Бостонъ.
Въ общественныхъ заведеніяхъ Америки преобладаетъ самая изысканная вѣжливость. Большей части нашихъ учрежденій, въ этомъ отношеніи, а таможнѣ болѣе всѣхъ другихъ -- не мѣшало бы брать примѣръ въ этомъ случаѣ съ Соединенныхъ Штатовъ, чтобы сдѣлаться менѣе ненавистными и оскорбительными для иностранцевъ. Въ этомъ случаѣ предупредительность французовъ довольно сносна, но мужиковатая невѣжливость, существующая у насъ, одинаково отвратительна для всѣхъ тѣхъ, кто имѣетъ съ нами дѣло.
Пріѣхавъ въ Америку, я не могъ не быть пораженъ противоположностью, представляемой ихъ таможней, вниманіемъ, вѣжливостью и добродушіемъ, съ которыми служащіе здѣсь исполняли свою обязанность.
Такъ какъ мы не выходили въ Бостонѣ до самаго вечера, то первыя впечатлѣнія города я получилъ, пройдя въ таможню, въ утро нашего пріѣзда, который случился въ воскресенье. Я боюсь сказать, сколько мѣстъ намъ предлагали въ церквахъ формальными пригласительными записками прежде, нежели мы успѣли окончить нашъ первый обѣдъ въ Америкѣ; но если мнѣ будетъ дозволено сдѣлать маленькое сравненіе, не входя въ подробное исчисленіе, то я бы сказалъ, что намъ было предложено столько мѣстъ, сколько было бы совершенно достаточно заразъ для двухъ многочисленныхъ семействъ. Число вѣроисповѣданій и обрядовъ, судя по приглашеніямъ, было изрядное.
Не бывъ въ состояніи, за отсутствіемъ перемѣны платья, идти въ этотъ день въ церковь, мы были принуждены отклонить всѣ эти приглашенія, и я неохотно долженъ былъ лишиться удовольствія слышать доктора Чаннинга, который служилъ въ тотъ день въ первый разъ послѣ долгаго перерыва. Я упоминаю имя этого знаменитаго и образованнаго человѣка, съ которымъ вскорѣ я имѣлъ удовольствіе познакомиться лично,-- чтобъ имѣть случай воздать и свою скромную дань уваженія и восхищенія его великимъ способностямъ и его истинному человѣколюбію, которое всегда ратовало противъ отвратительнаго пятна и гнусной язвы -- рабства.
Возвращаюсь къ Бостону. Когда я въ это воскресное утро дошелъ до улицъ, воздухъ былъ такъ чистъ, дома глядѣли такъ свѣтло и весело, вывѣски казались разрисованными такими пестрыми цвѣтами красокъ, золоченыя буквы были такъ блестящи, кирпичи такъ красны, камни такъ бѣлы, звонки и дощечки на дверяхъ такъ удивительно свѣтлы, жалюзи и перила такъ зелены и все на видъ такъ легко и воздушно, что каждый проѣздъ въ городѣ походилъ рѣшительно на картину изъ панорамы. Рѣдко случается на торговыхъ улицахъ, чтобы торгашъ, если я смѣю назвать торгашомъ кого-либо въ странѣ, гдѣ всѣ -- купцы, жилъ надъ своею лавочкой, обыкновенно же нѣсколько лавокъ помѣщаются въ одномъ и томъ же домѣ, покрывая всю его лицевую сторону различными вывѣсками и надписями. Въ то время, какъ я бродилъ по улицамъ, я не переставалъ глядѣть на эти вывѣски, ожидая непремѣнно какого-нибудь превращенія, и не проходилъ мимо ни одного угла безъ того, чтобы не заглянуть впередъ, не увижу ли я панталонъ, или самого клоуна, безъ сомнѣнія притаившагося за какою-нибудь дверью, или загородкой, какъ разъ тутъ же. Что же касается до Арлекина и Колумбины, то я тотчасъ же открылъ, что они квартировали (вѣдь они постоянно ищутъ квартиръ въ балаганѣ) у мелкаго, незначительнаго часовщика, во второмъ этажѣ, близъ гостиницы, у которой, въ прибавку къ различнымъ символамъ и девизамъ, покрывавшимъ весь фасадъ ея, висѣли огромные солнечные часы, чтобы черезъ нихъ прыгать, разумѣется.
Предмѣстья, если только возможно, выглядываютъ еще воздушнѣе города. Бѣлые деревянные дома (и до того бѣлые, что не мигая нельзя смотрѣть на нихъ) съ своими зелеными жалузи разбросаны по всѣмъ направленіямъ и какъ бы висятъ въ воздухѣ, чуть-чуть касаясь земли; а маленькія часовни и церкви такъ свѣтлы и разукрашены, что мнѣ казалось, что всѣ онѣ безъ исключенія могутъ быть собраны, какъ дѣтскія игрушки, и уложены въ одинъ маленькій ящикъ.
Городъ-великолѣпенъ и не можетъ не произвести благопріятнаго впечатлѣнія на иностранца. Частные дома большею частью велики и изящны; лавки чрезвычайно хороши; общественныя зданія красивы; State-house {Домъ засѣданій правительства.} построенъ на вершинѣ горы, которая сперва отлого, а потомъ круто спускается къ рѣкѣ. Онъ обнесенъ зеленою рѣшеткой, называемой common {Общая.}. Мѣстоположеніе его великолѣпно, а съ самой вершины открывается чудный видъ на весь городъ и его окрестности. Въ придачу ко множеству канцелярій, онъ содержитъ въ себѣ двѣ великолѣпныхъ залы: одна предназначена для палаты депутатовъ и ихъ митинговъ, а другая для сената. Собранія, здѣсь происходившія, видѣнныя мною, могли внушать лишь уваженіе къ себѣ. Безъ сомнѣнія, своимъ умственнымъ образованіемъ и своимъ превосходствомъ Бостонъ обязанъ большому вліянію Кэмбриджскаго университета, лежащаго въ четырехъ миляхъ отъ города. Профессора этого университета -- все люди весьма ученые и достойные, которые всѣ безъ исключенія, если мнѣ не измѣняетъ память, могли бы украсить и сдѣлать честь любому обществу цивилизованнаго міра. Многіе изъ аристократіи Бостона и его окрестностей,-- и я думаю, что не ошибусь, сказавъ, что большая часть ея,-- получили образованіе въ этомъ же самомъ университетѣ. Каковы бы тамъ ни были недостатки американскихъ университетовъ, но они не распространяютъ предразсудковъ, не образуютъ изувѣровъ, не поднимаютъ старыхъ суевѣрій, никогда не становятся между народомъ и его развитіемъ и не исключаютъ людей за ихъ религіозныя убѣжденія; выше всего въ дѣлѣ науки и знанія ставятъ они міръ, и міръ обширный, лежащій за стѣнами университета.
Источникомъ неописаннаго удовольствія для меня было наблюдать за едва замѣтнымъ, но вмѣстѣ съ тѣмъ положительнымъ вліяніемъ этого учрежденія на бостонское общество, примѣчать на каждомъ шагу гуманные вкусы и желанія, имъ посѣянныя,-- чувствительную дружбу, которую онъ вызвалъ въ обществѣ,-- массу тщеславія и предразсудковъ, которую онъ разсѣялъ. Золотой телецъ, которому покланяется Бостонъ, пигмей въ сравненіи съ тѣми гигантскими его изображеніями, которыя воздвигнуты въ различныхъ частяхъ обширнаго торговаго дома по ту сторону Атлантическаго океана, а всемогущій долларъ падаетъ до сравнительнаго ничтожества передъ цѣлымъ пантеономъ подобныхъ нашихъ боговъ.
Кромѣ всего этого я чистосердечно думаю, что общественныя учрежденія и богоугодныя заведенія этого главнаго города штата Массачусетса почти совершенны, насколько только мудрость, благотворительность и человѣколюбіе могутъ сдѣлать ихъ таковыми. Никогда я не былъ такъ тронутъ созерцаніемъ счастья при многихъ лишеніяхъ, какъ во время моего посѣщенія здѣсь этихъ заведеній.
Самая великая и лучшая черта этихъ учрежденій въ Америкѣ та, что правительство или даетъ имъ содержаніе, оказываетъ имъ помощь, или же, въ случаѣ если они не нуждаются въ его помощи, дѣйствуетъ за-одно съ ними. Я думаю, что общественная благотворительность несравненно лучше частной, несмотря на то, какъ бы щедро послѣдняя ни проявлялась. Въ нашей собственной странѣ, гдѣ до послѣдняго времени не было въ обычаяхъ правительства обращать вниманіе на народъ и на улучшеніе его существованія, только недавно стали заботиться о распространеніи благосостоянія между неимущими и несчастными. Но правительство страны, не имѣя доли въ этихъ благодѣяніяхъ, не имѣетъ права на благодарность народа и, не устраивая ничего, кромѣ рабочихъ домовъ и тюремъ, мало представляющихъ помощи и облегченія, дошло до того, что на него бѣдные стали смотрѣть скорѣе какъ на строгаго господина, скораго на исправленіе и наказаніе, чѣмъ на добраго покровителя, милостиваго, и бдительнаго въ годину несчастія и нужды.
Пословица, что нѣтъ худа безъ добра, сильно подтверждается этими учрежденіями у насъ. Возьмемъ, напримѣръ, какого-нибудь джентльмена богача, или старуху лэди богачку, окруженныхъ нуждающимися родственниками и дѣлающихъ на законномъ основаніи завѣщаніе на самый короткій срокъ. Старые джентльменъ и лэди, никогда не отличавшіеся хорошимъ нравомъ, дѣлаются подъ старость болѣзненными съ головы до ногъ; у нихъ являются разныя фантазіи и капризы, сплинъ, недовѣріе, подозрительность и отвращеніе ко всему. Отмѣнять старыя духовныя завѣщанія и выдумывать новыя дѣлается наконецъ единственнымъ занятіемъ въ жизни подобныхъ завѣщателей; и родственники, и друзья (изъ коихъ нѣкоторые воспитаны съ постоянною мыслью получить большое наслѣдство и съ колыбели лишены возможности предаться какой-либо полезной дѣятельности по этой самой причинѣ) такъ часто и такъ неожиданно бываютъ вычеркнуты изъ завѣщанія, затѣмъ снова вписаны и опять вычеркнуты, что все родство до самыхъ отдаленныхъ его членовъ находится въ постоянномъ возбужденіи. Наконецъ дѣлается извѣстнымъ, что джентльмену или лэди жить остается не долго, и чѣмъ яснѣе это становится, тѣмъ яснѣе дѣлается для старыхъ джентльмена или лэди, что всѣ злоумышляютъ противъ нихъ; вслѣдствіе чего старый джентльменъ или лэди дѣлаютъ новое, послѣднее, завѣщаніе, на этотъ разъ дѣйствительно послѣднее, прячутъ его въ какую-нибудь китайскую чашку и затѣмъ испускаютъ духъ на слѣдующій день. Послѣ оказывается, что все его, или ея состояніе раздѣлено на полдюжины благотворительныхъ дѣлъ и что умершій завѣщатель чисто на зло родственникамъ дѣлаетъ много добра цѣною безконечнаго количества несчастія и горя.
