VI.

Нью-Йоркъ.

Великолѣпная столица Америки во всякомъ случаѣ не такъ чиста, какъ Бостонъ, но улицы ея имѣютъ много общаго съ бостонскими, за исключеніемъ свѣжаго и новаго вида этихъ послѣднихъ. Здѣсь много переулковъ почти такихъ же грязныхъ, какъ переулки Лондона, и есть даже кварталъ, называемый Five Points, который по своей нечистотѣ и скверности можетъ быть легко сравненъ со всякимъ другимъ сквернымъ мѣстомъ на земномъ шарѣ.

Главное гулянье -- на Большой Дорогѣ. Это -- широкая, шумная улица, которая отъ Battery Gardens тянется до самаго конца города, мили на четыре. Не посидѣть ли намъ у окна гостиницы Carlton-House, а когда мы устанемъ глядѣть на происходящее передъ нами суетливое движеніе, то не пойти ли намъ погулять?

Погода теплая. Въ это открытое окно солнце печетъ намъ головы, какъ будто лучи его проходятъ сквозь зажигательное стекло. Было ли когда-либо такое солнце на Broadway! Камни на мостовой до того истерты отъ ходьбы, что такъ и блестятъ; красные кирпичи зданій сухи до нельзя; верхи омнибусовъ имѣютъ такой видъ, что, кажется, если на нихъ плеснуть водой, то они зашипятъ и задымятся. Омнибусамъ здѣсь нѣтъ числа и то и дѣло проѣзжаютъ мимо одинъ за другимъ.

Множество наемныхъ пролетокъ, каретъ, также и собственныхъ фаэтоновъ, колясокъ и тильбюри на высокихъ колесахъ. Кучера и бѣлые, и негры въ соломенныхъ шляпахъ, въ черныхъ шляпахъ, въ бѣлыхъ шляпахъ, въ лаковыхъ шляпахъ, въ мѣховыхъ шапкахъ, въ драповыхъ пальто чернаго, коричневаго, зеленаго, синяго цвѣтовъ; а вотъ есть еще и кучера въ ливреяхъ. Это должно быть какой-нибудь южный республиканецъ одѣваетъ своихъ черныхъ слугъ въ ливреи и ѣздитъ съ пышностью султана. А вонъ стоитъ йоркширскій грумъ и грустно ищетъ глазами себѣ товарища, такого же грума, въ такихъ же высокихъ сапогахъ, какъ и онъ, но трудно ему найти его здѣсь. Боже мой, какъ одѣваются здѣсь дамы! Въ десять минутъ мы видѣли болѣе цвѣтовъ, нежели въ другомъ мѣстѣ увидали бы въ цѣлый день. Что за разнообразные зонтики! Что за шелки и атласъ! Что за тонкіе чулки и башмаки! Что за банты и кисти и что за выборъ великолѣпныхъ шубъ и шляпъ! А молодые джентльмены, видите ли, любятъ носить здѣсь откладные воротники у рубашекъ и ухаживать за своими баками; и нужно сказать, что это люди совсѣмъ особенные. Проходятъ мимо насъ разные клерки и адвокаты. А вотъ и двое рабочихъ въ праздничныхъ платьяхъ: одинъ изъ нихъ держитъ клочокъ бумаги и старается выговорить какое-то трудное имя, а другой это имя ищетъ глазами по всѣмъ окнамъ и дверямъ.

Оба они -- ирландцы. Это сейчасъ видно по ихъ синимъ камзоламъ съ свѣтлыми пуговицами и по ихъ клѣтчатымъ штанамъ. Трудно было бы двигаться впередъ Американской республикѣ безъ ихъ соотечественниковъ и соотечественницъ. Кто бы сталъ дѣлать плотины и дороги, ломать камень, копать каналы, исполнять домашнюю работу и вообще трудиться?... Оба ирландца однако тщетно искали написанное имя; пойдемъ поможемъ имъ во имя родины и свободы, которая повелѣваетъ честнымъ людямъ помогать другъ другу.

