Посвященіе въ пресвитеры и дѣятельность о. Антонія въ Перемышльской Руси до 1848 г.

Окончивши въ вѣденьскомъ конвиктѣ богословіе въ 1834 г., Антоній Добрянскій повернулъ до Галичины, и яко благодарный мододецъ уважалъ онъ первымъ долгомъ своимъ выразити искреннюю вдячность перемышльскому епископку Іоанну Снѣгурскому, по милости которого онъ послѣдніи 4 лѣта наукъ съ найлучшимъ успѣхомъ и корыстію для себе отбылъ въ престольномъ городѣ державы.

Былъ же той владыка Іоаннъ Снѣгурскій въ Перемышли мужъ великого духа русского, правдивый отецъ своего духовного стада, при томъ человѣкъ прозорливый, потребъ народа своего глубоко свѣдущій и о благу того-же народа всегда съ усердіемъ промышляющій. Онъ то малъ тогда при собѣ весьма малое число здобныхъ людей, которыи бы высокую мысль его добре понимали и къ исполненію еи содѣятельно причинялися *)[*) Епископскую Капитулу составляли тогда всего лишь три крылошане: Іоаннъ Сѣлецкій, дръ Іоаннъ Лавровскій и дръ Фома Полянскій, а четвертый добрый сотрудникъ вь дѣлахъ богословскои науки былъ для епископа Снѣгурского о. Игнатій Кубаевичъ.] та затѣмъ и розглядался онъ за такими людьми изъ молодшого поколѣнья, у которыхъ бы силъ старчило къ важному сему труду на долгое время. Трехъ такихъ мододшихъ людей пріобрѣлъ онъ уже недавно собѣ, именно оо. Феодора Лукашевского, Игнатія Кучинского и Іосифа Левицкого, но власне тотъ послѣдній, его капелянъ, библіотекарь и близкій повѣренникъ, що-ино въ томъ 1834 г. напечатавши въ Перемышли свою перву граматику русского языка, переселялся тогда, яка ставшій парохомъ, на село до Шкла.

Коли отже лѣтомъ помянутого года владыка нашъ Іоаннъ узрѣлъ передъ собою уконченного вѣденьского богослова Антонiя Добрянского; коли послѣ первого съ нимъ розговора позналъ въ немъ "достойное чадо Копитарево", якимъ ласкательно звыкъ былъ называти дотеперѣшного любимця своего о. Іосифа Левицкого: то уже ничого не желалъ такъ усердно, якъ ино щобы также сего молодця позыскати собѣ за сотрудника для своеи русско-патріотичнои дѣятельности, особливо же для удѣлянья науки языка и словесности русскои молодымъ богословамъ въ Перемышли. По той причинѣ -- якъ пише самъ Добрянскій въ своемъ жизнеописаніи -- "тогдашній епископъ Снѣгурскій самъ и посредствомъ другихъ усильно наклонялъ мене къ тому, щобы я назадъ удался до Вѣдня и тамъ докторатъ богословскiй дѣлалъ. Но я, не чувствуючи званія къ тому, вознамѣрилъ остати тымъ, чимъ предки мои бывали: священникомъ сельскимъ, которому округъ прихода его на селѣ цѣлымъ есть свѣтомъ".

То значитъ: нашъ Антоній Добрянскій, бывши уже изъ природы и на основаніи своихъ наукъ вѣрнымъ сотрудникомъ епископа Снѣгурского для цѣлей русско-народныхъ, рѣшился былъ содѣйствовати для тыхъ же святыхъ цѣлей не то въ званіи высшого достойника іерархіи, якими ставали звычайно докторы богословія, всѣ неженатыи и до владѣнія въ справахъ духовенства призначенныи; но радъ онъ былъ служити и трудитися въ скромнѣйшомъ кругу яко сельскій попъ, яко отецъ русскои родины, для которого побудкою до дѣланья не суть почести и достоинства, но добро русскихъ дѣтей дома и въ парохіи.

Познавши такую его неотклонную волю, знакомитый архіерей нашъ благословилъ его на добрый подвигъ и отпустилъ отъ себе ласкаво и съ щиродушнымъ желаніемъ, да изберетъ онъ по своему сердцу достойную невѣсту.

А такую же невѣсту Богъ позволилъ нашому Антонію найти таки недалеко Перемышля, въ селѣ Вышатичахъ, где въ домѣ высоко-поважанного мѣстцевого пароха и декана перемышльского, о. Василія Желеховского, онъ встрѣтилъ и отъ первои встрѣчи полюбилъ дочку того-же, дѣвицю Юліянну, отличавщуюся честными свойствами духа и рѣдкою добротою сердця. Съ тою обвѣнчавшися въ приходской вышатицкой церкви, онъ въ началѣ 1835 г. отправился до Перемышля въ такъ званую пресвитерію или домъ для новопоставляемыхъ священниковъ, и тутъ то въ катедральномъ храмѣ владыка Снѣгурскій на дни 29 марта того-же года посвятилъ его вь чинъ іерейскій. Церковныи проповѣди, якіи выголошалъ онъ въ томъ-же храмѣ краснорѣчиво и съ правдивымъ одушевленіемъ такъ въ часъ своего пресвитерства, якъ особливо въ самъ день своего священія, плѣняли всѣхъ притомныхъ вѣрныхъ и самого-же епископа, который теперь еще тымъ больше увѣрился, що такъ ударованного и всесторонно образованного человѣка непремѣнно потреба держати неподалеко себе, т. е. близко своего престольного Перемышля или -- якь то кажутъ -- близко "великого престола".

Тожь коли власне въ оно время опорожнеиа была капелянія въ селѣ Малковичахъ, таки въ найблизшомъ сосѣдствѣ Перемышля, прозорливый владыка сейчасъ надалъ ново-высвященному Антонію Добрянскому не только завѣдательство тои-же капеляніи, но вразъ съ тымъ именовалъ его учителемъ церковно-славянского языка для слушателей богословія въ Перемышли, куда молодый учитель нашъ -- якъ самъ онъ выражается въ своемъ жизнеописанiи -- "одолженъ былъ на преподаванія тои науки перемышльскимъ богословамъ каждого четверга изъ Малковичъ ѣздити".

