Мятежники, прервавъ молчаніе, которое соблюдали до сихъ поръ, подняли громкій крикъ, какъ скоро выстроились въ порядокъ передъ тюрьмою, и потребовали объясненія съ смотрителемъ. Посѣщеніе, казалось, было для него не совсѣмъ неожиданно, ибо домъ его, спереди выходившій на улицу, былъ приведенъ въ усиленное оборонительное состояніе; ворота въ тюрьмѣ крѣпко заперты, ни въ одной бойницѣ, ни за одною рѣшеткою не видать было ни души. Не дождавшись повторенія ихъ требованія, на кровлѣ этого дома появился человѣкъ и спросилъ, что имъ надобно.
Одни говорили одно, другіе другое, а нѣкоторые только свистѣли и ворчали. Какъ было уже совершенно темно, а домъ высокъ, то многіе изъ толпы вовсе не замѣтили, что кто-нибудь вышелъ дать имъ отвѣтъ и продолжали кричать, пока извѣстіе мало-помалу разошлось по всей толпѣ. Минутъ десять или болѣе прошло прежде, чѣмъ стало можно кое-какъ разслышать человѣческій голосъ; и въ продолженіе этой паузы человѣкъ стоялъ на крышѣ, обрисовываясь одинъ на вечернемъ небѣ, и смотрѣлъ внизъ на встревоженную, ошеломленную улицу.
-- Ты,-- сказалъ, наконецъ, Гогъ:-- мистеръ Акерманъ, здѣшній главный смотритель?
-- Разумѣется, братецъ, это онъ,-- шепталъ Денни. Но Гогъ его не слушалъ и хотѣлъ самъ узнать этого человѣка, стоявшаго на крышѣ.
-- Да,-- отвѣчалъ онъ:-- я.
-- У тебя подъ присмотромъ нѣсколько нашихъ пріятелей, мистеръ.
-- У меня очень много людей подъ присмотромъ.-- Онъ взглянулъ при этихъ словахъ внизъ на тюрьму, и мысль, что онъ можетъ видѣть разные дворы и обозрѣвать однимъ взглядомъ все, что толстыя стѣны скрывали отъ ихъ глазъ, до такой степени подстрекнула и раздражила чернь, что она завыла, какъ стая волковъ.
-- Выдай намъ нашихъ пріятелей,-- сказалъ Гогъ:-- а прочихъ можешь оставить у себя.
-- Обязанность моя -- оставить ихъ всѣхъ у себя, и я исполню свою обязанность.
-- Если ты не отворишь воротъ, то, мы ихъ разломаемъ,-- сказалъ Гогъ:-- потому что намъ надо выручить своихъ.
-- Все, что я могу сдѣлать, добрые люди, -- отвѣчалъ Акерманъ:-- это посовѣтовать вамъ разойтись, напомнить вамъ, какія тягостныя слѣдствія имѣетъ всякій безпорядокъ въ этомъ мѣстѣ. Навѣрное, большая часть изъ васъ станетъ горько раскаиваться, когда ужъ будетъ поздно.
Сказавъ это, онъ хотѣлъ, повидимому, удалиться, но былъ удержанъ голосомъ слесаря.
-- Мистеръ Акерманъ,-- кричалъ Габріель: -- мистеръ Акерманъ!
-- Не могу ничего больше слушать, ни отъ кого изъ васъ,-- возразилъ главный смотритель, оборотись къ говорившему и махая рукою.
-- Да я не кто-нибудь изъ нихъ,-- сказалъ Габріель.-- Я честный человѣкъ, мистеръ Акерманъ, почтенный ремесленникъ, Габріель Уарденъ, слесарь. Знаете вы меня?
-- Вы среди этого народа!-- воскликнулъ смотритель измѣнившимся голосомъ.
-- Притащенъ силою, чтобъ сломать для нихъ замокъ на большихъ воротахъ -- отвѣчалъ слесарь.-- Будьте моимъ свидѣтелемъ, мистеръ Акерманъ, что я отказываюсь это сдѣлать, и что не сдѣлаю, какія бы слѣдствія отъ того ни были. Если мнѣ будетъ здѣсь сдѣлано насиліе, пожалуйста, вспомните объ этомъ.
-- Нѣтъ ли какого средства помочь вамъ?-- сказалъ смотритель.