Наконецъ мы отыскали настоящій адресъ, хотя онъ и былъ написанъ странными каракулями, такъ что даже трудно было предположить, что онѣ выведены перомъ. Вотъ куда имъ идти; но зачѣмъ же?... Они вѣрно несутъ свои сбереженія, чтобы положить ихъ въ надежное мѣсто?-- Нѣтъ. Это два брата; одинъ изъ нихъ переѣхалъ море, долго трудился здѣсь и наконецъ могъ послать другому брату денегъ на дорогу сюда. Пріѣхалъ другой братъ, и они вмѣстѣ стали трудиться; потомъ выписали своихъ сестеръ и брата, а наконецъ пріѣхала и ихъ мать. Теперь же несчастная старушка желаетъ вернуться на родину, чтобы тамъ, на родномъ кладбищѣ, сложить свои старыя кости. Такъ вотъ они и идутъ, чтобы заплатить за ея обратный переѣздъ. Да благословитъ ихъ Господь.

Мы должны пересѣчь Большую Дорогу, чтобъ освѣжиться какимъ-нибудь прохладительнымъ питьемъ, или мороженымъ, которое продается здѣсь въ изобиліи. Красивыя улицы и большіе дома здѣсь. А вотъ и зеленый, тѣнистый скверъ. Будьте увѣрены, что жители здѣсь гостепріимны и не легко забываются. Вы удивляетесь, зачѣмъ это передъ каждымъ домомъ шестъ, а на немъ флагъ? Но это здѣшняя страсть -- флаги.

Опять мы переходимъ Большую Дорогу и мимо блестящихъ лавокъ поворачиваемъ въ другую улицу, называемую Прохладной. Вотъ и конная желѣзная дорога, и пара лошадей легко везетъ пропасть народа. Лавки здѣсь не такъ хороши и прохожіе не такъ веселы. Въ этой части города можно найти готовое платье и готовый столъ; быстрая ѣзда каретъ смѣняется здѣсь глухимъ шумомъ повозокъ и вагоновъ. Здѣсь много вывѣсокъ съ надписью: "Устрицы всѣхъ сортовъ", которая особенно вечеромъ соблазняетъ прохожихъ войти полакомиться, посидѣть и почитать.

Что это за мрачное зданіе, въ родѣ какой-то египетской постройки?-- Это знаменитая тюрьма, называемая "Могилой". Не зайдти ли намъ сюда?-- Да, зайдемъ.

Длинное, узкое, высокое зданіе съ большими печами и четырьмя галлереями одна надъ другой, которыя идутъ вокругъ всего дома и сообщаются между собою лѣстницами. Между противолежащими галлереями для краткости сообщенія есть еще мостики, на каждомъ изъ которыхъ стоитъ сторожъ. Въ каждомъ ярусѣ большая, тяжелая, желѣзная дверь.

Человѣкъ со связкой ключей появляется, чтобы пойти и показать намъ все зданіе. Малый этотъ съ пріятною наружностію и по-своему вѣжливъ и любезенъ.

-- Эти черныя двери -- самая тюрьма?

-- Да.

-- Что, она полна?

-- Да, таки много въ ней народу.

-- Подвальныя тюрьмы, я думаю, очень вредны для здоровья?

-- Такъ что-жь?... Мы сажаемъ туда только цвѣтныхъ людей.

-- Что, заключенные никогда не гуляютъ по двору?

-- Довольно рѣдко.

-- Но все-жь иногда выходятъ на воздухъ?

-- Очень рѣдко,-- они прекрасно обходятся и безъ этого.

-- Но вѣдь иногда преступники сидятъ здѣсь цѣлые годы?

-- Я думаю, что сидятъ.

-- Такъ неужели же во все время своего долгаго заключенія преступникъ ни разу не выходитъ за эти желѣзныя двери?

-- Можетъ иногда и выходитъ, да рѣдко.

-- Отворите ли вы одну изъ этихъ дверей?

-- Всѣ, если угодно.

Засовъ заскрипѣлъ и одна изъ дверей медленно повернулась на своихъ петляхъ. Заглянемъ туда. Маленькая голая каморка; свѣтъ въ нее проникаетъ черезъ узкое отверстіе въ стѣнѣ; грубыя принадлежности для умыванья и постель. На послѣдней сидитъ человѣкъ лѣтъ шестидесяти и читаетъ. На минуту онъ поднялъ голову, сдѣлалъ нетерпѣливое движеніе и снова принялся за чтеніе; дверь снова заперли. Человѣкъ этотъ убилъ свою жену и, вѣроятно, будетъ повѣшенъ.

