Вашингтонъ.-- Законодательная власть и домъ президента.

Мы покинули Филадельфію въ шесть часовъ очень холоднаго утра и направились въ Вашингтонъ.

Во время этого путешествія, продолжавшагося одинъ день, мы встрѣчали англичанъ (мелкихъ фермеровъ вѣроятно, или содержателей деревенскихъ гостиницъ), поселившихся въ Америкѣ и ѣхавшихъ по своимъ собственнымъ дѣламъ. Изъ всякаго рода людей, толкающихся по дорогамъ Соединенныхъ Штатовъ, эти люди часто самые несносные спутники. Въ придачу ко всѣмъ непріятнымъ качествамъ американскихъ путешественниковъ, они имѣютъ видъ дерзости и заносчивости, какого-то невыносимаго превосходства. Свободой, съ которою они приближаются къ вамъ, и наглостью и любопытствомъ, съ которыми они предлагаютъ вамъ вопросы (это они торопятся сдѣлать, чтобы доказать, что они отбросили ужь старую національную сдержанность), они превосходятъ всѣ народы, насколько мнѣ пришлось замѣтить это. Мое чувство патріотизма было до того возбуждено при видѣ ихъ, что я желалъ подвергнуться какому угодно штрафу, лишь бы найти какое-либо государство, кромѣ Англіи, которое бы назвало ихъ своими сынами.

Такъ какъ Вашингтонъ можетъ быть названъ городомъ окрашеннымъ табачною слюной, то я откровенно долженъ сознаться, что настало время, когда постоянно видѣть господство этихъ двухъ отвратительныхъ занятій -- жвачки табаку и выхаркиванья -- стало дѣлаться весьма непріятнымъ, а затѣмъ даже просто оскорбительнымъ и невыносимымъ. Этотъ скверный обычай, допущенъ во всѣхъ общественныхъ учрежденіяхъ. Въ судѣ у судьи своя плевальница, у свидѣтеля -- своя, у обвиняемаго -- своя, а также и адвокаты и публика снабжены плевальницами въ такомъ количествѣ, какое можетъ понадобиться такому огромному числу постоянно харкающихъ людей. Въ больницахъ виситъ предписаніе студентамъ, чтобъ они плевали въ устроенные для этого ящики, а не пачкали бы полъ и лѣстницы. Въ общественныхъ зданіяхъ посѣтителей умоляютъ о томъ же такими же объявленіями. Это обыкновеніе господствуетъ и во время ѣды, и во время утреннихъ визитовъ, и во всѣхъ другихъ случаяхъ общественной жизни. Иностранецъ, слѣдующій по тому пути, который я избралъ для себя, найдетъ въ Вашингтонѣ этотъ обычай во всемъ его цвѣтѣ и красѣ, во всей его возмутительной распущенности. И пусть онъ не думаетъ (какъ сдѣлалъ это я къ стыду своему), что бывшіе тамъ раньше его туристы преувеличиваютъ этотъ фактъ въ своихъ разсказахъ. Вещь сама по себѣ есть уже преувеличенная гадость и не можетъ быть измѣнена.

На пароходѣ, на которомъ мы ѣхали, было два молодыхъ джентльмена, по обыкновенію, въ большихъ отложныхъ воротничкахъ у рубашекъ и съ толстыми тростями для гулянья; они сѣли шагахъ въ четырехъ другъ противъ друга и принялись жевать. Менѣе чѣмъ черезъ четверть часа эти два, полные надеждъ, молодыхъ человѣка покрыли желтымъ дождемъ плевковъ весь чистый полъ вокругъ себя, образовавъ такимъ образомъ магическій кругъ, за предѣлы котораго не смѣлъ никто переступить. Такъ какъ это было передъ завтракомъ, то, глядя на нихъ, мнѣ стало тошно, но въ то же время я замѣтилъ, что одинъ изъ нихъ былъ новичкомъ въ этомъ упражненіи и что ему было какъ-то неловко. Я былъ въ восторгѣ отъ этого открытія; а когда замѣтилъ, что онъ дѣлался все блѣднѣе и блѣднѣе и вмѣстѣ съ тѣмъ не продолжалъ по примѣру своего старшаго товарища жевать и плевать, я готовъ былъ броситься ему на шею и просить его не продолжать свое занятіе.