-- Никакого, мистеръ Акерманъ.-- Вы станете исполнять свою обязанность, а я свою. Еще разъ, разбойники и душегубцы,-- сказалъ слесарь, обратившись къ нимъ: -- я отказываюсь. Войте громче. Я отказываюсь.
-- Стой, стой!-- сказалъ смотритель поспѣшно.-- Мистеръ Уарденъ, я знаю васъ за достойнаго человѣка, который былъ бы не въ состояніи сдѣлать что-нибудь противозаконное, развѣ по принужденію...
-- По принужденію, сэръ,-- перервалъ его слесарь, ибо чувствовалъ, что тонъ, какимъ были сказаны эти слова, значилъ то же, что онъ (Уарденъ) будетъ достаточно извиненъ, если уступитъ неистовой толпѣ, которая нападала и тѣснила со всѣхъ сторонъ, и среди которой онъ, пожилой человѣкъ, находился одинъ: -- по принужденію, сэръ, я ничего не сдѣлаю.
-- Гдѣ человѣкъ,-- воскликнулъ смотритель въ безпокойствѣ:-- который говорилъ со мною прежде?
-- Здѣсь,-- отвѣчалъ Гогъ.
-- Знаешь ли, что за преступленіе убійство, и какое наказаніе за него положено? Знаешь ли ты, что вы рискуете жизнью этого честнаго ремесленника, если станете принуждать его насильно оставаться съ вами?
-- Очень знаемъ,-- отвѣчалъ Гогь: -- для чего жъ иначе мы его и привели? Выдай намъ нашихъ пріятелей, мистеръ, и возьми своего. Не честная ли это игра, ребята?
Сволочь отвѣчала ему громогласнымъ "ура".
-- Видите, каково дѣло, сэръ?-- воскликнулъ Уарденъ.-- Не пускайте ихъ, именемъ короля Георга. Вспомните о томъ, что я вамъ говорилъ. Доброй ночи!
Теперь уже не было переговоровъ. Туча камней и другихъ метательныхъ матеріаловъ заставила смотрителя удалиться; и негодяи, толпясь впередъ къ стѣнамъ, придвинули Габріеля Уардена вплоть къ самымъ воротамъ.
Напрасно ставили они передъ нимъ на землю корзину съ инструментами, напрасно приставали къ нему съ обѣщаніями, предложеніями наградъ, побоями и угрозами немедленной смерти, если тотчасъ не окажетъ услуги, ради которой они его взяли съ собою.-- Нѣтъ,-- говорилъ храбрый слесарь:-- не хочу!
Никогда еще не дорожилъ онъ жизнью столько, какъ теперь, но ничто не могло его поколебать. Дикія лица, со всѣхъ сторонъ уставившіяся на него; крикъ негодяевъ, подобно дикимъ звѣрямъ алкавшихъ его крови; видъ людей, которые, продираясь впередъ и, чтобъ достать его, топча ногами своихъ товарищей, замахивались на него черезъ головы другихъ топорами и желѣзными полосами,-- все это не могло испугать его. Онъ смотрѣлъ то тому, то другому прямо въ лицо и съ напряженнымъ дыханіемъ и раскраснѣвшимися щеками, говорилъ:-- не хочу.
Денни нанесъ ему по лицу ударъ, который повергъ его на землю. Онъ опять вскочилъ, какъ человѣкъ въ самой цвѣтущей порѣ силъ, и, между тѣмъ, какъ кровь струилась у него со лба схватилъ его за горло.
-- Подлый песъ!-- сказалъ онъ.-- Отдай мнѣ дочь моюі!Отдай мнѣ дочь!
Они боролись другъ съ другомъ. Нѣкоторые кричали "убей его", а другіе (но они были недостаточно близко) уже хотѣли умертвить. И какъ ни рвался палачъ въ рукахъ старика, не могъ принудить его выпустить себя.
-- Такъ это-то вся благодарность отъ тебя, неблагодарное чудовище?-- лепеталъ онъ съ большимъ трудомъ и страшными проклятіями.
-- Отдай мнѣ дочь!-- воскликнулъ слесарь, который теперь сталъ такъ же дикъ и неистовъ, какъ окружавшіе его.-- Отдай дочь!