Перкинское учрежденіе и массачусетскій пріютъ для слѣпыхъ въ Бостонѣ находятся подъ надзоромъ общества попечителей, дающихъ годовой отчетъ о нихъ. Неимущіе слѣпые этого штата принимаются безплатно. Изъ сосѣднихъ же штатовъ -- Коннектикута, Мэна, Вермона, Нью-Гампшира -- принимаются съ денежною помощью того штата, къ которому они принадлежатъ; если же имъ не удается поступить такимъ образомъ, то они должны искать пособія у друзей, чтобы заплатить за свое воспитаніе и содержаніе -- первый годъ около двадцати фунтовъ стерлинговъ, а за второй только десять.
"Послѣ перваго года,-- говорилъ попечитель,-- будетъ данъ отчетъ о каждомъ ученикѣ; онъ самъ долженъ будетъ зарабатывать на свое воспитаніе деньги, излишекъ которыхъ будетъ идти въ его пользу, такъ что заработокъ свыше одного доллара въ недѣлю будетъ принадлежать ему. На третій годъ будетъ уже извѣстно, могутъ ли его заработки окупать содержаніе; если да, то ему самому будетъ предоставленъ выборъ оставаться и получать заработки, или же нѣтъ. Тѣ, которые окажутся неспособными зарабатывать что-либо, не будутъ тутъ удерживаемы, ибо не было бы желательно обращать этотъ пріютъ въ домъ милосердія, т. е. будутъ задерживать въ домѣ только трудящихся пчелъ. Тѣ, которые по причинѣ физическихъ и умственныхъ недостатковъ неспособны къ работѣ, также исключаются изъ членовъ трудолюбиваго общества и могутъ лучше быть помѣщены въ заведенія для убогихъ".
Въ одно прекрасное зимнее утро я отправился, чтобъ осмотрѣть это учрежденіе. Надо мной было настоящее итальянское небо и воздухъ такъ чистъ и ясенъ, что даже мои глаза, которые не изъ лучшихъ, могли различать малѣйшія линіи и черточки на отдаленныхъ строеніяхъ. Подобно многимъ того же рода общественнымъ учрежденіямъ въ Америкѣ, оно расположено на разстояніи миль двухъ отъ города, въ веселомъ и здоровомъ мѣстечкѣ: это -- просторное, красивое зданіе, построенное на холмѣ, съ котораго видна гавань. Остановившись на минуту у двери, я замѣтилъ, какъ тутъ было свѣжо и свободно, какъ волны красиво были покрыты блестящими пузырями, которые каждую минуту выступали на поверхность, какъ будто подводный міръ былъ такъ же свѣжъ и лучезаренъ, какъ здѣшній. Когда я переходилъ глазами отъ одной мачты на морѣ къ другой, далеко на горизонтѣ показалось маленькое бѣлое пятнышко, единственное облачко на тихомъ, глубокомъ, далекомъ, синемъ морѣ. Обернувшись, я увидалъ слѣпаго мальчика; его лицо было обращено въ ту же сторону, какъ будто и въ немъ было сознаніе того великолѣпія, которое было передъ его слѣпыми глазами; мнѣ стало какъ-то жаль, что окружающая мѣстность такъ свѣтла, и мнѣ пришло странное желаніе, чтобы ради него она была темнѣе. Разумѣется, это была мимолетная фантазія, но тѣмъ не менѣе въ ту минуту оно было моимъ самымъ искреннимъ желаніемъ.
Дѣти были за своими ежедневными занятіями по разнымъ комнатамъ, за исключеніемъ немногихъ, которыя ужь окончили ихъ и теперь играли. Я увѣренъ, что только безсмысленный обычай и недостатокъ мышленія могли примирить насъ съ ливреями и форменными платьями, которыя такъ любятъ у насъ. Отсутствіе этихъ предметовъ представляетъ посѣтителю ребенка въ его настоящемъ, индивидуальномъ видѣ, обыкновенно сглаженнаго въ однообразномъ повтореніи того же безсмысленнаго форменнаго платья, которое на самомъ дѣлѣ значитъ очень много. Мудрость поощренія небольшой и совершенно безвредной гордости въ заботѣ о наружности даже между слѣпыми, или причудливая безсмыслица, дѣлающая изъ милосердія и кожаныхъ штановъ нѣчто нераздѣльное, какъ это существуетъ у насъ, не требуютъ поясненія.
Хорошій порядокъ, чистота и удобство были видны въ каждомъ углу зданія.
Дѣти изъ различныхъ классовъ, собранныя вокругъ своихъ учителей, отвѣчали на предложенные имъ вопросы съ готовностью, со смысломъ и съ веселымъ состязаніемъ за первенство отвѣтовъ, что мнѣ очень понравилось. Тѣ, которые играли, были веселы и шумливы, какъ и всѣ дѣти. Между ними было видно болѣе духовнаго и дружескаго общенія, чѣмъ это бываетъ между дѣтьми, которыя не страдаютъ потерей какого-либо чувства; но я ожидалъ это. Въ этомъ видно проявленіе великой Божеской заботливости о несчастныхъ.
Въ части зданія, нѣсколько отдѣльной, именно съ этою цѣлью устроены рабочія лавки для слѣпыхъ, окончившихъ свое образованіе и начавшихъ торговлю, но изъ-за своего увѣчья не могшихъ продолжать вести ее обыкновеннымъ путемъ. Много человѣческихъ рукъ занимались здѣсь изготовленіемъ щетокъ, матрацовъ и т. п., и веселость, трудолюбіе и порядокъ, замѣченные мною въ другихъ частяхъ зданія, простирались и на эту.
Послѣ звонка воспитанники пошли безъ всякой посторонней помощи въ просторную музыкальную залу, гдѣ они заняли въ устроенномъ нарочно оркестрѣ свои мѣста и слушали съ явнымъ восторгомъ фантазію, исполненную на органѣ однимъ изъ нихъ же. Кончивъ ее, мальчикъ лѣтъ 19-ти уступилъ свое мѣсто дѣвушкѣ, и подъ ея аккомпаниментъ всѣ дѣти пропѣли гимнъ, а потомъ какой-то хоръ. Было очень грустно глядѣть на нихъ и слушать ихъ, хотя положеніе ихъ сравнительно было счастливо; и я замѣтилъ, что одна слѣпая дѣвочка (въ то же время лишенная употребленія всѣхъ членовъ), сидѣвшая рядомъ со мной и обращенная лицомъ къ исполнителямъ, безмолвно плакала всё время, пока слушала.
Странное чувство испытываешь, слѣдя за выраженіемъ лицъ слѣпыхъ и видя, какъ они свободны въ выраженіи того, что происходитъ въ ихъ мысляхъ; замѣтивъ это, человѣкъ съ глазами зрячими краснѣетъ, вспомнивъ о личинѣ, которую онъ постоянно носитъ. У нихъ никогда не сходитъ съ лица выраженія напряженности, являющейся и у насъ, когда мы идемъ ощупью, но каждая зарождающаяся мысль выражается у нихъ на лицѣ съ быстротой молніи и съ полною правдивостью. Еслибъ общество, собравшееся на раутѣ, или въ придворной гостиной, могло хотя бы на минуту такъ беззаботно отнестись ко взглядамъ, на него устремленнымъ, какъ слѣпые, то какимъ бы источникомъ лицемѣрія оказалось это зрѣніе, потерю котораго мы такъ сожалѣемъ!
Мысль эта пришла мнѣ въ голову въ то время, какъ я сидѣлъ въ другой комнатѣ противъ слѣпой, глухо-нѣмой и лишенной обонянія дѣвочки, прекраснаго существа, полнаго всѣхъ человѣческихъ способностей, заключенныхъ въ этомъ нѣжномъ тѣльцѣ, владѣющемъ только однимъ изъ пяти чувствъ -- чувствомъ осязанія. Вотъ она передо мной какъ мраморная статуя, недоступная ни свѣту, ни звуку, съ маленькой блѣдною ручкой, протянутою за подаяніемъ въ отверстіе, продѣланное нарочно для того въ стѣнѣ.
Пока я такъ смотрѣлъ на нее, ей подали что-то. Лицо ея освѣтилось удовольствіемъ. Волосы ея собственною рукой были заплетены и заложены вокругъ головы, развитіе и мыслительныя способности которой ясно выражались изящными линіями черепа и высокимъ, открытымъ лбомъ; платье ея, сшитое ею самой, могло служить образчикомъ опрятности и простоты; работа ея, вязанье, лежала близъ нея, а тетрадка ея лежала на столѣ, на который она облокотилась. Изъ среды лишеній поднялось это кроткое, нѣжное, непорочное, благодарное существо.
Подобно всѣмъ другимъ, на глазахъ у нея была надѣта зеленая повязка. Кукла, одѣтая ею, лежала тутъ же на полу. Я поднялъ ее и увидѣлъ, что дѣвочка и ей надѣла на глаза такую же повязку. Дѣвочка эта сидѣла въ небольшомъ углубленіи и писала свой дневникъ. Наскоро окончивъ это занятіе, она дѣятельно принялась дѣлать разныя сообщенія насчетъ чего-то сидѣвшей рядомъ съ ней учительницѣ. Это была любимая учительница несчастной воспитанницы, и я увѣренъ, что еслибъ эта послѣдняя могла увидать прекрасное лицо своей наставницы, она бы не стала любить ее меньше.
Я сдѣлалъ извлеченія изъ нѣсколькихъ несвязныхъ отрывковъ ея исторіи, разсказанныхъ мнѣ тѣмъ единственнымъ человѣкомъ, который сдѣлалъ ее тѣмъ, чѣмъ она была теперь. Это -- прекрасное и трогательное повѣствованіе, и я желалъ бы воспроизвести его цѣликомъ.
Имя ея Лора Бридгманъ. Родилась она въ Ганноверѣ (Нью-Гампширъ) 21-го декабря 1829 года. Описывается она очень живымъ, красивымъ ребенкомъ, съ ясными голубыми глазами. Но она была такъ слаба до полутора года, что родители отчаявались въ ея жизни. Она была подвержена сильнымъ припадкамъ, которые такъ потрясали ея маленькій организмъ, что, казалось, она не перенесетъ ихъ, и жизнь ея висѣла, повидимому, на волоскѣ. Но въ полтора года эти припадки прошли, а къ году и десяти мѣсяцамъ она совсѣмъ выздоровѣла.
