Вышедъ изъ дома, Симъ Тэппертейтъ пустился скорымъ шагамъ по темнымъ улицамъ, хватаясь по временамъ за карманъ, чтобъ удостовѣриться, точно ли ключъ былъ при немъ. Такимъ образомъ добрался онъ до Бэрбейкена и поворотилъ въ одну изъ самыхъ узкихъ улицъ, отирая потъ, катившійся градомъ съ лица. Наконецъ, дошелъ онъ до какого-то узкаго прохода, чрезъ который пробрался къ небольшому дворику, темному какъ ночь, и остановился у рѣшетки.
Симъ ударилъ въ нее три раза ногою, но не получая никакого отвѣта на этотъ знакъ, разсердился и ударилъ еще три раза сильнѣе прежняго. Тогда земля подъ ногами его вдругъ растворилась, и оттуда высунулась какая-то лысая голова.
-- Вы ли это, капитанъ?-- спросилъ чей-то голосъ.
-- Кто же можетъ быть другой?-- отвѣчалъ мистеръ Тэппертейтъ, и спустился внизъ.
-- Теперь такъ поздно, что мы уже перестали ожидать васъ,-- сказалъ тотъ же голосъ.-- Вы запоздали, мистеръ!
-- Безъ замѣчаній; я не прошу ихъ у тебя,-- сказалъ мистеръ Тэппертейтъ съ важностью:-- впередъ, маршъ!
Черезъ нѣсколько минутъ онъ и проводникъ его вошли въ большой погребъ, въ которомъ было нѣсколько стульевъ, столъ и кровать, покрытая толстымъ одѣяломъ; большой огонь былъ разложенъ въ сторонѣ и освѣщалъ сырые своды подземелья.
-- Добро пожаловать, капитанъ!-- воскликнула какая-то высокая фигура, какъ-бы пробудясь отъ сна.
Капитанъ кивнулъ головою, сбросилъ съ себя кафтанъ и, окинувъ глазами того, который шелъ за нимъ, спросилъ:
-- Что новаго нынче вечеромъ?
-- Ничего особеннаго,-- отвѣчалъ тотъ, вытянувшись (а онъ и безъ того былъ гигантскаго роста):-- по какому случаю пожаловали вы такъ поздно?
-- Это не твое дѣло,-- отвѣчалъ капитанъ:-- готова ли зала?
-- Готова!-- отвѣчалъ провожатый.
-- А товарищъ... здѣсь?
-- Здѣсь -- такъ же, какъ и нѣсколько другихъ... вы слышите ихъ?
-- Они играютъ въ кегли!-- сказалъ капитанъ съ неудовольствіемъ.-- Глупцы!
Нельзя было не отгадать ихъ занятія, потому что стукъ отъ бросаемыхъ шаровъ раздавался подъ сводами сырого и мрачнаго погреба и звучалъ какъ перекаты грома. Такая забава должна была показаться очень странною въ такомъ мѣстѣ, гдѣ вмѣсто пола была земля, гдѣ воздухъ былъ тяжелъ и удушливъ, и гдѣ стѣны во многихъ мѣстахъ были покрыты мхомъ.
Владѣлецъ этого погреба, тотъ самый, которому принадлежала лысая голова, встрѣтившая капитана у рѣшетки, былъ человѣкъ очень блѣдный и худощавый. Глаза его были закрыты и по трепетанію вѣкъ ихъ можно было догадаться, что онъ былъ слѣпъ.
-- Даже и Стэггъ вздремнулъ,-- сказалъ великанъ, указывая на хозяина.
-- Не бѣда, капитанъ, не бѣда!..-- воскликнулъ слѣпой.-- Не хотите ли чего-нибудь выпить: водки, рому, или джину? Все достанемъ для васъ, хотя бы пришлось забраться въ погребъ короля Георга.
-- Чего нибудь, только покрѣпче; а изъ какого погреба -- мнѣ все равно, хотя бы изъ чортова.
-- Славно сказано, капитанъ!-- возразилъ слѣпой.-- Ха-ха-ха!.. изъ чортова погреба... славно! Славно!
-- Ну, поворачивайся, давай скорѣе!-- закричалъ мистеръ Тэппертейтъ.
-- Сейчасъ!--воскликнулъ Стэггъ и какъ зрячій отправился прямо къ шкафу, взялъ оттуда бутылку, наполнилъ стаканъ, не проливъ ни капли, и, подавая его Симу, сказалъ:
-- Пей, благородный капитанъ, пей! Смерть всѣмъ мастерамъ! Жизнь и здоровье всѣмъ подмастерьямъ, любовь всѣмъ хорошенькимъ дѣвушкамъ! Пей, храбрый генералъ, и согрѣй этимъ виномъ свое мужественное сердце!
Мистеръ Тэппертейтъ взялъ стаканъ и выпилъ. Стеггъ, между тѣмъ, ставъ на колѣни, обхватилъ своими руками его ноги и воскликнулъ съ восторгомъ:
-- О! Зачѣмъ я слѣпъ! Зачѣмъ не могу налюбоваться на эти чудесныя икры... на эти сокровища...
