Теперь намъ необходимо возвратиться къ Гогу. Посовѣтовавъ, какъ мы видѣли, бунтовщикамъ разсѣяться изъ окрестностей "Кроличьей-Засѣки" и сойтись потомъ опять по обыкновенію, онъ снова скользнулъ въ темноту, изъ которой вышелъ было, и болѣе, уже не показывался въ эту ночь.
Онъ выжидалъ въ кустарникѣ, скрывавшемъ его отъ взоровъ бѣшеныхъ товарищей, ушли-ли они по его приказу или все еще скитаются вокругъ и зовутъ его къ себѣ. Нѣкоторые, видѣлъ онъ, нимало не были расположены удалиться безъ него и безпрестанно оборачивались къ тому мѣсту, гдѣ онъ спрятался, какъ будто хотѣли пойти по его слѣду и принудить вернуться назадъ; но, въ свою очередь призываемые товарищами и притомъ не осмѣливаясь пускаться въ скрытыя мѣста, гдѣ легко могли подвергнуться нападенію, если кто изъ сосѣдей или здѣшнихъ домашнихъ сторожитъ ихъ подъ деревьями, они скоро оставили свое намѣреніе и поспѣшно удалились съ тѣми, кто былъ одинаковаго съ ними мнѣнія на этотъ счетъ.
Убѣдившись, что вся толпа мятежниковъ послѣдовала ихъ примѣру, онъ бросился въ самую густую часть лѣска и, дорогою раздвигая вѣтви, поспѣшилъ прямо къ брезжившему вдали свѣту, руководимый какъ имъ, такъ и пылавшимъ позади огнемъ.
Когда онъ подходилъ ближе и ближе къ мерцавшему сторожевому огоньку, на который пулъ,-- показалось красное сіянье нѣсколькихъ факеловъ; голоса людей, тихо разговаривавшихъ между собою, прерывали тишину, которая, исключая доносившагося по временамъ отдаленнаго крика, царствовала уже повсюду. Наконецъ, вышелъ онъ изъ подъ деревьевъ, перескочилъ ровъ и явился на глухой тропѣ, гдѣ кучка бродягъ подозрительной наружности, которыхъ онъ оставилъ здѣсь минутъ двадцать назадъ, нетерпѣливо ждала его прибытія.
Они толпились вокругъ старой почтовой кареты; одинъ изъ нихъ правилъ и сидѣлъ, какъ почтальонъ, на пристяжной лошади. Ширмы были подняты, и у обоихъ оконъ караулили мистеръ Тэппертейтъ и Денни. Первый присвоилъ себѣ команду надъ кучкою, потому что, когда Гогъ подошелъ, онъ кликнулъ его; прочіе, расположившіеся на землѣ около кареты, тотчасъ встали и окружили его.
-- Ну,-- сказалъ Симонъ тихимъ голосомъ: -- все. ли въ порядкѣ?
-- Все,-- отвѣчалъ Гогъ также тихо.-- Они теперь разсѣваются... ужъ начали, когда я пошелъ сюда.
-- Такъ мы теперь на просторѣ?
-- На просторѣ,-- сказалъ Гогъ.-- Посмотрѣлъ бы я, кто нынѣшнюю ночь схватится съ нашими ребятами, когда они тамъ увидѣли, что они могутъ дѣлать. А у кого есть выпить?
Всякій захватилъ съ собою какую-нибудь поживу изъ погреба; тотчасъ явилось нѣсколько плетеныхъ фляжекъ и бутылокъ. Онъ выбралъ себѣ самую большую, приставилъ ее ко рту и выцѣдилъ вино въ горло. Опорожнивъ, онъ бросилъ ее прочь и протянулъ руку за другою, которую также выпилъ однимъ разомъ. Подана еще третья, и этой онъ выпилъ половину. Остатокъ отложилъ онъ про запасъ и спросилъ:
-- Нѣтъ ли у кого изъ васъ закусить? Я голоденъ, какъ волкъ зимою. Кто изъ васъ былъ въ кладовой? Ну!
