Свидание с господином Барановым. Состояние дел компании в Америке, Занятия мои. Отплытие в Охотск.
Итак мы в Америке! итак я ступил уже на сей дикий и почти неизвестный берег, коего только желал достигнуть! Я видел уже толпы новых для меня племен народов, называемых дикими, по всему отличает от нас; но теперь еще более буду иметь случай видеть их, и примечать разность между человеком озаренным светом наук и руководимым одною природою.
Едва успели мы ошвартовить судно, как приехал господин Баранов, для поздравления нас с благополучным прибытием в Америку. Я не мог без некоторого уважения смотреть на человека, посвятившего жизнь свою для приведения в лучшее состояние отраслей торговли. Двенадцать уже лет как он живет в Америке, с народами дикими и грубыми, окруженный всегдашними опасностями; борясь с закоренелым развратом находящихся здесь Русских, с беспрестанными трудами, со всеми недостатками, не редко с самым голодом; притом не имеющий ни одного почти человека, способного содействовать ему с таковою же ревностью, был лишен способов не только распространить здешнюю торговлю, но даже противится мщению некоторых народов, или облегчить участь других, порабощенных Российско-Американскою Компанией. Кажется как будто он без всякой помощи оставлен в самом себе находить средства к пробавлению своему и поддерживанию заведений в Америке. Все сии труды, препятствия, горести, недостатки и неудачи, не ослабили духа сего редкого человека, хотя конечно влияли в нрав его некоторую мрачность. Баранов не весьма говорлив, сух покуда хорошо не познакомится; но объясняется всегда почти с жаром, особливо о том, что его занимает. Он не легок на знакомство, но для друзей своих ничего не пощадит; любит угощать иностранцев всем что имеет, и всегда с удовольствием поможет бедным. Совершенное бескорыстие не первая в нем добродетель. Он не только не жаден к собиранию богатств, со вредом ближнего; но и праведное стяжание свое охотно уделяет отсутствующим знакомым своим, претерпевающим недостаток. Твердость духа его и всегдашнее присутствие разума, суть причиною, что дикие без любви к нему уважают его, и слава имени Баранова, гремит между всеми варварскими народами, населяющими северо-западный берег Америки, даже до пролива Жуан де-Фук. Дикие, живущие в отдаленности, приезжают иногда смотреть его и дивятся, что столь предприимчивые дела могут быть исполняемы человеком столь малого росту. Баранов ростом ниже среднего человека, белокур, плотен и имеет весьма значащие черты лица, не изглаженные ни трудами, ни летами, хотя ему уже пятьдесят шестой год.
Вместе с Барановым мы отправились к нему в дом. Нашла там совершенную простоту и опрятность. На Кадьяк приходило недавно Английское судно, с коего Баранов купил много товаров и столовых припасов, почему накормил нас порядочным обедом, по крайней мере для здешнего места.
Баранов весьма искренно признавался, сколько он рад неожиданному прибытию Св. Елисаветы. Пять лет сряду не приходило сюда ни одного судна из Охотска; прошлого лета был отправлен галиот Александр Невский, потерявший в пути около 15 человек в какой-то заразительной горячке, открывшейся еще в Охотске; зимовавший потом на острове Атхе, где он сообщил болезнь сию жителям, жестоко от оной потерпевшим, истратил все харчевые припасы и прибыл на Кадьяк около месяца прежде нас с пустым, судном, и с малым числом больных или дряхлых людей. Начальник сего галиота сказывал здесь, что в Охотске строится Св. Елисавета, которая конечно придет на будущий год. От сего Баранов никак не ожидал нас ныне, тем более, что никогда суда компании не остаются в море до Ноября месяца, разве каким особым случаем поневоле задерживаемые бывают. Привоз на Св. Елизавете довольного числа разных припасов и здоровых людей (один умер во время плавании) доставил спокойствие на Кадьяке, где дикие расположены были следовать примеру других народов истребивших сего лета заведение Россиян на острове Ситхе или Ситке со всеми людьми. И на Кадьяке дикие, не видя пять лет ни одного судна приходящего из Охотска, начинали думать, что уже все Русские к ним приехали, и что стоило только истребить сих последних, дабы освободиться на всегда от их власти. Шелихов, для обучения разным мастерствам, вывез отселе в Иркутск несколько мальчиков, которые потом возвратились назад. Сии рассказывали землякам своим, что Русских очень много, но дикие никак не хотели тому верить, говори в ответ. Вы нас обманываете, или вас обворожили, и показали вам то, чего в самом деле нет и быть не может. В Прошедшем году приехало сюда с Уналашки несколько промышленных, которые прежде бывали на Кадьяке; почему дикие, видя знакомых им стариков, уверились, что они уже последние Русские, и только приход двух наших судов мог их в том переуверить. По всем сим причинам прибытие наше в Америку было великой важности для дел компании, тем более, что в Кадьякских магазейнах, лежало до шестнадцати тысяч шкур морских выдр, и много другой мягкой рухляди. Баранов опасался вверить столь богатый груз, для отвозу в Охотск, какому-нибудь неопытному человеку, здесь же боялся держать все сие потому, что таковое сокровище могло сделаться добычею какого-нибудь морского разбойника и если бы оный проведал о том; a посему он весьма был рад, что имел возможность отправить груз сей на будущий год, о чем и объявил нам. Мы также были довольны, первое тем, что для удовольствования любопытства своего можем целую зиму прожить на Кадьяке, второе, что скоро возвратимся в Россию, и третье, что окажем компании важную услугу поспешным привозом, груза, стоящего около двух миллионов рублей. И так при первом свидании положено было отправиться отсюда в Мае, дабы прийти в Охотск не ране 20 Июня; ибо прежде не возможно приблизиться к берегам, по причине множества льда носимого у оных. Лед сей приносится из Ямской и Гижигинской губ обыкновенно бывающим у сих берегов северо-восточным течением.
