Бэрнеби и Гогъ были изъ первыхъ между добравшимися до харчевни; скоро пришло по одиночкѣ нѣсколько человѣкъ, принадлежавшихъ въ сборищу того дня. Между ними находились также Симонъ Тэппертейтъ и мистеръ Денни, которые оба, особливо послѣдній, съ большимъ усердіемъ и множествомъ комплиментовъ поздравляли Бэрнеби съ оказанною имъ храбростью.
-- И теперь еще весело мнѣ, какъ вспомню,-- сказалъ Денни, поставя свою тяжелую дубину съ повѣшенною на ней шляпою въ уголъ и садясь къ нимъ за столъ.-- То-то было дѣло! А ни къ чему не повело. Я ужъ и не знаю, что будетъ. Въ нынѣшнемъ народѣ нѣтъ никакого духа. Подайте чего-нибудь закусить и выпить. Мнѣ тошно отъ человѣчества.
-- Почему же?-- спросилъ мистеръ Тэппертейтъ, который уже освѣжилъ свое разгорѣвшееся лицо кружкою въ полгаллона.-- Развѣ ты не считаешь этого за доброе начало, мистеръ?
-- Докажите мнѣ только, что оно не конецъ,-- возразилъ палачъ.-- Когда солдатъ свалился, мы могли бы весь Лондонъ сдѣлать нашимъ, такъ нѣтъ,-- мы стоимъ себѣ, зѣваемъ да глядимъ. Мировой судья (чтобъ ему по ядру въ каждый глазъ, какъ и досталось бы, еслибъ шло по моему) говоритъ: "Друзья, дайте мнѣ слово, что вы разойдетесь, такъ я отошлю солдатъ прочь"; вотъ наши ребята и закричали ура, бросили выигранную было игру съ отличными картами и побрели, словно стая ученыхъ пуделей.-- Прямые пудели! Да что тутъ!-- прибавилъ онъ съ видомъ глубокаго негодованія,-- мнѣ надо краснѣть за моихъ братьевъ -- людей. Право, лучше бъ я родился быкомъ!
-- Кажется, у тебя тогда былъ бы именно такой прекрасный характеръ, какъ теперь,-- отвѣчалъ Симонъ Тэппертейтъ, и гордо вышелъ вонъ.
-- Напрасно думаешь такъ, пріятель!-- вскричалъ палачъ ему вслѣдъ.-- Будь я въ эту минуту звѣремъ съ рогами и имѣй при этомъ хоть каплю ума, я поднялъ бы на рога все общество, кромѣ развѣ двоихъ,-- онъ разумѣлъ Гога и Бэрнеби: -- они храбро вели себя нынче.
Послѣ этого прискорбнаго воспоминанія о происшествіяхъ дня, Денни искалъ утѣшенія въ холодной жареной говядинѣ и пивѣ, но не смягчая сердитаго и недовольнаго выраженія лица, котораго угрюмость еще больше подчеркивалась пріятнымъ на него вліяніемъ обѣда.
Оскорбленное общество могло бы отомстить за себя рѣзкими словами, если не ударами, но оно устало, утомилось. Большая часть собесѣдниковъ съ утра постилась; всѣ чрезвычайно пострадали отъ необыкновеннаго жара; а отъ сильнаго крика, тревоги и напряженій дня многіе такъ ослабѣли, что почти не могли вы говорить, ни держаться на ногахъ. Сверхъ того, они были въ нерѣшимости, что имъ начать, опасались слѣдствій того, что уже случилось, и видѣли, что они ни въ чемъ не успѣли, даже повредили успѣху своего великаго дѣла. Изъ тѣхъ, которые еще собрались въ харчевню многіе черезъ часъ уже одумались; настоящіе честные и прямые люди ушли, чтобъ послѣ однажды сдѣланнаго опыта никогда не возвращаться и не имѣть ни малѣйшаго сношенія съ своими новыми товарищами. Другіе оставались только для того, чтобъ отдохнуть, и потомъ съ отчаяніемъ отправились домой; иные, бывшіе дотолѣ постоянными гостями, навсегда прекратили свои посѣщенія. Изъ полдюжины арестантовъ, которыхъ кавалеристы свезли въ Ньюгетъ, молва сдѣлала по крайней мѣрѣ полсотни, и пріятели ихъ, въ теперешнемъ своемъ трезвомъ состояніи, такъ повѣсили крылья передъ этими неутѣшительными извѣстіями, что уже часовъ около восьми вечера Денни, Гогъ и Бэрнеби одни сидѣли въ харчевнѣ. Они крѣпко заснули на лавкахъ, какъ были разбужены приходомъ Гашфорда.