-- Я, братецъ,-- сказалъ Денни, снимая шляпу и копаясь въ ней.-- Тутъ гдѣ-то есть кусокъ холоднаго пирога съ дичью, если хочешь.
-- Хочу ли!-- воскликнулъ Гогъ, сѣвъ на тропинку.-- Давай только! Проворнѣе! Посвѣтите-ка, да станьте вокругъ! Я хочу поужинать въ полномъ парадѣ, ребята. Ха, ха, ха!
Они исполнили его сумасбродный капризъ -- потому что всѣ глубоко заглянули въ стаканы и сдѣлались такими же бѣшеными, какъ онъ,-- и столпились вкругъ него, а двое съ факелами стали, одинъ по правую, другой по лѣвую его сторону, чтобъ ему не темно было пировать. Мистеръ Денни, которому, между тѣмъ, удалось отлѣпить отъ дна шляпы большой кусокъ паштета, который такъ приплюснулся тамъ, что насилу можно было вытащить, подалъ его ему; Гогъ схватилъ у одного изъ окружающихъ зазубренный, ржавый ножъ и напалъ на пирогъ всѣми силами.
-- Посовѣтовалъ бы я тебѣ каждый день глотать понемножку огня, братецъ, за часъ до обѣда,-- сказалъ Денни, послѣ нѣкоторой паузы.-- Это тебѣ, кажется, здорово и придастъ хорошій аппетитъ.
Гогъ посмотрѣлъ на него, потомъ взглянулъ на закоптѣлыя рожи товарищей, помолчалъ съ минуту, взмахнулъ ножомъ надъ головою и отвѣчалъ громкимъ хохотомъ.
-- Смирно! Будете ли вы стоять смирно?-- сказалъ Симонъ Тэппертейтъ.
-- Э, ужъ нельзя и повеселиться, благородный капиталъ,-- возразилъ его лейтенантъ, растолкнувъ ножомъ людей, стоявшихъ между нимъ и Симономъ, чтобъ имъ видѣть другъ друга:-- ужъ нельзя и куликнуть послѣ такой работы, какъ была моя? Что за жестокій капитанъ! Что за точный, строгій, тиранскій капитанъ! Ха, ха, ха!
-- Приставь ему кто-нибудь бутылку ко рту, чтобъ онъ замолчалъ,-- сказалъ Симонъ:-- не то на насъ нападутъ солдаты.
-- А если нападутъ, такъ что жъ будетъ?-- возразилъ Гогъ.-- Кому что за дѣло? Кто боится? Пусть ихъ приходятъ! Я говорю, пусть ихъ приходятъ! Чѣмъ больше, тѣмъ лучше. Дайте мнѣ храбраго Бэрнеби въ товарищи, и мы съ нимъ вдвоемъ ужъ угомонимъ солдатъ, не потревоживъ никого изъ васъ. Бэрнеби малый именно для солдатъ. Здоровье Бэрнеби!
Но какъ большинство окружающихъ до того устало и измучилось, что ни подъ какимъ видомъ не хотѣло еще работы въ этотъ вечеръ, то согласилось съ мистеромъ Тэппертейтомъ и торопило Гога кончать закуску, потому что они и безъ того ужь слишкомъ долго мѣшкали. Хорошо зная, даже въ припадкѣ своего безумнаго веселья, какой опасности они подвергаются, если останутся слишкомъ долго близъ сцены ихъ подвиговъ, Гогъ, въ самомъ дѣлѣ, не заставилъ ни разу повторять этого себѣ, кончилъ свой ужинъ, всталъ, подошелъ къ Тэппертейту и потрепалъ его по спинѣ.
-- Ну, вотъ!-- воскликнулъ онъ.--Я готовъ. Славныя птички у насъ тутъ въ клѣткѣ, а? Деликатныя птички, нѣжныя, миленькія голубки. Я ихъ поймалъ, я ихъ поймалъ,-- дай-ка еще погляжу!