Когда мы судно свое, по выгрузки оного, поставили в безопасное место, и взяли все возможные предосторожности к сохранению оного от случающихся здесь в зимнее время жестоких бурь, тогда ни что уже не удерживало меня предпринимать разные путешествия около Кадьяка.
Где только компания заведет новое селение, или крепостцу, всегда берет у жителей того места Аманатов, которые и служат залогом верности. В Аманаты выбирают обыкновенно детей начальников и людей имеющих доверенность народа, по уму или предприимчивости, Детей сих отвозят на Кадьяк, как в столицу компанейских заведений и безопаснейшее место для Русских, которые столько уже времени обзавелись здесь и приучили жителей к терпеливому повиновению. Между прочими Аманатами взяты были также и от Колюжей Берингова залива, или Якутата, как природные жители оное место называют. Сии Аманаты, между коими находились и совершенно взрослые, забавляли нас иногда своими плясками, которые описаны будут ниже сего. Военная пляска Колюжей такова, что поистине нельзя на оную смотреть без ужаса.
Колюжами называются народы живущие по берегу северо-западной Америке, от Берингова залива до острова Ситки и далее. Язык их сходен, но в прочем всякое племя имеет своего начальника. Народы сии вообще жестокого нрава, склонны к войне и убийству, считают удовольствием мучить неприятелей взятых в плен, и почти во всем сходствуют с народами живущими в северо-восточной Америке, описание которых можно найти в Рейнале, Кампе и других. Я сказал, что сего лета Колюжи истребили крепостцу Компании на острове Ситке. Там было более 200 островитян Кадьяка, кои претерпели туже участь, как и Русские; но некоторые из них, бежав, приходили сюда. И ныне приехало 6 человек Аляксинцев из числа спасшихся в Ситке.
Поутру шел снег, a к вечеру при восточном ветре дождь, который согнал весь снег, оставшийся только на вершинах гор.
Окна домика, в котором мы жили, обращены были к бухте, и мы часто из оных стреляли по чайкам и уткам, подплывавшим к утесу, на котором стоял домик. Сего дня я взял ружье, которое кто -- то зарядил без меня весьма большим зарядом, так что оное разорвало и сшибло меня с ног, однако большего вреда не причинило.
Ночью буря была столь жестокая что при сильных порывах ветра дом наш чрезвычайно дрожал и казалось готов был к падению.
Большие шалаши, делаемые Американцами Кадьяка для игрищ, называются у них Кажимами; a в гавани известно под сим названием круглое деревянное здание, в котором живут Каюры, то есть работники компании. В средине сего Кажима оставляется для отправления разных работ пустая площадка, вокруг которой сделаны маленькие конурки для жительства Американцев. Тут они отправляют свои игрища.
1802 год. Декабрь.
Сегодня званы мы были на одно из таковых игрищ, и в 8 часу вечера пришли в Кажим, где зрители собрались уже в один из боковых чуланов. Взошед в оный мы поражены были несносною духотою и жаром, от того что в столь тесном месте сидело вокруг на лавках и на полу до шестидесяти человек обоего пола. Мужчины, дабы не столько терпеть от жару, были без платья, a многие и совершенно нагие. Действие должно было представить промышленников отправляющихся на ловлю зверей.
Около большой посредине покоя зажженной плошки сидели два человека с бубнами, или с обтянутыми вокруг обруча с ручкою пузырями, так что бубен походил на воланную ракетку, только больше оной. Бубны не ровны а самый большой находился в руках действователя, представлявшего начальника. По обеим сторонам плошки стояли в камлейках две девки, наряженные самым щегольским образом, то есть в носовом хряще торчала длинная кость, в нижней губе и ушах продет был бисер, на голову же насыпано много орлиного пуху. Подле них стояло двое мужчин с побрякушками в одной руке, и с байдарочными веслами в другой. Побрякушки состоят из круглых двойных обручей, около которых навешано множество носов птиц, просто называемых топорками, или известных в натуральной истории под названием морских попугаев (Perroquets de mer). Ha веслах изображены были рыбы и звери морские, или водоземные. У сих двух действующих лиц, вымазанных красным карандашом, голова и спина усыпаны были также орлиным пухом. Вместо шапок имели они род шишаков из согнутых прутьев, и один такой прутик проходил к каждому из них в рот, на подобие удила у лошадей. Разные перья и каменный папоротник, зеленеющий и зимою, закрывали почти совсем лица сих Американцев. Сидящие с бубнами имели на головах шляпы, украшенные перьями. К потолку над местом представления подвешено было несколько различных стрел, сложенных крестообразно и к ним привязаны: 1-е байдарка, 2-е набитые шкуры, представляющие различных зверей; 3-е некоторые промышленнические орудия и чучела, или Мансики, служащие Американцам для приманивания тюленей. Сидевший в стороне на скамейке, все сие качал в лад голоса, нарочно привязанною веревкою. Сей человек находился также в числе действователей, ибо одет был в камлейку. Для дополнения совершенного описания сего позорищного места должно сказать что потолок оного убран был сухою травою.
Представляющий начальника, с другим сидящим у плошки, били палочками в бубны, промышленники, с малыми веслами в руках, гремели побрякушками в лад, и все пели довольно порядочным голосом, переменяя изредка напев, чем управлял начальник. Если бубны станут бить чаще, то вдруг все закричат, ибо и зрителей большая часть подтягивали. Девки во все время держались обеими руками за камлейки и только что из стороны в сторону покачивались. Начальник беспрестанно что-нибудь прокрикивал, как например: вот берег, пристанем к нему! звери придут к тому, кто ничего еще не убил. И сему подобное. Когда он выговаривал: вот звери! Тогда вдруг все кричали разными голосами, подделываясь под голоса различных зверей; свистали в нарочно сделанные свистки и словом поднимали ужасный шум. Когда представление на несколько минут прерывалось, то промышленники качались и гремели побрякушками, согласуясь один с другим.