A было же тогда такое сумное для нашои Руси врѣмя, що уже не ино языкъ русско-народный, якимъ миліоны людей говорили по селахъ и мѣстечкахь нашого краю, съ поруганіемъ называно mowa chłopską, językiem prostych mudiów, а даже языкъ русско-славянскiй или старо-русскій, въ якомъ Русь наша по святыхъ церквахъ своихъ до Бога молилася, преданъ былъ постыдному осмѣянію и пренебреженію въ высшихъ сословіяхъ народа. Братья бо наши поляки, подбивши нашъ край передъ пять столѣтіями, a отъ якихъ 200 лѣтъ накинувши намъ "згоду" або такъ названну "унію", допровадили уже тогда свою штуку вынародовлянья Руси до такого степени совершенства, що якъ передъ тымъ бояре, т. е. шляхта русска, такъ теперь уже навѣть попы и поповичи наши стыдалися по русски говорити, a святый языкъ свой церковный розумѣти перестали, та еще и изъ поважныхъ словесъ его невдячно и безчестно насмѣхалися. Самыи уже попы и поповичи русскіи тогда спѣвали уложенную черезъ польскихъ ксендзовъ насмѣшливую коляду:

"Rusyn każe: hałyiluja, pomyłuja!

Knyszy, pyrohy znosyty,

Narodzenoho Boha chwałyty" и прч.

Hе дивно затѣмъ, що якійсь недурный дьячокъ, за оныхъ часовъ, покепкуючи собѣ изъ тогдашняго неуцтва ополяченнои русскои молодежи, списалъ на памятку o ней въ одной спѣванцѣ своей такую матку-правду:

"Былъ собѣ Грицько родомъ зъ Коломыи;

Учился барзъ мудро на философіи;

Пятнадцять лѣтъ въ письмѣ гмиралъ,

A все по латинѣ лихо гдиралъ;

На шестнадцятомъ роцѣ богословье здалъ,

A перечитати псалтырки *)[*) Подъ "псалтыркою" розумѣются тутъ церковныи книги, русскими буквами печатанныи, якіи изъ-поконвѣка и до нын 23; уживаются y насъ загаломъ на богослуженіи.] не зналъ!"

Що сей дьячокъ гдесь отъ Коломыи не ложно обсудилъ тогдашнихъ русскихъ учениковъ св. богословія, особливо тыхъ, що были въ то время въ семинаріи во Львовѣ, доказуе слѣдующій правдивый выпадокъ, якій за бытности епископа Снѣгурского во Львовѣ 1834 г. тамъ-же былъ случился:

Ото сталося тогда такое:

Для богослововъ русскихъ помянутои семинаріи львовскои, которыи за оныхъ лѣтъ читати по русски нигде не училися и o буквахъ русскихъ даже понятія не мали, поставилъ былъ митрополитъ Галицкои Руси, впреосвященный Михаилъ Левицкій, учителемъ русско-церковного языка о. Іоанна Ильницкого, молодого священника и доктора богословскихъ наукъ, яко мужа въ дѣлѣ церковнои славянщины добре свѣдущаго и ученого. Коли той же учитель по первый разъ явился въ семинарской музеѣ, щобы юной братіи своей, богословамъ русскимъ, найважнѣйщую для ихъ званія науку церковно-славянского языка преподати, одни изъ тыхъ-же богослововъ, на-скрозь уже перенятыи враждебнымъ для Руси духомъ, кидали на него полѣнами, другіи же въ озлобленіи кричали: "Со to! on chce nas zrobić tatarmi; azyatami, mongołami! Precz z nim, precz z tym mongołem-tatarzynem!" -- И по-истинѣ, честный учитeль нашъ принужденъ былъ тогда, спасаясь отъ кидаемыхъ на него полѣнъ и отъ враждебного крику, изъ музеи русского сѣменища львовского на якiйсь часъ уступити!

Тотъ выпадокъ, печальный и глубоко трогательный для бѣднои Руси нашои, засмутилъ сильно такъ митрополита Михайла Левицкого якъ и епископа Снѣгурского, которыи оба содружно и еще усерднѣйше теперь промышляти стали надъ тымъ: якъ бы ту отпавшіи до Польщи чада свои для отеческого сердця своего русского назадъ отзыскати.

Тожь епископъ Снѣгурскій, якъ лишь послѣ того событія повернулъ изъ Львова до Перемышля, занялся съ тымъ большою ревностію плеканьемъ богослововъ своеи епархіи въ русско-народномъ дусѣ, -- и для тои цѣли именно избралъ онъ собѣ вскорѣ сотрудникомъ Антонія Добрянского. По правдѣ же, тутъ, въ Перемышли обойшлася справа сія що-до заведенія правильнои науки церковного языка на богословіи далеко легче, якъ во львовской семинаріи -- и на счастье, нашъ о. Антоній, яко учитель того-же предмета, не былъ тутъ ни обруганный,ни полѣнами обкиданый.

Но послухаймо, що подъ тымъ взглядомъ списалъ для нашои вѣдомости одинъ найискреннѣйшій другъ о. Антонія, бывшій тогда въ середнихъ школахъ въ Перемышли, нынѣ мужъ заслугами поважный и яко живый свидѣтель изъ оныхъ часовъ вѣры достойный. -- Ото що онъ оповѣдае:

