По окончаніи дневной работы, слесарь отправился къ раненому джентльмену, чтобъ узнать о его положеніи. Домъ, въ которомъ онъ оставилъ его, стоялъ въ переулкѣ близь Соутворка, недалеко отъ Лондонскаго Моста; туда-то побѣжалъ онъ со всевозможною скоростью, чтобъ возвратиться поскорѣе и лечь пораньше спать.
Вечеръ былъ бурный, погода такъ же дурна, какъ была и въ прошедшую ночь. Для такого толстаго мужчины было не легко удерживать въ равновѣсіи на поворотахъ свое тѣло; дѣйствительно, иногда вѣтеръ одерживалъ верхъ и отгонялъ его назадъ на нѣсколько шаговъ, или принуждалъ, несмотря на всѣ старанія и мужество, искать защиты подъ воротами или въ сѣняхъ, пока сила вѣтра не ослабѣвала. Повременамъ, какъ бѣшенные летѣли навстрѣчу -- то шляпа, то парикъ, то то и другое вмѣстѣ, между тѣмъ, какъ изразцы, глина и подобныя пріятности падали съ крышъ вередъ самымъ его носомъ на мостовую и въ ту же минуту разсыпались на тысячи кусковъ, что, разумѣется, нимало не увеличивало удовольствія прогулки.
-- Скверная ночь для такого человѣка, какъ я!-- сказалъ слесарь, стучась тихонько въ дверь дома вдовы.-- Я охотно сидѣлъ бы теперь въ уголку у камина старика Джона,-- право, клянусь честью!
-- Кто тамъ?-- спросилъ женскій голосъ изнутри. Послѣ отвѣта Габріэля женщина поспѣшно отперла дверь и поклонились ему.
Этой женщинѣ было лѣтъ сорокъ, можетъ-быть, съ небольшимъ. Она имѣла привѣтливыя черты и лицо, которое нѣкогда было красиво. На немъ видны были слѣды печали и заботы; но эти слѣды, очевидно, были давнишніе, и рука времени отчасти изгладили ихъ. Кто когда-нибудь видѣлъ Бэрнеби, долженъ былъ тотъ часъ узнать въ этой женщинѣ, по сходству, мать его; но тамъ, гдѣ его черты выражали дикость и отсутствіе ума, у ней выражалось терпѣніе, слѣдствіе продолжительной борьбы съ жизнью, и спокойной рѣшимости.
Одно въ этомъ лицѣ было особенно странно и непріятно. Какъ бы ни было оно радостно, на него никогда нельзя было смотрѣть безъ сознанія о томъ, что оно чрезвычайно способно выражать страхъ. Эта черта, впрочемъ, была не на поверхности лица, выражалась не въ отдѣльныхъ чертахъ его; нельзя было, указавъ на глаза, ротъ, или линіи щекъ, сказать: еслибъ то, или другое, были иначе, оно имѣло бы то или другое выраженіе. А между тѣмъ, эта черта не сходила съ лица, всегда неясно обнаруживавшаяся, но всегда присущая, не исчезавшая ни на минуту. Это была слабая, блѣдная тѣнь какого-то взгляда, тѣнь, которую могло произнести только мгновеніе величайшаго и невыразимаго ужаса; но какъ тѣнь ни была блѣдна и слаба, по ней можно было угадывать, какимъ долженъ быть этотъ взглядъ во всей его силѣ. Этотъ же самый знакъ виднелся и на лицѣ ея сына, только слабѣе запечатлѣнный и, такъ сказать, безъ силы и значенія, потому что не оживлялся умомъ. Представленный на картинѣ, этотъ знакъ долженъ бы былъ разсказать цѣлую повѣсть тому, кто замѣтитъ его. Знавшіе исторію "Майскаго-Дерева" и еще помнившіе, чѣмъ была эта вдова передъ умерщвленіемъ ея мужа и господина,-- понимали выраженіе ея физіономіи какъ нельзя лучше. Они помнили, какъ случилась эта перемѣна въ ней, и знали еще, что сынъ ея, родившійся въ тотъ самый день, когда совершено убійство, имѣлъ на рукѣ кровавое пятно.