Онъ оттолкнулъ маленькаго человѣчка въ сторону, говоря это, и ступивъ на полуподнятую подножку кареты, шумно опустилъ ширму и заглянулъ въ карету, какъ людоѣдъ въ свою берлогу.
-- Ха, ха, ха! Такъ вы царапались и щипались, и брыкались, барышня?-- воскликнулъ онъ, схвативъ маленькую ручку, которая напрасно силилась освободиться изъ его лапы.-- Вы, быстроглазая, съ розовыми губками, аппетитная штучка! Да, я за это еще больше васъ люблю, барышня. Право, такъ. Еслибъ вы даже пырнули меня ноженъ, мнѣ было бы пріятно, лишь бы только это позабавило васъ, и вы получили бы меня послѣ. Я люблю, что вы немножко горды и насмѣшливы. Отъ этого вы пригожѣе, чѣмъ отъ чего-нибудь другого; а кто жъ на свѣтѣ такъ пригожъ, какъ вы, моя милочка!
-- Ну!-- сказалъ мистеръ Тэппертейтъ, нетерпѣливо дожидавшійся конца этой рѣчи.-- Полно же. Пошелъ внизъ!
Маленькая ручка помогла этому приказанію, оттолкнувъ отъ себя, что было силы, большую голову Гога и поднявъ ширму, между тѣмъ, какъ Гогъ громко хохоталъ и клялся, что ему надо еще разъ взглянуть, потому что послѣдній видъ хорошенькаго личика совсѣмъ свелъ его съ ума. Но какъ скрываемое нетерпѣніе толпы обнаружилось теперь въ явномъ ропотѣ, то онъ покинулъ свое намѣреніе, сѣлъ на козла и довольствовался тѣмъ, что стучалъ иногда пальцемъ въ переднее окно и украдкою заглядывалъ; мистеръ Тэппертейтъ влѣзъ на подножку и, повиснувъ на дверцѣ, повелительнымъ голосомъ и видомъ отдавалъ кучеру приказанія; прочіе уцѣпились сзади или бѣжали, сколько могли, за каретою; нѣкоторые вздумали было подражать Гогу и пытались также посмотрѣть столь имъ превозносимыя личики; но дубина мистера Тэппертейта каждый разъ унимала такую дерзость. Такимъ образомъ, продолжали они свой путь околицами и объѣздными дорожками; и когда не дѣлали привала, чтобъ перевести духъ и поспорить о лучшемъ способѣ благополучнаго прибытія въ Лондонъ, то наблюдали довольно добрый порядокъ и сносную тишину.
Долли, между тѣмъ, прекрасная, прелестная, очаровательная, маленькая Долли, съ распущенными волосами, въ изорванномъ платьѣ, съ темными рѣсницами въ слезахъ, съ грудью, бурно вздымавшеюся, съ лицомъ, то поблѣднѣвшимъ отъ страха, то покрывавшимся румянцемъ отъ стыда и гнѣва,-- Долли тщетно старалась успокоить Эмму Гэрдаль и подать ей какое-нибудь утѣшеніе, въ которомъ сама столько нуждалась. Вѣрно, придутъ солдаты, освободятъ ихъ; вѣдь, нельзя же везти ихъ по лондонскихъ улицахъ, если онѣ, несмотря на угрозы своихъ сторожей, станутъ кричать прохожимъ о помощи. А если онѣ это сдѣлаютъ и поѣдутъ по люднымъ улицамъ, то она увѣрена, совершенно увѣрена, что ихъ освободятъ. Такъ говорила бѣдная Долли, и такъ бѣдная Долли старалась думать; но неминуемымъ заключеніемъ всѣхъ этихъ доводовъ было каждый разъ то, что она, наконецъ, заливалась слезами, ломала себѣ руки и восклицала, что-то они сдѣлаютъ, что подумаютъ, или кто ихъ утѣшитъ тамъ дома, въ "Злотомъ Ключѣ", и рыдала, и рыдала...