Теперь умственныя силы ея, до сихъ поръ дремавшія, стали быстро развиваться, и въ теченіе четырехъ мѣсяцевъ, которые она была здорова (по разсказамъ ея любящей матери), очень развилась и уже доказала довольно высокую степень пониманія.
Но вдругъ она снова занемогла; болѣзнь продолжалась пять недѣль, глаза и уши были воспалены, гноились, и наконецъ внутренность ихъ была уничтожена. Хотя зрѣніе и слухъ пропали навсегда, тѣмъ не менѣе страданія бѣднаго ребенка еще не кончились. Лихорадка продолжалась семь недѣль; пять мѣсяцевъ ее продержали въ постелѣ въ темной комнатѣ; цѣлый годъ не могла она ходить безъ посторонней помощи, и два года прошло до тѣхъ поръ, когда она была въ состояніи провести цѣлый день на ногахъ, не ложась въ постель. Тутъ только замѣтили, что она почти лишилась обонянія и вкуса.
Только черезъ четыре года окрѣпла она совершенно и начала жить своей новой, отъ всего отчужденною, жизнью.
Но каково было ея положеніе! Темнота и безмолвіе могилы окружали ее; улыбка матери не вызывала у нея въ отвѣтъ улыбки, голосъ отца ни разу не поразилъ ея слуха; сестры и братья были для нея предметы, доступные только осязанію,-- предметы, ничѣмъ не отличающіеся отъ неодушевленныхъ предметовъ, развѣ только теплотою и способностью произвольнаго передвиженія, но и въ этомъ отношеніи они для нея не имѣли отличія отъ кошки и собаки.
Но безсмертная душа ея не могла умереть, не могла быть изувѣчена, или искажена; и хотя многіе проводники ея сообщенія съ внѣшнимъ міромъ и были уничтожены, тѣмъ не менѣе внутренняя жизнь стала проявляться посредствомъ другихъ.
Какъ только она могла ходить, она стала изучать сначала комнату, а потомъ и весь домъ; она ознакомилась съ формой, величиной, вѣсомъ и теплотой каждаго предмета, который она могла ощупать руками. Она слѣдовала за матерью, трогала ея руки и занималась кое-чѣмъ по дому; склонность къ подражанію заставляла ее повторять тѣ движенія, которыя она въ состояніи была только услѣдить. Она даже выучилась нѣсколько вязать и шить.
Читателю лишнее будетъ говорить, что способы сообщенія съ ней были ограниченны и что вскорѣ ея несчастное состояніе подѣйствовало и на ея нравственную сторону. На тѣхъ, которыхъ нельзя убѣдить словомъ, можно только дѣйствовать силою, и это-то въ соединеніи съ великими лишеніями должно было быстро довести ее до положенія худшаго, чѣмъ животное, которое погибло бы безъ поданной во-ѣремя помощи.
Въ это время мнѣ пришлось случайно услыхать о несчастномъ ребенкѣ, и я тотчасъ же поторопился поѣхать туда къ ея родителямъ. Я нашелъ ее съ хорошо сформировавшимся лицомъ, съ рѣзко обозначеннымъ нервносангвиническимъ темпераментомъ и всю жизненную систему въ правильномъ обращеніи. Родители ея легко согласились отпустить дочь въ Бостонъ и въ октябрѣ 1837 года они привезли ее въ наше заведеніе. Сперва она была очень изумлена; ей дали время ознакомиться съ домомъ и его обитателями, по прошествіи же двухъ недѣль, которыя она употребила на это, была сдѣлана первая попытка познакомить ее съ внѣшними знаками, посредствомъ которыхъ она могла бы обмѣниваться мыслями съ другими.
Было два способа: или построить для нея языкъ знаковъ на основаніи того языка, на которомъ она нѣкогда начинала говорить, или же обучать ее осязательному языку знаковъ, общему глухо-нѣмымъ, а это значитъ, что для обозначенія каждаго отдѣльнаго предмета дать ей какой-либо знакъ, или научить ее буквамъ, которыми бы она могла объяснять свою мысль объ условіяхъ существованія предмета. Первый способъ былъ бы легче, но мало бы имѣлъ слѣдствій; второй же хоть труднѣе, но за то дѣйствительнѣе, и я рѣшился попробовать второй.
Первые опыты были произведены слѣдующимъ образомъ. Брались предметы обыденнаго употребленія, какъ-то: ножи, вилки, ложки, книги и и т. д., и на нихъ выпуклыми буквами наклеивались ихъ названія. Ощупывая внимательно, она скоро дошла до того, что поняла, что надпись ложка столько же отличается отъ надписи ключъ, какъ и самая ложка отъ ключа по своей формѣ.
Затѣмъ отдѣльные ярлычки съ тѣми же выпуклыми буквами были даны ей въ руки, и она скоро замѣтила, что они тождественны тѣмъ, которые наклеены на предметахъ. Это она доказала тѣмъ, что ярлыкъ съ надписью ключъ положила на ключъ, а ярлыкъ съ надписью ложка -- на ложку. Ее поощряли обыкновеннымъ здѣсь знакомъ одобренія: гладили по головѣ.
То же дѣйствіе было повторено со всякимъ предметомъ, доступнымъ ея осязанію, и она скоро научилась накладывать на нихъ соотвѣтственные ярлыки. Было однако очевидно, что единственное упражненіе мышленія заключалось здѣсь въ подражаніи и памяти. Она помнитъ, что ярлыкъ со словомъ книга клался на книгу, и повторяла сначала дѣйствіе изъ подражанія, затѣмъ по памяти, только изъ желанія получить одобреніе, но повидимому безъ всякаго сознательнаго усмотрѣнія связи между предметами.
Спустя нѣкоторое время вмѣсто ярлыковъ ей дали отдѣльныя буквы, положенныя рядомъ въ такомъ порядкѣ, чтобы сложилось слово книга, ключъ и т. д.; затѣмъ онѣ были всѣ смѣшаны и ей былъ сдѣланъ знакъ, чтобъ она сама подобрала буквы и сложила слова -- книга, ключъ и т. д., и она такъ сдѣлала.
Доселѣ процессъ былъ чисто-механическій, какъ еслибъ учили собаку разнымъ фокусамъ. Бѣдный ребенокъ сидѣлъ въ безмолвномъ смущеніи и терпѣливо подражалъ всѣмъ дѣйствіемъ своего учителя; но теперь истина начала проникать въ ея сознаніе, мышленіе ея начинало работать; она замѣтила, что это былъ способъ, благодаря которому она сама могла выражать свои мысли и передавать ихъ другимъ, и вдругъ ея наружность освѣтилась человѣческимъ сознаніемъ, она уже не была собакой, или попугаемъ: это былъ безсмертный духъ, ревностно хватающійся за новое звѣно, которое связало бы его съ другими духами. Я услѣдилъ даже тотъ моментъ, когда истина ей открылась и разлила свѣтъ на всю ея наружность. Я видѣлъ, что всякое затрудненіе было побѣждено и что съ этой минуты не терпѣніемъ и настойчивостью, а прямыми, ведущими къ цѣли, усиліями надо дѣйствовать. Слѣдствія эти скоро разсказывать, но самый процессъ тянулся долго,-- много недѣль, повидимому безполезной, работы прошло прежде, нежели получились ея результаты.
Когда вамъ было сказано, что подавался знакъ, то это означаетъ, что дѣйствіе было произведено учителемъ въ то время, какъ она ощупывала его руки, а затѣмъ повторяла тѣ же движенія.
Слѣдующимъ шагомъ впередъ было представленіе множества металлическихъ печатокъ съ изображеніемъ на нихъ отдѣльныхъ буквъ азбуки и затѣмъ доска съ дырочками, въ которыя могли вставляться печатки такъ, что на поверхности оставались лишь самыя буквы. Потомъ ей подавался какой-нибудь знакомый предметъ, и она изъ данныхъ буквъ составляла его названіе на этой доскѣ и съ шумнымъ удовольствіемъ прочитывала его.
Нѣсколько недѣль она упражнялась такимъ образомъ, пока ея словарь не сдѣлался достаточно обширнымъ, и тогда уже былъ сдѣланъ важный шагъ: ей показали, какъ различнымъ положеніемъ пальцевъ должно изображать разныя буквы вмѣсто того, чтобы возиться со сложнымъ аппаратомъ, состоящимъ изъ доски и печатокъ. Этому она выучилась и скоро, и легко, благодаря тому, что мышленіе ея уже начало работать при помощи ея учителя и успѣхи ея были быстры.
Это было мѣсяца три спустя послѣ того, какъ она начала учиться, и теперь былъ представленъ первый отчетъ о ея состояніи, гдѣ сказано, что она только-что начала азбуку, употребляемую глухо-нѣмыми, и что, слѣдя за ея быстрыми успѣхами въ занятіяхъ, приходишь въ восторгъ. Учитель подаетъ ей новый предметъ, напримѣръ карандашъ; прежде дастъ ей ощупать его хорошенько, затѣмъ учитъ его названію, изображая составляющія его буквы собственными пальцами; дитя схватываетъ свою руку и ощупываетъ каждое движеніе при составленіи буквъ; она поворачиваетъ голову немного въ сторону, какъ бы внимательно прислушиваясь; ея губы раскрыты; она едва дышетъ и ея наружность, сперва напряженная, постепенно переходитъ въ улыбку, по мѣрѣ того, какъ она понимаетъ урокъ. Затѣмъ она поднимаетъ свои тоненькіе, пальчики и повторяетъ слово; послѣ этого складываетъ его изъ своихъ печатокъ и наконецъ уже сложенное слово прилагаетъ къ данному предмету, чтобъ увѣриться, что она не ошибается.
Весь слѣдующій годъ прошелъ въ томъ, что ее учили названію всѣхъ предметовъ для нея доступныхъ и упражняли въ ручной азбукѣ, по возможности расширяя ея понятіе о внѣшнемъ физическомъ соотношеніи вещей, и въ заботѣ о ея здоровья.