-- Богъ вамъ въ помощь, сосѣдка!-- сказалъ слесарь, какъ старинный пріятель послѣдовавъ за нею въ небольшую комнату, гдѣ въ каминѣ горѣлъ отрадный огонь.
-- И вамъ также -- отвѣчала она улыбаясь.-- Доброе сердце привело васъ опять сюда; васъ ничто не удержитъ дома, если кому-нибудь изъ друзей нужна помощь или совѣтъ; я давно уже знаю это.
-- Тс... тс!..-- возразилъ слесарь, грѣя у огня руки и потирая ихъ.-- Вы, женщины, любите болтать; ну, что дѣлаетъ нашъ больной, сосѣдка?
-- Онъ спитъ теперь. Подъ утро былъ онъ очень безпокоенъ и нѣсколько часовъ сряду метался во всѣ стороны. Теперь, однакожъ, жаръ прошелъ, а докторъ говоритъ, что ему скоро будетъ легче. Раньше завтрашняго дня ему нельзя будетъ выйти...
-- У него были нынче гости? А?..-- спросилъ Габріель лукаво.
-- Да; старый мистеръ Честеръ былъ здѣсь и ушелъ минуты за двѣ предъ тѣмъ, какъ вы постучались.
-- А дамъ не было?-- спросилъ Габріель.
-- Нѣтъ, но было письмо,-- отвѣчала вдова.
-- Ну, это все-таки лучше, чѣмъ ничгео!-- воскликнулъ слесарь.-- А кто принесъ его?
-- Бэрнеби.
-- Бэрнеби настоящее сокровище! Онъ дѣлаетъ свое дѣло, тогда какъ мы, считая себя умниками, ничего не дѣлаемъ. Надѣюсь, онъ не ушелъ опять?
-- Слава Богу, онъ теперь ужъ въ памяти. Вы знаете, онъ всю ночь не спалъ и былъ цѣлый день на ногахъ; измучился, бѣдный... Ахъ, еслибъ я почаще могла видѣть его такимъ, еслибъ я могла только побѣдить въ немъ эту странную лѣнь!..
-- Все придетъ своимъ чередомъ,-- отвѣчалъ слесарь добродушно:-- не надо только слишкомъ принуждать его; въ моихъ глазахъ онъ съ каждымъ днемъ становится лучше.
Вдова покачала головою. Она знала, что слесарь говорилъ это не по убѣжденію, а только для того, чтобъ потѣшить ее; однакожъ такая похвала ея бѣдному, безумному сыну была очень ей пріятна.
-- Онъ будетъ славнымъ, дѣльнымъ человѣкомъ,-- продолжалъ слесарь:-- того и смотри, что пристыдитъ еще насъ съ тобой, когда мы состаримся... А что нашъ другой пріятель,--прибавилъ онъ, заглянувъ подъ столъ и окинувъ глазами комнату:-- самый хитрый и лукавый изъ всѣхъ хитрецовъ и лукавцевъ -- гдѣ онъ?
-- Въ комнатѣ Бэрнеби,-- отвѣтила вдова съ усмѣшкой.
-- О, хитрая штука!-- сказалъ Уарденъ, покачавъ головою.-- При ночи я остерегался бы разсказывать что-нибудь, что надо держать въ тайнѣ. Нечего сказать, славная голова: я думаю, онъ можетъ писать, читать и даже вести счетныя книги, если только захочетъ... Что это? Ужъ не онъ ли стучится?
-- Нѣтъ,-- возразила вдова:-- это, кажется, съ улицы; послушайте: да, такъ точно... Опять... Стучатъ въ ставню... Кто бы могъ это быть?
Во все время говорила она шопотомъ, чтобъ не разбудить больного, который лежалъ въ комнаткѣ, бывшей надъ ними и отдѣлявшейся весьма тонкимъ потолкомъ. Такимъ образомъ прохожій, стучавшійся съ улицы, не могъ слышать ни слова изъ ихъ разговора, если бы даже и приложилъ ухо къ ставнѣ. Видя сквозь скважину огонь и не слыша никакого шума, онъ легко могъ вообразить, что въ домѣ всего одинъ человѣкъ.