Опять онъ упалъ, опять вскочилъ, опять на землѣ боролся человѣками съ двадцатью, которые перебрасывали его другъ къ другу, какъ одинъ высокорослый малый, только что прибѣжавшій изъ мясной лавки, котораго платье и сапоги воняли кровью и жиромъ, поднялъ топоръ и съ страшнымъ проклятіемъ намѣтилъ на непокрытую голову старика. Въ то самое мгновеніе, какъ онъ готовъ былъ его опустить, упалъ онъ самъ, какъ громомъ пораженный, на землю, и черезъ его тѣло подскочилъ однорукій въ слесарю. Еще подбѣжалъ человѣкъ, и оба они крѣпко уцѣпились за слесаря.
-- Предоставьте его намъ!-- кричали они Гогу и старались продраться назадъ сквозь толпу.-- Предоставь его намъ! Къ чему тебѣ тратить всю свою силу на одного, съ которымъ двое вмигъ управятся! Ты только теряешь время. Вспомни о заключенныхъ! Вспомни о Бэрнеби!
Крикъ тотчасъ пронесся по всей толпѣ. Молотки начали долбить въ стѣны, каждый усиливался добраться до тюрьмы и быть въ числѣ первыхъ. Съ отчаяннымъ усиліемъ, какъ будто среди враговъ, а не среди друзей, прочищали себѣ тѣ двое дорогу черезъ сумятицу и тащили съ собою слесаря.
Удары градомъ посыпались въ ворота,-- и крѣпкое зданіе начало колебаться; тѣ, которые тутъ не могли долбить, истощали свое бѣшенство на всемъ возможномъ -- даже на большихъ каменныхъ глыбахъ, объ которыя оружія ихъ разлетались вдребезги и которыя ранили имъ руки, словно стѣны были дѣятельны въ своемъ упорномъ сопротивленіи и возвращали наносимые удары. Стукъ желѣза объ желѣзо мѣшался съ оглушительнымъ гуломъ и пересиливалъ его, когда тяжелые кузнечные молота загремѣли объ гвозди и желѣзные обручи воротъ; искры сыпались вокругъ; люди работали кучею и смѣняли другъ друга въ короткихъ промежуткахъ; но все еще держались ворота, мрачныя, угрюмыя и твердыя, какія когда-нибудь бывали, и нимало не измѣнялись.
Между тѣмъ какъ нѣкоторые истощали всю дѣятельность на эту тяжкую работу, а иные, приставивъ лѣстницы къ тюрьмѣ, усиливались взобраться на вершину стѣнъ, слишкомъ высокихъ, между тѣмъ, какъ прочіе дрались съ сотеннымъ отрядомъ полицейскихъ, прогоняли его и топтали ногами, другіе осадили домъ, на которомъ явился смотритель, и выломали двери, повыкидали мебель, которую сгромоздили въ кучу передъ главными тюремными воротами, чтобъ ихъ зажечь. Какъ скоро намѣреніе было понято, всѣ, до сихъ поръ работавшіе молотами, оставили свои орудія и помогали увеличивать костеръ, который доставалъ уже до половины улицы и былъ такъ высокъ, что взбирались по лѣстницамъ на его вершину, накладывая еще больше горючаго матеріала. Скидавъ на этотъ драгоцѣнный костеръ все имущество смотрителя до послѣдней балки, они облили его смолою, дегтемъ и терпентиномъ, которые принесли съ собою. Со всѣмъ деревомъ около воротъ тюрьмы поступили они также и не оставили ни одной балки, ни одной щепы на мѣстѣ. Кончивъ эту адскую работу, они залегли костеръ сѣрными фитилями и горящею паклей и расположились кругомъ, спокойно ожидая конца.
