Первые признаки измѣны.
Мурзукъ вскорѣ скрылся подъ горизонтомъ. Мало по малу исчезли и скалы, и внизу снова разстилалась пустыня.
Огромная песчаная область, надъ которою летѣлъ воздушный корабль, занимаетъ къ югу отъ Мурзука пространство въ 8,000 квадратныхъ миль. Этотъ песчаный океанъ совершенно лишенъ воды и растительности.
Путешественники удалились на покой въ свои каюты, за исключеніемъ Пеноеля, который долженъ былъ дежурить, и д'Экса, записывавшаго событія дня въ корабельный журналъ. Вдругъ въ его палатку вошелъ Збадьери и шопотомъ, боязливо озираясь кругомъ, проговорилъ на своемъ ломанномъ языкѣ.
-- Я... хотѣлъ сказать, капитанъ, важный вещи... зачѣмъ Энокъ хотѣлъ опоздать насъ въ Мурзукъ.
Эти слова араба снова пробудили подозрѣнія д'Экса. Онъ вспомнилъ замѣшательство Энока, его старанія воспрепятствовать Збадьери поговорить съ арабомъ. Съ большимъ трудомъ, при помощи нѣсколькихъ французскихъ словъ, которыя были ему извѣстны, Збадьери разсказалъ, что онъ слышалъ, какъ Энокъ разспрашивалъ про итальянскій караванъ и справлялся, въ какой промежутокъ времени быстроногій верблюдъ-мехари могъ бы нагнать его. Кромѣ того Эноку сказали, что итальянскій караванъ, повидимому, имѣетъ цѣлью помѣшать успѣху французской экспедиціи въ Цадѣ. Когда Энокъ замѣтилъ, что Збадьери прислушивается къ его разговору съ арабомъ, онъ сейчасъ же прервалъ бесѣду. Это показалось Збадьери очень страннымъ, также какъ и то, что онъ ничего не сообщилъ объ итальянскомъ караванѣ своимъ спутникамъ. Затѣмъ арабъ, посланный разыскивать Энока, сказалъ Збадьери, что туземецъ Джиль, къ которому отправился Эннокъ, вовсе не боленъ. Арабъ нашелъ его оживленно бесѣдующимъ съ Энокомъ. Энокъ писалъ письмо, должно быть, одному изъ европейцевъ въ итальянскомъ караванѣ и отдалъ его затѣмъ Мохаммеду съ просьбой немедленно отправить его на быстромъ мехари въ догонку итальянскому отряду. Прощаясь съ Мохаммедомъ, Энокъ сказалъ ему: "надо, чтобы твой посланный прибылъ туда раньше нашего шара". Мохаммедъ отвѣтилъ: "не безпокойся, такъ и будетъ".
Изъ словъ Збадьери было ясно, что Энокъ что-то скрываетъ отъ своихъ спутниковъ. Ничего не было страннаго въ томъ, что Энокъ написалъ письмо одному изъ прежнихъ сотоварищей, который находился въ итальянскомъ караванѣ. Но странно было, что онъ скрывалъ отъ всѣхъ столь простой поступокъ и облекалъ его какою то тайной. Еще подозрительнѣе было то, что, получивъ важныя извѣстія о цѣли итальянскаго каравана, Энокъ не счелъ нужнымъ сообщить объ этомъ д'Эксу или кому нибудь изъ своихъ спутниковъ.
Чѣмъ больше размышлялъ д'Эксъ объ этомъ, тѣмъ подозрительнѣе казалось ему поведеніе Энока. У него мелькнула мысль, что Энокъ нарочно желаетъ задержать ихъ. Ужъ не онъ ли испортилъ воду въ резервуарѣ, для того чтобы заставить д'Экса остановиться? Сначала д'Эксъ рѣшилъ было подвергнуть Энока прямому допросу, но потомъ рѣшилъ лучше не дѣлать этого, чтобы не возбуждать его недовѣрія, такъ какъ тогда трудно будетъ услѣдить за нимъ.