-- О! Такъ вы здѣсь?-- сказалъ секретарь.-- Боже мой!
-- Вотъ еще! Да гдѣ же вамъ быть, мистеръ Гашфордъ?-- возразилъ Денни, садясь на лавкѣ.
-- Нигдѣ, нигдѣ,-- отвѣчалъ тотъ чрезвычайно ласково.-- Улицы полны синими кокардами. Я думалъ, было, что вы тоже тамъ, и очень радъ, что вы здѣсь.
-- А вы принесли намъ, вѣрно, приказанія, мистеръ?-- сказалъ Гогъ.
-- Нѣтъ, избави Боже. Я... ничего... Никакихъ приказаній, мой другъ. Что у меня за приказанія? Вѣдь, вы не у меня на службѣ...
-- Мистеръ Гашфордъ,-- сказалъ съ упрекомъ Дентш:-- мы однако принадлежимъ къ дѣлу или нѣтъ?
-- Дѣло!-- повторилъ секретарь, смотря на него разсѣянно.-- Дѣла никакого нѣтъ; дѣло проиграно.
-- Проиграно?
-- Да, да. Вѣдь вы, я думаю, слышали? Прошеніе отвергнуто большинствомъ ста девяноста двухъ голосовъ противъ шести. Все рѣшено. Мы могли бы и не хлопотать столько по пустякамъ; это обстоятельство и огорченіе милорда -- единственные предметы, о которыхъ я сожалѣю. Всѣмъ прочимъ я доволенъ.
Съ этими словами вынулъ онъ изъ кармана перочинный ножикъ и, положивъ шляпу на колѣни, началъ спарывать синюю кокарду, которую носилъ цѣлый день; при этомъ напѣвалъ онъ мелодію псалма, бывшаго въ тотъ день въ большомъ ходу, и останавливался на ней съ тихою горестью.
Двое приверженцевъ его смотрѣли то другъ на друга, то на него и затруднялись продолженіемъ разговора. Наконецъ, Гогъ, перемигнувшись и перетолкнувишсь локтями съ мистеромъ Денни, осмѣлился прервать Гашфорда и спросить, почему онъ не хочетъ оставить этой ленты на шляпѣ.
-- Потому,-- сказалъ секретарь, смотря на него насмѣшливо:-- потому что глупо было бы носить ее и сидѣть на мѣстѣ, или носить ее и спать, или носить ее, и бѣжать прочь. Вотъ и все тутъ, другъ мой.
-- Да что же намъ-то прикажете дѣлать, мистеръ: -- сказалъ Гогъ.
-- Ничего,-- отвѣчалъ Гашфордъ, пожавъ плечами ничего. Когда милордъ терпѣлъ упреки и угрозы за то, что держалъ вашу сторону, тогда бы я, какъ благоразумный человѣкъ, хотѣлъ, чтобъ вы ничего не дѣлали. Когда солдаты топтали васъ ногами лошадей, и я видѣлъ смущеніе и страхъ на всѣхъ вашихъ лицахъ, я хотѣлъ бы, чтобъ вы ничего не дѣлали -- словомъ, чтобъ вы поступали такъ, какъ поступили. Вотъ сидитъ молодой человѣкъ, который показалъ такъ мало благоразумія и такъ много отваги. Ахъ я боюсь за него.
-- Боитесь, мистеръ?-- воскликнулъ Гогъ.
-- Боитесь, мистеръ Гашфордъ?-- повторилъ Денни.
-- Да, въ случаѣ, еслибъ завтра вышла прокламація, которая назначила бы пятьсотъ фунтовъ или тому подобную бездѣлку за его голову; въ случаѣ, еслибъ туда же причислили кого-нибудь, кто спрыгнулъ съ лѣстницы въ сѣни,-- сказалъ Гашфордъ хладнокровно.-- Ничего не надо дѣлать!
-- Чортъ побери, мистеръ!-- вскричалъ Гогъ, вскочивъ съ мѣста.-- Что жъ мы такое сдѣлали, что вы такъ стали говорить съ нами?