Мы всѣ сѣли завтракать въ каютѣ, внизу, и завтракъ этотъ шелъ не съ большимъ шумомъ и поспѣшностью, какъ у насъ въ Англіи, только вѣжливостью онъ могъ сравняться съ нашими большими обѣдами.

Около девяти часовъ мы пріѣхали на станцію желѣзной дороги и продолжали путь уже въ вагонахъ. Въ полдень намъ снова пришлось переѣзжать на пароходѣ широкую рѣку, а затѣмъ опять сѣсть въ вагоны, въ которыхъ часъ спустя, или около того, мы проѣхали по двумъ, каждый въ милю длиною, мостамъ, построеннымъ черезъ двѣ бухты, называемыхъ Большой и Малый Порохъ. Мосты эти деревянные и какъ разъ такой ширины, чтобы по нимъ могъ пройти поѣздъ; при малѣйшей неосторожности оба они, вмѣстѣ съ поѣздомъ, могутъ легко обрушиться въ воду.

Мы остановились обѣдать въ Балтиморѣ, въ Мэрилэндѣ.

Послѣ обѣда мы продолжали путь по желѣзной дорогѣ до Вашингтона. Было рано и люди не были еще заняты работой, а потому подходили съ любопытствомъ къ вагону, въ которомъ мы находились; совершенно безцеремонно всовывали свои головы по самыя плечи въ окна, устраивались по возможности удобно для наблюденій и затѣмъ безъ всякаго стѣсненія дѣлали вслухъ замѣчанія о моей наружности, какъ будто бы я былъ какой-нибудь неодушевленный предметъ. Я никогда прежде не слыхивалъ такъ много откровенныхъ замѣчаній насчетъ моего носа, глазъ, подбородка, о томъ, какой видъ имѣла моя голова сзади и т. д. Нѣкоторые удовлетворяли свою любознательность даже прикосновеніемъ, а мальчики мало довольствовались этимъ и повторяли то же самое нѣсколько разъ. Много такихъ господъ входило ко мнѣ въ отдѣленіе съ шапкой на головѣ и руками въ карманахъ и глазѣли на меня въ продолженіе цѣлыхъ двухъ часовъ, освѣжая себя по временамъ щипкомъ за носъ, каплей воды изъ жолоба, или подходя къ окнамъ и приглашая другихъ мальчиковъ, бывшихъ, на улицѣ, подойти и дѣлать тоже самое, крича имъ: "Вотъ, вотъ онъ! Идите сюда! Ведите съ собою всѣхъ вашихъ братьевъ!" -- и много другихъ радушныхъ приглашеній въ томъ же родѣ.

Мы достигли Вашингтона вечеромъ, около половины седьмаго, и успѣли взглянуть на капитолій, великолѣпное зданіе въ коринѳскомъ стилѣ, красиво построенное на большой высотѣ. Пріѣхавъ въ гостиницу, я слишкомъ усталъ, чтобъ осматривать что-либо еще, а потому тотчасъ же и легъ спать.

На слѣдующее утро, погулявъ часа два по городу, я вернулся домой, открылъ окно и выглянулъ изъ него. Вотъ онъ, Вашингтонъ, какъ теперь у меня передъ глазами.

Возьмите худшія мѣста дороги Сити и Пентонвилля, сохранивъ всѣ ихъ странности, а особенно мелкія лавочки и маленькіе домишки, тамъ выстроенные и занятые (но тамъ, а не въ Вашингтонѣ) столярами, бѣдными содержателями кухмистерскихъ и продавцами птицъ. Сожгите все это и снова отстройте деревянными оштукатуренными домами, расширьте это немного, бросьте туда частичку сентъ-джемскаго лѣса, привѣсьте зеленые ставни къ окнамъ всѣхъ домовъ снаружи и красныя и бѣлыя шторы внутри; вспашите всѣ дороги; посѣйте траву всюду, гдѣ ей не слѣдуетъ роста; воздвигните три великолѣпныхъ мраморныхъ зданія гдѣ-нибудь, но по возможности дальше отъ всѣхъ посѣщаемыхъ людьми мѣстъ; одно изъ зданій назовите почтамтомъ, другое -- думой, а третье -- казначействомъ; устройте нестерпимый жаръ утромъ и невыносимый холодъ вечеромъ, съ вихремъ пыли и вѣтра по временамъ; въ каждомъ свободномъ мѣстѣ, гдѣ можно ожидать найти улицу, или площадь, оставьте поле для дѣланія кирпичей, но безъ кирпичей: и вотъ вамъ Вашингтонъ.