-- Какой-нибудь воръ или мошенникъ,-- сказалъ слесарь.-- Подайте-ка свѣчу.
-- Нѣтъ, нѣтъ,-- возразила вдова:-- такіе гости никогда еще не стучались у моего бѣднаго домика. Останьтесь здѣсь... Въ случаѣ нужды, я васъ кликну... Пойду лучше одна...
-- Зачѣмъ?-- спросилъ слесарь, отдавая неохотно свѣчу, которую взялъ было со стола.
-- Зачѣмъ?.. Затѣмъ, что... Я и сама не знаю зачѣмъ... Но мнѣ такъ хочется. Пожалуйста, не удерживайте меня... Прошу васъ.
Габріель взглянулъ на нее съ удивленіемъ, не понимая отчего это женщина, всегда столь покойная и кроткая, могла быть такъ встревожена бездѣлицею. Она вышла изъ комнаты и заперла за собою дверь. Съ минуту стояла она въ трепетной нерѣшимости, положивъ руку на дверной засовъ. Между тѣмъ, стукъ раздался снова, и какой-то голосъ, показавшійся слесарю знакомымъ и подѣйствовавшій на него непріятно, произнесъ у самой ставни: "скорѣе, скорѣе!"
Слова эти были сказаны тихимъ, однакоже рѣзкимъ тономъ, отъ котораго могъ бы пробудиться спящій... Въ первую минуту они испугали слесаря, невольно отскочившаго отъ окна и начавшаго прислушиваться...
Вѣтеръ, свистѣвшій въ каминѣ, мѣшалъ ему слышать, что происходило въ сѣняхъ; однакожъ, онъ могъ различить стукъ отворившейся двери и скрипъ ступеней подъ ногою какого-то человѣка, взбѣжавшаго по лѣстницѣ... Послѣ этого настала минутная тишина; потомъ послышался шумъ, который не былъ ни воплемъ, ни вздохомъ, ни зовомъ на помощь, но могъ заключать въ себѣ все это вмѣстѣ; и наконецъ слова: "Боже мой!" сказанныя такимъ тономъ, что отъ нихъ по тѣлу слесаря пробѣжала холодная дрожь.
Онъ бросился въ сѣни. Тамъ стояла она, какъ-будто пригвожденная къ землѣ, съ страшною блѣдностью въ лицѣ, съ неподвижными взорами, устремленными на человѣка, котораго онъ видѣлъ въ прошлую ночь... Глаза слесаря встрѣтились съ его глазами; взглядъ этотъ былъ быстръ, какъ молнія, и незнакомецъ скрылся...
Слесарь устремился вслѣдъ за нимъ, коснулся почти его развѣвавшагося плаща, но въ ту же минуту почувствовалъ, что кто-то схватилъ его самого за руки и увидѣлъ вдову, упавшую предъ нимъ на колѣни.
-- Туда... Туда!..-- воскликнула она:-- онъ тамъ, въ той сторонѣ!.. Назадъ! Назадъ!
-- Тише!.. Теперь я вижу его!..-- воскликнулъ слесарь, указывая рукою:-- тамъ... тамъ мелькнула его тѣнь. Кто это?.. Пустите меня за нимъ.
-- Назадъ! Назадъ!-- кричала она, схватившись за слесаря.-- Не троньте его... если жизнь дорога вамъ... Приказываю вамъ остаться... Назадъ!..
-- Что это значитъ?..-- воскликнулъ слесарь.
-- Все равно, что бы это ни значило; не спрашивайте меня, не говорите, не думайте объ этомъ... Онъ не позволитъ ни слѣдовать за собою, ни схватить себя -- это невозможно... Назадъ, говорю я вамъ!
Старикъ взглянулъ на нее съ изумленіемъ и, какъ бы ошеломленный ужасомъ ея и отчаяніемъ, остановился... Только тогда, когда она снова затворила наружную дверь засовомъ и съ дикою торопливостью безумной втолкнула старика въ комнату, только тогда взглянула она опять на него своимъ страшнымъ, неподвижнымъ взглядомъ и, упавъ на стулъ, закрыла свое блѣдное лицо.