"Въ то время знаніе русскихъ буквъ и розумѣніе церковного языка уважалось за стыдъ и ганьбу, и старанося, щобы языкъ церковный для молодежи русскои стался не только ровнодушнымъ, но и ненавистнымъ, якъ того примѣръ сумный былъ въ духовномъ сѣменищи львовскомъ. При такихъ обстоятельствахъ не дивно было, що многіи укончили богословіе, a "псалтырки перечитати не знали" и ажь на пресвитеріи, притисненныи необходимостію, училися познавати кирилицю и читати книги церковныи. Такое тогда было состоянiе русиновъ! -- Въ Перемышли преподавалъ по повелѣнію епископа Снѣгурского, знакомитый крылошанинъ Iоаннъ Лавровскій для богослововъ и философовъ-стипендистовъ русскихъ языкъ церковный, которое преподаванье ограничалось только на познанью кириловскихъ буквъ и на читанью русскихъ книгъ богослужебныхъ; о точномъ же розумѣнью церковнои славянщины тутъ правѣ бесѣды не было. А понеже епископа Снѣгурского загаломъ надъ всѣхъ достойниковъ найбольше поважано и люблено, а крылошанина Лавровского, яко доктора философии и богословія и яко члена наукового общества краковского, высоко цѣнено: тожь и не было къ его преподаваньямъ такои ненависти, якъ во Львовѣ, -- однакожь не было и симпатiи или любви, а была такъ собѣ неутральная обоятность. Но тая обоятность не выступала тутъ дѣйствительною нелюбовью, а являлась въ ребяческихъ кпинкахъ изъ старика, которого старанося обманювати "студентскими штуками", щобы лишь добрую клясу для полученія стипендіи отъ него выкрутити. Затѣмъ очевидно, такая наука не приносила учащимся много корысти. Изъ тои причины епископъ Снѣгурскій въ 1835 г. покликалъ къ преподаванію тои же науки що-ино высвященного о. Антонія Добрянского, который уже не лишь на буквахъ и читанью ограничался, но и славянскую граматику. по примѣру ученого чеха Добровского нимъ коротко сочиненную, якъ и розумѣніе языка церковного прилѣжно училъ. Такое больше основное обученіе стало вскорѣ перетворяти дотыхчасовую нелюбовь къ славянщинѣ въ щирое для неи замилованье, ибо ученики о. Антонія, узнавши въ первый разъ отъ него доводно: що изъученіемъ и изслѣдованьемъ церковно-славянского языка занимаются славныи на весь свѣтъ ученыи мужи, якъ Добровскій, Копитаръ, Юнгманъ, Шафарикъ, и що оныи мужи красоту того же языка по правдивому достоинству его подъ небеса превозносятъ -- ученики о. Антонiя - якъ кажу прійшли ажъ теперь до лучшихь понятiй о своемъ старо-русскомъ церковномъ языцѣ, который лишь политика поляковъ русинамъ на поруганье и посмѣвиско выставляла. Въ томъ то и есть великая для Руси заслуга изъ оныхъ лѣтъ о. Антонія Добрянского. Роз6ивши бо тьму невѣжества и предрозсудка взглядомъ языка церковного, въ которой поляки русиновъ долго удержовали, нашъ о. Антоній показалъ тутъ своимъ братьямъ сильными доказами науки ясно сіяющое свѣтло русскои правды. Его ученый а легко понятливый выкладъ, его любовное выказованье красотъ и оразъ потребы знанія русско-славянского языка, который -- якъ училъ онъ - для каждого славянина долженъ быти такъ важнымъ и дорогимъ, яко есть важнымъ и дорогимъ языкъ латинскій для каждого италіянця, француза и испанця, наконецъ его привлекательное изложеніе тысячь-лѣтнои исторiи словесности того языка, которымъ за давныхъ временъ писали преподобныи лѣтописцы и славныи князѣ наши русскіи -- все тое возбуждало въ молодыхъ слушателяхъ о. Антонія почтеніе и любовь къ тому-же священному предковъ нашихъ языку, а тымъ самымъ возбуждало также любовь къ русско-церковному обряду, въ то время за дѣйствіемъ польскои политики такъ страшно черезъ насъ пренебреженному и пониженному. И уже тогда для нашихъ богослововъ въ Перемышли безъумными выдалися всѣ поруганія и насмѣшки противниковъ Руси и невѣжей, которыи довели насъ были уже до того, що мы власныи найдорожшіи сокровища наши ногами топтали и священное наслѣдіе праотецъ нашихъ безсовѣстно отъ себе отвергали!"

По случаю тыхъ своихъ науковыхъ преподаваній о. Антоній Добрянскій списалъ тогда въ 1835 г. " Граматику старо-славянского языка ", которую потомъ въ 1837 г., на желаніе многихъ честныхъ русиновъ, напечаталъ *) [ *) Была то перва печатію изданная книга о. Антонія Добрянского. ] въ Перемышли, и котора изъ тои поры росходилась въ численныхъ примѣрникахъ по цѣлой Галичинѣ та и была первымъ подручнымъ учебникомъ того-же языка для грамотныхъ людей Галицкои Руси.

Такій отже былъ первый подвигъ нашого о. Антонія, тогда що-ино 25-лѣтного мужа, капеляна сельця Малковичъ, а при томъ учителя высшои богословскои школы въ Перемышли. Богословы-ученики его, одни мало-що молодшіи, другіи майже ровныи ему вѣкомъ, изъ которыхъ гдеякіи жіютъ до нынѣ, всегда съ вдячностію поминали и поминаютъ его имя, прославляя его науку, удѣлянную имъ каждого четверга въ ономъ году съ прилѣжаніемъ и любовію.

Сей прекрасный успѣхъ о. Антонія еще тымъ больше возрадовалъ и задоволилъ епископа Снѣгурского, для которого онъ молодый учитель изъ Малковичъ ставалъ чимъ-разъ милѣйшимъ любимемъ, призначеннымъ по его мысли въ сотрудники для великихъ его русско-народныхъ цѣлей. Для того не дивно, що добрый той отецъ-епископъ, оцѣнивши належито дарованія и первыи заслуги своего любимця-сотрудника, щиросердно розмышлялъ о томъ, якъ бы его достойнымъ способомъ нагородити и почтити, а при томъ постоянно мати при своемъ боку.

А вскорѣ-жь надалася до того добрая способность. Власне въ 1836 г. стала опорожнена парохія въ селѣ Валявѣ, которое то село, лишь на малую милю отъ Перемышля отдаленное, приналежитъ до добръ владычихъ, и затѣмъ самъ епископъ перѣмышльскій поставляе и презентуе тутъ пароховъ.

Сейчасъ въ томъ-же 1836 г. епископъ Снѣгурскій поставилъ тымчасовымъ завѣдателемъ онои парохіи капеляна изъ Малковичъ, о. Антонія Добрянского -- а коли въ 1837 г. зайшла справа презентованья дѣйствителъного пароха въ Валявѣ, случилась въ перемьшльской консисторіи незвычайно дивная борьба, котора найдобитнѣйше надъ все поучае насъ: якій то великій патріотъ русскій и пастырь своего стада былъ нашъ епископъ Снѣгурскій.

Ото бо росповѣдае намъ честный въ епархіи мужъ, о. Юстинъ Желеховскій, сродникъ о. Антонія Добрянского, що тогда въ духовной консисторіи въ Перемышли дѣялось:

"На опорожненный приходъ Валяву, где изъ волѣ епископа Снѣгурского насталъ завѣдателемъ нашъ молодый о. Антоній Добрянскій, подалися были и убѣгались въ 1837 г. многіи старшіи священники діецезіи, межи которыми были также близкіи сродники епископа Снѣгурского. А понеже всѣ крылошане и почтенныи члены нашои консисторіи епископа Снѣгурского надзвычайно любили, то обставали они всеусильно за тѣми-же его сродниками, желая и просьбами и могущимъ вліяніемъ привести своего владыку до того, щобы онъ парохомъ въ Валявѣ поставилъ одного изъ своихъ-же сродниковъ, которыи -- якъ сказано -- вѣкомъ и священствомъ были значно старшіи отъ о. Антонія Добрянского. Особливо же найповажнѣйшій крылошанинъ перѣмышльскои капитулы, офиціалъ и архипресвитеръ Іоаннъ Сѣлецкій, провадилъ изъ того поводу съ епископомъ Снѣгурскимъ упорчивую борьбу, вставляючись и самъ и черезъ другихъ по много а много разы съ найбольшою настойчивостію за помянутыми сродниками епископа и освѣдчая частократно: що молоденькiй тогда Антоній Добрянскій побочь таковыхъ старшихъ убѣгателей о приходъ Валяву навѣть не замышляе убѣгатися и не убѣгается, -- що таки и святою было правдою. Но епископъ Снѣгурскій стоялъ непоколебимо при своемъ, и коли вконецъ по его повелѣнію завозвано о. Антонія Добрянского до институціи на приходъ Валяву, а крылошанинъ Сѣлецкій еще въ послѣдній разъ старался туюже институцію отклонити, освѣдчилъ оный великій патріотъ-владыка русскій рѣшительно: "Дорогіи суть для мене мои сродники, и я люблю ихъ и почитаю; но пастыремъ моему народу поставлю труженника найдостойнѣйшого, хотя той менѣ не сродникъ и лѣтами отъ всѣхъ молодшій!"