Миссъ Гэрдаль, у которой ощущенія были обыкновенно спокойнѣе и не такъ бушевали по поверхности, какъ у Долли, находилась въ страшномъ ужасѣ и только что очнулась отъ обморока. Она была смертельно блѣдна, и рука ей, покоившаяся въ рукѣ Долли, холодна, какъ у мертвой; но тѣмъ не менѣе, просила она ее разсудить, что все зависитъ отъ Промысла и собственной ихъ осторожности и благоразумія; что если онѣ будутъ сидѣть смирно и усыпятъ бдительность негодяевъ, въ руки которыхъ попали, то надежда найти помощь по пріѣздѣ въ Лондонъ будетъ гораздо больше; что если весь свѣтъ не провалится, то сейчасъ услышатъ онѣ погоню; и что ея дядя, на это она могла положиться, не успокоится и не отстанетъ, пока не найдетъ ихъ и не спасетъ... Но при этихъ послѣднихъ словахъ, ее, какъ громомъ поражала мысль, не палъ ли онъ въ общемъ избіеніи католиковъ,-- опасеніе, отнюдь не несбыточное и не преувеличенное, послѣ всего, что онѣ видѣли и потерпѣли въ эту ночь; трепеща отъ ужасовъ, какіе онѣ уже испытали и до какихъ, можетъ быть, еще доживутъ, сидѣла она, безмолвная, безсмысленная, не въ силахъ будучи обнаружить свою горесть, недвижная бѣлая и холодная, какъ мраморъ.
О, сколько разъ, сколько разъ, во время этой длинной поѣздки, думала Долли о своемъ прежнемъ любовникѣ, бѣдномъ, нѣжномъ, отвергнутомъ Джоѣ! Сколько разъ приводила она себѣ на память ту ночь, когда бросилась къ нему въ объятія, убѣгая отъ того самаго человѣка, который теперь отвратительнымъ своимъ взглядомъ безпокоилъ ее въ ея темномъ углу и съ гадкимъ умиленіемъ заглядывалъ въ оконное стекло! Когда вспоминала она о Джоѣ, что это былъ за отважный, ловкій мальчикъ, какъ бы смѣло подскакалъ онъ и врубился въ этихъ негодяевъ, хотя бы ихъ было вдвое столько,-- тутъ она сжимала свой маленькій кулакъ и топала ножкою,-- тогда гордость, которую она чувствовала на минуту, исчезала въ потокѣ слезъ, и она плакала горьче, чѣмъ когда-нибудь въ жизни.
Такъ какъ было уже поздно, и онѣ ѣхали по совершенно незнакомымъ улицамъ,-- потому что не узнавали ни одного изъ предметовъ, какіе часто видали мелькомъ, то страхъ ихъ все увеличивался, и не безъ причины: двумъ молодымъ прекраснымъ дѣвушкамъ немудрено было бояться, когда ихъ везла, неизвѣстно куда, шайка отъявленныхъ мерзавцевъ, и на нихъ были кидаемы такіе взгляды, какіе, кромѣ Гога, позволяли себѣ и другіе. Когда, напослѣдокъ, въѣхали онѣ въ Лондонъ черезъ предмѣстье, равно имъ незнакомое, миновала уже полночь, и на улицахъ вездѣ было темно и тихо. Мало этого, когда карета остановилась въ какомъ-то захолустьѣ, Гогъ вдругъ отворилъ дверцы кареты, вскочилъ и сѣлъ между обѣихъ женщинъ.
Напрасно онѣ кричали о помощи. Ту и другую обвилъ онъ руками и грозилъ задушить ихъ поцѣлуями, если онѣ не будутъ нѣмы, какъ могила.
-- Я пришелъ, чтобъ вы тутъ не безпокоились,-- сказалъ онъ:-- вотъ мое средство сдѣлать васъ послушными. Такъ безпокойтесь же, мои прекрасныя барышни... шумите... начинайте... мнѣ это еще пріятнѣе.