Гостиница, въ которой мы живемъ, состоитъ изъ длинной линіи низкихъ домовъ, у которыхъ входъ сзади, съ общаго двора, гдѣ виситъ большой треугольникъ. Когда понадобится слуга, то ударяютъ въ этотъ треугольникъ отъ одного до семи разъ, смотря по тому, въ которомъ изъ семи домовъ надобны его услуги; но такъ какъ онѣ бываютъ нужны всюду и въ продолженіе всего дня, а являться на зовъ и не думаютъ, то занимательная музыка ударовъ въ треугольникъ продолжается весь день. Платье сушится на томъ же дворѣ. Черныя служанки съ бумажными платками на головахъ цѣлый день снуютъ изъ угла въ уголъ, точно такъ же, какъ и черные служители цѣлый день ходятъ черезъ дворъ съ блюдами въ рукахъ; двѣ большія собаки играютъ посреди двора на кучѣ ломанныхъ кирпичей; свинья, повернувшись къ солнцу животомъ, хрюкаетъ: "это преудобно", и ни мужчины, ни женщины, ни собаки, ни свинья, ни какая-либо другая живая тварь не обращаютъ ни малѣйшаго вниманія на треугольникъ, который все время бѣшено звонитъ.

Я подхожу къ среднему окну и гляжу по дорогѣ вдоль длиннаго ряда одноэтажныхъ домовъ. Улица оканчивается лужайкой тощей травы, которая выглядитъ уголкомъ настоящей деревни. На этой лужайкѣ стоитъ, кое-какъ на одинъ бокъ, изувѣченное, деревянное строеніе, нѣчто въ родѣ церкви съ флагомъ, чуть ли не больше себя на крышѣ. Подъ окномъ стоятъ нѣсколько каретъ, а черные кучера грѣются на солнцѣ и болтаютъ между собой. Три сосѣднихъ дома на видъ еще какъ-то меньше остальныхъ. Въ одномъ изъ нихъ лавка, но въ окнахъ ея никогда ничего не выставлено, а дверь всегда затворена. Въ другомъ домѣ, имѣющемъ видъ какой-то пристройки, можно получать устрицы всѣхъ сортовъ. Въ третьемъ домѣ живетъ очень ничтожный портной. И вотъ наша улица въ Вашингтонѣ.

Иногда его называютъ "Городомъ Великихъ Разстояній", но вѣрнѣе было бы назвать его "Городомъ Великихъ Намѣреній", ибо стоитъ только взглянуть на него съ вершины капитолія и тотчасъ же поймешь его великія намѣренія: обширныя аллеи, которыя начинаются отъ ничего и ведутъ ни къ чему; улицы съ цѣлую милю длиной, которымъ не достаетъ лишь домовъ, дорогъ и жителей; общественныя зданія, нуждающіяся лишь въ публикѣ. Можно предполагать, что сезонъ кончился и что большинство домовъ съ своими обитателями навсегда покинули городъ. Для мечтателей это большой праздникъ и обширное пустое поле для предположеній и воображенія,-- памятникъ, поставленный неосуществившемуся проекту и даже безъ надписи, которая свидѣтельствовала бы о его бывшемъ величіи.

Очень можетъ быть, что городъ и всегда останется въ такомъ видѣ. Онъ былъ первоначально избранъ для засѣданій правительства, какъ средство предупрежденія зависти и неудовольствій различныхъ штатовъ. У него нѣтъ своей торговли. За исключеніемъ президента и служащихъ при немъ членовъ законодательной власти, пріѣзжающихъ сюда лишь на время засѣданій,-- офицеровъ и чиновниковъ, служащихъ по разнымъ вѣдомствамъ, содержателей гостиницъ, поставщиковъ провизіи для стола,-- населеніе города не велико. Климатъ здѣсь вредный. Мало людей стало бы жить въ Вашингтонѣ, не имѣя необходимости въ этомъ по службѣ, и трудно ожидать, чтобы когда-либо сюда нахлынули переселенцы и торговцы.

