спасения от новой империалистической войны, — такой вывод должны сделать и сделают угнетенные классы.
Грядущая война между Соединенными Штатами и Японией имеет, однако, другие питающие корни и движущие силы, находящиеся в весьма отдаленной связи с финансовыми интересами Европы. С другой стороны, задолженность Европы Соединенным Штатам и европейских государств друг другу вовсе не требует прежних методов расплаты. Империализм ^ изобрел более тонкое оружие экономического господства, чем простое выколачивание ежегодных платежей по долгам. I О намечающихся формах этого господства мы и поговорим в ближайшей главе.