Въ концѣ года былъ сдѣланъ о ней новый докладъ, изъ котораго я привожу слѣдующее извлеченіе:
Дошли до несомнѣннаго убѣжденія въ томъ, что она не видитъ ни малѣйшаго свѣта, не слышитъ ни единаго звука и никогда не упражняетъ чувство обонянія, если оно только еще у нея существуетъ. Итакъ, ее окружаютъ темнота и тишина могильныя. О красивыхъ видахъ, пріятныхъ звукахъ и запахѣ у нея нѣтъ никакого понятія, тѣмъ не менѣе она счастлива и весела, какъ Божья птичка, и упражненіе ея умственныхъ способностей, или пріобрѣтеніе новой мысли доставляютъ ей живое удовольствіе. Она никогда не ропщетъ, но весела и легкомысленна, какъ всякій ребенокъ. Она любитъ повеселиться, порѣзвиться, посмѣяться и пошалить, и когда она играетъ съ другими дѣтьми, то ея рѣзкій смѣхъ раздается всѣхъ громче.
Если она одна, то, повидимому, очень счастлива, когда съ нею ея вязанье, или шитье, и такъ можетъ проводить цѣлые часы; когда у ней нѣтъ никакого занятія, то она очевидно занимается воображаемымъ разговоромъ, или воспоминаніемъ полученныхъ впечатлѣній, считаетъ по пальцамъ или повторяетъ ручной азбукой заученное названіе новыхъ предметовъ. Въ одиночествѣ она повидимому размышляетъ, разсуждаетъ сама съ собой и доказываетъ себѣ разныя вещи; если она невѣрно изобразитъ слово своей правою рукой, то плутовское выраженіе на минуту пробѣжитъ по ея лицу, она засмѣется и лѣвою рукой легонько ударитъ правую, какъ бы поправляя ее. Въ продолженіе года она достигла большаго проворства въ употребленіи азбуки глухонѣмыхъ и изображаетъ слова и сужденія, которыя знаетъ, такъ быстро и ловко, что только люди привыкшіе къ этому языку могутъ услѣдить за ея пальцами.
Но какъ ни удивительна быстрота, съ которою она пишетъ свои мысли на воздухѣ, еще болѣе удивительна точность, съ которою она читаетъ написанное другими. Взявъ руки говорящаго въ свои собственныя, она слѣдитъ за каждой новою буквой, за мыслью. Этимъ путемъ разговариваетъ она со своими слѣпыми товарищами, и ничто не можетъ яснѣе доказать силы ихъ мышленія, какъ встрѣчи между ними. Ибо если большой талантъ и искусство нужны для двухъ разговаривающихъ знаками -- для изображенія ихъ мыслей и чувствъ -- движеніями, тѣла и выраженіемъ лица, то какъ безъ сравненія представляется больше трудности, когда мракъ окружаетъ ихъ обоихъ и они оба не могутъ слышать ни единаго звука.
Когда Лора проходитъ по корридору съ протянутыми впередъ руками, то она узнаетъ всякаго, кого только встрѣчаетъ, и проходитъ мимо, сдѣлавъ знакъ, что она узнала; если же она встрѣчаетъ дѣвочку своихъ лѣтъ, въ особенности одну изъ своихъ любимицъ, то на ея личикѣ тотчасъ же появляется свѣтлая улыбка, начинается сплетеніе рукъ, ихъ ощупыванье и быстрый обмѣнъ мыслей крошечными пальчиками, скорое движеніе которыхъ точно передаетъ самыя сокровенныя мысли одного существа другому. И вопросы, и отвѣты, обмѣнъ радости и печали, поцѣлуи при разставаньи совершенно такіе, какъ и у другихъ дѣтей, обладающихъ всѣми пятью чувствами.
Черезъ полтора года послѣ ея отъѣзда изъ дому мать пришла навѣстить ее, и встрѣча ихъ была очень любопытна. Мать стояла нѣсколько времени съ глазами полными слезъ и глядѣла на свое несчастное дитя, которое, не зная о ея присутствіи, беззаботно играло въ комнатѣ. Вдругъ Лора подбѣжала къ ней, начала ощупывать ея руки, платье, стараясь угадать, знакома ли она ей; но, не достигнувъ этого, она отвернулась отъ незнакомки, и бѣдная женщина не могла скрыть боли, которую почувствовала, видя, что собственное дитя не узнаетъ ее.
Она снова подозвала Лору и дала ей нитку бусъ, которыя она носила дома; дитя узнало нитку тотчасъ и съ большою радостью надѣла ее на шею и сказала мнѣ, что она поняла, что нитка привезена изъ дому.
Мать попробовала приласкать ее, но Лора оттолкнула ее, предпочитая ей общество своихъ знакомыхъ дѣтей.
Другой предметъ, привезенный изъ дома, дали ей, и она повидимому очень заинтересовалась имъ; она еще разъ ощупала незнакомку и дала мнѣ понять, что знаетъ, что она изъ Ганновера. Она переносила теперь ея ласки, но готова была удалиться при первомъ поданномъ знакѣ. Жаль было смотрѣть на отчаяніе матери: хотя она и готова была къ тому, что ребенокъ не узнаетъ ее, но тяжелая дѣйствительность холоднаго равнодушія горячо любимаго ребенка слишкомъ больно подѣйствовала на сердце матери.
Немного погодя она опять приблизилась къ Лорѣ, въ умѣ которой должно-быть промелькнуло смутное сознаніе, что это не постороннее для нея лице; она еще разъ, теперь очень внимательно, ощупала руки матери, поблѣднѣла, потомъ покраснѣла, надежда повидимому боролась съ сомнѣніемъ, и никогда волненіе не выражалось такъ сильно на человѣческомъ лицѣ; въ эту минуту тяжелой неизвѣстности мать привлекла ее къ себѣ и нѣжно поцѣловала, и вдругъ истина освѣтила умъ ребенка, недовѣріе и безпокойство исчезли съ лица и съ выраженіемъ неописанной радости бросилась она на грудь матери и горячо обняла ее.
Послѣ этого бусы были забыты, игрушки оставлены безъ вниманія, товарищи ея игръ, для которыхъ, минуту назадъ, она равнодушно покинула незнакомку, теперь напрасно старались оторвать ее отъ матери, и когда по данному мною знаку она, по привычкѣ повиновенія, послѣдовала за мной, то видно было, что это ей тяжело. Она прижалась ко мнѣ, какъ будто испуганная и удивленная, а когда черезъ минуту я снова подвелъ ее къ матери, то она прыгнула въ ея объятія и съ горячею радостью прижалась къ ней.
При разставаньи одинаково выказались и любовь, и пониманіе, и рѣшительность ребенка.
Лора проводила свою мать до двери, все время плотно къ ней прижавшись, пока онѣ не дошли до порога, гдѣ она остановилась и пощупала вокругъ себя, чтобъ узнать, кто находится около нея. Замѣтивъ сидѣлку, которую она очень любитъ, она схватила ее рукой, протягивая въ то же время другую руку къ матери, и такъ она простояла съ минуту; потомъ выпустила руку матери, поднесла платокъ къ глазамъ и, отвернувшись, рыдая, прижалась къ сидѣлкѣ.
Въ предыдущихъ отчетахъ было замѣчено, что она распознаетъ разныя степени мышленія въ другихъ, и что она почти съ презрѣніемъ относится къ новичкамъ, если по истеченіи нѣсколькихъ дней замѣчаетъ слабость ихъ развитія. Эта черта характера особенно развилась въ ней за послѣдній годъ.
Она выбираетъ для себя друзей и товарищей между дѣтьми, которыя умѣютъ и могутъ лучше говорить съ ней; она видимо не любитъ быть съ глуповатыми, развѣ только если они могутъ оказаться полезными ея цѣлямъ, чѣмъ она видимо склонна пользоваться. Она беретъ надъ ними преимущество и заставляетъ ихъ прислуживать себѣ такъ, какъ она не можетъ заставить другихъ, и еще разными другими путями обнаруживаетъ она свое саксонское происхожденіе.
Она любитъ, чтобъ учителя обращали вниманіе и ласкали другихъ дѣтей, но не слишкомъ, а то она начинаетъ завидовать имъ и ревновать ихъ. Она желала бы имѣть свою долю -- хотя не львиную, но все-таки большую; если же ей не даютъ этой доли, то она говоритъ: "мать моя будетъ меня любить".
Наклонность къ подражанію до того у нея сильна, что она часто дѣлаетъ вещи вовсе для нея непонятныя и которыя не могутъ доставить ей другаго удовольствія кромѣ удовлетворенія страсти къ подражанію. Замѣчательно, что она иногда просиживаетъ цѣлые полчаса съ книгой передъ своими слѣпыми глазами, шевеля въ то же время губами, какъ это, она замѣчала, дѣлаютъ другіе.
Однажды она вообразила, что кукла ея больна, и продѣлала надъ ней все, что дѣлаютъ при уходѣ за больными: давала ей лѣкарство, уложила ее въ постель и приставила бутылку съ горячей водой къ ея ногамъ, отъ души смѣясь все время. Когда я возвратился домой, она настояла на томъ, чтобъ я пошелъ посмотрѣть ея больную и пощупалъ бы у нея пульсъ; а когда я сказалъ, что куклѣ надо поставить на спину горчичникъ, то она чуть не закричала отъ восторга.
Ея чувства общительности и пріязни очень сильны; когда она сидитъ за работой или урокомъ рядомъ съ своими маленькими подругами, то она часто вскакиваетъ съ мѣста, чтобы поцѣловать ихъ съ нѣжностью, которую трогательно видѣть.
Когда она одна, то занимается и утѣшается, и выглядитъ совершенно довольной. Люди такъ склонны выражать свои мысли словами, что и Лора, сидя одна, часто выражаетъ свои мысли движеніемъ пальцевъ. Но только въ одиночествѣ она и бываетъ смирна, а какъ только догадается о присутствіи кого-либо въ комнатѣ, то не успокоится до тѣхъ поръ, пока не сядетъ возлѣ находящагося въ комнатѣ, чтобы держать его руки и разговаривать съ нимъ знаками.
Въ ней пріятно видѣть неустанную жажду знанія и быстрое соображеніе соотношенія предметовъ между собой, а въ нравственномъ ея характерѣ -- постоянное довольство жизнью, ея ко всѣмъ довѣріе, сочувствіе къ страждущимъ, ея совѣстливость, правдивость и твердость.
Вотъ отрывки изъ простой, но интересной и нравоучительной исторіи Лоры Бридгманъ. Имя ея великаго друга и благодѣтеля, который написалъ это, докторъ Гоуэ. Не думаю, чтобы многіе, прочитавъ эту исторію, могли равнодушно относиться къ этому имени.
Дальнѣйшій разсказъ былъ напечатанъ докторомъ Гоуэ, начиная со времени того отчета, который я уже передалъ. Въ немъ описывается быстрота ея умственнаго развитія и ея успѣховъ въ продолженіе еще 12 мѣсяцевъ, и исторія ея доводится до конца прошлаго сорокъ перваго года.