Они ѣхали очень скоро и, какъ по всему было видно, съ меньшимъ противъ прежняго числомъ провожатыхъ, хотя на дворѣ было такъ темно, что и объ этомъ могли онѣ только догадываться. Онѣ бросились отъ его прикосновенія каждая въ самый дальній уголъ кареты; но какъ Долли ни рвалась, онъ обнялъ ея станъ и держалъ крѣпко. Она не говорила и не плакала -- ужасъ и отвращеніе придали ей къ тому силы,-- но отнимала его руку, какъ будто готова была умереть отъ усилія вырваться, и, упершись въ полъ, наклонивъ голову, оттолкнула его съ такого силою, которой сама не меньше его удивлялась. Карета снова остановилась.
-- Возьми у меня эту отсюда,-- сказалъ Гогъ человѣку, отворившему дверцу, когда взялъ руку миссъ Гэрдаль и почувствовалъ, что она тяжело упала.-- Она въ обморокѣ.
-- Тѣмъ лучше,-- бормоталъ Денни, ибо онъ былъ этотъ достолюбезный джентльменъ.-- Такъ-то она посмирнѣе. Я всегда люблю, когда онѣ въ обморокѣ, если онѣ не очень смирны.
-- Приподнимешь ли ее одинъ?-- сказалъ Гогъ.
-- Не знаю, сперва попробую. Кажется, надо бы поднять, потому что въ свое время не одну я приподнималъ кверху,-- сказалъ палачъ.-- Уфъ! Она не такъ легка, какъ перышко, братъ; всѣ эти здѣшнія красивыя дѣвушки тяжелы. Ну, вотъ она.
Между тѣмъ онъ поднялъ на своихъ рукахъ миссъ Гэрдаль и побрелъ съ нею прочь.
-- Смотри же, прекрасная птичка,-- сказалъ Гогъ, обратясь къ Долли.-- Помните: какъ я уже сказалъ, за каждый крикъ по поцѣлую. Кричите, если любите меня, милочка. Закричите, хоть разъ, барышня; только разъ, моя красавица, если любите меня.
Долли отталкивала его лицо отъ себя всѣми силами и потупляла голову; такимъ образомъ перенесли ее и миссъ Гэрдаль изъ кареты въ бѣдную избу, гдѣ Гогъ, прижавъ ее къ груди, тихо поставилъ на полъ.
Бѣдная Долли! Что бы она ни начала, она становилась только тѣмъ прелестнѣе и соблазнительнѣе. Когда глазки ея сверкали гнѣвомъ, и полныя, спѣлыя губки немного разднигались, выпуская торопливѣе дыханіе, кто устоялъ бы противъ этого? Когда она плакала и рыдала, будто сердце у нея хотѣло надорваться, когда высказывала свои страданія самымъ сладкимъ голоскомъ, какой только слыхало ухо, кто остался бы нечувствителенъ къ этому маленькому, обольстительному лукавству, которое по временамъ проглядывало даже въ серьезной, искренней ея горести? Когда, забывая на минуту себя, какъ теперь, становилась она на колѣни подлѣ своей пріятельницы, склонялась надъ нею, прижимала свои щеки къ щекамъ подруги своихъ страданій и обвивала около нея ручки, какой смертный глазъ удержался бы тогда и не полюбовался на нѣжный станъ, распущенные волосы, небрежную одежду и полную невинность маленькой красавицы? Кто могъ бы видѣть, какъ она расточала самыя нѣжныя ласки, и не пожелалъ бы, на мѣстѣ Эммы Гэрдаль, быть ею или Долли, обнимающимъ или обнимаемымъ? Не знаемъ, кто, только вѣрно ужъ не Гогъ и не Денни.
-- Послушайте-ка, барышня,-- началъ мистеръ Денни: -- самъ я ничего передъ дамою и въ теперешней забавѣ только помогаю пріятелямъ; а удавайся мнѣ почаще видать такія исторіи я перестану бытъ постороннимъ человѣкомъ и захочу играть ту же роль. Говорю вамъ откровенно.
-- Зачѣмъ принесли вы насъ сюда?-- сказала Эмма.-- Убьютъ, что ли насъ?