-- Давно ли онъ здѣсь?

-- Съ мѣсяцъ.

-- Когда его будутъ судить?

-- Въ слѣдующій срокъ.

-- Что это значитъ?

-- Въ слѣдующемъ мѣсяцѣ.

-- Въ Англіи, когда человѣкъ находится подъ судомъ, ему даютъ возможность движенія.

-- Можетъ быть.

Съ какимъ удивительнымъ хладнокровіемъ говоритъ онъ это!... Нѣсколько женщинъ съ любопытствомъ выглядываютъ, когда мы проходимъ мимо, другія со стыдомъ отворачиваются.

Что за преступленіе могъ сдѣлать этотъ двѣнадцатилѣтній мальчикъ, за что онъ здѣсь содержится? Онъ сынъ того заключеннаго, онъ долженъ будетъ.свидѣтельствовать противъ отца -- вотъ и все. Но это ужасное мѣсто для ребенка, чтобы проводить здѣсь дни и ночи. Это слишкомъ жестокая пытка для юнаго свидѣтеля. Что-то скажетъ на это нашъ проводникъ?

-- Не особенно пріятно -- и только.

Опять онъ гремитъ своими ключами и проводитъ насъ далѣе. Мнѣ нужно предложить ему вопросъ.

-- Почему это мѣсто зовется "Могилой"?

-- О, это его названіе.

-- Это я знаю; но почему?

-- Какое-то убійство совершилось здѣсь, какъ только-что построили зданіе. Я думаю, что отсюда и происходитъ названіе.

-- Я сейчасъ видѣлъ платье арестантовъ, разбросанное на полу,-- развѣ вы не пріучаете ихъ къ порядку?

-- А куда бы имъ дѣть его?

-- Не на полъ же бросать. Что скажете вы на то, чтобы вѣшать его на гвозди?

Онъ подумалъ съ минуту, прежде чѣмъ отвѣтить.

-- Ахъ, въ самомъ дѣлѣ!... Еслибъ у нихъ были гвозди въ каморкахъ, они бы сами стали на нихъ вѣшаться... Прежде гвозди были, но ихъ всѣ повыдергали.

Тюремный дворъ, въ которомъ мы теперь остановились, былъ театромъ ужасныхъ событій. Въ это узкое, похожее на могилу, мѣсто приводятъ людей на казнь. Несчастнаго ставятъ подъ висѣлицу съ веревкой на шеѣ и по данному знаку онъ взлетаетъ на воздухъ, но уже не человѣкомъ, а трупомъ.

Законъ требуетъ, чтобы при этомъ присутствовали судья, судъ присяжныхъ и граждане въ числѣ двадцати пяти человѣкъ. Отъ прочаго міра это скрыто; между нимъ и жертвой возвышается высокая тюремная стѣна.

Пойдемте снова въ веселыя улицы. Вотъ и опять Большая Дорога; на ней все то же оживленіе. Надо перейти на ту сторону. Берегитесь только стада свиней, которое идетъ по дорогѣ

Вотъ несчастный боровъ съ однимъ ухомъ; другого онъ лишился въ сраженіи съ собаками, но отлично обходится и безъ него. Ведетъ онъ скитальческую жизнь въ родѣ той, которую ведутъ наши посѣтители клубовъ. Онъ покидаетъ свое жилище ежедневно утромъ въ опредѣленный часъ, отправляется въ городъ, проводитъ день въ полномъ для себя удовольствіи, а вечеромъ аккуратно появляется передъ своей дверью, какъ таинственный хозяинъ Жиль-Блаза. Будучи покладистой, равнодушной, беззаботною свиньей, онъ имѣетъ обширное знакомство съ другими свиньями тѣхъ же свойствъ, но знаетъ ихъ больше по виду, чѣмъ по разговору, такъ какъ онъ рѣдко утруждаетъ себя остановкой для того, чтобъ обмѣняться съ ними любезностями, а идетъ себѣ хрюкая вдоль канавы, собирая новости и сплетни города; питается капустой и требухой; сзади ничего не имѣетъ кромѣ собственнаго хвостика, и къ тому же очень короткаго,-- старинные враги его, собаки, не оставили ему даже достаточнаго кусочка, чтобы можно было поклясться имъ. Онъ -- свинья-республиканецъ: ходитъ куда хочетъ и находится въ лучшемъ обществѣ, со всѣми на равной ногѣ, а то такъ даже относится къ нѣкоторымъ свысока. Онъ большой философъ и мало бы двигался, еслибы только не собаки! Иногда впрочемъ его маленькіе глазки заблестятъ при видѣ убитаго товарища, выставленнаго въ лавкѣ мясника, потомъ онъ вздохнетъ: "такова-то наша жизнь свинская!" -- сунетъ снова морду въ грязь и пойдетъ себѣ переваливаясь вдоль канавы, утѣшая себя тѣмъ, что во всякомъ случаѣ для уничтоженія капусты однимъ рыломъ стало меньше.

