Негодование в Петербурге возрастало с каждым днем более и более. Император ниспровергал все сделанное прежде и оскорблял самолюбие каждаго, особенно прежних вельмож. Это корень всех последующих неприятностей императора. Ни-что учиненное им не согревало сердце, все выставлялось в черном свете. Желание сына воздать отцу должное перетолко-вано было, как единое желание мщения, чтобы ярче высказать (нерасположение к) матери. Я другаго мнения. Доброе и благородное сердце Павла увлечено было сперва мыслю, пробужденною чувством сыновним отдать праху отцовскому почести погребения, принадлежащия императору. В сопровождении Безбородки и одного адъютанта, едет Павел в Невскую обитель и отыскивает мо-наха. Разрыли могилу и вскрыли гроб, который приходил уже в гнилость. При виде печальных останков отца, пепла, нескольких частей лоскутков сукна мундира, пуговиц, клочков подошв, Павел проливает непритворныя слезы. Внесли гроб в церковь, ставят на парадное ложе и император устанавливает те же почести, которыя воздавались матери его; ежедневно ездит два раза на панихиду к отцу своему. Он был религиозен и продолжительныя несчастия утвердили его в веровании. С воображением пылким, с неограниченною чувствительностию, переез-
жая с одной панихиды к другой, соединяя безпрерывно в мыслях своих мать, отца, как легко мог он подумать: "жизнь их разлучила, да примирит их смерть в одной могиле!" -- и мысли эти немедленно были исполнены. Торжественно привезли останки Петра III в новом, прилично его сану, гробе, из Невскаго монастыря во дворец -- и Петербург увидел два гроба: Петра и Екатерины, стоящих мирно друг против друга. Заметим, что перенесение останков Петра происходило не смотря на 18R мороза, и что вся императорская фамилия шла за гробом в глубоком трауре. Может быть император, поставив гроб сей подле матери, думал: "тебе, отец мой, воздаю должное, а тебя, мать моя, примиряю с теныо покойнаго супруга". Поэзия эта была ближе к характеру Павла, нежели суетное мщение, -- над кем? -- над бездушным трупом матери. Клеветники вообще, а особенно из оскорбленнаго самолюбия, -- худые сердцеведцы.
Другой великодушный поступок императора был также ложно истолкован. Павел в сопровождении великаго князя Александра Павловича и генералов своей свиты, поехал в дом графа Орлова, где жил знаменитый Костюшко. Здесь заметить должно, что вопреки иностранным известиям, Костюшко содержался при Екатерине с достодолжным уважением к воз-вышенному духу его и к незаслуженному несчастию. Импера-тор, войдя к Костюшке, сказал ему:
--"Досель я мог только об вас сожалеть, ныне, удовле-творяя моему сердцу, возвращаю вам свободу и первый торо-плюсь вам лично о том известить".
Костюшко не мог вымолвить ни слова, слезы катились из глаз его; это еще более тронуло императора -- он посадил Кос-тюшко подле себя на канапе и ласковым разговором старался успокоить его на счет будущности. Ободренный Костюшко осмелился спросить императора:
"Будут-ли освобождены и прочие мои товарищи, взятые со мною в плен?"
-- Будут, отвечал Павел, если вы за них поручитесь.
-- "Позвольте, ваше величество, взять с них сперва честное слово, что они никогда не поднимут оружия против России и, получив оное, готов за них ручаться".
Чрез несколько дней Костюшко представил императору реестр поляков, взятых вместе с ним в плен.
-- "Вы ручаетесь за них?" спросил император.
-- "За всех, как за себя", отвечал Костюшко, и немедленно были освобождены.
Государь пожаловал Костюшке и Потоцкому каждому по 1,000 душ, позволил первому отправиться, по его желанию, в Америку, и облегчил все средства к отъезду его.
И этот трогательный поступок, столь великодушный, перетолкован был, как будто сделан в уничижение памяти Великой Екатерины.
В опровержение этого ложнаго толкования, приведем мы слова самаго императора; отпуская Потоцкаго из Петербурга, он сказал ему:
-- "Я всегда был против раздела Польши: раздел этот несправедлив и противен здравой политике; но это сделано: уступят-ли добровольно другия державы то, что у вас насиль-ственно отнято, чтобы возстановить отечество ваше? Император австрийский, а еще менее король прусский, пожертвуют-ли приобретенными ими землями в пользу Польши? Объявить им войну было бы, с моей стороны, безразсудно, а успех не надежен, потому прошу вас не мечтайте о том, чего возвратить нельзя, в противном случае, вы подвергнете любимую вами Польшу и самих себя еще большим бедствиям".
Слова эти свидетельствуют громко, что в освобождении Костюшки и его товарищей руководействовался Павел убеждением, правильным, или неправильным, все равно, что раздел Польши несправедлив, и что люди, поднявшие оружие для защи-ты отчизны, -- герои, достойные его уважения.
По окончании погребения Петра III, Павел велел позвать графа Алексея Григорьевича Орлова, который по его повелению дежурил у гроба Петра III, и во время погребальной церемонии нес за гробом императора корону. Павел заметил, что урок, данный Орлову, на него не подействовал; напротив того, граф исполнял возложенную на него должность с хладнокровием и равнодушием почти преступным. Когда Орлов явился, император, после нескольких минут молчания, в которыя при-стально смотрел Орлову в глаза, сказал:
"Граф, я сын, и легко могу увлечен быть желанием от-мстить за -- отца; я человек и за себя ручаться не могу; мы одним воздухом дышать не можем. Пока я на престоле -- живите вне России. Паспорта ваши готовы, поезжайте, влачите за собою на чужбину неоднократно повторенныя преступления ваши".
Кажется, император намекал тут не на одного Петра, но и на девицу Тараканову и брата ея.
Приведем несколько разсказов из жизни императора.