-- Убьютъ!-- воскликнулъ Денни, сѣвъ на скамейку и смотря на нее очень благосклонно,-- Э, мое сокровище, кто убьетъ такихъ пригожихъ, такихъ миленькихъ голубковъ? Еслибъ вы спросили у меня, не за тѣмъ ли васъ принесли сюда, чтобъ жениться на васъ, это бы еще другое дѣло.
Тутъ мигнулъ онъ Гогу, который сдѣлалъ то же и свелъ глаза съ Долли.
-- Нѣтъ, нѣтъ, что за убійства, мои цыпляточки! Совсѣмъ не то... Вовсе другое.
-- Вы старше вашего товарища, сэръ,-- сказала Эмма, дрожа отъ страха,-- неужели вы не чувствуете къ намъ никакого состраданія? Подумайте, вѣдь мы женщины!
-- Э, да я это и думаю, мое сокровище,-- отвѣчалъ Денни.-- Какъ бы мнѣ этого не думать, когда у меня передъ глазами два такіе образчика. Ха, ха! О, да, я это думаю. Мы всѣ это думаемъ, барышня.
Онъ лукаво покачалъ головою, опять мигнулъ Гогу и засмѣялся, будто отпустилъ Богъ вѣсть какую остроту.
-- Нѣтъ, какое убійство, моя милочка. Никто и не думалъ объ убійствѣ. А что я тебѣ скажу, братецъ,-- прибавилъ Денни, серьезно взглянувъ на Гога и подвинувъ шляпу на бокъ, чтобъ ловчѣе было чесать за ухомъ:-- вѣдь замѣчательно, какъ доказательство удивительной справедливости и мудрости нашего закона, что онъ не дѣлаетъ никакой разницы между мужчинами и женщинами. Я слышалъ однажды, какъ судья говорилъ разбойнику или домограбителю, который связывалъ женщинъ по рукамъ и по ногамъ и совалъ въ погребъ,-- извините, что я объ этомъ здѣсь поминаю, мои милочки:-- вѣдь, онъ не оказывалъ никакого уваженія дамамъ...-- Ну, такъ я говорю, судья не смыслитъ своего дѣла, братецъ; и будь я разбойникъ или домограбитель, я бы ему отвѣчалъ: "Что вы тамъ толкуете, милордъ? Я оказывалъ столько уваженія къ дамамъ, сколько велитъ оказывать законъ; чего же вы отъ меня больше хотите?" Еслибъ, кто счелъ въ газетахъ, какая пропасть женщинъ въ одномъ Лондонѣ спроважены въ десять лѣтъ,-- сказалъ Денни задумчиво:-- онъ удивился бы этому числу -- право... Это мудро и справедливо; прекрасная вещь! А нельзя надѣяться, чтобъ такъ осталось. Ужъ коли они начали поддерживать этихъ папистовъ, такъ нечему дивиться, что пойдутъ дальше, и что и это перемѣнятъ скоро. Ей Богу, нечему дивиться...
Предметъ этотъ не столько занималъ Гога, сколько надѣялся его пріятель, можетъ быть, потому что имѣлъ характеръ слишкомъ исключительный и профессіональный. Однако, некогда было продолжать такой разговоръ, ибо вдругъ вошелъ мистеръ Тэппертейтъ, при видѣ котораго Долли радостно вскричала и бросилась прямо къ нему на руки.
-- Я это знала, я была въ этомъ увѣрена!-- воскликнула Долли.-- Мой батюшка здѣсь. Слава Богу, слава Богу! Награди тебя Господь, Симъ! Благослови тебя за то небо!
Симонъ Тэппертейтъ, подумавшій сначала, что дочь слесаря, никогда не будучи въ силахъ подавить тайной страсти къ нему, хочетъ теперь датъ себѣ полную свободу и объявить, что принадлежитъ ему навѣкъ, Симонъ сдѣлалъ удивительно глупое лицо, когда услышалъ эти слова, тѣмъ болѣе, что ихъ сопровождалъ громкій смѣхъ Гога и Денни, столько смутившій Долли, что онг отступила назадъ и смотрѣла на него важнымъ, пристальнымъ взоромъ.