Такъ скончилася она по-истинѣ честная борьба въ консисторіи, -- и о. Антоній Добрянскій по выбору епископа Снѣгурского уже на третомъ роцѣ своего священства сталъ самостой-нымъ парохомъ въ Валявѣ, где и пробылъ онъ такимъ цѣлыхъ 40 лѣтъ ажъ до скончанія своей жизни.

Отличенный особенною милостію владыки молодый парохъ Валявы уже изъ первыхъ лѣтъ своего тутъ дѣйствованія вполнѣ оправдалъ надѣи, якіи на него всесторонно полагалися. А ужежъ бо така чудная для его жизни выпала доля, що хотя самъ онъ не бажалъ быти ничимъ больше, "якъ сельскимъ священникомъ, которому округъ прихода его цѣлымъ есть свѣтомъ"; хотя не домагался ни достоинствъ, ни розголосу своего доброго имени: но все-таки его нестоятели или случайныи обстоятельства поставляли его -- навѣть супротивъ скромнои его воли -- на виднѣйшое мѣстце, а се съ тою цѣлію, щобы свѣтло его ума "нѣ скрывалося подъ спудомъ", щобы сіяло оно не въ одномъ сельскомъ закутѣ, а и росходилось широко-далеко по краю. Отже такъ само, якъ недавно тому онъ, капелянъ Малковичъ, былъ оразъ учителемъ богослововъ въ Перемышли, такъ теперь що-ино наставши парохомъ Валявы, вразъ съ тымъ назначенъ былъ не то "титулярнымъ, а дѣйствительнымъ проповѣдникомъ перемышльского владыки. Яко такій владычій проповѣдникъ онъ обовязанъ былъ во всѣ нарочитыи праздники храмовъ, особливо же въ навечеріе катедрального праздника Рождества св. Іоанна Крестителя, въ праздникъ св. Тройцы и прч. являтися въ Перемышли, щобы при архіерейскомъ богослуженіи передъ численнымъ народомъ отъ всѣхъ сословій города слово Боже провозглашати та нѣяко отъ имени владыки - архипастыря къ народу говорити.

Не легка то была задача, не малый то подвигъ для молодого сельского священника: исполняти обовязки, въ якихъ до теперь звыкло старшіи достойники капитулы дѣйствовали; однако нашъ о. Антоній, повинуючись своему епископу, принялъ на себе также сіе трудное званіе, -- и по правдѣ, при каждой проповѣди оказовался чимъ-разъ больше того-же званія достойнымъ. Всякая бо его проповѣдь -- якъ се помнятъ еще нынѣ живущіи свѣдки -- не только изливалась отъ устъ его солодкими словами утѣшенія и науки, но и выплывала отъ самой глубины вѣрующого и любящого сердця, и для того плѣняла, одушевляла сердця всѣхъ вѣрныхъ, якіи численно собиралися въ святыняхъ, где онъ проповѣдовалъ.

На одной изъ такихъ проповѣдей въ праздникъ св. Іоанна Крестителя онъ привлекательно росповѣлъ народу въ перемышльской катедрѣ о томъ: "якъ и коли крестилась наша святая Русь", и тая проповѣдь, высказанная съ великою любовъю и съ основнымъ знаніемъ нашои отечественнои исторіи, особенно сподобалася епископу Снѣгурскому, который и не преминулъ при найблизшой способности выразити свое желаніе: що подобало бы такое обученіе "о крещеніи Руси" посредствомъ печати обнародовити.

И въ скоромъ-же часѣ нашъ парохъ Валявы сочинилъ ученую росправу " О введеніи вѣры христіанскои на Руси ", котора въ 1841 г. по велѣнію епископа Снѣгурского напечатана была въ перемышльскомъ епархіальномъ шематизмѣ на польскомъ, а потомъ въ 1846 г. въ вѣденьскомъ "Вѣнку" на русскомъ языцѣ. Росправа та черезъ многіи лѣта съ правдивымъ умиленіемъ читана была въ домахъ русскихъ нашой Галичины.

Такъ отже -- отъ невеликого села Валявы черезъ посредство владычого города Перемышля нашъ о. Антрній уже изъ молодыхъ лѣть дѣйствовалъ на всю Галицкую Русь!

Якимъ же сей о. Антоній Добрянскій былъ душпастыремъ или парохомъ Валявы отъ первыхъ лѣтъ своего дѣйствованія тамъ же, о томъ оповѣдае намъ достовѣрный свидѣтель тогдашнои его жизни, высоко днесь поважанный о. Юстинъ Желеховскій, слѣдующое:

"Антоній Добрянскій, яко душпастырь, перенятый любовью къ русскому обряду и русской народности, а вразъ и особеннымъ замилованьемъ для сельского народа, паствѣ его повѣренного, совершалъ всѣ богослуженія старанно, точно и съ духовною пользою для собранныхъ вѣрныхъ. Церковныи науки его що недѣли и свята были популярны, до сердецъ промовляющіи и къ потребамъ житья селянъ застосованы. Ранное набоженство съ наукою въ таковыи дни святочныи всегда окончивалося не скорше, якъ около 1 часа въ полудне, а уже о 3 часѣ по-полудни начиналася вечерня, и тая съ катихизаційными науками продолжалась звычайно лѣтомъ чи зимою до 6 часа вечеръ. Каждои бо недѣли и каждого свята по вечерни была въ церквѣ валявской катихизація молодежи, при которой о. Антоній рѣдкимъ дарованiемъ своего ума умѣлъ надавати такое научное направленіе и возбуждати такъ живое занятіе, що навѣть и старщіи люди села принимали участіе въ наукахъ его съ любопытствомъ и съ правдивою охотою ему прислуховались. Не дивно для того, що всѣ прихожане Валявы отъ мала до велика, познавши наглядно, якимъ щиросерднымъ трудомъ душпастырь ихъ для ихъ добра труждается, почитали и любили его не притворно, но искренно. Такую же любовь за его душпастырскіи труды оказовалъ ему также и епископъ Снѣгурскій, который звычайно нѣкоторое время каждого лѣта во владычой палатѣ своей въ селѣ Валявѣ пребывалъ и тутъ въ святочныи дни богослуженію въ церкви приходской часто присутствовалъ".