Поговоривъ съ Пеноелемъ онъ приказавъ Збадьери хранить молчаніе, д'Эксъ отправился спать. Пеноель остался на вахтѣ и безмолвно слѣдилъ за однообразнымъ видомъ разстилавшейся внизу пустыни. Песчаныя дюны тянулись по всѣмъ направленіямъ на необозримомъ пространствѣ, достигая мѣстами высоты настоящихъ горъ, между которыми виднѣлись ущелья съ обрывистыми стѣнами.
Въ два часа на смѣну Пеноелю явился Энокъ. Оставшись одинъ, онъ долго прогуливался взадъ и впередъ въ узкомъ пространствѣ между каютами и машиной. По его нетерпѣливымъ движеніямъ можно было догадаться, что его преслѣдуетъ какая то мысль. Онъ то останавливался, то бралъ въ руки и тщательно осматривалъ разные предметы снаряженія, затѣмъ снова клалъ ихъ на мѣсто. Лицо его все время было нахмурено, какъ будто онъ искалъ и не находилъ чего то. Но вотъ онъ, словно вспомнивъ о чемъ то, подошелъ къ двигательному механизму, сталъ разбирать и осматривать его отдѣльныя части, какъ это дѣлалъ Фарльганъ. Разсмотрѣвъ то, что ему было нужно, Энокъ снова собралъ машину такъ, чтобы нельзя было замѣтить, что кто то къ ней притрагивался, и затѣмъ, успокоенный; облокотился на край корзины и вперилъ взоръ въ безпредѣльную даль пустыни.
Востокъ свѣтлѣлъ,-- занималась заря. Подулъ свѣжій утренній вѣтерокъ, ускорившій движеніе шара, гайдропы котораго быстро волочились съ дюны на дюну.
Фарльганъ поднялся раньше всѣхъ. Вслѣдъ за нимъ вылѣзли изъ своихъ палатокъ и другіе пассажиры. День прошелъ однообразно, и только къ четыремъ часамъ видъ пустыни началъ измѣняться -- показались первыя предгорья скалистыхъ горъ Тюммо. Ни разу еще природа пустыни не казалась путешественникамъ такой мрачной и негостепріимной, какъ здѣсь. Голыя обнаженныя скалы, съ крутыми, точно обрубленными боками, были темновато-сѣраго цвѣта. Казалось, горы задрапировались въ трауръ, и ихъ унылый, зловѣщій видъ производилъ на путешественниковъ еще болѣе угнетающее впечатлѣніе, нежели однообразіе песчаной пустыни. Тамъ и сямъ чернѣли отверстія глубокихъ пещеръ, казавшихся входомъ въ подземное царство.
-- Посмотри,-- сказалъ Пеноель Рене, показывая ей на картѣ мѣстность, надъ которой они проносились,-- объ этой части Сахары трудно было бы судить, еслибы вѣтеръ не гналъ нашъ воздушный шаръ надъ этимъ хаосомъ никому недоступныхъ скалъ. Попасть сюда невозможно иначе, какъ на воздушномъ кораблѣ. Мы совершили бы преступленіе противъ науки, еслибъ не воспользовались случаемъ и не отмѣтили на картѣ все, что намъ удается видѣть, и чего еще не видалъ никто.
-- Вѣроятно, караванная дорога проходитъ гдѣ нибудь по болѣе доступнымъ мѣстамъ?-- замѣтила Рене.
-- Конечно. Она лежитъ въ тридцати километрахъ далѣе къ западу въ очень широкой природной разщелинѣ горъ, въ глубинѣ которой лежитъ маленькій оазисъ Тюммо.
Весь этотъ день, канунъ новаго года, воздухоплаватели провели въ дружеской бесѣдѣ, вспоминали друзей и родныхъ, отъ которыхъ они удалялись все дальше и дальше. Къ пяти часамъ вершины скалъ скрылись въ облакахъ, которыя клубились надъ ними; шаръ врѣзался въ самую толщу этихъ облаковъ, и нѣсколько времени воздухоплаватели были окутаны непроницаемымъ туманомъ. Вскорѣ, однако, шаръ выбрался изъ облаковъ на свободу, и тогда путешественники увидѣли подъ своими ногами море клубящагося тумана, скрывавшаго отъ нихъ очертанія горъ и всѣ остальные предметы.