В январе 1823 года Гейне пишет письмо Карлу Иммерману, одному из тех, кто приветствовал его первое поэтическое выступление. Он сообщает своему другу, что он передает издателю свою новую книгу, которая будет содержать «маленькие, забавно сентиментальные песни, образную южную романтическую драму и очень маленькую северо-мрачную трагедию».
Попутно Гейне говорит о том, что ходят толки меж глупцами, что Гейне пытается соперничать с Циммерманом. «Они не знают, что прекрасный, ярко переливающийся бриллиант нельзя сравнить с черным камнем, у которого просто исключительные грани и из которого молот времени выбивает злые, дикие искры. Но что нам до глупцов?!. Борьба укоренившейся несправедливости, властвующей глупости и зла: если вы хотите взять меня собратом по оружию в этой священной борьбе, я дружески протягиваю вам руки. Поэзия в конце концов прекрасная, но второстепенная вещь».
Гейне чувствует себя не уходящим от действительности романтиком, а бойцом за какие-то туманные идеалы, когда он пишет свои юношеские драматические произведения «Альманзор» и «Ратклифф».
«Альманзор» подан под пышным романтическим покровом, и действие драмы перенесено в Испанию пятнадцатого века, но здесь преодоление романтизма у Гейне значительно глубже, чем в лирических стихах того времени.
В «Альманзоре» нет места для романтической мистики; драма, очень слабая в художественном отношении, насквозь публицистична, она трактует злободневный вопрос отношений между евреями и христианами в Германии в эпоху реакции. Гейне совершенно правильно в письме к издателю этих драм, Дюммлеру, указывал, что тема «Альманзора» — религиозно полемическая и затрагивает вопросы дня.
Здесь Гейне пытался излить свою «великую еврейскую скорбь» и противопоставить «маврам» — немецким евреям своей эпохи — испанцев, то есть прусских юнкеров.
«Альманзор» вышел в свет как-раз в то время, когда Гейне особенно интересовался еврейским вопросом. В августе 1822 года его друг Мозес Мозер вовлекает Гейне в «общество еврейской культуры и науки».
Группа евреев, представителей буржуазной интеллигенции — Эдуард Ганс, Леопольд Цунц, Мозес Мозер и другие — ставила себе задачей вести широкую культурную работу среди евреев. Взамен замкнутых духовных, талмудических школ, общество, основанное берлинскими друзьями Гейне, открывало светские школы, приобщало своих учащихся к европейской науке и ее достижениям.
Гейне с большим пылом начал работать в обществе, он читал лекции по истории, и до нас дошли свидетельства его учеников о том, как он с большим подъемом рассказывал о победе германцев над римлянами в Тевтобургском лесу и другие эпизоды из освободительного движения в Германии.
Пребывание Гейне в «обществе еврейской культуры» было кратковременно, но Гейне сохранил еще на долгие годы привязанность ко многим своим товарищам по обществу: к Леопольду Цунцу, Людвигу Маркусу и особенно Мозесу Мозеру, которого Гейне называл живым эпилогом к «Натану мудрому» и «анонимным мучеником, который инкогнито боролся и истекал кровью и чье имя не указано в адресной книге самопожертвования».
Гейне ушел из общества, потому что понял, что культурно-просветительная работа среди еврейских масс — не разрешение проблемы. Раскрепощение еврейского населения Германии неразрывно связано с раскрепощением страны от узко дворянской реакции и феодализма.
Это — основная мысль трагедии «Альманзор», один из героев которой, Али, высказывает свободолюбивые мечты о национальной революции и о свержении испанского (читай — немецкого) феодализма.
«Ратклифф», по признанию Гейне, написан им с необычайным подъемом, в течение трех дней, в один присест и без черновиков. «Во время писания мне казалась, что я слышал над своей головой шорох, словно взмах крыльев птицы». Все берлинские друзья поэта заверили его, что с ними никогда ничего подобного не случалось.
«Ратклифф» возник под несомненным двойным влиянием шотландских произведений Вальтер-Скотта и «Разбойников» Шиллера. Здесь, пожалуй, еще больше, чем в «Альманзоре», чувствуется романтическое начало. Здесь налицо весь арсенал романтической трагедии. Сам «Ратклифф», как подобает романтическому герою, находится в темной власти предопределения, рока, тяготеющего над, ним. В этом отношении «Ратклифф» написан совершенно в стиле тех «драм судьбы», которыми пичкали прусского театрального зрителя Реставрации, воспитывая его в духе фатализма и политической индиферентности.
Однако здесь мы также находим достаточно сильный социальный протест. В сцене, в которой «Ратклифф» бросает свой вызов обществу, лозунгом звучит фраза о «делении людей на две нации, дико воюющих между собой: на сытых и страдающих от голода».
Гейне сам считал, что эта пьеса — важный документ среди судебных бумаг его поэтической жизни.
«Ратклифф» написан в период «бури и натиска», переживаемый Гейне. «Молодой автор, который в ранних стихах тяжелым и беспомощным языком лепечет мечтательные звуки непосредственного чувства, в „Ратклиффе“ говорит смелым, зрелым языком и открыто произносит свое последнее слово. Это слово стало с тех пор лозунгом, при провозглашении которого бледные лица нищеты загораются словно пурпуром и краснощекие сыны удачи белеют как известь. На очаге честного Тома в „Ратклиффе“ закипает уже великий „суповый вопрос“, который ныне размешивает ложками тысяча плохих поваров и который ежедневно, накипая, бежит через край. Изумительный счастливчик-поэт, он видит дубовые леса, которые еще дремлют в желудях, и он ведет диалоги с поколениями, которые еще не родились».
В этих словах Гейне явно отдает себе отчет в том, что он поэт специальный, старающийся найти формы для выявления во всей полноте «супового вопроса», современного ему. Обе его драмы художественно незначительны, но они необычайно характерны для тяжелого, кремнистого пути Гейне, ведущего к преодолению романтизма.
«Альманзор» и «Ратклифф» — первые вехи борьбы между романтизмом и той линией социального протеста, которая так характерна для творчества Гейне.