Три достойные героя направили стопы въ харчевню, гдѣ располагали провести ночь и подъ сѣнію своего стараго вертепа обрѣсти покой, въ которомъ столько нуждались; ибо теперь, когда они привели въ исполненіе все замышленное зло и разрушеніе, и когда плѣнницы находились подъ надежною стражею, они первые начали чувствовать истощеніе и пагубныя слѣдствія бѣснованія, которое привело ихъ къ столь плачевнымъ результатамъ.
Несмотря на усталость, которая томила Гога и двухъ его товарищей, равно какъ и всѣхъ, принимавшихъ дѣятельное участіе въ ночномъ предпріятіи, бурная веселость его возбуждалась снова, какъ скоро взглядывалъ онъ на Симона Тэппертейта, и проявилась -- къ величайшему негодованію этого джентльмена -- въ такомъ обильномъ и неумѣренномъ хохотѣ, что имъ представлялась вѣрная надежда быть замѣченными дозоромъ и попасть въ стычку, къ которой они, въ теперешнемъ своемъ положеніи, были мало способны. Самъ мистеръ Денни, въ другихъ случаяхъ не слишкомъ настаивавшій на благопристойности и приличіи поступковъ и вообще находившій много удовольствія въ непомѣрной веселости своего молодого пріятеля, счелъ на этотъ разъ нужнымъ осудить его неблагоразумное поведеніе, которое онъ принималъ нѣкоторымъ образомъ за самоубійство, столь же смѣшное и безстыдное, какъ еслибъ кто вздумалъ самъ себя спровадить прежде, чѣмъ коснулась до него рука закона.
Гогъ ни на волосъ не унялъ своей шумной веселости, несмотря на такіе упреки, и, хохоча, тащилъ ихъ подъ руки, пока они увидѣли харчевню и были уже весьма близко отъ этого почтеннаго мѣста. Въ самомъ дѣлѣ, было большимъ счастіемъ, что онъ между тѣмъ накричался и наревѣлся вдоволь, такъ что, наконецъ, замолчалъ. Они тихо шли впередъ, какъ вдругъ шпіонъ, который уже всю ночь проползалъ по рву, чтобъ предостерегать какихъ-нибудь запоздалыхъ отъ всякаго дальнѣйшаго шага на оказавшейся теперь опасною почвѣ, осторожно выглянулъ изъ своей засады и закричалъ имъ: "Стой!"
-- Стой! А отъ чего?-- сказалъ Гогъ.
-- Оттого,-- отвѣчалъ шпіонъ: -- что домъ набитъ биткомъ солдатами и полицейскими, которые взяли его врасплохъ сегодня послѣ обѣда. Всѣ, кто былъ въ домѣ, разбѣжались или отведены въ тюрьму, въ какую, онъ навѣрное не знаетъ. Онъ уже очень многихъ предостерегъ не ходить дальше и полагаетъ, что они воротились на площади и тому подобныя мѣста, чтобы тамъ провести ночь. Онъ видѣлъ дальніе огни, но теперь всѣ она потушены. Онъ слышалъ, что народъ, проходя мимо, разговаривалъ и о нихъ, и общее, преобладающее мнѣніе о ихъ судьбѣ было мнѣніе страха и ужаса. О Бэрнеби не слыхалъ онъ ни слова; впрочемъ, не знаетъ даже его имени, но сколько припомнитъ, слышалъ, что кто-то арестованъ и отведенъ въ Ньюгетъ. Однако, за справедливость слуха не хочетъ и не можетъ ручаться.
По этому извѣстію, трое пріятелей начали совѣщаться, что теперь лучше дѣлать. Гогъ, полагавшій возможнымъ, что Бэрнеби находится въ рукахъ солдатъ и въ эту минуту содержится подъ арестомъ въ трактирѣ, думалъ прокрасться тихомолкомъ впередъ и поджечь домъ; но товарищи его, не считавшіе такихъ отчаянныхъ насильственныхъ мѣръ благоразумными, когда тылъ не прикрытъ густою народною толпою, представляли ему, что Бэрнеби, въ случаѣ если арестованъ, навѣрное отведенъ въ надежнѣйшую тюрьму: солдаты побоялись бы оставить его на цѣлую ночь въ такомъ слабомъ, открытомъ для всякаго нападенія зданія.