Очень замѣчательно, что подобно тому, какъ мы часто разговариваемъ во снѣ, точно также и она часто разговариваетъ во снѣ, только не звуками, а письменно. И было замѣчено также, что когда ея сонъ не спокоенъ, то и жесты бываютъ неспокойны, неясны и слитны, подобно тому, какъ и мы въ такихъ случаяхъ неясно бормочемъ и шепчемъ слова.
Я открылъ ея дневникъ и увидалъ, что листы исписаны красивымъ круглымъ почеркомъ, но смыслъ написаннаго безъ толкованія былъ для меня непонятенъ.
Я сказалъ, что мнѣ хотѣлось бы видѣть ее пишущей, и учительница, сидѣвшая возлѣ нея, на ихъ языкѣ велѣла ей подписать свое имя два или три раза.
Я замѣтилъ, что во время писанія она все слѣдила лѣвою рукой за правой, которою, разумѣется, держала перо. Ни у одной буквы не было ничего лишняго; она писала свободно и прямо.
Она еще не знала о присутствіи постороннихъ; но когда господинъ, бывшій со мною, взялъ ее за руку, то она тотчасъ же написала его имя на ладони своей учительницы. Чувство осязанія у нея теперь такъ хорошо развито, что разъ познакомившись съ кѣмъ-либо, она узнаетъ это лицо даже спустя нѣкоторое время. Господинъ этотъ бывалъ здѣсь очень рѣдко и не видалъ Лору нѣсколько мѣсяцевъ. Мою руку она тотчасъ же оттолкнула, какъ всегда дѣлаетъ съ незнакомыми, но руку моей жены она удержала съ видимымъ удовольствіемъ, поцѣловала ее и ощупала ея платье съ женскимъ любопытствомъ.
Она была весела и выказала много невинной игривости въ разговорѣ съ своей учительницей. Было невыразимо-пріятно видѣть ея восторгъ, когда она узнала, въ сѣвшей возлѣ нея слѣпой дѣвочкѣ, одну изъ своихъ подругъ. Лора производила какой-то грустный звукъ, который было больно слышать; но когда ея учительница дотронулась ей до губъ, то она сейчасъ же перестала, улыбнулась и нѣжно ее поцѣловала.
Передъ этимъ я былъ въ другой комнатѣ, гдѣ множество слѣпыхъ мальчиковъ качалось, лазило и играло. Всѣ они закричали, какъ только-что мы вошли: "Посмотрите на меня, мистеръ Гартъ! Пожалуйста поглядите на меня!" -- выражая этими восклицаніями заботу, особенно присущую слѣпымъ, чтобы глядѣли на ихъ маленькія быстрыя ножки.
Между ними находился улыбающійся мальчуганъ, который стоялъ отдѣльно отъ другихъ и занимался гимнастическими упражненіями рукъ. Занятіе это доставляло ему большое удовольствіе, особенно когда, размахивая правою рукой, онъ задѣвалъ какого-нибудь другаго мальчика.
Подобно Лорѣ Бридгманъ, онъ былъ слѣпъ, глухъ и нѣмъ.
Разсказъ доктора Гоуэ о первоначальномъ образованіи этого мальчика до того поразителенъ и имѣетъ такую связь съ Лорой Бридгманъ, что я не могу удержаться, чтобы не сообщить читателю краткаго извлеченія изъ этого разсказа.
-----
Имя его Оливеръ Казуэлль. Ему 13 лѣтъ. До трехъ лѣтъ и четырехъ мѣсяцевъ онъ обладалъ всѣми чувствами. Около четырехъ лѣтъ у него сдѣлалась скарлатина; мѣсяцъ спустя онъ оглохъ, потомъ ослѣпъ, а черезъ шесть мѣсяцевъ сдѣлался нѣмъ. Что онъ страдалъ отъ потери языка, очевидно было изъ того, что первое время онъ часто рукой трогалъ губы говорившихъ, а затѣмъ дотрогивался и до своихъ, какъ бы желая убѣдиться въ томъ, точно ли онѣ у него есть.
Его жажда знанія,-- говорилъ докторъ Гоуэ,-- проявилась тотчасъ же по его вступленіи въ заведеніе, во внимательномъ изслѣдованіи каждаго предмета, который онъ могъ или ощупать, или понюхать, въ своемъ новомъ помѣщеніи. Жесты его были выразительны и строго подходящи къ естественному языку, на которомъ онъ нѣкогда говорилъ. Онъ умѣлъ подобно каждому человѣку смѣяться, плакать, вздыхать, цѣловаться. Благодаря его способности подражанія, были понятны нѣкоторые аналогическіе жесты: напримѣръ,для обозначенія движенія лодки онъ дѣлалъ рукой плавные жесты туда и сюда; для обозначенія движенія колесъ онъ вертѣлъ рукой и т. д. Прежде всего его слѣдовало отучить отъ этихъ движеній и научить только правильнымъ знакамъ глухо-нѣмыхъ. Пользуясь опытностью, полученною мною въ другихъ подобныхъ же этому случаяхъ, я пропустилъ нѣсколько первоначальныхъ степеней, которые до сихъ поръ употреблялъ, и началъ прямо съ ручной азбуки. Для этого, взявъ нѣсколько предметовъ съ короткими названіями, какъ ключь, чашка и другіе, и Лору въ свидѣтели, я сѣлъ и взялъ обѣ его руки; въ одну изъ нихъ я далъ ему ключь и своей собственною рукой изобразилъ данное слово. Онъ внимательно ощупалъ мои руки и потомъ старался перенять мои дѣйствія. Черезъ нѣсколько минутъ онъ сталъ одною рукой слѣдить за движеніями моихъ пальцевъ, а другою старался изобразить ихъ движенія, весело смѣясь всякій разъ, какъ онъ успѣвалъ въ своихъ попыткахъ. Лора была тутъ же, заинтересованная до волненія. Оба они представляли странное зрѣлище: лицо ея пылало и было полно напряженія, пальцы ея внимательно слѣдили за нами, однако настолько легко, что не могли мѣшать намъ; а Оливеръ стоялъ, внимательно наклонивъ голову немного на бокъ, лѣвою рукой держась за мою руку и протянувъ правую. При каждомъ моемъ движеніи на лицѣ его выражалось напряженное вниманіе. Подражая мнѣ, онъ улыбался, когда думалъ, что понялъ, въ чемъ дѣло, и наконецъ улыбка переходила въ радостный смѣхъ въ минуту окончательнаго достиженія цѣли; тогда я гладилъ его по головѣ, а Лора ласково хлопала его по плечу, радостно прыгая на мѣстѣ. Въ полчаса онъ выучилъ болѣе полдюжины буквъ и повидимому былъ въ восторгѣ отъ своего успѣха; но потомъ его вниманіе стало ослабѣвать, и я отпустилъ его играть. Было очевидно однако, что онъ просто подражалъ движеніямъ моихъ пальцевъ и клалъ руку на ключь и чашку, какъ на части этого механическаго почти занятія; онъ не понималъ связи между буквами и названіями предметовъ. Когда онъ довольно наигрался, я снова взялъ его къ столу и онъ снова бодро принялся за дѣло. Скоро выучился онъ дѣлать буквы къ слову ключь, перо, и такъ какъ я нѣсколько разъ давалъ ему предметъ въ руки, то онъ наконецъ понялъ связь буквъ и словъ. Это было ясно видно изъ того, что когда я складывалъ слово перо, чашка, ключь, то онъ подавалъ мнѣ эти самые предметы. Усмотрѣніе связи у него не сопровождалось тѣмъ яркимъ лучомъ сознанія и тою радостью, какъ это было съ Лорой. Затѣмъ я поставилъ всѣ предметы на столъ и самъ нѣсколько отошелъ отъ него съ дѣтьми; пальцами Оливера я изобразилъ слово ключъ, на что Лора пошла и принесла его со стола; потомъ пальцами же Оливера я изобразилъ слово хлѣбъ и черезъ минуту Лора принесла ему кусокъ хлѣба: онъ понюхалъ его, поднесъ къ губамъ и, тряхнувъ головой съ самымъ знающимъ видомъ, подумалъ съ минуту, а затѣмъ расхохотался, какъ бы говоря: "ага! Я понимаю, что изъ этого можетъ что-нибудь и выйти". Теперь стало ясно, что у него были и способности, и наклонности къ ученію, что онъ могъ получить образованіе, но только нуждался въ тщательномъ, постоянномъ наблюденіи. Вслѣдствіе этого, не сомнѣваясь больше въ его быстрыхъ успѣхахъ, я и сдалъ его на руки опытному учителю.
-----
Правъ этотъ джентльменъ, называя восхитительною минуту, въ которую показался первый проблескъ теперешняго состоянія Лоры, разумъ которой до тѣхъ поръ былъ погруженъ въ полный мракъ. Въ продолженіе всей жизни эта минута будетъ для него источникомъ чистаго, неувядаемаго счастья и утѣшенія.
Привязанность, существующая между обоими -- учителемъ и воспитанницей, такъ же далека отъ обыкновенныхъ привязанностей, какъ и обстоятельства, при которыхъ она развилась, далеки отъ обыденныхъ случаевъ жизни. Онъ занятъ теперь изобрѣтеніемъ новыхъ средствъ для сообщенія Лорѣ дальнѣйшихъ знаній и мысли о Великомъ Творцѣ вселенной, гдѣ для нея хотя темно и безмолвно, но гдѣ она тѣмъ не менѣе находитъ счастье и веселье.
Вы, которые имѣете очи и -- не видите, имѣете уши и -- не слышите, вы, какъ лицемѣры и фарисеи, принимающіе на себя видъ постящихся, учитесь веселости и тихому довольству у глухихъ, нѣмыхъ и незрячихъ! Самозванцы-святые, съ мрачнымъ челомъ! это, лишенное очей, ушей и голоса, дитя можетъ дать вамъ урокъ, которымъ вамъ не мѣшало бы воспользоваться.
Дайте ея бѣдной ручкѣ прикоснуться къ ранамъ вашего сердца, ибо въ ея цѣлебномъ прикосновеніи есть нѣчто общее съ Великимъ Господомъ, заповѣди котораго вы толкуете ложно, слова котораго вы искажаете!
Въ то время, какъ я вставалъ, чтобы выйти изъ комнаты, хорошенькій маленькій ребенокъ, одного изъ служащихъ здѣсь, бросился на встрѣчу своему отцу. Въ эту минуту ребенокъ зрячій такъ же больно на меня подѣйствовалъ, какъ два часа тому назадъ подѣйствовалъ на меня видъ слѣпаго мальчика. Ахъ, какую противоположность представляла свѣтлая, блестящая картина природы съ тою темнотой, въ которую заключено столько молодыхъ существъ!