А случилося власне въ оно время -- въ лѣтахъ отъ 1836 до 1840 г.,-- що епископъ Снѣгурскій каждого лѣта долше якъ звыкло пребывалъ въ Валявѣ, понеже побытъ въ Перемышли стался ему въ ту пору изъ гдекоторыхъ взглядовъ не дуже милымъ. За-для близкои связи того случая съ повѣстію о жизни Антонія Добрянского розскажемъ также о ономъ событію гдещо подробнѣйше.

Ото таке оно случилося:

Въ русскомъ Перемышли нашомъ изъ поконъ-вѣка жили и владѣли черезъ 900 лѣтъ исключно лишь наши русскіи епископы; -- ажь за покореньемъ Галицкои Руси черезъ Польщу настали ту отъ якихъ 350 лѣтъ по-при русскихъ владыкахъ также латино-польскiи бискупы, которымъ, яко Полякамъ, за владѣнія Польщи больша честь и повага была присвоена и отдана. Нерадо приняли наши русины тоту большую повагу польскихъ бискуповъ; но якось вконецъ, принявши унію, забезпечили собѣ у папы и у поляковъ для нашого святого русского обряда -- хотя тіи два важныи условія: 1) щобы той же святый русскій обрядъ отправлялся для насъ по всѣ вѣки въ старо-славянскомъ языцѣ и съ сохраненіемъ предписовъ греко-русского календаря; 2) щобы священникамъ нашимъ по обычаю найдавнѣйшихъ часовъ христіанства вольно было законнымъ образомъ женитися и добрыми отцами родины быти.

Ну -- видите, братья, давная наша "унія" чи "религійная сгода" съ поляками еще таки для насъ не была бы лиха, если бы додержано намъ хоть тіи два повысшіи условія, безъ которыхь уже намъ русинамъ, яко русинамъ, ни животѣти бы не возможно.

Та и здавалося бы, що ничого въ свѣтѣ не ма легшого, якъ тіи два скромненькіи условія "святои сгоды", отъ папъ римскихъ и отъ королевъ Польщи принятыи и многократно затвержденныи, изъ обоихъ сторонъ держати и во вѣки сохраняти.

Но показалося и показуется навѣть и нынѣ чимъ-разъ яснѣйше и нагляднѣйще, що тіи два условiя изъ стороны ксендзовъ латино-польскихъ николи не могутъ быти ни на-щиро принятыи, ни тѣмъ меньше щиро чи нещиро додержаны!

Ото бо -- у поляковъ ихъ обрядъ религійный совершается на язьцѣ латинскомъ, который то языкъ ксендзы ихъ уважали и уважаютъ "едино-священнымъ и едино-спасительнымъ для всего міра", а до того ксендзамъ такъ польскимъ, якъ и всѣмъ латинскимъ на томъ свѣтѣ подъ ніякимъ видомъ не вольно женитися; -- у насъ же русиновъ противно, языкъ латинскій до русского обряду по вѣки вѣчныи не смѣе быти введеный, а духовныи отцы наши управнены по Божому закону жити женатыми.

Въ томъ то и есть та велика межи поляками а русинами рожниця, надъ которою если близше застановишся, переконаешся найочевиднѣйше: що одно а друге -- то якъ земля а небо, и сближенія ту не буде, хиба одно надъ другимъ цѣлковито завладѣе.

И завладѣли-жь были польскіи ксендзы надъ нами русинами еще за часовъ Польщи широко-просторно, а таки все еще не цѣлковито; бачите бо, на перешкодѣ стояло имъ то одно: що насъ русиновъ въ нашомъ краю супротивъ малои горсти ихъ было дуже много, такъ що гдекуда ледви одинъ ляхъ приходился на цѣлую сотню русиновъ.

Помимо такъ невеличкого числа поляковъ въ нашой Руси удалося имъ навѣть за настаньемъ австрійскои державы хорошенько взяти насъ подъ власть свою, бо розумѣется, за часовъ Польщи они у насъ забогатѣли, мы же обѣднѣли, а се уже и подъ Австріею таки больше важили вельможи, чѣмъ народъ худобный.

Выйшло отже таке: що навѣть въ то время, коли середъ русиновъ перемышльскихъ явилися уже такіи ученыи мужи, якъ Іосифъ Левицкій, Антоній Добрянскій, Григорій Гинилевичъ, два братья Кучинскіи и другіи, все еще на богословскомъ училищи въ Перемышли дѣйствительныи учители -- числомъ 6 -- всѣ были ксендзы латино-польскіи, хотя училище то было призначене такъ для латинниковъ, якъ и для русиновъ.

Тіи то ксендзы латинскіи и ихъ тогдашній бискупъ въ Перемышли Михалъ Корчиньскій, змѣрковавши отъ якогось часу, що справа ополячованья русиновъ при епископѣ Снѣгурскомъ сильно загрожена, бо тотъ же епископъ русскій еще въ 1829 г. власными грошми основалъ въ Перемышли русскую печатню и печаталъ въ ней не лишь давныи церковныи книги, но уже и ново-сочиненныи граматики русского и славянского язька; змѣрковавши къ тому, що "духъ русскій" отъ 1835 г. за дѣйствіемъ о. Антонія Добрянского уже и межи русскими богословами въ Перемышли начинае объявлятися: тіи ксендзы и ихъ бискупъ Корчиньскій стали теперь супротивъ оного взмагающогося "духа русского" съ убольшенною ревностію дѣйствовати публично, особливо посредствомъ своеи религійнои газетки, котору подъ набожнымъ титуломъ "Рrzуjaciеl сhrzescijanskej рrawdy" вь Перемышли издавали.

Въ реченной газетцѣ якъ и въ другихъ своихъ изданіяхъ они старались то нѣбы ученымъ способомъ, то мимоходомъ оспорювати тіи два найважнѣйшіи условія нашои "уніи", о якихъ мы высше упомянули. И такъ уже въ 1835 г., коли русскій нашъ капелянъ изъ Мялковичъ по велѣнію своего епископа началъ преподавати церковно-славянскій языкъ русскимъ богословамъ въ Перемышли, они, ксендзы-латинники доводили въ своихъ печатныхъ изданіяхъ: що въ богослуженіи католическихъ христіанъ, до которыхъ и унiаты причисляются, важнымъ и загальнымъ признается исключно одинъ языкъ латинскій; другіи же языки, якій гдекуда уніатами въ церквахъ ихъ употребляіотся, только суть "толерованы", т. е. терпятся или дозволяются отъ нужды.