Гогъ уступилъ этимъ доводамь и согласился воротиться съ ними назадъ и пойти во Флитъ-Мэркетъ, куда, по всей вѣроятности, отправились и нѣкоторые изъ ихъ усерднѣйшихъ союзниковъ, получивъ такое же извѣстіе.
Встревоженные и съ обновленною силою, потому что опять было побужденіе къ дѣятельности, спѣшили они, совершенно забывъ объ усталости, подъ которою падали еще за нѣсколько минутъ предъ тѣмъ, и скоро достигли мѣста своего назначенія.
Флитъ-Мэркетъ состоялъ въ то время изъ длиннаго, неправильнаго ряда деревянныхъ сараевъ, лавокъ и навѣсовъ, занимавшихъ средину того, что теперь называется Феррингдонъ-Стритъ. Все это было чрезвычайно некрасивымъ образомъ разбросано середи улицы, къ величайшему препятствію проѣзжающихъ и безпокойству проходящихъ, которые принуждены бывали, какъ умѣли, пробираться межъ возовъ и телѣгъ, носилокъ и бочекъ, скамеекъ и ящиковъ, причемъ, разумѣется, они то и дѣло сталкивались съ носильщиками, извозчиками и пестрою толпою покупателей и продавцовъ, мелкихъ воровъ, бродягъ и зѣвакъ. Воздухъ наполненъ былъ вонью отъ гнилыхъ овощей, отбросовъ изъ мясныхъ лавокъ и сотни другихъ гадостей; въ ту пору, для большей части публичныхъ мѣстъ, было неминуемой необходимостью быть вмѣстѣ публичною тягостью; и Флитъ-Мэркетъ удивительно вѣрно держался этого правила.
Сюда-то стекались многіе изъ бунтовщиковъ не только въ эту ночь, но уже ночи за двѣ или за три до того,-- потому ли, что сараи и лавки представили достаточную замѣну постелей, или потому, что мѣсто, на случай нужды, представляло наилучитія средства для устройства барикады. Теперь уже разсвѣло; но утро было холодное, и толпа мятежниковъ стояла въ гостиницѣ около огня, пила горячій порль, курила табакъ и выдумывала новые планы на завтрашній день.
Гогъ и два его пріятеля, хорошо знакомые большей части этого народа, приняты были съ особенными знаками благосклонности; имъ уступили почетныя мѣста. Потомъ крѣпко затворили и заперли двери комнаты и начали взаимно передавать другъ другу важнѣйшія новости.
-- Говорятъ, солдаты завладѣли лавкою,-- сказалъ Гогъ.-- Кто знаетъ сбъ этомъ?
Вызвались многіе; но какъ большая часть общества находилась при нападеніи на "Кроличью-Засѣку" и всѣ присутствовавшіе заняты были тою или другою изъ происходившихъ ночью экспедиціи, то оказалось напослѣдокъ, что они знали не больше І'ога, ибо были только предостерегаемы одинъ другимъ или много что караульными, но ничего не могли сказать по собственному опыту.
-- Мы нынче оставили тамъ на часахъ одного,-- сказалъ Гогъ, осматриваясь кругомъ,-- его ужъ нѣтъ. Знаете, кто это? Бэрнеби, что въ Вестминстерѣ сшибъ солдата съ лошади. Не видалъ ли, или не слыхалъ ли кто объ немъ?
Они покачали головами и бормотали чисто отрицательные отвѣты, смотря одинъ на другого, какъ вдругъ послышался шумъ извнѣ и голосъ человѣка, который искалъ Гога -- ему нужно было видѣться съ Гогомъ.
-- Вѣдь это только одинъ человѣкъ,-- сказалъ Гогъ тѣмъ, которые приперли дверь.-- Впустите его.
-- Да, да,-- бормотали прочіе.-- Впустите, впустите.
Дверь такимъ образомъ была отперта. Однорукій человѣкъ, съ головой и лицомъ, обвязанными окровавленнымъ платкомъ, какъ будто его жестоко избили, въ разорванномъ платьѣ и съ толстою палкою въ своей единственной рукѣ, вбѣжалъ и спросилъ, задыхаясь, который тутъ Гогъ?