-----
Въ Южномъ Бостонѣ, какъ эта часть города называется, въ мѣстности нарочно для этого отведенной, построено нѣсколько благотворительныхъ заведеній. Одно изъ нихъ -- больница для умалишенныхъ, прекрасно содержимая на основаніи просвѣщенныхъ правилъ милосердія, которыя 20 лѣтъ назадъ были бы названы болѣе чѣмъ еретичными и которыя съ такимъ успѣхомъ были приложены къ дѣлу въ нашемъ пріютѣ для убогихъ въ Гонуэллѣ.
"Выказывайте довѣріе даже и умалишеннымъ", сказалъ тамошній докторъ въ то время, какъ мы шли по корридорамъ, окруженные гуляющими на свободѣ сумасшедшими. О тѣхъ, которые сомнѣваются въ этомъ правилѣ, если только существуютъ такіе люди, я скажу, что они не болѣе какъ помѣшанные.
Каждое отдѣленіе этого заведенія имѣетъ форму длинной залы, или галлереи, съ расположенными по обѣимъ ея сторонамъ спальнями паціентовъ. Въ этой залѣ они работаютъ, читаютъ, играютъ въ кегли и разныя другія игры, а когда погода не позволяетъ идти гулять, то проводятъ день всѣ вмѣстѣ. Въ одной изъ этихъ комнатъ, какъ будто это такъ и слѣдовало, среди множества помѣшанныхъ женщинъ, брюнетокъ и блондинокъ, тихо сидѣли жена доктора и еще одна лэди съ двумя дѣтьми. Не трудно было видѣть, что присутствіе ихъ здѣсь имѣло благодѣтельное вліяніе на паціентовъ, столпившихся вокругъ нихъ.
Прислонясь головой къ камину, съ необыкновеннымъ выраженіемъ достоинства, сидѣла тутъ пожилая дама, разряженная до нельзя. Особенно много украшеній было у нея на головѣ; волосы были усѣяны кусочками газа, полотна, лоскутками бумаги, обрывками лентъ и бантиками до того, что голова ея походила на птичье гнѣздо. Она вся сіяла поддѣльными брилліантами, носила золотые очки и при нашемъ входѣ въ комнату опустила на колѣни старую испачканную газету, гдѣ, я думаю, читала о своемъ собственномъ представленіи къ какому-нибудь иностранному двору.
Взявъ меня за руку и приблизившись къ этому фантастическому существу, которому всякое слово, сказанное тихо, казалось подозрительнымъ, докторъ сказалъ громко: "Эта лэди -- хозяйка этого замка, сэръ! Онъ принадлежитъ ей и никому другому не можетъ быть до него дѣла. Это большое помѣщеніе, какъ вы видите, и нуждается въ большомъ количествѣ слугъ. Вы понимаете, что лэди живетъ очень роскошно. Она такъ добра, что принимаетъ меня, а моей женѣ и семьѣ позволила даже здѣсь поселиться, за что мы ей несказанно благодарны. Она очень любезна, какъ видите (на это сумасшедшая снисходительно кивнула головой) и доставляетъ мнѣ удовольствіе, позволивъ представить ей васъ: -- Джентльменъ изъ Англіи, мадамъ, только-что пріѣхавшій изъ Англіи послѣ очень бурнаго переѣзда, мистеръ Диккенсъ!... Хозяйка дома, сэръ!"
Мы обмѣнялись самыми важными поклонами, а затѣмъ я и докторъ пошли дальше. Остальныя сумасшедшія женщины, казалось, поняли шутку и очень забавлялись ею. Родъ сумасшествія каждой былъ мнѣ объясненъ тѣмъ же путемъ, и мы оставили ихъ въ очень веселомъ настроеніи.
Такимъ образомъ дѣйствій устанавливается между докторомъ и паціентами не только полное довѣріе касательно рода и объема ихъ галлюцинацій, но представляется также и возможность уловить минуту полнаго сознанія паціента и тогда выказать ему пунктикъ его помѣшательства въ самомъ нескладномъ и смѣшномъ видѣ.
Въ этомъ пріютѣ, за обѣдомъ, передъ приборомъ каждаго паціента кладутся и вилки и ножи, и посреди стола сидитъ съ ними джентльменъ, образъ дѣйствія котораго я только-что описалъ. За обѣдомъ только его нравственное вліяніе мѣшаетъ самымъ буйнымъ изъ нихъ зарѣзать другъ друга и это нравственное вліяніе весьма сильно и сдерживаетъ умалишенныхъ гораздо болѣе, чѣмъ горячечная рубашка, разныя путы и оковы, изобрѣтенныя невѣжествомъ, предразсудками и жестокостью.
Въ рабочемъ отдѣленіи каждый паціентъ снабженъ всѣмъ нужнымъ для своего мастерства, какъ и вполнѣ здоровый человѣкъ. Въ саду и на фермѣ они работаютъ заступомъ, граблями и кирками.
Для доставленія себѣ развлеченія они гуляютъ, бѣгаютъ, удятъ рыбу, читаютъ и катаются въ нарочно для того заведенныхъ экипажахъ. Они устроили у себя общество шитья платьевъ для бѣдныхъ и у этого общества бываютъ свои засѣданія и собранія, которыя ведутся весьма чинно и никогда не оканчиваются дракой, какъ это случается у людей въ полномъ разсудкѣ.
Всѣ эти занятія разсѣяваютъ ихъ раздражительность, которая въ противномъ случаѣ выразилась бы на нихъ самихъ, на ихъ платьяхъ и мебели. Они веселы, тихи и здоровы.
Разъ въ недѣлю у нихъ бываетъ балъ; докторъ, его семья и всѣ служащіе при заведеніи принимаютъ въ немъ дѣятельное участіе.
Танцы и марши исполняются подъ веселые звуки фортепіано, а для доставленія публикѣ еще большаго удовольствія какой-нибудь джентльменъ, или лэди поютъ пѣсню, которая не переходитъ въ крики и вопли, какъ можно бы было ожидать.
Для этихъ празднествъ они сходятся очень рано: въ восемь часовъ подаютъ имъ прохладительный напитокъ, а въ девять уже все кончается. Во всемъ, что они дѣлаютъ, видны изысканная вѣжливость и хорошее воспитаніе,-- берутъ примѣръ съ доктора.
Какъ и всякія другія собранія, эти балы даютъ дамамъ на нѣсколько дней много темъ для разговоровъ; а мужчины такъ заботятся о томъ, чтобъ отличиться на балѣ, что многіе изъ нихъ стараются пріобрѣсти граціозную походку и часто упражняются въ танцахъ.
Одна изъ главныхъ чертъ этой системы обращенія съ умалишенными заключается въ поощреніи, даже между этими несчастными, благопристойнаго самоуваженія. Эта черта преобладаетъ и во всѣхъ другихъ учрежденіяхъ Южнаго Бостона.
Вотъ, что наприм., написано на стѣнахъ того отдѣленія дома трудолюбія, куда принимаются безпомощные нищіе: "Самообладаніе, спокойствіе и миръ душевный суть блаженство". Не предполагается и не считается за нѣчто рѣшенное, что всѣ поступающіе сюда люди непремѣнно порочны, передъ глазами которыхъ необходимо выставить угрозы и строгія ограниченія. Внутри... какъ и слѣдуетъ, все очень просто, но удобно устроено. Заведеніе это даетъ кровъ и пристанище несчастнымъ и этимъ благодѣяніемъ сразу обезпечиваетъ ихъ признательность и хорошее поведеніе. Вмѣсто длинныхъ залъ, въ которыхъ бы томилось, дрожало и притуплялось множество людей, зданіе раздѣлено на отдѣльныя, свѣтлыя и съ чистымъ воздухомъ комнаты; въ нихъ и живутъ бѣдняки. У нихъ является возможность и побужденіе устроить эти комнаты какъ можно покойнѣе и пристойнѣе. Я не помню здѣсь ни одной комнаты, которая бы не была чиста и прибрана, съ цвѣтами на окнѣ, съ какими-нибудь украшеніями на полкѣ, съ картинками на стѣнѣ, или даже съ деревянными часами за дверью.
Сироты и маленькія дѣти находятся въ отдѣльномъ зданіи отъ перваго, но которое составляетъ часть того же учрежденія. Нѣкоторыя дѣти до того малы, что ступеньки лѣстницы сдѣланы самыхъ крошечныхъ размѣровъ для ихъ маленькихъ шажковъ. Стульчики и столики ихъ очень любопытны и имѣютъ видъ мебели сдѣланной для куколъ.
Мнѣ также понравились здѣсь надписи на стѣнахъ. Смыслъ ихъ легкопонимался и запоминался: "Любите другъ друга", "Богъ помнитъ самое ничтожное изъ своихъ твореній" -- и другія нравоученія въ этомъ родѣ. Книги и занятія маленькихъ воспитанниковъ были приспособлены къ ихъ возрасту и пониманію. Когда мы прослушали ихъ уроки, нѣсколько дѣвочекъ спѣли намъ миленькую пѣсенку.
Затѣмъ мы осмотрѣли ихъ спальни, гдѣ все было и удобно, и хорошо. Должно прибавить, что всѣ наставники какъ нельзя болѣе подходили къ духу заведенія.
При домѣ трудолюбія находится больница, содержимая въ большомъ порядкѣ. Въ зданіи была лишь одна ошибка, свойственная всѣмъ домамъ Америки, а именно -- огромная пылающая печь, способная испортить самый чистый воздухъ.
По сосѣдству находятся еще два заведенія для мальчиковъ. Одно называется "Бостонская школа". Она предназначена для бѣдныхъ мальчиковъ, которыми некому заняться; ихъ берутъ просто съ улицъ и отсылаютъ сюда. Другое называется "Исправительное заведеніе для юныхъ преступниковъ". Оба заведенія помѣщаются въ одномъ и томъ же домѣ, но мальчики никогда не встрѣчаются другъ съ другомъ.
Когда я взошелъ въ школу, мальчики были въ классѣ и бойко и правильно отвѣчали на вопросы подобные слѣдующимъ: "гдѣ Англія, далеко ли она, какъ велико ея населеніе, какой въ ней образъ правленія?" и т. д. Они спѣли намъ пѣсню съ соотвѣтствующими движеніями при выраженіяхъ: "вотъ какъ онъ сѣетъ", "вотъ какъ онъ хлопаетъ въ ладоши". Это было для нихъ занимательно и въ то же время пріучало ихъ дѣйствовать дружно, всѣмъ за-разъ. Имъ преподавали повидимому прекрасно, а кормили ихъ еще лучше, ибо болѣе краснощекихъ и сытыхъ мальчиковъ я никогда не видалъ.
