Москва была уже не та, какою я видел ее прежде: вкра-лась недоверчивость, все объяты были страхом но в родственниках моего адмирала нашел я то же радушие, то же гостеприимство и ту же готовность помочь мне своим кредитом. По новому учреждению каждый офицер должен был явиться к коменданту Гагсу. С трепетом предстал я пред ним; обойдя всех офицеров, дошел он до меня, и едва успел я выговорить свое имя, как он, взяв меня за руку, сказал: "Пожалуйте ко мне", -- я пошел за ним в кабинет: "вы напрасно сюда приехали, вы, батька, кажется исключен и ваш адмирал очень худо". Добродушный тон коменданта меня ободрил. Я разсказал ему вкратце все обстоятельства и милость адмирала, который дал мне отпуск задним числом "корошо, отвечал комендант, мы поедем вместе к графу Ивану Петрович, он лучше знай".
Вот уже я с комендантом перед графом Иваном Петровичем Салтыковым. Он разспросил меня об адми-рале моем, изъявил сожаление, вошел и в мое положение, спросив: сколько дней мне нужно пробыть в Москве? -- я
объявил ему, что буду ожидать письма от брата графа Па-лена из Ревеля, и с оным тотчас уеду в Петербург. "Так и быть, оставьте его здесь, сказал граф коменданту, только, обратясь ко мне, прибавил: не показывайтесь Гертелю". Комендант вышел со мною и, отпуская меня, ска-зал: "ко мне явись утром, а коли нужда, вечером в 7 или 8 часов, а теперь скорее домой. Кланяйся Анне Матвеевне и Григорию Григорьевичу", (то были мать и брат моего адмирала). Кому я был обязан этим спасением, хотя и не понимал, в чем дело состояло? -- Людям, -- остаткам века Екате-рины, -- которые еще втайне умели благодетельствовать нашей братии, офицерам, неведующим что делалось вверху.
Матери моей уже не было на свете; на 39 году смерть пре-кратила нить жизни ея. Она сразила ее в подмосковной, которая после была моею. Я отыскал ея могилу и памятник, бросился на землю, и со слезами просил прощения, что женился без ея согласия и воли.
Пока я дожидался письма от барона Палена, приехала в Москву и жена моя с сыном. Ее уверили мои и ея приятели, что я лихой малой, бросил жену и сына. Раскупили за даром все наши пожитки и отправили ее в Москву -- отыски-вать бежавшаго мужа. Эта клевета так меня озлобила, что я решился никогда в Ревель не возвращаться. Это обстоятельство крайне разстроило финансы наши на долгое время. Наконец, прибыло и ожидаемое письмо от барона Палена. Родственники адмирала снабдили меня рекомендательными письмами к некоторым вельможам и я с семейством пустился в Петербург. Вечером в 9 часов въезжали мы в столицу; на заставе приказано мне было явиться в 6 часов утра к с.-петербургскому военному генерал-губернатору, графу Палену. Мы останови-лись в гостиннице: по утру рано, пошел я с письмом барона Палена к брату его. Зала графа наполнена была уже просителями, которые стояли по чинам все в полукружке. Я сми-ренно занял последнее место; вскоре вошел граф и обра-тился к первому стоящему во главе чиновнику. Окончив с ним, говорил с каждым по очереди, наконец дошло дело и до меня; у меня сердце было не на месте. "Кто вы?" спросил меня граф. Я кое как пролепетал ему имя мое и звание и
подал письмо от брата. Он разорвал печать и начал чи-тать. Часто, во время чтения, разсматривал он меня с головы до ног и, прочитав, разорвал с гневом письмо брата, вскрикнув: "у меня рекомендации ни почем, пока вы не за-платите долгов ваших, до последней копейки, я вас не вы-пущу из С.-Петербурга". Я готовился оправдываться. "Ваше сиятельство! -- "Молчать", вскричал граф и, обратясь ко мне спиною, сказал своему адъютанту: "Вольмар, вы мне отвечаете за этого офицера". Граф, распростясь со всеми, ушел в свой каби-нет, а Вольмар, подозвав меня к себе, сказал: bleiben siе hiеr stеhеn. Через 1/2 часа слышен был звонок. Мой сторож, майор Вольмар, проговоря мне грозно: Gеhеn siе nicht weg; побежал к графу. Возвратясь оттуда, объявил: gеhеn siе zum Grafen Teufel, но таким тоном, как будто: gеhеn siе zum Teufel; и указав мне дверь, да! прибавил он.
Я с трепетом вошел и увидал графа, стоящаго без мундира, подбоченясь, среди комнаты, и что крайне меня удивило -- хохотавшаго от души. Я испугался и думал, что он с ума сошел. "Что? сказал он мне по немецки, вы, чай, изрядно испугались?" Увидя печальное мое лицо, прибавил: -- "это так должно быть, го-ворите скорее, что я могу для вас сделать?" Я не мог выговорить ни слова, граф сжалился, кажется, и улыбаясь приветливо сказал: "хотите письмо к графу Григорию Григорьевичу Кушелеву?" -- Я пришел немного в себя и осмелился объяснить, что я имею письмо к Ивану Логиновичу Голенищеву-Кутузову. -- Хорошо, отвечал граф, не мешает к обоим, и дал мне две записки, прибавя: коли ничего не сделают, придите ко мне. Вольмар! вскричал граф; когда этот явился, он ска-зал ему: пригласите этого офицера завтра ко мне обедать. Понимаете?
Я вышел вместе с Вольмаром, и медведь этот очеловечился, сказав мне ласково: "приходите завтра ровно в 3 часа, но не опоздайте, а то вас приведут", -- и записал мою квар-тиру. Все еще существует, сказал я, сходя с лестницы, дух Великой Екатерины. Что будет с нами, бедными офицерами, когда и он будет стерт с лица земли?
Я роздал письма и чтобы не задержать читателя собствен-ными обстоятельствами, кроме тех случаев, которые характеризуют век, скажу только, что задним числом я определен был в адмиралтейств-коллегию и был при вице-президенте Иване Логиновиче Голенищеве-Кутузове.
Сей почтенный, престарелый муж соединял в себе остатки Петра І, Елисаветы и был века Екатерины. К обширнейшим познаниям присовокуплял он твердость Петра, доброту Ели-саветы и вельможничество Екатерины. Императору Павлу он давно был известен, и был им любим и уважаем. Су-пруга его, Авдотья Ильинишна, могла служить образцом доброты душевной и детской покорности мужу; она напоминала конец XVII и первую половину XVIII века. И так я сделался теперь петербургским жителем и буду описывать не одно слышанное, но и виденное ежедневно.