-- Здѣсь. Я Гогъ. Что тебѣ отъ меня надо?
-- У меня есть къ тебѣ порученіе,-- сказалъ однорукій.-- Знаешь ты одного, по имени Бэрнеби?
-- Что съ нимъ? Онъ тебя прислалъ?
-- Да. Онъ арестованъ и сидитъ въ одномъ изъ крѣпкихъ казематовъ Ньюгета. Онъ оборонялся, какъ могъ, но пересиленъ большинствомъ. Вотъ его порученіе.
-- Когда ты его видѣлъ?-- спросилъ поспѣшно Гогъ.
-- На дорогѣ въ тюрьму, куда велъ его отрядъ солдатъ. Они пошли окольною дорогою, не тою, какую мы было полагали. Я былъ одинъ изъ немногихъ, которые пытались его освободить: онъ крикнулъ мнѣ, чтобъ я сказалъ Гогу, гдѣ онъ находится. Мы подняли жаркую драку, да ничего не успѣли. Вотъ и все тутъ!
Онъ указалъ на свое платье и обвязанную голову, оглянулся, все еще задыхаясь, и уставился Гогу прямо въ глаза.
-- Я знаю тебя въ лицо,-- сказалъ онъ.-- Потому что былъ въ пятницу, въ субботу и вчера между народомъ, не зналъ только твоего имени. Ты смѣлый человѣкъ, знаю. Онъ тоже. Онъ какъ левъ боролся сегодня ночью, но безуспѣшно. И я дѣлалъ, что могъ, но вѣдь у меня же нѣтъ руки.
Опять сомнительно оглянулся онъ въ комнатѣ -- или такъ по крайней мѣрѣ казалось, потому что перевязка закрывала ему почти все лицо; потомъ опять пристально посмотрѣлъ на Гога, схватилъ свою палку, какъ будто то и дѣло ожидалъ нападенія и изготовлялся къ оборонѣ.
Впрочемъ, если онъ питалъ какое-нибудь подобное опасеніе, то поведеніе всѣхъ присутствовавшихъ должно было успокоить его. Никто не думалъ о принесшемъ печальную вѣсть, онъ исчезъ въ новости, которую принесъ. Проклятія, угрозы и ругательства гремѣли со всѣхъ сторонъ. Одни восклицали, что если они это перенесутъ покорно и терпѣливо, то на слѣдующій день всѣ очутятся въ тюрьмѣ; другіе кричали, что имъ бы надобно освободить прочихъ арестантовъ, такъ этого бы не случилось. Одинъ воскликнулъ громкимъ голосомъ: "Кто пойдетъ за мною въ Ньюгетъ?" и за тѣмъ послѣдовалъ общій громкій крюкъ,-- всѣ бросились къ дверямъ.
Но Гогъ и Денни загородили дверь спинами и удержали ихъ до тѣхъ поръ, пока крикъ настолько утихъ, что можно было разслышать ихъ голоса; тогда оба они представили имъ, что было бы сумасбродствомъ идти теперь, середи бѣлаго дня, на Ньюгетъ; что, если они подождутъ до вечера и составятъ планъ нападенія, то могутъ освободить не только товарищей, но и всѣхъ арестантовъ, и сжечь тюрьму.
-- Не только эту тюрьму,-- воскликнулъ Гогъ:-- но и всѣ тюрьмы въ Лондонѣ! Пусть у нихъ не будетъ мѣста, куда запирать арестантовъ. Сожжемъ ихъ всѣ и устроимъ изъ каждой потѣшный огонь! Сюда!-- вскричалъ онъ, схвативъ палача за руку.-- Кто здѣсь молодецъ, тотъ ступай къ намъ. Давайте руки! Бэрнеби выручимъ, а тюрьмы всѣ спалимъ! Кто съ нами?
-- Всѣ!-- И они поклялись страшною клятвой, въ наступающую же ночь освободить изъ Ньюгета своихъ товарищей, сжечь тюрьму, или самимъ погибнуть въ огнѣ.