Сухая, отъ масла, смолы и прочихъ снадобій сдѣлавшаяся еще горючѣе, мебель скоро занялась. Пламя высоко и бурно рвалось вверхъ, коптя тюремныя стѣны и обвивая огненными змѣями верхніе фасады. Сначала собрались мятежники вкругъ пламени и торжествовали только взглядами; но когда оно стало сильнѣе и порывистѣе -- когда начало трещать, брызгать и шипѣть, какъ въ огромной печи; когда огонь озарилъ противостоящіе домы и освѣтилъ не только блѣдныя, испуганныя лица у оконъ, но и самые внутренніе углы всѣхъ комнатъ въ нихъ; когда увидѣли, что краснымъ, яркимъ пламенемъ огонь заигралъ съ воротами, то плотно прилегая къ ихъ желѣзной поверхности, то буйственно соскользая и вздымаясь къ небу, то опять возвращаясь и схватывая ихъ въ свои пылающія объятія; когда отъ зарева церковные часы на соборѣ св. Сепульхра, которые столь часто показывали часъ смерти, можно было разсмотрѣть, какъ середи бѣлаго дня, и флюгеръ на шпицѣ башни заблисталъ какъ брильянтъ;-- когда почернѣлые камни и кирпичи раскраснѣлись на яркомъ отблескѣ и окна казались чистымъ золотомъ; -- когда стѣны и башни, кровли и трубы, будто пьяныя, закружились и зашатались на дрожащемъ блескѣ пламени; когда сотни предметовъ, которыхъ сперва совершенно было невидно, вдругъ поразили зрѣніе, и самыя простыя вещи облеклись въ новый видъ -- тогда-то сволочь подняла свой бѣшеный танецъ, и съ крикомъ, воемъ, какіе по счастію рѣдко слышатся, старалась раздувать огонь и поддерживать его въ одинаковой силѣ.
Хоть жаръ былъ столь силенъ, что штукатурка противолежащихъ домовъ изсыхала, надувалась, будто отъ нестерпимой муки, и потомъ трескалась и опадала; хоть стекла лопались въ рамахъ, свинецъ и желѣзо на крышахъ покрывали волдырями неосторожную руку, которая до нихъ дотрагивалась, воробьи забивались подъ крыши, но одурманенные чадомъ гадали въ пламя,-- однакожъ, огонь былъ все еще поддерживаемъ неусыпными руками, и народъ продолжалъ скитаться вокругъ него.
Ни на минуту не отступали бунтовщики и не ослабляли своего рвенія; напротивъ, они тѣснились такъ близко къ пламени, что стоящіе впереди съ трудомъ удерживались, чтобъ не быть въ него втолкнутыми; если одинъ погибалъ или падалъ безъ чувствъ, дюжина человѣкъ дралась за его мѣсто, хотя знала, что боль, жажда и тѣснота были невыносимы. Упавшіе въ обморокъ, если не были сожигаемы или растаптываемы, относимы были на дворъ ближняго трактира и тамъ отливаемы водою изъ колодца; полныя ведра ходили межъ толпою изъ рукъ въ руки, но всѣ такъ жаждали питья, и схватка была такъ горяча, что почти вся вода была расплескиваема, не омочивъ губъ ни одного человѣка.
Между тѣмъ, среди всего этого шума и рева, стоявшіе ближе прочихъ къ костру бросали снова туда опадающія головни и разводили огонь около воротъ, которыя, будучи въ пламени, все еще оставались крѣпко запертыми, заграждая собою входъ. Сверхъ того, стоящимъ у лѣстницъ подавались черезъ головы народа большія горящія головни; нѣкоторые дѣйствительно вскарабкивались съ ними на самыя верхнія ступени и, держась одной рукой за стѣлу, употребляли всю силу и ловкость, чтобъ закинуть эти головни на кровлю или во внутренніе, дворы. Усилія ихъ большею частію были безуспѣшны, чѣмъ еще увеличивались ужасы сцены; ибо арестанты внутри зданія, видя сквозь свои рѣшетки, какъ огонь занимался на многихъ мѣстахъ и дѣлалъ быстрые успѣхи, чувствовали, что они въ крѣпко запертыхъ кельяхъ подвергаются опасности сгорѣть живыми. Этотъ ужасный испугъ, переходя изъ кельи въ келью, изъ двора во дворъ, обнаружился въ такомъ страшномъ воплѣ и раздирающихъ сердце кликахъ о помощи, что вся тюрьма наполнилась гуломъ. Даже крикъ сволочи и шумъ пламени были до того имъ заглушены, что самые смѣлые дрожали.