Между тем действователям принесли разной пищи, состоящей по большей части из ягод с жиром, и поставили вокруг плошки.
Тут же лежал камень с красными пятнами, представляющий -- гроб какого-то известного у них человека, в память которого сделано следовавшее за сим представление, но я не мог конца оного дождаться: голова у мене от чрезвычайной духоты так заболела, что я не имел терпения сидеть долее.
Сего дня в вечеру я опять был в Кажиме на игрище. Сначала вышли один за другим пять человек, все в разных личинах, из которых иные обложены папоротником. Они дули в дудочки повешенные на нитках, продетых в дыру носового хряща, и кривлялись каждый особым образом. Один из них вымазан был красным карандашом, другой углем. Двое одеты в парках, a пятый в камлейку, с побрякушками в руках. Нагие и в камлейке имели на себе что-то, сделанное из птичьих кож, и висящее до колен. Около плошки сидело двое Американцев ничем не убранных, a в обыкновенных своих одеждах, что значило сие представление, я никак не мог дознаться. Толмач сказывал, что это черти обманывающие людей, но впрочем и сам ничего не ведал; ибо о преданиях сих игрищ, особливо же относящихся до понятия о духах, знают, или выдают себя знатоками, одни только так называемые здешними островитянами Касяты, то есть мудрецы, выдумывающие сии представления, толкующие о происшествии жителей Кадьяка и соседних островов, о Дьяволах и проч. Если Островитянин не умеет дать объяснения на сделанный ему вопрос, то отвечает: про-то Кясят знает.
Когда черти покривлялись и ушли, то Мужчины начали выгонять женщин и ребят. Сие случается у них после игрищ, когда собираются на оные различных селений островитяне, которые по окончании рассуждают о делах общественных, и для того высылают женщин но как теперь сие обыкновение не могло быть тому причиною, и конечно относилось к какому-нибудь обряду суеверия, того ради и желал я весьма узнать истолкование оного. Когда все лишние вышли, то явился человек в камлейке с отменною дичиною и побрякушками в руках, представляющий злого духа. Он кричал и перебегал с места на место, в лад под песню, которую все зрители пели, a один бил в бубны. Сим все кончилось. После сего долженствовало быть другое представление, но я не захотел оного дожидаться.
Между тем о причине высылания женщин узнал я от Русских следующее: по окончании представления духов, женщины принимая их в самом деле за Дьяволов, ищут где бы укрыться; ибо сии духи бегают всюду и щиплют всех, кто им на встречу попадается. Прежде они даже кололи людей небольшими ножами, обертываемыми для сего травою, исключая самого конца, дабы данная рана не столь была глубока. Ныне Островитяне сего не делают но женщины не менее боятся мнимых духов, или от суеверия, или от страху быть исщипанными.
Тойон, или начальник, лесного островка, приезжал звать нас к себе на игрище, на которое мы и отправились после обеда. С великим трудом влезли мы в Кажим, или театр, которого крышка сведена кругловато, внутри же было чисто и не душно. Нас посадили на медвежью кожу, постланную на скамейке. В средине Кажима горела большая плошка, по стенам несколько маленьких; место представления, потолок над головами нашими покрыты были сухою травою. Представляли промышленников, едущих на ловлю зверей, то есть то же самое, что мы видели в гавани в Кажиме. И здесь также два человека сидело около плошки с бубнами двое стояли по сторонам оной с маленькими веслами и побрякушками, нагие, имея по всему телу выведенные красные полосы, в личинах и с палочками во рту. Личины сии сделаны из согнутых прутиков, так что сквозь оные видно почти все лицо человека, выкрашенное белою и красною красками. Над плошкою на перекладинах, связанных накрест четверо-угольником, висели стрелы, байдарки, манчики с другими приборами, и все сие один человек качал, как и прежде. Но здесь по четырем углам сих перекладин, на подвешенных дощечках сидели еще по человеку, в таких же, как и первые двое; личинах и с выведенными по телу различными полосами. Сих также качали. Впрочем представление было тоже. Причина установления оного, по рассказам Тоиона, была следующая: один островитянин ездил пять лет за промыслом и не мог убить ни одного зверя, хотя прежде считался славным промышленником. Тогда с горести стал он удаляться людей и жил в горах. В одну ночь проведенную им на вершине сопки, видел сон; и прийдя после того в селение, сделал сие игрище, такое точно, какое он во сне видел. С того времени лов зверей был сопровождаем для него счастливейшим всегда успехом; почему и ныне островитяне представляют сие игрище, в надежде иметь от того удачный промысел звериный.
Зрители состояли из природных жителей, нарядно одетых. Женьщины были в лучших своих платьях; как то: в парках суконных, еврашечьих, или из Урильих шеек. Почти все имели сквозь носовой хрящ продетые кости, или нанизанный на палочках бисер; на руках же, ногах, шее и в ушах, столько оного было сколько могло уместиться, или сколько которая имела. Все были весьма довольны представлением. В продолжении игрища женщины беспрестанно приносили кушанье, потчевали оным; но лит только заглядывались, то мальчики вырывая блюдо из рук убегали вон, женщины гонялись за ними и все громко тому хохотали.