И поки латинники писали собѣ таку стару свою теорію о литургійномъ языцѣ католиковъ, то еще наши русины тымъ ихъ загально-римскимъ предрозсудкомъ не дуже горьшилися, а епископъ Снѣгурскій, усмѣхаючись надъ гордостію латинянъ добродушно, поживалъ и дальше съ бискупомъ Корчиньскимъ, ровнымъ собѣ архіереемъ, въ непритворной сгодѣ. Но коли въ 1836 г. Рrzyjacіеl сhrzеscijаnskej рrаwdу поважился выступити уже и противъ другого условія уніи, т. е. противъ законнои женитьбы русскихъ священниковъ, которую назвалъ "вредливою" и безвстыдно доводилъ, що женатыи священники легко допускаются грѣха нарушенія таинства исповѣди, тогда уже и благосердный владыка Снѣгурскій принялъ такое грубое оскорбленіе нашого духовенства латинниками съ обуреньемъ и отъ того часу сталъ избѣгати близшого сожитія съ такими рrzуjасіеlаmі, и оттакъ лѣтомъ долше якъ звыкло пересижовалъ въ дворѣ своемъ въ Валявѣ.

Тіи нехорошіи выходки польскихъ ксендзовъ противъ Руси были сновь однимъ добре-чуткимъ толчкомъ, якихъ отъ часу до часу отъ братей поляковъ намъ богато доставалось и якіи изъ допуста Божого ино на тое послужити мали: щобы насъ русиновъ отъ всенароднои дремоты будити и всегда намъ пригадовати, що Русь а Польща то не wszуstkо jеdnо. Многіи русскіи священники въ нашомъ краю, которыи своими грошми поддержовали того ложного Рrzуjасіеlа сhrzеsc рrаwdу, отвергли теперь его отъ себе съ найбольшимъ недовольствомь, а ученый крылошанинъ нашъ въ Перемышли, докторъ богословія Фома Полянскій, написалъ коротку, но основную росправу въ оборонѣ законного супружества русскихъ священниковъ.

Владыка же Іоаннъ Снѣгурскій написалъ изъ того повода урядовую жалобу до самого найяснѣйшого монарха, въ которой исчисливши многіи тяжкіи укоризны и напасти, якихъ духовенство его уже отъ 1818 г., т. е. отъ коли насталъ онъ епископомъ въ Перемышли, дознавало и дознае со стороны начальниковъ латино-польского клира, выразилъ въ конци слѣдующу умильную просьбу: щобы для удаленія подобного лиха на будучность и за-для точного обученія русскихъ богослововъ въ ихъ питомомъ обрядѣ поставляемы бывали въ перемышльскомъ духовномъ училищѣ, призначенномъ такъ для латинниковъ, якъ и для русиновъ, по три учители изъ обохъ обрядовъ, т. е. щобы вмѣсто до-теперѣшнихъ всѣхъ шести професоровъ латинскихъ ксендзовъ отъ теперь бывало ту по ровному числу -- три латинники а три русины.

А хотя тая жалоба и просьба, такъ скромна и справедлива въ тогдашнихъ обстоятельствахъ и потребахъ нашои перемышльскои Руси, за стараньемъ польскихъ пановъ и бискуповъ, еще нѣсколько лѣтъ (до 1845 г.) залягала нерозрѣшена; но всежь таки сама уже вѣсть о внесенью таковои жалобы до монарха отъ стороны высоко тымъ-же монархомъ почитанного епископа Снѣгурского держала ксендзовъ польскихъ и бискупа Корчиньского -- якь то кажутъ -- въ "страсѣ Господнемъ", такъ, що изъ тои поры они уже на долшій часъ не осмѣлялись русскій обрядъ нашъ и русское духовенство дуже дерзко и грубо оскорбляти.

Послѣ того простороннѣйшого розсказа, поясняющого тогдажніи межинародныи и межиобрядовыи отношенья въ перемышльской Руси, вертаемъ назадъ до описанія жизни нашого о. Антонія Добрянского.

Цѣла же наша повысшая повѣсть о розбратствѣ епископа Снѣгурского съ бискупомъ Корчиньскимъ въ лѣтахъ отъ 1836 до 1840 мае съ жизнію нашого о. Антонія такую связь: що во первыхъ, владыка Снѣгурскій, пребываючи въ тыхъ лѣтахъ частѣйше якъ звычайно въ Валявѣ и тутъ-же списуючи свои жалобы и письма до правительства и до монарха, довѣрительно толковалъ о всѣхъ оныхъ дѣлахъ со своимъ любимцемъ, парохомъ Валявы; во вторыхъ, що сей добрый владыка -- въ случаю успѣшного розрѣшенія своеи просъбы у монарха -- заготовлялъ былъ спорь для о. Антонія якое важное становище при своемъ боку въ Перемышли, призначаючи для него званіе учителя съ постоянною рочною платою, якои онъ въ 1835 и 1836 г. вовсе не побиралъ.

Сталося бо таке: що о. Антоній, переѣхавши подъ осень 1836 г. изъ Малковичъ до Валявы, отъ Перемышля значно больше отдаленнои, не могъ уже оттуда званіе учителя церковно-славянского языка въ перемышльскомъ училищи исполняти, а только полнилъ прилѣжно -- розумѣется безплатно -- обовязки владычого проповѣдника. Сіе безплатное полненье такъ трудныхъ обовязковъ изъ стороны о. Антонія Добрянского было немалою журбою для добросердного епископа Снѣгурского, который, хотя надѣлилъ уже его нелихою парохіею въ своемъ владычомъ селѣ, но радъ былъ отличныи труды его, поднимаемыи по-за предѣлами парохіи, еще особно нагородити.

Сіе намѣренье епископъ Снѣгурскій еще не скоро могъ въ дѣло привести, но за то отличалъ своего любимця надаваньемъ ему розличныхъ почетныхъ а дѣйствительныхъ должностей, которыи всѣ мали тую очевидну цѣль: щобы много-даровитого пароха Валявы заедно близъ владычого престола держати.

И такъ уже въ 1840 г., коли за дозволеньемъ правительства въ первый разъ устроилася въ Перемышли комисія для завѣдованъя вдовичо - сиротинскимъ фондомъ епархіальнымъ, о. Антоній Добрянскій избранъ былъ членомъ-присѣдателемъ и референтомъ тои же комисіи, и яко такій исполнялъ онъ свою должность прилѣжно и совѣстно выше 30 лѣтъ.