Свиньи эти -- блюстители чистоты города. Это очень безобразныя животныя, съ щетиной на спинѣ и длинными тонкими ногами. Никто о нихъ здѣсь не заботится, никто ихъ не кормитъ,-- онѣ вполнѣ предоставлены самимъ себѣ; но каждая свинья отлично помнитъ, гдѣ живетъ, и къ вечеру цѣлыми стадами онѣ спѣшатъ домой. Иногда какая-нибудь молодая свинья, слишкомъ объѣвшаяся, или слишкомъ обиженная собаками, тихонько тащится домой, но это рѣдкій случай,-- свиньи вообще отличаются самообладаніемъ и самоувѣренностью.

Улицы и лавки теперь освѣщены и такъ ярко, что напоминаютъ собою Оксфордъ или Пикадилли. Яркіе фонари освѣщаютъ каждую лавочку, приглашая посѣтителей, которые и не заставляютъ себя долго ждать.

Но что это такъ тихо на улицахъ? Развѣ здѣсь нѣтъ странствующихъ музыкантовъ?-- Нѣтъ, нѣтъ ни единаго.-- Развѣ здѣсь нѣтъ фокусниковъ, фигляровъ, танцующихъ собакъ?-- Нѣтъ, здѣсь нѣтъ ничего такого подобнаго.

Есть здѣсь, однако, удовольствія, развлеченія?-- Разумѣется, есть. Здѣсь есть зданіе для чтенія лекцій для дамъ исключительно раза три въ недѣлю и даже болѣе. Для молодыхъ людей есть контора, лавки, адвокатура. Какъ же нѣтъ удовольствій?... А вотъ люди, курящіе сигары и поглощающіе крѣпкіе напитки,-- развѣ и это не удовольствіе? А пятьдесятъ различныхъ газетъ, которыя продаются на улицахъ,-- развѣ и это не развлеченіе? Это -- все удовольствія и развлеченія только не легкаго свойства, а положительнаго.

Направимся теперь въ Five Points, только захватимъ съ собою двухъ полицейскихъ; ихъ сейчасъ можно узнать и по виду, и по обращенію; только взглянешь на нихъ и сейчасъ видишь, что они -- полицейскіе.

До сихъ поръ мы не видѣли на улицѣ нищихъ, но видѣли много разнаго рода бродягъ. Мѣсто, въ которое мы теперь направляемся, полно нищеты, порока и разврата.

Вотъ оно: узкія улицы и направо, и налѣво, всюду грязь и соръ. Жизнь, которую ведутъ здѣсь, даетъ тотъ же плодъ, какъ и вездѣ; лица, которыя мы здѣсь видимъ у дверей и оконъ, найдутъ себѣ подобныя всюду, во всѣхъ частяхъ свѣта. Распутство состарило преждевременно даже и самые дома. Взгляните, какъ развалились здѣсь крыши и окна. Много свиней обитаютъ здѣсь и, вѣроятно, удивляются, что хозяева ихъ не хрюкаютъ, а говорятъ.

Каждый почти домъ -- кабакъ. На вывѣскахъ разрисованы красками и Вашингтонъ, и Викторія, и американскій орелъ. Въ окнахъ и на полкахъ видны кое-гдѣ цвѣтныя бумажки,-- стремленіе къ украшенію даже и здѣсь,-- а такъ какъ эти кабачки часто посѣщаются моряками, то на стѣнахъ висятъ морскіе виды и картинки изъ жизни моряковъ.