По окончании представления, называемого от Русских игрушкою, вышел Касят и прокричал нечто. Тойон по несовершенному знанию русского языка, мог только сказать, что то относилось к трем человекам, сей час приехавшим. Тогда мы вышли, но услышав стук бубен воротились в кажим, где увидели прыгающих около плошки четырех человек, сидевших прежде на подвешенных дощечках. Все сие, кажется, для того только было сделано, чтобы занять чем нибудь зрителей, пока приготовятся к другому представлению; ибо люди сии повертевшись не много, сбросили личины и сели вместе с другими на пол.
Скоро после того все уселись по местам, и представление началось: двое стали бить в бубны в лад под песню, которую все зрители пели, a потом показался человек с выкрашенным телом, в личине, вокруг которой прилепленные крашеные дощечки составляли полукружие, a орлиные перья дополняли украшение оной. Он взошел спиною к зрителям, долго стоял на коленях отворотясь от них, гремел побрякушками тихо в лад и помаленьку поворачивался, потом вдруг вспрыгнул, загремел громче и весь как будто задрожал, после же беспрестанно переменял свои положения. Поплясав с полчаса вышел, a на место его явилось двое мужчин в личинах похожих на прежнюю, в средине же оных женщина с полукружием около головы. Сии также вошли спиною, постояли на коленках, потом встали, обернулись к зрителям и делали разные телодвижения, согласуя оные весьма искусно со звуком побрякушек. На место сих появился один мужчина в личине с полукругом около оной и с побрякушками. Он вошел, как и прежние, спиною, плясал лучше тех, чем и действие кончилось.
Я не мог дознаться о причине сего представления и никак не ожидал такового согласия в движениях и пляске сих дикарей. Я позабыл еще сказать, что перед. началом последнего представления выходил Касят и прокричал нечто, потом в продолжение действия он сказывал наперед, что должно петь и управлял хором.
1803 год. Январь.
Занятие мои и упражнения всегда были одинаковы и состояли в чтении, в прогулках по берегу с ружьем, в посещении диких в их жилищах. Для сего я брал несколько съестных припасов, садился в Байдарку и уезжал из гавани на пять, на шесть дней и более. Теперь опишу некоторые из тех путешествий.
Ходил по берегу стрелять, и y рощи встретился с медведем, с которым однако же разошлись мы без, всякого приключения зла друг другу.
1803 год. Февраль.
Ездил в лодке на лесной островок, и на дороге застрелил орла с белым хвостом, одну утку и несколько куликов.
Поехал я в Троелючной байдарке, взяв с собою еще три таких же. Сначала погода была довольно теплая и ясная, но в 5-м часу свежий противный ветер захватил нас посреди Кижуецкой бухты, почему пристали вечером к Кижуецкому селению диких или жилу, как обыкновенно Русские называют, и ночевали у Тойона.
При сильном морозе ветер был так крепок, что я принужденным нашелся прожить здесь несколько дней с дикарями. Вечер и ночь проводил я с ними, a днем ходил во внутренность земли.
1803 год. Март.
Погода стояла холодная, но тихая. Я отправился в путь. Объехал много мест, где можно было стрелять уток, и тюленей. Вечером пристали в одной небольшой губе, в которой для стрельбы тюленей построен был из травы шалаш в квадратную сажень величиною, но не выше полутора аршин. Скоро сделался сильный ветер и вьюга: мы настлали в шалаш травы, наносили каленых каменьев и таким образом очень спокойно и тепло ночевали.
Сильный мороз и великое в проливе между Кадьяком и Афогнака волнение, оставшееся от вчерашней бури, не позволило мне отъехать. Я ходил по берегу и стрелял куропаток, a вечером ловили уток сеткою.
Мороз продолжался и снова сделался жестокий ветер. Я переезжал на малые острова, где много куропаток, однако ни одной не мог застрелить: зимою они совершенно белы, так что их весьма трудно усмотреть, -- когда сидит, на снегу не шевеляся.
Мороз, но погода тихая. В три часа пополудни приехал я в гавань. По дороге настрелял более дюжины уток, но пошедший наконец густой снег, помешал мне стрелять.
Поутру отправились мы с Хвостовым на высокую гору, находящуюся возле самой гавани. Прежде нежели поднялись на вершину оной, должно было несколько раз отдохнуть. На горе видели двух лисиц, из которых одна черно-бурая так велика, что мы приняли было ее за медведя. С вершины сей горы видна вся Чиньяцкая губа с островами и стоящими в воде скалами, часть лесного островка и Афогнака, a далее обширное море; в другую же сторону многие хребты каменных гор. Обширные виды всегда производят приятное впечатление, и я с великим удовольствием простоял более получаса на одном месте, любуясь сим величественным зрелищем и отдавшись в волю восхищенному воображению. Наслаждения сии известны более людям, живущим в одиночестве, и описать их едва ли возможно. Человек становится довольнее своим существованием, когда стоя на высокой горе и пользуясь чистейшим воздухом, видит множество предметов под ногами своими, взирает на неизмеримое пространство Океана, мечтает о своей предприимчивости, сближает себя с целым светом и с теми далекими странами, которые он оставил. Там, думал я, за сими высокими и дикими горами, за сим обширным Океаном, за величайшим пространством земель, там живут мои родные, мои друзья, которых я некогда увижу. Подобные мысли доставляли мне чрезвычайное удовольствие, и приводили душу мою в такое сладкое трепетание, каковое я никогда не чувствовал, и какое, мне кажется, житель Петербурга может только в Америке чувствовать, в сей отдаленности, где все встречающееся совершенно для него ново, и воображение расположено к мечтаниям.