-- Ничего,-- отвѣчалъ Гашфордъ съ усмѣшкою.-- Если тебя посадятъ въ тюрьму; если этотъ молодой человѣкъ (тутъ пристально посмотрѣлъ онъ на внимательно слушавшаго Бэрнеби) будетъ отнятъ у насъ и друзей своихъ, оторванъ, можетъ быть, отъ людей, которыхъ онъ любитъ, и которыхъ его смерть свела бы въ могилу; если онъ будетъ брошенъ въ тюрьму, выведенъ и повѣшенъ передъ вашими глазами, все-таки ничего не надобно дѣлать! Вѣрно, вы найдете, что это лучшая политика...
-- Пойдемъ!-- вскричалъ Гогъ, бросившись къ двери -- Денни! Бэрнеби! Пойдемъ!
-- Куда? Что ты хочешь дѣлать?-- сказалъ Гашфордъ, опередивъ его и загородивъ собою дверь.
-- Куда? Мы хотимъ дѣлать что бы то ни было!-- вскричалъ Гогъ.-- Посторонитесь, мистеръ, а не то мы выпрыгнемъ въ окно. Пустите!
-- Ха, ха, ха! У тебя такой... такой бѣшеный характеръ!-- сказалъ Гашфордъ, который вдругъ перешелъ къ самой дружеской шутливости и заговорилъ по братски.-- Что ты за раздражительное созданіе?.. Вѣдь ты, однако, выпьешь со мною прежде, чѣмъ пойдешь?
-- О да... разумѣется!-- захрюкалъ Денни, утирая рукавомъ свое жадное рыло.-- Не горячись, братъ. Выпей съ мистеромъ Гашфордомъ!
Гогъ отеръ потъ съ лица и улыбнулся. Лукавый секретарь помиралъ со смѣху.
-- Водки сюда! Скорѣе, а то вѣдь онъ не останется! имъ такъ отчаянно горячъ!-- сказалъ ловкій секретарь, которому Денни, всевозможными киваньями и ругательствами шопотомъ отдавалъ полную справедливость.-- Если онъ разъ взбѣсился, его ужъ ни за что не удержишь!
Гогъ поднялъ свою жилистую руку и сказалъ, хлопнувъ Бэрнеби по спинѣ, что бояться нечего. Они потрясли руки другъ другу. Бѣдный Бэрнеби вполнѣ былъ увѣренъ, что принадлежитъ къ числу добродѣтельнѣйшихъ и безкорыстнѣйшихъ героевъ въ свѣтѣ,-- и Гашфордъ опять засмѣялся
-- Я слышалъ,-- сказалъ онъ вкрадчивымъ голосомъ, стоя между ними съ большой кружкой джина и наливая ихъ рюмки такъ проворно и такъ часто, какъ только имъ хотѣлось: -- я слышалъ,-- не могу, впрочемъ, сказать, правда, это или нѣтъ,-- что люди, которые шатаются по улицамъ сегодня вечеромъ, не прочь бы разломать одну или двѣ римско-католическія капеллы, и что имъ не достаетъ только предводителей. Слышалъ даже названія капеллх: одна, что въ Докъ-Стритъ-Ланкольнсъ-Иннъ-Фильдсѣ, другая, что въ Уарвикъ-Стритъ-Гольденъ-Скверѣ; да это только такъ, знаешь, носятся слухи... Вѣдь ты, вѣрно, не пойдешь?
-- Затѣмъ, чтобъ ничего не дѣлать, мистеръ, не такъ ли?-- воскликнулъ Гогъ.-- Для насъ съ Бэрнеби нѣтъ ни веревокъ, ни запоровъ! Надо имъ помочь. Не достаетъ предводителей, вы сказали. Ну, ребята!
-- Бѣшеный удалецъ!-- воскликнулъ секретарь.-- Ха ха, ха! Бодрый, неугомонный, чрезвычайно горячій дѣтина! Человѣкъ, который...
Не нужно было доканчивать фразы, потому что они были ужъ на улицѣ и такъ далеко, что ихъ было не слышно. Онъ прервалъ свой хохотъ, прислушался, надѣлъ перчатки и, долго ходивъ по пустой комнатѣ взадъ и впередъ съ заложенными на спину руками, направилъ, наконецъ, шаги къ центру города и исчезъ въ улицахъ.