-- Миссъ Гэрдаль,-- сказалъ Симонъ послѣ нѣкотораго, очень неловкаго молчанія: -- надѣюсь, вы здѣсь покойны, сколько позволяютъ обстоятельства. Долли Уарденъ, моя зѣница, мое сокровище, моя милочка, надѣюсь, вы также довольно покойны.
Бѣдная, маленькая Долли! Теперь увидѣла она, въ чемъ дѣло, закрыла обѣими руками лицо и плакала, и рыдала горьче прежняго.
-- Вы видите во мнѣ, миссъ Уарденъ,-- продолжалъ Симонъ, положивъ руку на грудь:-- ужъ не ученика, не наемника, не раба, не жертву тиранства вашего батюшки, а предводителя великаго народа, капитана благороднаго отряда, въ которомъ эти господа, смѣю сказать, только простые капралы и сержанты. Вы видите передъ собою уже не частнаго человѣка, а лицо общественное; не починщика старыхъ замковъ, а врача, исцѣляющаго раны своего несчастнаго отечества. Долли Уарденъ, безцѣнная Долли Уарденъ, сколько лѣтъ желалъ я этой встрѣчи! Сколько лѣтъ было моимъ планомъ -- доставить вамъ высшее и благороднѣйшее положеніе въ жизни! Теперь я выполняю данное самому себѣ слово. Прошу видѣть во мнѣ вашего супруга. Да, прекрасная Долли, обольстительная, завоевательная Долли, Симонъ Тэппертейтъ весь принадлежитъ вамъ!
Съ этими словами подходилъ онъ ближе. Долли пятилась назадъ до тѣхъ поръ, пока некуда было уже отступать, и упала на полъ. Симонъ, считавшій возможнымъ, что это только дѣвическая стыдливость, поспѣшилъ ее поднять; Долли, приведенная въ отчаяніе, вцѣпилась ему въ волосы и, крича со слезами, что онъ гадокъ, отвратителенъ, нестерпимъ, трясла его, таскала и трепала, такъ что онъ изъ всѣхъ силъ закричалъ о помощи. Гогъ никогда еще и вполовину столько ею не любовался, какъ въ эту минуту.
-- Она нынче въ разстроенномъ состояніи,-- сказалъ Симонъ, приглаживая испорченную прическу:-- не знаю, чего ей хочется. Оставьте ее одну до завтра: это ее немножко усмиритъ. Снесите ее въ ближній домъ!
Гогъ держалъ уже ее на рукахъ.
Въ самомъ ли дѣлѣ сердце мистера Тэппертейта смягчилось ея горестью, или ему казалось до извѣстной степени неприличнымъ, чтобъ его невѣста билась на рукахъ посторонняго человѣка, только, по зрѣломъ разсужденіи, онъ велѣлъ ему опять поставить ее на полъ и съ досадою смотрѣлъ, какъ она бросилась къ миссъ Гэрдаль, уцѣпилась ей за платье и скрыла свое разгорѣвшееся лицо въ его складкахъ.
-- Онѣ останутся здѣсь до утра,-- сказалъ Симонъ, снова воспріявшій свое достоинство:-- до завтра. Пойдемъ!
-- Вотъ-те на!-- воскликнулъ Гогъ.-- Пойдемъ, капитанъ. Ха, ха, ха!
-- Чему ты смѣешься?-- спросилъ Симонъ.
-- Ничему, капитанъ, ничему,-- отвѣчалъ Гогъ; и говоря такимъ образомъ, онъ трепалъ маленькаго человѣчка рукою по плечу и опять, по неизвѣстнымъ причинамъ, засмѣялся вдесятеро сильнѣе.