Отсюда мы спустились вдоль по хребту к речке, по берегу которой дошли до так называемого Сапожникова жилья, находящегося в семи верстах от гавани, и названного так от живущего там промышленника Сапожникова, который смотрит за разведением скота, за промыслом рыбы и прочим. Горы в сем месте довольно удалились от берет морского, и долины, простирающиеся до оных, состоят из весьма хорошей и тучной земли; почему сверх множества сенокосу, делали здесь опыты хлебопашества, но туманы, или незнание причинили то, что успехи оного и по сие время остаются сомнительными. По. дороге от горы до Сапожникова жилья, захватил нас дождь, притом еще более перемокли мы переходя вброд несколько ручьев, текущих по полям, почему дабы скорее возвратиться в гаван, отправились в байдарке.
В 8 часов вечера началось северное сияние, идущее от северо-востока к северу, a в 4 часа утра сделалось легкое землетрясение; два только удара были довольно сильны.
Ветер дул довольно крепкий от ZO со снегом, но не смотря на то отправился я из гавани в трех байдарках. Посещал Американцев южного Чиньяцкого селения, потом объездил всю губу, при которой сие жилье лежит. Сильный дождь принудил меня возвратиться ночевать в то же селение Коняг. Так жители Кадьяка себя называют.
Поутру шел снег, дождь, град, a иногда и солнце показывалось; потом продолжался снег без перемежки.
Когда снег перестал, то отправился я стрелять во внутренность губы, приставая к берегу в разных местах; ибо повсюду куропатки водились во множестве. Между тем ветер от севера начинал крепчать, и я поторопился в гавань. В скором времени буря усилилась и волнение сделалось жестокое. Мы далеко еще были от гавани. Почти каждая волна обливала нас, и вода часто попадала в рога; но более всего зябли руки, ибо при сильном морозе они беспрестанно были мокры. Когда весла переносили со стороны на другую, то их едва из рук не вырывало. Co всем тем Американцы, сидевшие в моей байдарке, ни мало не тревожась управляли весьма искусно, и при всяком приходящем большом вали кричали: ку, ку, ку! дабы, думаю, сим приготовить товарища к осторожности. Одним валом сорвало у меня обтяжку и до половины байдарки налило воды; но по счастью другая байдарка скоро подгребла ко мне и снова все оправила, хотя воды и нельзя уже было опиливать. Наконец мы приблизились к мысу лежащего близ гавани островка, но не могли объехать оного, по причине великих всплесков, отражающихся от каменья того мыса. Товарищи мои на других байдарках спустились в губу, a я поупрямился было объезжать прямо; но байдарку мою едва не бросило на камень, почему и я принужден был следовать за ними. Там перенеслись мы через небольшой перешеек и в первом часу приехали домой, с головы до ног мокрые и чрезвычайно озябшие, так что не скоро могли оттереть руки.
Поутру отправился из гавани при весьма хорошей погоде, но скоро сделалось пасмурно при свежем ветре, и с полчаса шел дождь. Мне надобно было переехать через пролив, между Кадьяком и Афогнака находящийся, ширина которого около 18 верст, на Афогнаке пристали мы к Рубцовой одиначке, где построена русская изба, Одиначками называются здесь те места, на которых нет селения природных жителей; но живет один промышленник с несколькими Каюрами. Летом он смотрит за ловом рыбы, a осенью за промыслом лисиц кляпцами.
Крепкий ветер от W не позволил отправиться далее. Сего дня я очень хорошо пообедал, ибо настрелял много уток и маленьких куличков, a вчерась поймали рака.
Жестокий ветер принудил меня и сии сутки остаться здесь. Однако же не смотря на крепкую погоду, поехал я стрелять около берет. С начала подстрелил одну утку, за которою долго гонялся и наконец потерял ее из виду. потом проехав далее убил еще несколько птиц, и на возвратном пути увидел опять подстреленную прежде ушку, и стал за оною снова гоняться.
Она устав, тихо уже ныряла и один раз показалась из воды столь близко, что я хотел ударить ее веслом, но наклонившись слишком много потерял равновесие и опрокинул байдарку. Я пробыл несколько времени в воде вниз головою, покуда, освободив ноги мои из обтяжки, толкнулся ими вынырнул довольно далеко от байдарки; бывшее на мне тяжелое платье погружало меня на дно, притом же я не мог скоро опомниться, захлебнувшись от морской воды; но двое из Американцев, поймали меня за воротник и притащили к опрокинутой байдарке, за которую, все мы ухватились правыми руками, a левыми гребли, и таким образом добрались до берет. После сего поймали однако утку, виновницу нашего несчастного приключения; но между тем платье на мне обмерзло и я оставив гребцов своих побежал в селение Коняг, отстоящее около версты: там высушил платье и обогрелся.
В 6 часов утра отправился в путь при ясной, тихой, но весьма холодной Погоде. Из пролива, находящегося между островками, лежащими по северную сторону Кадьяка, увидели мы снежные горы Аляски (или Аляксы), из которых многие в расстоянии 60 или 70 верст отсюда, казались выше самых высочайших гор Кадьяка. Вообще весь берег полуострова Аляски чрезвычайно высок, a от сего зимы бывают там несравненно жестче, нежели на Кадьяке, отделяющемся от Аляски проливом в 40 верст. Проехав те островки, стали объезжать большой мыс Кадьяка, далеко выдавшийся в море. Около оного киты играли, и некоторые столь близко нас выныривали, что слышно было их дыхание, имеющее весьма отвратительный запах. После сего проплыли Уганакский островок и хотели обогнуть мыс Кулюгуму, но свежий ветер от запада и довольно большое волнение, принудили спуститься в Уганакскую губу. Вечером был мороз и я очень ознобил правую руку, ибо волнение, приходящее с той стороны, часто оную обливало, a я весьма легко был одет. Поздно уже пристали мы к Уганакскому селению, где и расположились ночевать в пустом доме, который потому оставлен Американцами, что говорят будто под полом оного всегда слышен шум по ночам, и что выходит привидение в виде женщины, с распущенными волосами и с закрытым лицом, исключая светящихся глаз. Но я от сильной гребли чрезвычайно устал, уснул мертвым сном и не видал никакого призрака.