У юныхъ преступниковъ не было такихъ пріятныхъ лицъ и между ними было много цвѣтныхъ {Краснокожихъ, негровъ, мулатовъ.}. Сперва я видѣлъ ихъ за работой (плетенье корзинъ и шляпъ изъ пальмовыхъ листьевъ), потомъ въ школѣ, гдѣ они спѣли гимнъ въ честь свободы, но мнѣ кажется, что это слишкомъ грустное и странное пѣніе для заключенныхъ. Эти мальчики раздѣлены на четыре класса и каждый классъ отмѣченъ особой повязкой на рукѣ. При вступленіи новичка его помѣщаютъ въ низшій классъ, откуда хорошимъ поведеніемъ и стараніемъ онъ можетъ достигнуть и перваго, старшаго класса. Цѣль этого учрежденія -- исправлять преступниковъ твердыми, но кроткими мѣрами. Въ нихъ развиваютъ трудолюбіе, которое одно только можетъ доставить имъ счастье и вернуть ихъ на истинный путь, если они уже успѣли свернуться, ибо только трудолюбіе можетъ вырвать ихъ изъ разврата и сдѣлать этихъ кающихся грѣшниковъ полезными членами общества.
Со всѣхъ точекъ зрѣнія, по всѣмъ правиламъ человѣколюбія и благоразумія, важность этого заведенія не можетъ подлежать сомнѣнію.
Еще одно заведеніе завершаетъ собою число благотворительныхъ заведеній въ Южномъ Бостонѣ: это -- домъ исправленія преступниковъ, гдѣ на всѣхъ, въ немъ заключенныхъ, налагается строгое молчаніе, но гдѣ они пользуются тѣмъ не менѣе всѣми удобствами и имѣютъ утѣшеніе въ томъ, что видятъ другъ друга и работаютъ вмѣстѣ. Эта улучшенная система тюремной дисциплины, введенная въ Англіи, оказалась успѣшной и въ Америкѣ.
Америка, какъ молодое и не черезчуръ густо населенное государство, имѣетъ во всѣхъ своихъ тюрьмахъ то преимущество, что можетъ найдти полезную работу для своихъ арестантовъ, тогда какъ у насъ, въ Англіи, предубѣжденіе противъ работы арестантовъ очень сильно и почти непреодолимо.
Но уже и въ Соединенныхъ Штатахъ принципъ соревнованія труда арестанта съ трудомъ свободнымъ нашелъ себѣ противниковъ, число которыхъ, повидимому, уменьшаться съ годами не будетъ.
Работа идетъ въ полномъ молчаніи,-- бдительный присмотръ дѣлаетъ невозможнымъ разговоръ между заключенными. Только шумъ и стукъ станковъ, молотковъ и топоровъ даютъ имъ возможность обмѣняться изрѣдка двумя-тремя словами, такъ какъ они работаютъ на близкомъ разстояніи другъ отъ друга. Посѣтитель не можетъ сразу распознать, что это тюрьма, видя работу, исполняемую какъ и во всякомъ другомъ мѣстѣ.
Осматривая американскія тюрьмы и исправительныя заведенія, я никакъ не могъ повѣрить, что это дѣйствительно тюрьмы и мѣста наказаній, и до сихъ поръ еще предлагаю себѣ вопросъ: въ самомъ ли дѣлѣ такой образъ дѣйствія имѣетъ мудрое основаніе. Надѣюсь, не будетъ недоразумѣнія въ томъ, что я говорю и въ чемъ я принимаю горячее участіе. Я такъ же мало склоненъ къ болѣзненному чувству, заставляющему всякаго лицемѣрить, лгать, или по газетамъ сочувствовать знаменитымъ преступникамъ, какъ и къ оправданію старыхъ англійскихъ обычаевъ относительно уголовныхъ преступленій и тюрьмы, существовавшихъ у насъ даже въ царствованіе третьяго короля, Георга III, и дѣлавшихъ Англію одной изъ самыхъ жестокихъ и кровожадныхъ странъ свѣта. Въ то же время я знаю, какъ и всѣ люди знаютъ, или должны бы были знать, что тюремная дисциплина составляетъ предметъ большой важности для всякаго государства и что въ данномъ случаѣ Америка выказала много мудрости въ выработкѣ своихъ системъ. Однако, я не могу не сказать, что наша система, несмотря на нѣкоторые недостатки, имѣетъ и преимущества надъ американскою системой {Въ Лондонѣ есть двѣ тюрьмы, устроенныя на началахъ еще болѣе гуманныхъ, чѣмъ въ Америкѣ; одна изъ нихъ называется Tothill Fields Bridewell, другая Middlesex-House of Correction.}.
Исправительный домъ, вовлекшій меня въ это замѣчаніе, не окруженъ стѣной, подобно другимъ тюрьмамъ, но огороженъ частоколомъ, на подобіе устроенныхъ для слоновъ, которые мы видимъ на картинкахъ. Платье у арестантовъ опредѣленнаго цвѣта. Тѣ изъ нихъ, которые присуждены къ тяжкимъ работамъ, занимаются дѣланіемъ гвоздей и рѣзкой камня. Когда я былъ тамъ, то низшій разрядъ арестантовъ трудился надъ отдѣлкой камня для постройки новой таможни. Они разрѣзывали его ловко и проворно, несмотря на то, что мало кто изъ нихъ зналъ это ремесло до своего поступленія туда.
Женщины были заняты шитьемъ платьевъ для Нью-Орлеана и южныхъ штатовъ. Онѣ исполняли свою работу молча, какъ и мужчины, и, какъ у послѣднихъ, у нихъ были особые надзиратели; кромѣ того, къ нимъ часто входятъ, нарочно назначенные для этого, тюремные офицеры.
Приспособленіе къ кухнѣ, къ стиркѣ и одеждѣ то же, что и у насъ, но спальни американскихъ арестантовъ отличаются отъ спаленъ нашихъ.
Въ центрѣ обширной площади, освѣщенной со всѣхъ четырехъ сторонъ окнами, находятся пять ярусовъ каморокъ, помѣщенныхъ одна надъ другой; передъ каждымъ ярусомъ сдѣланы легкія желѣзныя галлереи, на которыя входятъ по такимъ же желѣзнымъ лѣстницамъ, за исключеніемъ перваго этажа, къ которому нѣтъ лѣстницы.
Сзади нихъ находятся, обращенные къ противоположной стѣнѣ, пять соотвѣтственныхъ этажей, такъ что если предположить, что арестанты заперты въ каморкахъ, то офицеръ, стоящій спиной къ стѣнѣ, сразу видитъ половину изъ нихъ, между тѣмъ какъ другую половину точно такъ же другой офицеръ наблюдаетъ съ другой стороны. Бѣгство для арестанта изъ такой каморки положительно невозможно.
Обѣдъ свой арестанты ежедневно получаютъ черезъ кухонное окно, и затѣмъ каждый изъ нихъ несетъ свою порцію, къ себѣ въ каморку, гдѣ ихъ запираютъ на цѣлый часъ съ тою цѣлью, чтобъ арестантъ ѣлъ въ одиночествѣ.
Вообще устройство тюрьмъ, какъ очень хорошее, поразило меня, и я надѣюсь, что новая тюрьма въ Англіи будетъ построена по этому плану.
Въ этой тюрьмѣ не держатъ оружія, такъ какъ, благодаря прекрасному веденію дѣла, въ немъ не представляется надобности.
Таковы благотворительныя учрежденія въ Южномъ Бостонѣ, гдѣ несчастныхъ или развращенныхъ гражданъ заботливо учатъ обязанностямъ къ Богу и ближнему и окружаютъ всѣми разумными средствами для удобства и счастія, какія только доступны въ ихъ положеніи; къ нимъ относятся какъ къ членамъ одной человѣческой семьи, какъ бы убоги и несчастны они ни были; на нихъ дѣйствуютъ не силой, а преимущественно обращаются къ ихъ чувству.
Я описалъ эти учрежденія довольно пространно во-первыхъ потому, что они стоили подробнаго описанія, а во-вторыхъ потому, что, за неимѣніемъ у себя подобныхъ, мнѣ остается лишь восхищаться чужими, въ надеждѣ, что они послужатъ примѣромъ для нашихъ. Отчетомъ этимъ, сдѣланнымъ съ хорошимъ намѣреніемъ, я желалъ передать читателямъ хотя одну сотую долю того удовольствія, которое я испытывалъ, когда осматривалъ все мною здѣсь описанное.
-----
Англичанину, привыкшему къ обычаямъ Вестминстера Галла, американское судопроизводство покажется страннымъ. За исключеніемъ верховнаго суда въ Вашингтонѣ, гдѣ судьи носятъ особую черную одежду, нѣтъ нигдѣ ничего подобнаго парику и мантіи, соединеннымъ съ англійскимъ правосудіемъ. Юристы и судьи (здѣсь нѣтъ мелкихъ подраздѣленій, какъ въ Англіи) не отдѣлены ничѣмъ отъ своихъ кліентовъ и устраиваются въ судѣ настолько удобно, насколько это позволяютъ обстоятельства. Свидѣтели сидятъ почти-что въ публикѣ и, войдя во время засѣданій, трудно бываетъ отличить ихъ отъ зрителей. Точно также трудно отыскать глазами преступника, ибо этотъ джентльменъ, находясь между лучшими украшеніями суда, или шепчется съ своимъ адвокатомъ, или же перочиннымъ ножомъ передѣлываетъ старое перо на новую зубочистку.
При моемъ посѣщеніи суда въ Бостонѣ я не могъ не замѣтить его особенностей. Меня удивило также, что адвокатъ спрашивалъ свидѣтелей сидя. Но замѣтивъ, что онъ одинъ, безъ помощника, вслѣдствіе чего самъ записываетъ отвѣты, я сообразилъ, что отсутствіемъ этихъ формальностей сокращаются расходы по веденію дѣла. Здѣсь ясно и полно выражено право народа присутствовать и принимать участіе въ дѣлахъ всякаго общественнаго учрежденія. Нѣтъ здѣсь угрюмыхъ привратниковъ, предлагающихъ свои услуги за шести-пенсовую монету; нѣтъ здѣсь, я въ этомъ вполнѣ увѣренъ, и разнаго рода невѣжливыхъ слугъ. Ничего національнаго не выставляется за деньги и ни одинъ общественный дѣятель не показывается какъ рѣдкость. За послѣднее время мы стали подражать въ этихъ отношеніяхъ американцамъ,-- надѣюсь, что мы и будемъ продолжать такъ.