Улицы наводнены были людьми всѣхъ сословій, ибо молва о происшествіяхъ того дня возбудила всеобщее вниманіе. Многіе, не имѣвшіе большой охоты выходить со двора, сидѣли у оконъ и дверей, и повсюду былъ одинъ предметъ разговора. Одни разсказывали, что бунтъ совершенно усмиренъ, другіе увѣряли, что онъ опять вспыхнулъ; нѣкоторые говорили, что лордъ Джорджъ Гордонъ отведенъ подъ сильнымъ карауломъ въ Тоуэръ; иные разсказывали даже о покушеніи на жизнь короля, и будто бы опять высланы солдаты, и въ одной отдаленной части города часъ назадъ слышны были ружейные выстрѣлы. Съ прибывающими сумерками и разсказы эти становились все страшнѣе и таинственнѣе; часто, когда испуганный прохожій пробѣгалъ съ извѣстіемъ, что бунтовщики приближаются и уже недалеко, всѣ двери и окна въ нижнихъ этажахъ накрѣпко запирались, и поднималась тревога, какъ будто городу грозило нашествіе непріятеля.
Гашфордъ украдкою бродилъ вездѣ, прислушивался ко всему, что можно было услышать, и разсѣвалъ или подтверждалъ тѣ изъ ложныхъ слуховъ, которые годились для его цѣли; въ этомъ неусыпномъ занятіи, доходилъ онъ двадцатый разъ до Гольборна, какъ вдругъ толпа женщинъ и дѣтей пробѣжала вдоль улицы и смутный шумъ безчисленныхъ голосовъ поразилъ слухъ его. Угадавъ по этимъ признакамъ и по зареву, начавшему багровить дома по обѣимъ сторонамъ улицы, несомнѣнное приближеніе своихъ добрыхъ пріятелей, онъ попросилъ у первой растворившейся двери дома пріюта на нѣсколько минутъ и подбѣжалъ съ нѣкоторыми другими къ окошку верхняго этажа, откуда сталъ вмѣстѣ съ ними глядѣть на толпу.
Нѣсколько человѣкъ шли впередъ съ факелами, и физіономіи главныхъ лицъ были явственно видимы. Ясно было, что они разрушили зданіе, именно какую-нибудь католическую церковь, потому что между добычею, которую они несли какъ трофей, виднѣлись священническія облаченія и церковные сосуды. Покрытые сажею, пылью, известкою и соромъ, въ изорванныхъ платьяхъ и съ растрепанными волосами, съ исцарапанными до крови отъ гвоздей лицами и руками, бѣжали впереди всѣхъ Бэрнеби, Гогъ и Денни, какъ страшные бѣглецы изъ дома сумасшедшихъ. За ними слѣдовала густая толпа: одни пѣли и торжественно кричали; другіе дрались между собою или грозили зрителямъ; иные шли съ огромными бревнами, на которыхъ, будто на живыхъ существахъ, истощали еще свое бѣшенство, ломая, сокрушая ихъ и высоко бросая вверхъ отломленные куски; нѣкоторые были пьяны и не чувствовали ушибовъ, полученныхъ отъ падавшихъ кирпичей, камней и бревенъ: въ серединѣ несли одного на оконномъ ставнѣ, покрытаго грязнымъ лоскутомъ,-- безчувственную мертвую груду. Толпа промелькнула и исчезла, какъ тѣнь страшныхъ лицъ, тамъ и сямъ освѣщенныхъ колеблющимся, дымнымъ пламенемъ, какъ призраки демонскихъ головъ съ сверкащими глазами, съ движущимися въ воздухѣ палками и желѣзными полосами,-- какъ ужасное навожденіе, въ которомъ такъ много и вмѣстѣ такъ мало было видно, которое такъ нескончаемо и вмѣстѣ такъ коротко, въ которомъ было такъ много призраковъ, незабвенныхъ уже на цѣлую жизнь, и вмѣстѣ столь многое, чего нельзя было замѣтить въ брежжущемъ полусвѣтѣ.
Когда толпа пронеслась своимъ путемъ разрушенія и неистовства, послышался раздирающій сердце вопль. Куча людей тотчасъ бросилась туда; Гашфордъ, немедленно вышедшій опять на улицу, былъ между ними. Онъ стоялъ съ боку небольшого сборища и не могъ ни видѣть, ни слышать, что происходило въ серединѣ; но одинъ, занимавшій лучшее мѣсто, сказалъ ему, что это вдова, которая въ числѣ бунтовщиковъ узнала сына.
-- Больше ничего?-- сказалъ секретарь, поворачивая домой -- Хорошо! Кажется, ужъ это будетъ немножко побольше!