1803 год. Апрель.
Поутру при холодной от запада погоде отправились мы и объезжали длинный мыс, дабы потом поворотили в пролив, отделяющий Уганакский островок от Кадьяка. Но как до селения на том островке проливом очень далеко, то мы пристали с противной стороны в небольшую бухту, перешли через остров пешком, не более трех верст до селения, a байдарки перенесли на себе.
Крепкий северный ветер задержал здесь, но я ни мало не был тем огорчен; ибо для меня все равно, в том ли селении островитян быть, или в другом. Вечером гостившие здесь Аляксанцы с несколькими жителями, плясали по Колюжски. Я потчевал всех табаком, и один старик вставал с места и благодарил меня за всех. Днем ходил я с ружьем или играл с дикарями в их игру называемую Каганак, описание которой мы после увидим.
Известно, что Коняги не столько боятся смерти, как того, что их секут. Вскоре после нашего прибытия на Кадьяк один промышленник высечен был за дерзость и ослушание кошками. От чего между Американцами пронесся слух, что привезли из Охотска такие плети, которыми больно секут. Сие подало повод одному из здешних жителей придти к матросу, бывшему со мною, и спросить его: больно ли секут кошками? -- Отведай, тот отвечал. Островитянин ушел от него, но скоро возвратился с тонкою веревкою, сплетенною из жил, и подавая оную матросу, просил сечь его. Матрос, находя подобную просьбу весьма смешною, положил Американца, и сложенною в двое веревкою ударил его гари раза изо всей силы по голой спине. Коняг вскочил и в тут же минуту скрылся, оставшись конечно не в весьма выгодном мнении о наказании кошками.
Ездил я в байдарке в небольшую закрытую бухту, вдающуюся в Уганакский остров. Она кажется сделанною руками человеческими: устье её совершенно походит на крепостные растворенные ворота, высеченные в каменном бруствере, и не шире семи сажень, хотя довольно длинно. Течение в сем месте чрезвычайно быстро, и когда во время отлива останется воды не более трех фут, то она имеет весьма приметный наклон к морю и кажется опущенною по шлюзу. Берет сего рукава или устья губы, всюду отвесны, за оным находится залив подобный ковшу, посредине которого лежит островок. Окрестные места производят лес, a по берегам растет кустарник. С великим трудом поднялся я по сему рукаву, хотя в сие время вода и довольна была высока; спускаясь же по оному в малую воду, должно было держаться только на веслах, ибо казалось что плыл по порогу, где волнение от быстрины воды сделалось совершенно толчеею.
В 3 часу пополудни ветер стал тише, и я отправился к гавани. До перемены течения должно было простоять у пролива Быстрого, названного так по сильным быстринам в оном, против которых байдарки сгребать не могут. Когда вода пошла на убыль, то пустились мы в путь. Я задремал, но необычайный шум разбудил меня, причиною тому был не большой водоворот при конце быстрого пролива. Мы должны были плыть по оному с великою осторожностью, поддерживая веслами байдарку, дабы оную всплесками не опрокинуло. Ночь была самая тихая и ясная. Когда байдарки разлучались, то стрелял я из ружья, дабы на звук сплывались они опять вместе. путешествие наше казалось весьма приятным, и мы перегребли наискось пролив между Кадьяка и Афогнака, хотя таким образом ширина его будет около 25 или 30 верст. Я застрелил Лебедя у самой почти гавани, к которой прибыли мы в пятом часу утра. От Уганакского острова считают до гавани около 90 верст: и так мы сие расстояние переехали на гребле меньше нежели в одиннадцать часов, если выключить время, которое простояли у залива быстрого.
Приехавший вчера с южной стороны Кадьяка Американец сказывал, что на отделенных высоких каменьях у Чиньяцкого мыса лежат морские львы, обыкновенно называемые сивучами или сиучами. Звери сии не показывались уже пять лет около гавани. Я из любопытства поехал посмотреть их, взяв с собою стрельца, (так называют здесь стрелков). ветер дул свежий от ZW, и от бывшей накануне погоды осталась довольно большая зыбь; почему мы гребли вдоль берега, вокруг всей почти Чиньяцкой губы. Стрелец Брусенин, по дороге застрелил двух тюленей, a я девять уток и несколько черных куликов; но Сивучей не нашли У мыса, и отправились назад прямо поперек губы, ибо ветер довольно стих. Приближаясь к островкам, близ гавани находящимся, я снял с своего люка обтяжку и греб спокойно; и вдруг услышав, что Брусенин кричит нечто по Коняжски, a гребцы в тоже время начали грести изо всей силы, оглянулся назад и увидел идущий на нас крутой высокий вал, от которого однако мы уехали. Скоро после того нашел другой такой же, и как я не успел надеть совсем обтяжки, то несколько воды попало в байдарку. Таковое волнение случается над подводными каменьями, называемыми здесь Потайниками. Около Потайников большую часть времени бывает тихо, но иногда вдруг поднимается превеликая груда воды, крайне опасная для байдарок. Таковые действия известны здесь под названием: потайник играет. По уверению Русских и Американцев из сих потайников иные играют однажды, другие два раза в день, иные однажды в месяц, a иные однажды в год, и всегда в определенное время. В крепкий же ветер, над оными всегда ходит превеликое волнение. Байдарки погибают иногда, попав нечаянно на потайник, который в то время играть начинает. Американцы знают большую часть оных, и стараются объезжать даже и в тихую погоду. He все подводные каменья производят подобное описанному мною действие, почему должно думать, что называемые потайниками заключают в себе нечто особенное, как то воронки, или что другое.