Главныя части капитолія, разумѣется, двѣ палаты. Но кромѣ нихъ здѣсь замѣчательная ротонда въ девяносто шесть футовъ въ діаметрѣ и девяносто же шесть футовъ вышины. Стѣны ея состоятъ изъ нѣсколькихъ отдѣленій, украшенныхъ историческими картинами. Четыре изъ нихъ имѣютъ своимъ содержаніемъ выдающіяся событія революціоннаго движенія. Онѣ были написаны капитаномъ Трёмбёлемъ, который самъ участвовалъ въ дѣлѣ и былъ очевидцемъ этихъ происшествій, почему онѣ и представляютъ особенный интересъ. Въ эту самую залу недавно поставили статую Вашингтона. Въ ней безспорно есть достоинства, но меня она поразила натянутостью и я желалъ бы ее видѣть при лучшемъ освѣщеніи.

Въ капитоліи есть очень пріятная и удобная библіотека, а съ передняго балкона прекрасный видъ на городъ и его окрестности. Въ одномъ изъ отдѣленій зданія находится статуя Правосудія, о которой путеводитель (книга) говоритъ, что "работавшій ее художникъ хотѣлъ сдѣлать ее ночью, но чувство приличія общества этой страны воспротивилось этому, а потому онъ вдался нѣсколько въ противоположную крайность".

Палата депутатовъ -- большая и красивая полукруглая зала, съ очень изящными колоннами. Одна часть галлереи предназначена для дамъ; онѣ сидятъ въ переднихъ рядахъ, ходятъ и выходятъ, когда имъ вздумается, точь-въ-точь какъ въ какомъ-нибудь концертѣ. Кресло предсѣдателя подъ балдахиномъ и на возвышеніи; у каждаго члена свое кресло и свой приборъ для письма; люди, не участвующіе въ собраніи, находятъ, что правила эти въ высшей степени несправедливы и ведутъ къ слишкомъ покойному сидѣнью и прозаическимъ спичамъ. Комната эта очень красива, но весьма неудобна для того, чтобы слушать. Зала сената меньше, но у нея нѣтъ этого послѣдняго недостатка и вообще она отлично приспособлена къ своему назначенію. Лишнее прибавлять, что засѣданія происходятъ днемъ; парламентскія формы заимствованы у Англіи.

Меня иногда спрашивали въ другихъ мѣстахъ, мною посѣщаемыхъ, поразили ли меня головы законодателей въ Вашингтонѣ, подразумѣвая не ихъ вождей, или предводителей, а собственныя ихъ головы, на которыхъ растутъ ихъ сѣдые волосы и по которымъ френологически можно бы объяснить характеръ каждаго члена. На это я какъ громомъ поражалъ вопрошавшаго отвѣтомъ: "Нѣтъ, я не помню ничего подобнаго". Такъ какъ я заговорилъ о засѣданіяхъ, то кстати и объясню мои впечатлѣнія по этому поводу въ возможно краткихъ словахъ.

Можетъ-быть вслѣдствіе недостаточнаго развитія моего чувства благоговѣнія, но мнѣ не помнится, чтобы когда-либо я упалъ въ обморокъ, или былъ тронутъ до слезъ радостной гордости при видѣ какого-либо законодательнаго корпуса. Видъ палаты общинъ я перенесъ какъ мужчина, а въ палатѣ лордовъ не поддался никакой слабости кромѣ сна. Я видалъ и выборы, но никогда не чувствовалъ при этомъ желанія портить свою шляпу киданьемъ вверхъ и свой голосъ крикомъ въ честь нашей славной конституціи, или въ честь чистоты душевной подавателей голосовъ, или въ честь непогрѣшимой честности нашихъ независимыхъ членовъ. Выдержавъ такія нападенія на мою твердость, и притомъ какъ человѣкъ холоднаго, безстрастнаго темперамента, доходящаго до ледянаго хладнокровія въ этихъ случаяхъ, я надѣюсь, что мои впечатлѣнія о Вашингтонѣ могутъ быть приняты съ полною вѣрой.

Видѣлъ ли я здѣсь собраніе людей, связанныхъ между собою во имя свободы?-- Разумѣется, я нашелъ здѣсь много людей, говорившихъ о свободѣ, но мало дѣйствовавшихъ въ ея пользу.