Въ гражданскомъ судѣ разбиралось дѣло о какихъ-то поврежденіяхъ и несчастномъ случаѣ на желѣзной дорогѣ. Свидѣтели были спрошены и адвокатъ обратился къ судьямъ. Этотъ ученый господинъ (подобно многимъ своимъ англійскимъ собратьямъ) былъ очень многорѣчивъ и имѣлъ замѣчательную способность повторять сто разъ одно и то же. Я слушалъ его съ четверть часа, послѣ чего вышелъ изъ суда безъ малѣйшаго пониманія сути дѣла, и вдругъ я почувствовалъ какъ будто я дома.
Въ каморкѣ преступника, въ ожиданіи допроса по дѣлу кражи, сидѣлъ мальчикъ. Вмѣсто того, чтобы посадить его въ общую тюрьму, его отошлютъ въ Южный Бостонъ, гдѣ его научатъ какому-нибудь полезному ремеслу, а co-временемъ помѣстятъ подмастерьемъ къ какому-нибудь хозяину. Итакъ, онъ можетъ еще исправиться и сдѣлаться достойнымъ членомъ общества.
Я вовсе не поклонникъ нашихъ судебныхъ формальностей и нѣкоторыя изъ нихъ кажутся мнѣ просто смѣшными; но тѣмъ не менѣе я думаю, что Америка зашла слишкомъ далеко въ своемъ желаніи отбросить всѣ нелѣпости и злоупотребленія старой системы, и что было бы не лишнимъ, особенно въ такомъ городкѣ, гдѣ всѣ другъ друга знаютъ, отдѣлить публику отъ самаго суда барьеромъ. Судопроизводство должно всѣмъ, и высшимъ и низшимъ, внушать къ себѣ извѣстное уваженіе. Здѣшнія же положенія были, вѣроятно, основаны на томъ, что кто такъ сильно участвуетъ въ самомъ составленіи законовъ, разумѣется, долженъ бы былъ и уважать ихъ; но на дѣлѣ вышло не такъ, ибо никто лучше американскихъ судей не знаетъ, что въ случаяхъ большаго народнаго волненія законъ оказывается совершенно безсильнымъ.
Бостонское общество чрезвычайно вѣжливо, любезно и отличается хорошимъ воспитаніемъ. Дамы удивительно красивы. Воспитаны онѣ такъ же, какъ и наши, не лучше и не хуже. Мнѣ разсказывали о нихъ удивительныя исторіи, но я имъ не довѣряю. Синіе чулки между бостонскими дамами также есть, и такія дамы стараются казаться учеными болѣе, чѣмъ это на самомъ дѣлѣ. Есть здѣсь и евангелическія дамы, привязанность которыхъ къ обрядамъ религіи и отвращеніе къ театру примѣрны. Женщинъ съ страстью посѣщать лекціи можно найти здѣсь во всѣхъ сословіяхъ и положеніяхъ. Каѳедра имѣетъ большое значеніе въ городѣ, въ которомъ, подобно Бостону, преобладаетъ провинціальная жизнь. Виды развлеченій, существующихъ въ Бостонѣ, слѣдующіе: зала для чтенія лекцій, церковь и часовня. Въ церковь, часовню и залу чтенія лекцій дамы стекаются во множествѣ.
Гдѣ религія составляетъ убѣжище, куда всегда можно удалиться отъ скучнаго однообразія домашней жизни, тамъ скорѣе придутся по нраву паствѣ тѣ пастыри, которые строже. Тамъ будутъ болѣе уважать и цѣнить тѣхъ пастырей, которые всего болѣе устилаютъ путь терніемъ, а тѣхъ, которые всего болѣе говорятъ о трудности достиженія небеснаго блаженства, будутъ непремѣнно считать предназначенными для этого блаженства; хотя трудно сказать, какимъ путемъ разсужденія приходятъ люди всегда и вездѣ къ такому рѣшенію вопросовъ. Что касается до другаго источника удовольствій -- лекцій, то онѣ имѣютъ преимущество быть всегда чѣмъ-то новымъ. Лекціи такъ поспѣшно читаются одна за другой, что вовсе не запоминаются, и курсъ ихъ одного мѣсяца можетъ быть смѣло повторенъ въ слѣдующемъ мѣсяцѣ съ тою же прелестью новизны и занимательности для слушателей.
Изъ всего существующаго въ Бостонѣ, вмѣстѣ взятаго, выросла секта философовъ, называемыхъ трансценденталистами. Спросивъ, что означало это названіе, я узналъ, что все непонятное могло быть названо трансцендентальнымъ. Не найдя утѣшенія въ такомъ объясненіи, я опятъ сталъ распрашивать и наконецъ узналъ, что трансценденталистами зовутся послѣдователи моего друга, мистера Карлейля, или, лучше сказать, послѣдователи его послѣдователя, мистера Ральфа Уальдо Эмерсона. Этотъ джентльменъ написалъ книгу "Опытовъ", въ которой между многимъ воображаемымъ и фиктивнымъ (если онъ извинитъ меня за выраженіе) есть много правдиваго и мужественнаго, честнаго и смѣлаго. Трансцендентализмъ имѣетъ много причудъ (а какая школа ихъ не имѣетъ?), но у него, несмотря на эти причуды, есть много и достоинствъ, и еслибъ я былъ бостонецъ, то, думаю, былъ бы трансценденталистомъ.
Единственный проповѣдникъ, котораго я слышалъ въ Бостонѣ, былъ мистеръ Тэдоръ; обращался онъ большею частью къ матросамъ,-- самъ нѣкогда былъ морякомъ. Въ одной изъ узкихъ, старыхъ приморскихъ улицъ я отыскалъ его часовню съ синимъ, весело развѣвающимся, флагомъ на крышѣ.
Въ галлереѣ противъ каѳедры были віолончель, скрипка и маленькій хоръ, составленный изъ мальчиковъ и дѣвочекъ. Проповѣдникъ былъ уже на возвышенной каѳедрѣ, украшенной нѣсколько театрально. Это былъ человѣкъ лѣтъ пятидесяти, съ рѣзкими чертами лица, изборожденнаго глубокими морщинами, съ темными волосами и съ строгими, проницательными глазами.
Служба началась гимномъ, за которымъ послѣдовала тутъ же сложенная молитва. Недостатокъ ея заключался въ частыхъ повтореніяхъ, всегда случающихся въ такихъ молитвахъ; но она была проста и понятна, дышала любовью къ ближнему и милосердіемъ, что не всегда составляетъ отличительную черту подобныхъ обращеній къ Богу. Послѣ этого священникъ на текстъ изъ Священнаго Писанія сказалъ проповѣдь. Онъ повертывалъ текстъ во всѣ стороны, но всегда остроумно, съ грубымъ краснорѣчіемъ, хорошо подходившимъ къ пониманію его слушателей. Если я не ошибаюсь только, онъ изучилъ ихъ вкусы и пониманіе гораздо лучше, чѣмъ изложеніе своихъ доводовъ. Изображенія его были картинны и иногда замѣчательно хороши; море и моряки преимущественно составляли ихъ содержаніе. Онъ говорилъ имъ объ этомъ "славномъ человѣкѣ, лордѣ Нельсонѣ", и о Коллингвудѣ. Иногда, подобно Джону Бёньяну, онъ бралъ свою большую Библію подмышку и ходилъ взадъ и впередъ по своей каѳедрѣ, пристально глядя въ то же время на все собраніе. Проповѣдь его преимущественно состояла изъ разныхъ отрывковъ, сильныхъ выраженій, шаганій по каѳедрѣ, размахиванья рукъ, пониженія и повышенія голоса.
Несмотря на странности проповѣди, мысль ея мнѣ понравилась. Онъ вселялъ въ своихъ слушателей мысль о томъ, что религія состоитъ не въ однихъ только обрядахъ, и предостерегалъ ихъ, чтобъ они не очень надѣялись на милосердіе Божіе, а старались бы и сами о спасеніи своей души.
Передавъ читателю все, что я видѣлъ въ Бостонѣ, мнѣ остается лишь сказать нѣсколько словъ объ обычаяхъ жителей.
Обыкновенный часъ обѣда -- два часа, званый обѣдъ бываетъ въ пять часовъ, а ужинаютъ рѣдко позже одиннадцати. Вообще въ такихъ сборищахъ, какъ званый обѣдъ, я нашелъ мало отличія Бостона отъ Лондона; развѣ только то, что здѣсь всѣ держатъ себя нѣсколько развязнѣе, разговоры громче, общество веселѣе и, вообще, церемоній меньше.
Въ Бостонѣ два театра хорошаго размѣра и хорошей постройки, но посѣщаются они мало.
Въ гостиницахъ нѣтъ особыхъ комнатъ для куренія, но въ большой залѣ съ каменнымъ поломъ по вечерамъ всѣ собираются, курятъ, разговариваютъ и смѣются. Здѣсь же иностранецъ знакомится съ джинслингомъ, коктэлемъ, сангари, миндъ-джулепомъ, тиберъ-дудлемъ и другими рѣдкими напитками. Въ гостиницѣ много нахлѣбниковъ, и женатыхъ и холостыхъ; за ѣду и ночлегъ они платятъ понедѣльно.
Общій столъ сервируется очень роскошно и въ красивой залѣ. Число человѣкъ, садящихся за столъ, часто измѣняется -- отъ одного человѣка доходитъ до ста и больше.
Завтракъ и обѣдъ возвѣщаются оглушительными ударами молотка въ металлическій кругъ. Стукъ этотъ раздается по всему дому и весьма сильно разстроиваетъ нервы иностранцевъ. Общій столъ существуетъ и для однѣхъ дамъ, и для однихъ мужчинъ.
Въ нашей отдѣльной комнатѣ скатерть постилалась не иначе, какъ съ огромнымъ стекляннымъ блюдомъ по срединѣ, неизвѣстно для какого употребленія. Завтракъ же считался бы не завтракомъ, еслибы главнымъ блюдомъ его былъ не безобразнѣйшій бифстексъ, плавающій въ маслѣ и посыпанный самымъ чернымъ перцемъ. Спальня наша была просторна и съ хорошимъ воздухомъ (какъ и всѣ спальни по ту сторону Атлантическаго океана); мебели въ ней было мало, на окнахъ не было сторъ, у постели занавѣса. Единственнымъ предметомъ роскоши былъ въ ней раскрашенный шкафъ для платья, нѣсколько меньше англійскаго ящика для часовъ; если-жь это сравненіе недостаточно, то я прибавлю, что, проживъ четырнадцать дней въ отелѣ, я все время считалъ этотъ шкафъ за водяной душъ.