Сей день ознаменован был странным приключением: девяносто-шестилетний промышленник хотел жениться на сорока пяти летней. пребезобразной Американке, которая долго на то не соглашалась, a наконец дала ему слово; но в церкви сказала, что не хочет за него замуж, от чего свадьба разошлась, и старик крайне тем огорчился.
Вечером приехала сюда партия Аляксинских байдарок, отправляющаяся по берегу Америки для промыслу выдр морских. Прибывший с ними промышленный привез обманом одного Аляксинца, который убил русского промышленника, пропустив про него слух, что он умер чирьем, a другие Американцы, бывшие в том месте, молву сию охотно подтвердили. Убийца был прекрасный молодой человек, бывший прежде в аманатах в гавани и слюбившийся с женою сего промышленника уроженкою Кадьякскою. Когда его спросили, за что ты убил русского? Девкавелела, сказал он. Что с тобою должно сделать за то? Таким же образом, убить, отвечал он смело. Однако его со всеми участниками высекли только линьками, и потом хотели на первом судне отправить в Якутск в Каюры,
Сего же дня из Чугацкой губы получили известие, что на острове Цукли выкинуло судовой борт, сажени в четыре длиною; a с Укамока привезли выкинутый морем ящик с синим сукном и шапку травяную, какие обыкновенно носят на Сандвичевых островах. Последний выкид случился еще осенью, a потому должно заключать, что около сего времени разбилось какое нибудь Английское или Соединенных Штатов судно.
Зимою еще привезли с острова Ситхинака выкинутый огарок большой восковой свечи, который не мог быть с иного судна как с русского и вероятно с компанейского, называемого Феникс. Сие судно Российско Американской компании, построенное в Америке, должно было везти с Кадьяка Архимандрита, для посвящения его в Иркутске в Архиереи. Для спокойствия Архимандрита, на Феникс наделали нарочно ют, прикрепив оный одними только книсами. Начальником судна сделан какой-то скитающийся Англичанин; a титла сего и не в Америке бывает иногда достаточно, для высокого мнения о морском искусстве человека. Феникс отправился из Охотска в Августе месяце с Архиереем, со всем причетом его и с восемьюдесятью или более промышленными, между которыми в Охотске еще показалась желтая лихорадка. На судно поставили три мачты, (хотя оно было во 100 или 110 тонн) дабы сказать только, что компания имеет трех мачтовое судно, каковые здесь вообще величаются фрегатами. В исходе Октября Феникс виден был с острова Унимака; после чего оставил по себе множество только басен и догадок о месте и причине своего кораблекрушения. Но вероятно, что бурное время, плохость судна, болезни людей и невежество начальника были причиною потери Феникса, весьма дорого компании стоящего, как по грузу, так и по числу людей, везомых в Америку, и неприбытие которых ослабило заведения компании и торговлю. Груз сего судна раскидан по великому пространству берет Америки: находили фляги с водкою, с испортившимся вином, восковые свечи, самовар, руль, верхние бимсы и иные вещи, начиная от Уналашки, даже до Ситхи и далее.
К вечеру партия с южной стороны Кадьяка, более нежели в 200 байдарках, собралась в гавань; с северной же стороны Коняги никогда не заезжают в оную, но запасшись юколою на Карлуке, пускаются прямо к острову Шуеху. Там или несколько далее, соединившись с другою партиею и дождавшись Русских, посылаемых для присмотру над промыслами, едут уже все вместе.
Сегодня девяносто шести-летний старик, о котором я выше упоминал, опять умилостивил свою любезную и она вышла за него замуж.
Около полудня партия начала отправляться из гавани.
Поутру с некоторыми из Русских отправился я на остров Афогнак, где в главной артели живет восемь или десять промышленных и множество Каюр. В сем только месте запасают юколу из палтусов. Отсюда, расставшись с моими попутчиками, поехал я на Рубцову одиначку, находящуюся в 16 верстах.
Крепкий противный ветер принудил меня прожить целый день на рубцовой одиначке. В сие время утки отлетают отселе для приискивания мест, где класть яйца, a гуси и лебеди начинают показываться в губе застрелил я трех гусей и несколько уток.
По восхождении солнца отправился домой.
1803 год. Май.
Галиот Александр Невский отправился в Якутат. Другое судна, называемое Ольга, построенное на Кадьяке из елового лесу, пошло на Уналашку. Известно, что еловый лес весьма неудобен к обшивке судов: Ольга может послужить новым тому доказательством. Когда Баранов пошел на ней в первый раз, то беспрестанно должно было отливать воду, так что после морские растения выкачивались помпами, a наконец судно затонуло на отмели. Но и после сего на оное положили еще обшивку, потом третью и не перестают посылать в море. Суднишко сие никогда не удаляется от берегов, a при противном ветре стоит где-нибудь на якоре. Между тем при всей худости оного Баранов не имеет у себя лучшего судна. Сегодня мы с Хвостовым, взяв с собою стрельца, отправились смотреть сивучей, начавших опять показываться на каменьях у Чиньяцкого мыса. Приехали туда в полную воду: время неудобное для стрельбы потому, что бурун, достающий до верху каменьев, мешал зверям сим лежать на них покойно. Погода была дождливая. Мы пристали к Чиньяцкому мысу, где и ночевали, Хвостов в соломенном шалаше, сделанном бывшими тут некогда островитянами, a я в палатке, каковые обыкновенно здешние Американцы, во время дальних путешествий своих, составляют из байдарок и постилок. Байдарку кладут боком с наветренной стороны, потом из положенных на нее параллельно земле веселок делают небольшую крышку. Под таковою полу-закрытою палаткою был я довольно защищен от дождя и ветра. Во всю ночь слышен был рев сивучей.