Въ 1841 г., т. е. на 31 роцѣ жизни, онъ именованъ былъ вице-деканомъ перемышльского деканата, состоящого изъ 20 парохій и 6 капеляній, где звычайно чины деканальныхъ начальниковъ надаваны бывали крылошанамъ и старшимъ въ лѣта священникамъ.

Въ 1844 г. именованъ онъ надзирателемъ школъ народныхъ перемышльского повѣта, а въ 1845 г. референтомъ справъ школьныхъ при епископской консисторіи, за которымъ то именованьемъ дѣятельность и власть его въ дѣлѣ школъ русско-народныхъ ростяглася далеко за предѣлы Перемышля и перемышльского деканата, бо дотычныи рефераты его въ консисторіи мали вліяніе на школы и училища цѣлои діецезіи епископа Снѣгурского. Яко таковый референтъ для справъ школьныхъ нашъ парохъ изъ Валявы обовязанъ былъ каждои суботы являтись на засѣданія консисторіи въ Перемышли и тутъ же свои справозданья и внесенья устно и на письмѣ предлагати, та цѣлый день той що-тыждня такому обовязку посвятити. Изъ взгляду на прилѣжныи труды его, яко школьного референта консисторіи, высокое правительство -- на предложеніе епископа Снѣгурского -- удѣлило ему такъ званый "особовый додатокъ" до его пенсіи въ сумѣ 200 зр. щорочно.

Въ 1846 г. назначенъ былъ онъ деканомъ-администраторомъ перемышльского деканата, хотя властиво деканскую должность исполнялъ онъ тутъ яко вице-деканъ уже отъ пяти лѣтъ. Коли бо еще въ 1840 г. тесть его деканъ Василій Желеховскій, школьный товаришъ и пріятель епископа Снѣгурского, переселился изъ Вышатычъ на большую парохію до Старого-Мѣста, поставленъ былъ въ его мѣстце деканомъ перемышльскимъ крылошанинъ Андрей Петрасевичъ, а той, яко 70-лѣтній старецъ, уже меньше занимался урядовыми дѣлами своего деканата, но передавалъ таковыи вице-декану о. Антонію Добрянскому. По смерти же крылошанина Андрея Петрасевича въ 1847 г. нашъ о. Антоній именованъ былъ дѣйствительнымъ деканомъ перемышльскимъ, и яко такій трудился для блага подчиненного собѣ деканального клира честно и праведно черезъ 16 лѣтъ.

О томъ-же времени (отъ 1845--1847 г.) епископъ Снѣгурскій власне занятый былъ дуже важнымъ дѣломъ, именно устроеньемъ русско-богословского сѣменища и училища въ Перемышли. На его бо жалобы и просьбы, подаванныи до монарха отъ якихъ 5 лѣтъ, роспорядило цѣсарское правительство въ 1845 г.: щобы для русскихъ питомцевъ IV. г. богословія изъ перемышльской діецезіи, которыи до того часу въ-купѣ съ другими русскими богословами Гали чины въ львовскомъ генеральномъ сѣменищи воспитовалися, учредити въ Перемышли отдѣльное сѣменище и училище, и щобы для того же сѣменища поставлены были ректоръ и два надзиратели (префекты), а для училища три учители богословія -- всѣ по выбору и волѣ епископа Снѣгурского. Розумѣеся, що такое роспоряженье, выданное боголюбивымъ монархомъ-Фердинандомъ, дуже возрадовало нашого архіерея Іоанна Снѣгурского, и онъ сейчасъ устроилъ свое русско-богословское сѣменище, поставилъ ректора и префектовъ, а потомъ и трехъ учителей богословія -- самыхъ честныхъ а ученыхъ русиновъ. Но понеже такихъ настоятелей и учителей для своего нового сѣменища выбралъ онъ собѣ - якъ належало -- изъ числа тыхъ ученыхъ мужей, которыи до теперь были конкурсовыми испытователями клира діецезального, то въ слѣдствіе сего очевидно прійшлося ему таковыхъ испытователей - необходимо для діецезіи потребныхъ -- новыми силами дополнити и заступити.

Затѣмъ уже въ началѣ 1847 г. епископъ Снѣгурскій завозвалъ къ собѣ о. Антонія Добрянского, препоручая ему, щобы принялъ званіе учителя - испытователя епархіального изъ пастырского богословія и катихитики которое то званіе уже отъ нѣсколько лѣтъ было ему призначено. Нашъ же о. Антоній, повинуючися во всѣмъ своему найлучшому благодѣтелю, рѣшился приняти на себе также тую съ многими трудами соединенную должность епархіального испытователя -- однакожь только подъ такимъ, за оного часу въ найвысшой степени незвычайнымъ условіемъ: щобы ему, яко діецезальному испытователю, дозволено было учити и вопросы задавати не въ другомъ, лишь въ русскомъ языцѣ.

Зачудовался немало нашъ добрый владыка, коли въ то время загального латинизма и сильного ополяченья духовенства русского учулъ отъ о. Антонія такое въ корысть Руси рѣшительно высказанное условіе онъ возрадовался въ своемъ русскомъ сердцѣ на саму тую мысль, що чей уже въ-скорѣ возродится наша святая Русь, коли являются у неи мужи, такъ смѣло признанія правъ еи природныхъ домагающіися. Тожь охотно принявши патріотичное условіе о. Антонія, онъ согласился на тое-же совершенно, и поблагословивши его на добрый для Руси подвигъ, выдалъ ему поминаційную грамоту на "испытователя діецезального съ русскимъ выкладовымъ языкомъ".

"Яко такій испытователь пастырского богословія -- пише о. Антоній самъ о собѣ -- причинился я много еще передъ 1848 годомъ къ возбужденію русского духа и любви для питомого обряда въ клирѣ всеи діецезіии".

Що въ тыхъ колькохъ словахъ о. Антонія Добрянского, сказанныхъ нимъ самымъ въ его власномъ жизнеописаніи, не ма найменьшого преувеличенія, о томъ посвѣдчити могутъ многіи до-днесь живущіи священники перемышльской епархіи, которыи въ 1847 г. конкурсовый испытъ изъ пастырского богословія въ Перемышли здавали.

А еще разъ въ томъ-же 1847 г. епископъ Снѣгурскій малъ случай возрадоватися русско-патріотичнымъ подвигомъ своего любимця пароха изъ Валявы, -- а се и былъ послѣдній радостный въ жизни епископа случай.