Мистеръ Тэппертейтъ смѣрилъ его съ головы до пятокъ надменнымъ взоромъ (этому Гогъ еще сильнѣе захохоталъ) и сказалъ, обращаясь къ плѣнницамъ:
-- Потрудитесь замѣтить, сударыни, что домъ этотъ со всѣхъ сторонъ крѣпко караулятъ, и что малѣйшій шумъ, какой вы сдѣлаете, повлечетъ за собою непріятныя слѣдствія. О нашихъ намѣреніяхъ вы, обѣ вы, узнаете подробнѣе завтра. Между тѣмъ, не показывайтесь у окошекъ и не заговаривайте ни съ кѣмъ изъ людей, которыхъ вы, можетъ быть, увидите проходящими мимо; иначе разнесется слухъ, что вы изъ католическаго семейства, и всѣ наши усилія спасти вамъ жизнь будутъ тогда напрасны.
Съ этимъ послѣднимъ, конечно, справедливымъ предостереженіемъ, вышелъ онъ за дверь, въ сопровожденіи Гога и Денни. Они остановились на минутку въ двери и видѣли, какъ дѣвушки бросились одна къ другой на шею; потомъ оставили хижину, крѣпко заперевъ дверь и поставивъ передъ нею добрый караулъ, равно какъ и вокругъ всего дома.
-- Я говорю,-- бормоталъ Денни, когда они шли вмѣстѣ:-- любезная, аппетитная парочка. Мистера Гашфорда-то такъ же пригожа, какъ и другая, не правда ли?
-- Ст!-- сказалъ Гогъ поспѣшно.-- Не называй именъ. Это дурная привычка.
-- Я бы не хотѣлъ быть имъ (если ты не хочешь называть по именамъ), когда онъ будетъ ей объясняться; больше я ничего не говорю,-- сказалъ Денни.-- Это одна изъ тѣхъ красивыхъ, черноглазыхъ, гордыхъ дѣвочекъ, которымъ бы я не далъ въ руки ножа при такомъ случаѣ. Я ужъ видалъ нѣсколько этакихъ. Я знаю одну, которая спроважена много лѣтъ назадъ,-- тутъ еще одинъ джентльменъ былъ замѣшанъ въ исторію,-- она сказала мнѣ, губы у нея дрожали, а рука была такъ тверда и покойна, какъ только я видѣлъ когда-нибудь въ жизни: "Денни", -- сказала она: "конецъ мой близокъ, но будь у меня кинжалъ въ рукахъ и достань я его, я бы его пронзила прямо передъ собою!" -- Да, она это сказала и сдѣлала бы!
-- Пронзила, кого?-- спросилъ Гогъ.
-- Почему же я знаю, братецъ?-- отвѣчалъ Денни.-- Она этого мнѣ не сказала, какъ можешь самъ себѣ представить.
Гогъ поглядѣлъ на него съ минуту, будто сбираясь сдѣлать еще вопросъ объ этомъ безсвязномъ воспоминаніи; но Симонъ Тэппертейтъ, погруженный въ глубокое раздумье, вдругъ далъ своимъ мыслямъ новое направленіе.
-- Гогъ,-- сказалъ Симъ:-- ты нынче славно себя велъ. Надо тебя наградить. И тебя также, Денни. У тебя нѣтъ на примѣтѣ молоденькой женщины, которую бы тебѣ хотѣлось увезти, а?
-- Н...нѣтъ,-- отвѣчалъ послѣдній, щипля свою жесткую бороду, дюйма въ два длиною.-- Да, кажется, я и не знавалъ никакой.
-- Хорошо,-- сказалъ Симъ:-- такъ мы постараемся наградить тебя какъ-нибудь иначе. А ты, молодецъ,-- онъ обратился къ Гогу:-- ты получишь Меггсъ (ту, что я тебѣ обѣщалъ, помнишь?) черезъ три дня. Смотри же. Вотъ тебѣ мое слово.
Гогъ усердно благодарилъ; при этомъ судорожный смѣхъ воротился къ нему съ такою силою, что онъ принужденъ былъ одною рукою схватиться за бокъ, а другою опереться на плечо своего маленькаго капитана; иначе, вѣрно, онъ упалъ бы на землю.