Что это за мѣсто, въ которое насъ ведутъ эти грязныя улицы?-- Это кварталъ нѣсколькихъ ужаснѣйшихъ домовъ, въ которые можно войдти только по ветхимъ наружнымъ лѣстницамъ. Въ нихъ укрывается самая страшная нужда, самая жалкая нищета.

Войдите на одну лѣстницу и вы увидите на полу едва прикрытыхъ лохмотьями негритянокъ въ холодѣ, голодѣ и нищетѣ. Поднимитесь еще выше съ неменьшею осторожностью, ибо тутъ всѣ ступеньки шатки, а есть и провалы, и вы найдете чердакъ подъ самою крышей, сквозь щели которой проникаетъ слабый свѣтъ.

Здѣсь горитъ очагъ и изъ каждаго угла, будто какія-то тѣни, къ нему ползутъ тощія, полунагія существа. Гдѣ собака бы не рѣшилась лечь, тамъ спитъ множество мужчинъ, женщинъ и дѣтей, заставляя крысъ на время уступить имъ свое мѣсто.

Здѣсь есть проходы и переулки съ грязью по самыя колѣна, есть здѣсь и комнаты въ подвальномъ этажѣ съ тою же нищетой и грубымъ убранствомъ. Полуразвалившіеся дома не могутъ скрыть того, что въ нихъ. Эти ужасныя мѣста -- притонъ воровъ и разбойниковъ, вмѣстилище всего гнуснаго, падшаго и развратнаго.

Нашъ проводникъ положилъ руку на дверную ручку "альмакка" и зоветъ насъ съ лѣстницы, ибо, чтобы пройдти въ эту комнату собранія фешенебельнаго общества Five Point'а, нужно сойдти нѣсколько ступеней внизъ.

Гайда!... Да хозяйка "альмакка" очень разживается!... Это веселая, толстая мулатка съ блестящими глазами, а на головѣ у ней платокъ самыхъ пестрыхъ цвѣтовъ. Хозяинъ разряженъ не менѣе ея; на немъ синяя жокетка, толстое золотое кольцо на мизинцѣ и золотая часовая цѣпочка вокругъ шеи. Какъ онъ радъ насъ видѣть!... Что намъ угодно?... Посмотрѣть на танцы?-- Это сейчасъ будетъ устроено.

Здоровенный черный скрипачъ и его другъ, играющій на тамбуринѣ, входятъ на возвышенное мѣсто, устроенное для оркестра, и начинаютъ играть оживленный мотивъ. Пять-шесть паръ выходятъ на середину, предводимыя негромъ, лучшимъ танцоромъ и забавникомъ общества. Онъ никогда не перестаетъ строить смѣшныя гримасы, ко всеобщему восторгу остальныхъ, которые то и дѣло зубоскалятъ, глядя на него. Между танцорками находятся двѣ молоденькія мулатки съ большими, черными, опущенными глазами и головой, убранной по примѣру хозяйки; онѣ имѣютъ или принимаютъ видъ застѣнчивый, какъ будто прежде никогда не танцевали, и держатся такъ, что кавалерамъ ихъ не видно ничего, кромѣ опущенныхъ рѣсницъ.

Танцы начинаются. Кавалеры и дамы отходятъ другъ отъ друга на возможно большее разстояніе и танцуютъ какъ-то вяло; но вотъ молодой герой выскакиваетъ на середину. Моментально и скрипачъ, и тамбуристъ, и танцы оживляются, всѣ хохочутъ, улыбается и хозяйка, оживляется и хозяинъ, и даже свѣчи горятъ веселѣе. Танцоръ вертится, перекидываетъ ногами, щелкаетъ пальцами, вертитъ глазами, то пляшетъ на цыпочкахъ, то на каблукахъ. Наконецъ, замучивъ окончательно свою даму и замучившись самъ, торжественно, среди грома рукоплесканій, онъ выбирается изъ толпы, чтобъ освѣжить себя какимъ-нибудь напиткомъ.