Розскажемъ то событіе вѣрно такъ, якъ оное описалъ для насъ честный свидѣтель современный того же событія, изъ всякихъ взглядовъ полного довѣрія достойный. Ото сія его примѣчательная повѣсть:

"Дня 8 (20) септемврія 1847 г., т. е. въ праздникъ Рождества Пресвятои Богородицы, было посвященіе ново-созданнои церкви въ мѣстечку Хировѣ, старо-сольского деканата епископомъ Снѣгурскимъ. Тогдашній парохъ Хирова, о. Іоаннъ Залескій, запросилъ былъ завчасу съ проповѣдью на тое торжества одного латино-польского ксендза, найславнѣйшого проповѣдника въ окрестности. О томъ извѣстилъ онъ епископа Снѣгурского, коли сей -- на мѣсяць передъ посвященіемъ -- изъ своего села Страшевичъ переѣзжая черезъ Хировъ, его въ Хировѣ посѣтилъ. Услышавши съ удивленіемъ, що на таку проповѣдь до русскои церкви запрошенъ ксендзъ латинскій, архіерей нашъ оказался видимо незадоволенъ, бо се выдавалося ему оскорбительнымъ, щобы межи русскимъ духовенствомъ не найшолся проповѣдникъ, къ торжеству тому способный и соотвѣтный. Для того заявилъ онъ о. Залескому: що пріѣде на посвященіе новои церкви его парохіальнои уже разомъ и съ проповѣдникомъ, который чейже скаже въ Хировѣ таку проповѣдь, на яку никто другій не здобудется. Малъ же ту на мысли епископъ Снѣгурскій -- проповѣдь русскую и своего-же проповѣдника владычого. Повернувши послѣ того до Перемышля, онъ сейчасъ завозвалъ о. Антонія Добрянского изъ Валявы и препоручилъ ему: щобы тойже при торжествѣ посвященія церкви въ Хировѣ сказалъ проповѣдь русскую, -- що въ тогдашному времени уважалося чимъ-то незвычайнымъ, надъ-обыкновеннымъ, понеже при всѣхъ большихъ торжествахъ даже часто и въ тыхъ мѣстцяхъ, где всегда по русски проповѣдовалося, бывали уже звычайно проповѣди польскіи. Тожь удивила всѣхъ тая несподѣванка, справлена самымъ-же епископомъ Снѣгурскимъ: що въ его притомности и передъ собраньемъ многихъ свѣтскихъ достойниковъ, якіи въ Хировѣ на сіе торжество явилися, могъ кто-то, отважитися говорити проповѣдь -- на языцѣ "хлопско-русскомъ". Учувши однакожь прехорошо о. Добрянскимъ выголошенную проповѣдь по русски, одушевилися тымъ всѣ русины и радовадися тому --такъ скажу -- радостію невинныхъ дѣтей безсознательно, бо самы они не знали собѣ сказати: чому ихъ сердця при той руссікой проповѣди такою незвычайною исполнилися радостію! Извѣстно бо, що тогда еще чувство русско-народное не розбудилось до той степени самопознанья, до якого мы русины дойшли уже вскорѣ потомъ въ 1848 г. Затѣмъ -- кажу -- русины въ Хировѣ, подъ осень 1847 г. на оный праздникъ численно собранныи, радовалися всѣ, якъ тіи невинныи дѣти, щирою а непонятною для нихъ радостію, коли тіи же дѣти щось прекрасного увидятъ или учуютъ. А однакожь причиною ихъ радости подъ часъ русской проповѣди въ хировской церкви не было нищо другое, якъ только воскресающое изъ мертвыхъ чувство ихъ народное, которого они тогда еще ясно не понимали. Латинскіи же ксендзы, бывшіи въ церкви при томъ торжествѣ и послѣ того, видячи незвыклое одушевленіе русиновъ, познали -- яко больше опытныи въ жизни политичной -- важное значнеiе тои невиннои радости. Они лишь зачули русскую проповѣдь, уже изъ церкви удалялись до закристіи съ неудовольствіемъ, предчувствуючи некорыстныи послѣдствiя того событія для справы польскои. -- И во истину, послѣдствія тои русскои проповѣди при такъ великомъ торжествѣ, въ присутствіи епископа и знакомитыхъ достойниковъ явилися въ сей-же часъ: бо русины, учувши при томъ торжествѣ свой языкъ русскій столь велелѣпно прославленнымъ, такъ дуже тымъ восхитились, що начали -- що тогда не было въ звычаю,- говорити съ собою по русски при обѣдѣ, чимъ сновь-же латинскіи ксендзы такъ оскорбилися, що всѣ сейчасъ по обѣдѣ порозъѣздилися. Осталися отже теперь на поповщинѣ въ Хировѣ лишь сами русины -- а тіи въ восторзѣ стали въ присутствiи своего отца-архіерея спѣвати розличныи русскіи пѣсни, якъ на пр. "Многая лѣта", "Дайже, Боже, добрый часъ", потомъ прекрасныи думки, чимъ епископъ Іоаннъ, яко сердечный русинъ, щиро радовался и якъ родный батько своими дѣтьми въ счастливой хвилѣ непритворно утѣшался. А понеже того всего причиною была прехорошо задумана и отлично выголошена русская проповѣдь о. Антонія Добрянского, тожь повернувши до Перемышля, онъ архіерей на другій день рано запросилъ своего проповѣдника таки въ одежи подорожной на обѣдъ до себе, и поднесъ тутъ чашу на его здоровье, благодаря его за такъ добрый, всѣхъ русиновъ въ Хировѣ одушевившій патріотичный подвигъ. -- И сей то обѣдъ -- къ сожалѣнiю -- былъ послѣдній въ жизни нашого любимого епископа Снѣгурского, понеже онъ еще въ ночи того-же дня занедужавши, до трехъ дней, т. е. дня 12 (24) септемврія 1847 г. по внезапной болѣзни жизнь свою закончилъ!... Тожь послѣднiй щиродушный тоастъ его былъ выпитый за здоровье того, кто ему послѣдніи дни жизни предвѣстіемъ лучшои колись долѣ русиновъ осолодилъ! А що той же тоастъ, поднесенный въ честь сему русскому патріоту, не обманулъ надеждъ найбольшого патріота Руси, епископа Снѣгурского, на то служитъ доказомъ вся дальшая жизнь о. Антонія Добрянского, до самои кончины посвященная благу, просвѣтѣ и успѣхамъ русского народа.

Сія щиродушная повѣсть о томъ, що собылося въ праздникъ Рождества Пр. Богородицы 1847 г. въ мѣстечку Хировѣ, сама собою такъ много говоритъ до сердця русского, що мимовольно заключаемъ сей уступъ слѣдущою о о. Антоніи згадкою:

Онъ былъ якъ той великій звонъ,

Що передъ солнца всходомъ кличе:

"Покиньте, люди, тяжкій сонъ,

Къ мольбѣ и працѣ станьте швидче!"

И люди денный трудъ сполняютъ,

И кто збудилъ ихъ -- величаютъ.