Нашелъ ли я здѣсь собраніе людей, которые стараются въ Новомъ Свѣтѣ объ искорененіи лжи и пороковъ Стараго Свѣта, вырабатываютъ законы для общаго блага и, разумѣется, не имѣютъ другаго отечества кромѣ своей родины, Америки?-- Я увидалъ въ нихъ мелочность, портящую всякое политическое зданіе; неизъяснимое мошенничество при выборахъ; тайныя стачки съ полиціей; трусливыя нападенія на противниковъ подъ прикрытіемъ какой-нибудь газеты и съ подкупленнымъ перомъ вмѣсто кинжала; позорное пресмыканіе передъ наемными плутами, сѣящими еще болѣе раздоровъ и гадостей,-- однимъ словомъ, безчестныя крамолы, въ самомъ своемъ развращенномъ и испорченномъ видѣ, выглядывали здѣсь изъ каждаго угла.

Видѣлъ ли я между ними развитіе, образованность и вѣрное, честное, патріотическое сердце американца?-- Тамъ и сямъ были кое-какіе признаки ихъ, но и только. У нихъ всюду игра развратныхъ средствъ для обращенія политики въ нѣчто хищное, звѣрское и разрушительное для самоуваженія каждаго порядочнаго человѣка, такъ что всѣ чувствительные и щекотливые люди держатся въ сторонѣ, а остальные, большинство, даютъ полную волю своимъ себялюбивымъ цѣлямъ. И такимъ образомъ идетъ эта самая низкая борьба партій, а люди, которые во всякой другой странѣ постарались бы свое вліяніе и положеніе употребить на исполненіе законовъ, здѣсь только и хлопочутъ о дальнѣйшемъ ихъ попраніи.

Я не могу не сказать, что въ обѣихъ палатахъ есть и люди высоконравственные и съ хорошими намѣреніями; но это -- отдѣльныя личности. Эти люди поражаютъ видомъ своимъ, обмануть ихъ трудно, въ дѣйствіяхъ своихъ они быстры и сообразительны, обладаютъ огромной энергіей; по образованію они -- криктоны, по блеску глазъ и движеніямъ -- индѣйцы, по сильнымъ и благороднымъ побужденіямъ -- американцы и одинаково поддерживаютъ честь своего народа какъ у себя, такъ и за границей.

Во время моего пребыванія въ Вашингтонѣ я посѣщалъ обѣ палаты почти ежедневно. Когда я былъ въ палатѣ депутатовъ, говорилось противъ президента, но партія президента восторжествовала. Въ другой разъ рѣчь одного члена прервали смѣхомъ. Но впрочемъ такіе перерывы рѣдки; обыкновенно рѣчи членовъ выслушиваются въ молчаніи. Ссоръ здѣсь происходитъ больше, чѣмъ у насъ, а угрозы слышатся такія, какихъ себѣ не позволитъ ни одинъ джентльменъ въ образованной странѣ. Ораторское искусство заключается здѣсь въ постоянномъ повтореніи одной и той же идеи, или мысли, только все въ новыхъ словахъ и выраженіяхъ. Присутствовавшимъ при преніяхъ не предлагается вопросъ: "что онъ говорилъ", а "сколько времени говорилъ онъ". Впрочемъ, вѣдь это только нѣкоторое преувеличеніе того, что существуетъ всюду.

Сенатъ держится съ достоинствомъ и его засѣданія ведутся очень степенно. Обѣ палаты прекрасно убраны коврами, которые, къ сожалѣнію, теряютъ всякій видъ вслѣдствіе всеобщей привычки харкать куда ни попало. Предупреждаю всѣхъ иностранцевъ избѣгать глядѣть на полъ, а если они что-нибудь уронятъ, будь то хоть ихъ кошелекъ, то ни въ какомъ случаѣ не рѣшаться поднимать упавшую вещь рукой безъ перчатки.

Замѣчательно, что на первый взглядъ кажется, что у всѣхъ почтенныхъ членовъ щеки припухли, и не менѣе замѣчательно то, что причиной этой опухлости оказывается табакъ, которымъ они набиваютъ обѣ щеки. Странно тоже видѣть, какъ очень порядочный джентльменъ на предсѣдательскомъ мѣстѣ сидитъ положивъ для большаго удобства ноги на письменный столъ и спокойно приготовляетъ себѣ при помощи перочиннаго ножа новую табачную заклепку въ ротъ, а когда она готова, то замѣняетъ ею прежнюю.