Воздухъ въ этомъ заведеніи, несмотря на удушливость, все-таки чище воздуха домовъ, выше описанныхъ.

Но вотъ мы и на улицѣ снова и свободно вдыхаемъ въ себя пріятную вечернюю прохладу. Опять проходимъ мы мимо "Могилы". Городская караульня составляетъ часть того же зданія. Посмотримъ ее, а затѣмъ -- домой, спать.

Что это?... Неужели людей, оскорбившихъ полицію, кидаютъ въ эти смрадныя норы? Неужели мужчины и женщины, виновность которыхъ еще не доказана, проводятъ всю ночь въ этой темнотѣ, тѣснотѣ и духотѣ? Эти грязные, скверные карцеры опозорили бы любое государство! Посмотри на содержащихся здѣсь ты, который наблюдаешь за ними день и ночь,-- видишь ли ты, что они такое? Знаешь ли ты, за что они сюда попали и какъ страдаютъ?

Нѣтъ онъ не знаетъ и знать ничего не хочетъ.

Неужели каждую ночь здѣсь толпятся не допрошенные еще люди?-- Да, каждую ночь. Сажаютъ ихъ сюда въ семь часовъ вечера, а судъ открывается только въ пять часовъ утра; только въ этотъ часъ можетъ быть освобожденъ первый изъ заключенныхъ, да и то его не выпустятъ ранѣе десяти часовъ, если офицеръ имѣетъ что-нибудь противъ него.-- А что, если кто изъ нихъ умретъ тутъ до своего допроса?-- Его наполовину съѣдятъ крысы, какъ это недавно и случилось.

Какъ невыносимы этотъ звонъ колоколовъ, и шумъ колесъ, и стрѣльба въ отдаленіи!-- Это пожаръ.-- А это что за красная черта въ противоположномъ направленіи?-- Это еще пожаръ.-- А это что за почернѣлыя и закоптѣлыя стѣны предъ нами?-- Тутъ также былъ пожаръ.

Говорятъ, что не все случайности,-- что это своего рода спекуляціи. Что намъ за дѣло, какъ и отчего былъ пожаръ; но былъ пожаръ въ эту ночь, два въ прошлую,-- вѣроятно, пожаръ будетъ и завтра. Ну, а теперь простимся, да и отойдемъ ко сну.

-----

Одинъ день въ Нью-Йоркѣ я посвятилъ осматриванію учрежденій на Долгомъ Островѣ. Одно изъ нихъ былъ домъ умалишенныхъ. Зданіе очень красиво, замѣчательно своею широкой и изящною лѣстницей и можетъ вмѣщать большое число паціентовъ.

Я не могу сказать, чтобъ я остался доволенъ осмотромъ: могло бы быть и чище, и удобнѣе, и не замѣтилъ я здѣсь той прекрасной системы, которую видѣлъ въ Бостонѣ. Отсюда выносилось тяжелое впечатлѣніе,-- чувствовалось, что это домъ сумасшедшихъ. Ужасы этого дома заставили меня поспѣшить выйти изъ него. Я увѣренъ, что джентльменъ, завѣдовавшій имъ, былъ готовъ сдѣлать все возможное для его улучшенія, но вражда и духъ партій мѣшали ему въ этомъ. Можно ли повѣрить, что и здѣсь мѣняются обычаи всякій разъ по духу той партіи, которая одерживаетъ верхъ? Никогда не испыталъ я болѣе тягостнаго чувства, какъ въ ту минуту, когда, выходя, я переступилъ порогъ этого несчастнаго дома.

Не подалеку оттуда находилось другое зданіе, называемое Рабочимъ домомъ. Какъ и предыдущее, оно было очень обширно и вмѣщало болѣе тысячи человѣкъ; но воздухъ здѣсь былъ дуренъ, освѣщеніе плохо, помѣщеніе грязно, вообще все лишено всякихъ удобствъ; должно однако помнить, что Нью-Йоркъ есть центръ торговли и мѣсто съѣзда не только всѣхъ штатовъ, но и всего свѣта, а потому, разумѣется, въ немъ много нищихъ, которыхъ нужно прокормить, вслѣдствіе чего Нью-Йоркъ и находится въ исключительномъ положеніи. Не должно забывать также, что это большой городъ, а въ большихъ городахъ всегда добро и зло тѣсно связаны и перемѣшаны между собой.