Замѣчательно, что этотъ вопль впервые раздался въ той части тюрьмы, которая выходила на Ньюгетскую улицу, гдѣ, какъ извѣстно было, содержались люди, приговоренные къ казни въ четвергъ. Эти четверо людей, которымъ оставалось жить столь короткое время, были не только первые, объятые страхомъ умереть отъ огня, но и во все время вопили всѣхъ отчаяннѣе; сквозь толстыя стѣны слышно было, какъ они кричали, что вѣтеръ гонитъ пламя на нихъ, и звали тюремщиковъ, чтобъ тѣ гасили огонь изъ чана, который, полный воды, стоялъ у нихъ на дворѣ. Судя по тому, какъ ихъ отъ времени до времени слышно было снаружи, эти четверо осужденныхъ не переставали просить помощи съ такимъ отчаяніемъ, съ такою неистовою жаждою существованія, какъ будто передъ каждымъ изъ нихъ лежала жизнь исполненная счастія и чести, а не сорокъ восемь часовъ тяжкаго заключенія, и потомъ насильственная, позорная смерть.
Но выше всякаго описанія были тоска и страданіе двухъ сыновей одного изъ этихъ осужденныхъ, когда они слышали или воображали, что слышатъ толосъ своего отца. Ломая руки, метались они какъ сумасшедшіе, потомъ одинъ сталъ на плеча брата и старался вскарабкаться на высокую, уставленную вверху желѣзными спицами стѣну. Свалившись въ толпу, онъ не посмотрѣлъ на свои язвы, взобрался еще разъ, опять упалъ и, увидѣвъ, наконецъ, неудобоисполнимость своей попытки, билъ кулакомъ по камнямъ, какъ будто могъ такимъ образомъ сдѣлать брешь въ крѣпкомъ зданіи и открыть себѣ входъ. Напослѣдокъ продрались они сквозь тѣсноту къ воротамъ, хотя многіе, гораздо сильнѣйшіе ихъ, напрасно пытались сдѣлать это, и ихъ видѣли въ огнѣ -- да, въ огнѣ -- какъ они ломились туда.
Не ихъ однихъ такъ встревожили стоны, раздавшіеся въ тюрьмѣ. Женщины, бывшія между народомъ, громко завизжали, всплеснули руками надъ головою, заткнули уши и многія попадали въ обморокъ; люди, находившіеся не близъ стѣнъ и недѣйствовавшіе въ штурмѣ, рыли, чтобъ только что-нибудь дѣлать, мостовую, съ ожесточеніемъ и неистовствомъ, какъ будто это была тюрьма, и какъ будто они достигали этимъ своей цѣли. Ни одна душа во всей толпѣ не оставалась ни на минуту въ покоѣ. Вся огромная масса волновалась.
Вотъ крикъ! Еще, вотъ и третій; но немногіе знали, что онъ значитъ. Стоявшіе около воротъ видѣли, какъ они медленно уступали и падали съ верхнихъ петель. Съ этой стороны они висѣли только уже на одной петлѣ, но все еще стояли прямо, потому что ихъ держалъ еще запоръ, и потому что онѣ собственнымъ вѣсомъ опустились на кучу пепла, лежавшаго у ихъ подошвы. Сверху, надъ подворотнею, показалось маленькое отверстіе, сквозь которое можно было видѣть темный, адскій коридоръ. Подкладывай же огня!
Запылало горячо. Ворота раскалялись, и отверстіе становилось шире. Напрасно старались они закрывать себѣ лицо руками и стояли насторожѣ, готовые, кинуться. Темныя фигуры, иныя ползя на рукахъ и на колѣняхъ, другія съ помощью постороннихъ, скользили вдоль крыши. Явно было, что зданіе дольше не. можетъ держаться. Смотритель, его подчиненные, съ женами и дѣтьми выбираются вонъ. Подкладывай огня!
Ворота еще понизились, глубже опустились въ пепелъ, зашатались, оторвались -- и рухнули!
Мятежники испустили крикъ и подались на минуту назадъ, оставляя порожнее мѣсто около огня, который горѣлъ между ними и входомъ въ тюрьму. Гогъ прыгнулъ на пламенѣющую кучу и ринулся, брызнувъ дождемъ искръ на воздухъ и освѣщая темный коридоръ искрами на своемъ платьѣ,-- прямо въ тюрьму.
Палачъ за нимъ. Тогда по слѣдамъ, ихъ бросились столь многіе, что огонь былъ растоптанъ, потушенъ и разсѣянъ по улицѣ; но теперь ужъ его было не нужно: тюрьма снутри и снаружи была охвачена яркимъ пламенемъ.