В 10 часу утра, когда вода была самая малая, мы подгребли к каменьям; стрелец вышел на один пустой утес, a сивучи лежали на другом, саженях в пятнадцати от него находящемся. Звери сии худо видят, но имеют весьма хорошее обоняние; почему обыкновенно -- подъезжают к ним с подветренной стороны, иначе они услышат и побросаются в море. Покуда стрелец приготовлялся, мы имели довольно времени рассмотреть сих животных. Цвет кожи их светло-бурый, a на самках побелее. Голова короткая с едва приметными ушами. Они беспрестанно ревели, поднимали рыло к верху и ворочали головою, как будто обнюхивая что-нибудь. На каждом звере видно было несколько ран, конечно полученных во время драки за самок. У здешних сивучей нет на рыле кожи, которая по описанию в Ансоновом путешествии бывает у морских львов острова Жуань Фернандеса. Животные сии лежа, кажутся похожими некоторым образом на львов; от чего конечно и название свое получили.
Когда выстрелили по первому сивучу, то он упал в воду и утонул, неизвестно мертвый или живой, потому что звери сии, когда и убиты бывают, не остаются на поверхности воды. От выстрела один сивуч соскочил в море, a прочие лежали покойно. Вторым выстрелом один сивуч убит, другой, лежащий подле него, остался на камне; все же прочие побросались в море. Третьим выстрелом оставшийся был ранен, но прыгнул в воду. Бурун около всего мыса, a особливо около отделенных каменьев, от восточного ветра сделался очень велик. Одною байдаркою невозможно было приблизиться к камню; почему сплотились двумя, выждали удобное время, подгребли к камню и выпустили на него двух Американцев, которые разрезали сивучу горло, надули его, завязали веревкою, так чтобы дух не выходил, и столкнули зверя в море, который уже не тонул. Тогда мы, взяв Американцев, прибуксировали сивуча к берегу, разрезали его на части, расклали по байдаркам и отправились в гавань. Погода во все время была пасмурная с дождем, на дороге же захватил свежий противный с большею зыбью ветер, от чего мы не скоро приехали домой.
После обеда для прогулки ездили мы с Хвостовым в троелючной байдарке на лесной остров. Отваливая от него опрокинулись, но вылив воду, и положив вместо грузу на дно байдарки еще двух человек, продолжали свой путь.
Сегодняшний Троицын день поутру мы слушали обедню; a вечер проводили у Баранова: пели, плясали, были очень веселы и разошлись в два часа за полночь.
1803 год. Июнь.
Сего числа судно Св. Екатерины ушло в Якутск.
Поутру отправились мы, то есть Хвостов и я, на Еловый островок, узнав, что там кита выкинуло. Сей был роду полосатиков и не длиннее четырех сажень. Я не буду останавливаться на описании столь известного животного. При нас его изрезали на куски, половину взяли в компанию, a другую отдали промышленнику, его убившему, что узнается по оставшейся в ките каменной стрелке с вырезанным на оной знаком. Метки сии записаны в Кадьякской конторе, но промышленники и без того знают оные между собою.
He хотев ночевать на голом берегу при столь сырой погоде, отправились мы уже ночью от кита. Туман был так густ, что в десяти саженях невозможно было ничего рассмотреть; но Американцы по удивительной сметливости своей в таких случаях привезли нас прямо к шалашу, верстах в двенадцати от выкинутого кита находящемуся. Тут мы ночевали, и на другой день поутру приехали в гавань.
Мы уже Совсем готовы были к отплытию из Кадьяка; но как Баранов не изготовил еще всех бумаг, нужных для отправления в Россию, то мы дожидались оных без всякого другого дела. Сего дня отправился я на Афогнак на Рубцову одиначку. Посредине пролива между Кадьяком и Афогнака в байдарке показалась вода; но как помочь сему было нечем, то старались только сильнее грести. Приехав же и вытащив байдарку на берег увидели на дне оной по самому килю три дыры, одна в 2 1/2 четверти аршина, другая в четверть, a третья в два вершка; да на боку еще две небольшие. Все дивились каким образом мы не потонули ибо догадывались, что байдарка прорвана еще в гавани, где мы сели в оную на мели и сталкивались веселками. Одна только постилка, каковая обыкновенно кладется внутрь байдаркида медвежья кожа сверху оной, прикрывали сии скважины; но если бы море не было столь тихо, то конечно распороло бы всю байдарку. Тут нарвали мы дикого луку, дабы просолить и запастись оным на время путеплавания до Охотска. Известно, что дикий лук, дикий чеснок, ложечная трава, и некоторые другие растения, весьма пользуют в цинготной болезни и предохраняют от оной. Итак для нарвания довольного количества дикого луку (на Кадьяке оный не растет, по крайней мере близ гавани), пробыли мы весь день на Рубцовой одиначке, где в нынешнее время запасают рыбу, для чищения и провешивания которой собрано здесь до тридцати женщин и Каюр. Юкола точно также провешивается, как и в Охотске, только сначала, когда рыба, идущая в речки, очень жирна, отрезывают самый жир; ибо оный не успевает просохнуть вместе с другими частями, a только загоркнет.
В сие время гала в речку красная рыба в великом множестве. Я из любопытства велел по утру закинуть небольшой невод, которым однако же за один раз вытащили более двух тысяч рыб, хотя множество выкидали назад, a матню выворотили и выпустили из оной всю рыбу; ибо не возможно успеть вычистить большего количества оной в сушки, или двое, a на третьи рыба непременно испортится. Притом люди не в силах притянуть с таким множеством рыбы невода к берегу, или должны изорвать оный.
В 5 часу утра отправился я домой.
Сего числа к вечеру, получив остальные от Баранова бумаги, снялись мы во время штиля с якоря, и отойдя помощью буксира к лесному островку, опять в небольшом песчаном заливе легли на якорь.