Тутъ же по сосѣдству есть зданіе, называемое "ферма Долгаго Острова", гдѣ воспитываютъ маленькихъ сиротъ. Я не былъ тамъ, но думаю, что оно ведется хорошо, тѣмъ болѣе, что я замѣтилъ вниманіе, съ какимъ вообще здѣсь относятся къ маленькимъ дѣтямъ.

Къ этимъ заведеніямъ меня перевезли на лодкѣ нѣсколько арестантовъ Джэля и тѣмъ же путемъ они доставили меня и въ самый Джэль.

Это -- старинная тюрьма и чисто піонерской постройки по плану, уже мною описанному, но содержится много лучше.

Женщины работаютъ подъ нарочно устроеннымъ навѣсомъ, мужчины же работаютъ въ каменоломняхъ, которыя тутъ же подъ рукой. Такъ какъ день былъ слишкомъ сыръ, то арестанты были заперты по своимъ тюрьмамъ. Вообразите себѣ эти тюрьмы, числомъ около двухъ или трехъ сотъ, и въ каждой изъ нихъ по запертому человѣку: одинъ тянется къ двери за воздухомъ, другой спитъ на постели, третій, какъ какое-то животное, валяется просто на полу; снаружи ливмя льетъ дождь; посреди зданія огромная пылающая печь, отъ которой и душно, и угарно; прибавьте къ этому разнаго рода запахъ и въ томъ числѣ запахъ мокраго бѣлья, и вотъ вамъ Джэль.

Государственная тюрьма въ Синга-Сингѣ образцовая тюрьма; та, которая на холмѣ Обернѣ, лучшая изъ основанныхъ на системѣ молчанія. Въ другой части города находится Пріютъ для бѣдныхъ, учрежденіе, цѣль котораго принимать юныхъ преступныхъ мальчиковъ и дѣвочекъ, бѣлыхъ и черныхъ безъ различія, пріучать ихъ къ полезнымъ мастерствамъ, помѣщать къ хорошимъ хозяевамъ и дѣлать изъ нихъ достойныхъ членовъ общества. Цѣль его та же, что и бостонскаго заведенія; она ведется также хорошо.

Но въ Нью-Йоркѣ великолѣпныя больницы и школы, славные институты и библіотеки; великолѣпная пожарная команда, какой она и должна быть, такъ какъ у нея такъ много практики; благотворительныя заведенія разныхъ родовъ и видовъ. Въ предмѣстьи есть обширное кладбище, которое съ каждымъ днемъ дѣлается лучше и лучше.

Здѣсь три театра; два изъ нихъ: Паркъ и Прохладный -- большія, изящныя, красивыя строенія, но, къ сожалѣнію, почти всегда пустыя. Третій, Олимпійскій, очень маленькій, для исполненія водевилей и бюрлесковъ; онъ очень хорошо ведется и почти всегда полонъ. Я забылъ было упомянуть еще о лѣтнемъ театрѣ, называемомъ Нибло, съ прилегающими къ нему садами для удовольствій на открытомъ воздухѣ; но я полагаю, что онъ очень мало посѣщается.

Мѣстность вокругъ Нью-Йорка удивительно живописна. Климатъ, какъ я уже говорилъ, сравнительно очень теплый; къ счастью, прохлада приносится вѣтромъ съ залива. Духъ общества здѣсь такой же, какъ и въ Бостонѣ, таково же и воспитаніе. Дома и кухни роскошны; часъ обѣда поздній; роскошь вообще большая. Лэди удивительно красивы.

Прежде чѣмъ покинуть Нью-Йоркъ, я распорядился занять мѣста на пакетботѣ, отправлявшемся въ іюнѣ,-- мѣсяцъ, въ который я рѣшилъ выѣхать изъ Америки. Я никогда не думалъ, что возвратиться въ Англію, ко всѣмъ тѣмъ, которые мнѣ дороги, къ занятіямъ, которыя какъ бы стали частью моего существованія, будетъ мнѣ тѣмъ не менѣе такъ трудно при мысли о разлукѣ съ новыми друзьями.