Я былъ удивленъ при видѣ того, что люди, уже опытные въ дѣлѣ жеванья и харканья, не умѣютъ хорошо прицѣливаться, куда плюнуть: нѣкоторые изъ джентльменовъ нѣсколько разъ не могли попасть въ плевальницу на разстояніи пяти шаговъ, а одинъ такъ даже не попалъ въ окно на разстояніи трехъ шаговъ. А то такъ однажды, когда я сидѣлъ послѣ обѣда съ двумя дамами и нѣсколькими джентльменами вокругъ камина, то одинъ изъ послѣднихъ ровно шесть разъ промахнулся, не попалъ въ каминъ; но я думаю, что это происходило вслѣдствіе того, что онъ недостаточно старательно мѣтился.

Торговая палата {Patent Office -- заведеніе, завѣдующее одновременно дѣлами нашихъ городскихъ думъ и мануфактурныхъ совѣтовъ.} въ Вашингтонѣ представляетъ множество образцовъ предпріимчивости и остроумія американцевъ. Огромное число моделей, тамъ находящихся, собрано лишь за послѣднія пять лѣтъ,-- вся прежняя коллекція сгорѣла во время пожара. Изящное зданіе, въ которомъ онѣ находятся, скорѣе палатка, чѣмъ домъ, такъ какъ только три стѣны выстроены вмѣсто четырехъ, а работы между тѣмъ прекращены.

Почтамтъ -- очень удобное и очень красивое зданіе. Здѣсь выставлено нѣсколько любопытныхъ вещей, подаренныхъ иностранными дворами американскимъ посланникамъ; подарки эти законъ не позволяетъ имъ удерживать у себя. Признаюсь, я смотрѣлъ на эту выставку далеко не какъ на знамя чести. Вѣрно мало надѣются американцы на своихъ дипломатовъ, когда боятся, что какая-нибудь табакерка или шаль въ состояніи подкупить ихъ.

Въ предмѣстьи Джорджтаунъ есть іезуитское заведеніе, великолѣпно расположенное и, насколько я замѣтилъ, хорошо веденное. Много людей и не римской церкви пользуются этимъ учрежденіемъ, чтобы дать своимъ дѣтямъ хорошее образованіе. Окрестности по рѣкѣ Потомаку очень живописны и, кажется, не вредны для здоровья подобно климату Вашингтона. Здѣсь на высотѣ воздухъ былъ прохладный въ то время, какъ въ городѣ было невыносимо жарко.

Дворецъ президента и внутри и снаружи похожъ на англійскій клубъ. Я не знаю иного зданія, съ которымъ бы я могъ его сравнить. Онъ окруженъ очень красивыми садами, имѣющими однако видъ только-что сейчасъ разбитыхъ. Я сдѣлалъ мой первый визитъ туда въ утро моего пріѣзда въ Вашингтонъ; одинъ изъ джентльменовъ, служащихъ при президентѣ, былъ такъ добръ, что взялъ на себя представить меня ему.

Мы вошли въ обширную залу и позвонили раза-три въ колокольчикъ, но не получивъ никакого отвѣта на этотъ зовъ, безъ дальнѣйшихъ церемоній пошли дальше по примѣру многихъ другихъ джентльменовъ (большею частью въ шляпахъ и съ руками въ карманахъ), дѣлавшихъ очень покойно то же самое. Съ нѣкоторыми изъ нихъ были и лэди, которымъ они показывали комнаты; другіе удобно расположились на стульяхъ и диванахъ; наконецъ, третьи въ полномъ утомленіи отъ скуки ожиданія лѣниво зѣвали. Большинство собравшихся находилось здѣсь не ради какого-либо дѣла, а просто ради чванства и щегольства. Нѣкоторые усиленно разсматривали мебель, какъ бы желая удостовѣриться въ томъ, что президентъ ничего изъ нея не продалъ.

Здѣсь находилось много господъ, праздно шатающихся по хорошенькой гостиной (съ террасы которой открывался великолѣпный видъ на рѣку и прилежащія поля) и еще множество другихъ посѣтителей, разсѣянныхъ по другой великолѣпной комнатѣ, называемой "Восточною гостиной". Посмотрѣвъ на нихъ, мы отправились на верхъ и вошли въ комнату, гдѣ дѣйствительно многіе ожидали аудіенціи. Здѣсь какой-то чисто одѣтый и въ желтыхъ туфляхъ черный слуга, неслышно двигаясь по комнатѣ, шепталъ всѣмъ на ухо разныя порученія; при видѣ моего товарища онъ сдѣлалъ знакъ, что узналъ его, и пошелъ доложить о немъ.

Прежде чѣмъ взойдти сюда, мы заглянули въ другую комнату; по стѣнамъ ея стояли длинные столы со множествомъ газетъ, а разные джентльмены читали эти газеты. Но средствъ для препровожденія времени здѣсь было мало и для ожиданія комната эта была столь же скучна и несносна, какъ и всякая другая пріемная въ какомъ-либо общественномъ заведеніи, или пріемная доктора въ часы его консультаціи на дому.

Тутъ дожидалось человѣкъ пятнадцать или двадцать. Одинъ высокій, мускулистый старикъ съ Востока, загорѣлый и мрачный, съ бѣлоснѣжной шляпой на колѣняхъ и громаднымъ зонтикомъ между ногъ, сидѣлъ на стулѣ очень прямо и имѣлъ видъ, какъ будто ужь рѣшился высказать президенту все, что слѣдуетъ, и затѣмъ ни на одну йоту ни въ чемъ не уступать ему. Другой, фермеръ изъ Кентуки, футовъ шести ростомъ съ шляпой на головѣ и руками за спиной прислонился къ стѣнѣ и билъ объ полъ каблукомъ, какъ будто само время было у него подъ ногами, и онъ буквально убивалъ его. Третій, желчно выглядывавшій человѣкъ, съ коротко остриженными черными волосами и продолговатымъ лицомъ, выбритымъ до синихъ пятенъ, сосалъ наболдашникъ своей трости, изрѣдка вынимая его изо рта, чтобы посмотрѣть, какъ подвигается дѣло. Четвертый все только посвистывалъ; пятый все только харкалъ. Вообще все общество собравшихся тутъ джентльменовъ очень усердно и энергично занималось этимъ послѣднимъ дѣломъ и обильно осыпало своими дарами коверъ, такъ что я увѣренъ, что горничныя президента получаютъ большое жалованье, или, говоря болѣе изящно, получаютъ высокое вознагражденіе: слово это въ Америкѣ употребляется вмѣсто слово жалованье относительно всѣхъ слугъ въ общественныхъ мѣстахъ.

Мы не долго ждали въ этой комнатѣ, какъ снова появился черный слуга и провелъ насъ въ другую комнату меньшихъ размѣровъ, гдѣ за дѣловымъ, покрытымъ бумагами, столомъ сидѣлъ самъ президентъ. Онъ казался утомленнымъ и озабоченнымъ и не мудрено, когда ему приходилось бороться со всѣми; но выраженіе лица его было кротко и пріятно, манеры замѣчательно просты и порядочны,-- это былъ настоящій джентльменъ. Я подумалъ, что и лицомъ, и фигурой, и манерой держать себя онъ удивительно подходилъ къ своему положенію.

Меня предупредили, что этикетъ республиканскаго двора требуетъ, чтобъ иностранецъ, подобный мнѣ, отклонилъ приглашеніе на обѣдъ (приглашеніе это, впрочемъ, дошло до меня лишь передъ самымъ моимъ отъѣздомъ изъ Вашингтона и спустя нѣсколько времени послѣ назначеннаго для обѣда дня), такъ что я былъ еще всего одинъ разъ въ этомъ домѣ. Это было по случаю одного изъ общихъ вечернихъ собраній, происходящихъ обыкновенно между девятью и двѣнадцатью часами и носящихъ странное названіе "съѣздовъ".

Мы съ женой поѣхали туда около десяти часовъ. Экипажей стояло на дворѣ довольно много; полицейскихъ тутъ не было, чтобъ усмирять испуганныхъ лошадей хватаньемъ ихъ подъ узды, или тыканьемъ имъ въ глаза дубиною; я готовъ поклясться, что мирныхъ людей не колотили здѣсь по головѣ, не толкали въ шею и животъ и вообще не приводили ихъ такими кроткими мѣрами къ смирному стоянью, а потомъ за неподвижность не забирали въ полицію. Тѣмъ не менѣе суеты и безпорядка не было. Наша коляска подъѣхала въ свою очередь къ подъѣзду безъ всякихъ криковъ, ругательствъ и другихъ подобныхъ задержекъ, и мы вышли изъ экипажа такъ же тихо и безопасно, какъ бы сопутствуемые всей полицейскою силой метрополіи отъ А до Z включительно.

Рядъ комнатъ въ нижнемъ этажѣ былъ ярко освященъ, а въ залѣ играла военная музыка. Въ маленькой гостиной, въ кругу собравшихся гостей, находился президентъ вмѣстѣ съ своей невѣсткой, исполнявшей роль хозяйки дома. Это была очень интересная, граціозная, привѣтливая и благовоспитанная лэди. Одинъ джентльменъ, стоявшій въ той же группѣ, казалось, принялъ на себя обязанности церемоніймейстера. Я не видѣлъ никакихъ другихъ офицеровъ, никакой другой свиты, да и не было въ нихъ надобности.

Большая гостиная, о которой я уже упоминалъ, и другія комнаты нижняго этажа были полны гостей. Общество не состояло изъ какихъ-либо отборныхъ членовъ,-- здѣсь встрѣчались люди многихъ разрядовъ и сословій; не было здѣсь пышныхъ и роскошныхъ нарядовъ, а нѣкоторые были, даже смѣшны. Всѣ держали себя хорошо; не случилось ни одной рѣзкой выходки; каждый являлся сюда безъ приглашенія или билета и, казалось, чувствовалъ, что и на немъ лежитъ отвѣтственность за ходъ и характеръ вечера.-- Что всѣ эти посѣтители не были чужды извѣстному образованію и умѣли цѣнить умственныя способности своихъ соотечественниковъ въ другихъ странахъ, проливавшихъ хорошій свѣтъ на ихъ отечество, было видно изъ того, какъ они приняли Вашингтона Ирвинга, моего искренняго друга, который только-что былъ назначенъ министромъ къ испанскому двору и теперь въ своемъ новомъ званіи въ первый и послѣдній разъ появился между ними передъ отъѣздомъ за границу. Я искренно убѣжденъ, что при всемъ сумасбродствѣ американской политики мало людей бывали такъ чистосердечно и преданно обласканы, какъ этотъ прекраснѣйшій писатель. Рѣдко случалось мнѣ чувствовать такое уваженіе къ общественному собранію, какъ въ этотъ разъ при видѣ того, какъ всѣ бывшіе здѣсь, единодушно оставивъ шумныхъ ораторовъ и сильныхъ міра сего, съ честнымъ и благороднымъ побужденіемъ столпились вокругъ этого скромнаго человѣка, гордые его удачей, отражавшейся на ихъ странѣ, и всѣмъ сердцемъ благодарные ему за хорошія мысли и понятія, которыя онъ распространялъ между ними. Дай Богъ ему долго щедрою рукой сыпать свои сокровища и дай Богъ имъ долго чествовать его, какъ достойнаго человѣка!

-----

Срокъ, назначенный нами для нашего пребыванія въ Вашингтонѣ, кончился, и намъ предстояло начать наше путешествіе, ибо короткіе переѣзды, которые намъ до сихъ поръ приходилось дѣлать, считались здѣсь ни за что.

Сперва я было намѣревался ѣхать на югъ -- къ Чарльстону; но когда я думалъ, какъ много времени возьметъ такая поѣздка и какъ сильны будутъ тамъ жары, невыносимыя ужь и въ Вашингтонѣ, я невольно сталъ прислушиваться къ тому шепоту, который часто слышался мнѣ еще въ Англіи, когда я и не думалъ попасть сюда и не мечталъ о городахъ, которые растутъ какъ дворцы въ волшебныхъ сказкахъ, среди пустынь и лѣсовъ Запада.

Когда я сталъ сдаваться своему желанію отправиться на Западъ, всѣ меня предупреждали объ опасностяхъ и неудобствахъ, сопряженныхъ съ такимъ путешествіемъ, такъ что жена моя побоялась ѣхать со мною; я же, не очень довѣряя этимъ разсказамъ, остался при своемъ намѣреніи. Мы рѣшили, что пока поѣдемъ вмѣстѣ въ Ричмондъ и Виргинію, куда я и приглашаю читателей слѣдовать за нами.