-- Пусти меня!-- закричалъ мистеръ Тэппертейтъ!-- Пусти!
-- Если я ихъ сравню съ своими,-- продолжалъ Стеггъ, ударивъ себя по икрамъ:-- то начинаю ненавидѣть ихъ. Что онѣ, щепки и больше ничего!
-- И конечно щепки!-- замѣтилъ съ усмѣшкой мистеръ Тэппертеіітъ.-- Но довольно; возьми стаканъ, и за работу.
Сказавъ это, онъ нахмурилъ брови, окрестилъ на груди руки и, принявъ величественный видъ, скрылся вмѣстѣ съ длиннымъ товарищемъ своимъ за небольшою дверью, бывшею въ концѣ погреба.
Подземная зала, въ которую они вступили, была усѣяна опилками; она освѣщалась слабо нѣсколькими зажженными свѣчами и находилась между погребомъ и другою залою, гдѣ играли въ кегли, что ясно доказывалось шумомъ и криками, вылетавшими оттуда; скоро, однакожъ, по знаку, поданному длиннымъ товарищемъ, шумъ этотъ замолкъ, и въ залѣ водворилась мертвая тишина. Товарищъ этотъ подошелъ къ буфету, и досталъ оттуда огромную костяную голень, которая, вѣроятно, принадлежала когда-то человѣку столь же высокому, какъ онъ самъ. Эту кость принялъ мистеръ Тэнпертейтъ изъ рукъ товарища какъ скипетръ, свидѣтельствовавшій о его высокомъ достоинствѣ, надѣлъ на голову свою трехугольную шляпу и влѣзъ на большой столъ, на которомъ было приготовлено для него кресло обложенное человѣческими черепами.
Едва успѣлъ онъ сѣсть на эти кресла, какъ явился другой молодой человѣкъ, поклонился низко капитану, передалъ длинному товарищу огромную книгу съ застежками и, подойдя къ столу, сталъ къ нему спиною. Тогда длинный товарищъ въ свою очередь влѣзъ на столъ, сѣлъ на табуретъ, разложилъ на спинѣ молодого человѣка огромную книгу и, взявъ перо, съ важнымъ видомъ приготовился писать.
Мистеръ Тэппертейтъ, видя, что все было готово, поднялъ кость и ударилъ ею девять разъ по двумъ лежавшимъ передъ нимъ черепамъ. При девятомъ ударѣ явился изъ кегельной залы третій молодой человѣкъ, поклонился низко и съ почтеніемъ ожидалъ приказаній.
-- Ученикъ!-- сказалъ могущественный капитанъ.-- Кто ждетъ тамъ?
Молодой человѣкъ отвѣчалъ, что какой-то незнакомецъ пришелъ просить о принятіи его въ общество ученическаго братства, съ распространеніемъ на него всѣхъ правъ и привилегій его. Мистеръ Тэппертейтъ снова ударилъ костью по черепу и воскликнулъ: "впустите его!" Ученикъ опять поклонился почтительно и вышелъ.
Скоро изъ той же самой двери показались еще два ученика и между ними третій, съ завязанными глазами, котораго они вели подъ руки. На немъ былъ парикъ съ кошелькомъ вмѣсто косы, кафтанъ съ широкими полами и длинная шпага; одинъ изъ проводниковъ этого новопринимаемаго кандидата держалъ надъ самымъ ухомъ его длинное, покрытое ржавчиною ружье, а другой старую саблю, которою онъ размахивалъ во всѣ стороны.
Между тѣмъ, какъ эта группа приближалась въ молчаніи, мистеръ Тэппертейтъ надѣлъ шляпу. Новопринимаемый кандидатъ положилъ руку на грудь и преклонился передъ капитаномъ. Симъ приказалъ снять съ глазъ его повязку и устремилъ на него свои проницательные взоры.
-- Начинайте!-- воскликнулъ инъ потомъ громкимъ голосомъ.
Длинный товарищъ началъ читать слѣдующее:
"Маркъ Джильбертъ; 19 лѣтъ отъ роду; въ ученьи у Томаса Курцона, чулочника; любитъ дочь Курцона и не можетъ сказать навѣрное, любимъ ли ею взаимно, но полагаетъ, что любимъ. Курцонъ, въ прошедшій вторникъ, выдралъ его за уши..."
-- Какъ! За что?-- воскликнулъ капитанъ съ жаромъ.
-- За то, что я смотрѣлъ на его дочь,-- отвѣчалъ кандидатъ.
-- Записать: "на Курцона принесена жалоба", и поставить противъ его имени черный крестъ.
-- Съ вашего позволенія, великомощный капитанъ, это еще не все,-- сказалъ новопосвящаемый.-- Мистеръ Курцонъ называетъ своихъ учениковъ лѣнивыми собаками и не даетъ имъ пива, когда они работаютъ не такъ, какъ онъ хочетъ; самъ ѣстъ честерскій сыръ, а насъ потчуетъ голландскимъ; въ довершеніе же всего, оставляетъ на гулянье только одно воскресенье въ цѣлый мѣсяцъ.
-- Это важное обвиненіе!-- сказалъ мистеръ Тэппертейтъ величественно.-- Поставить два черныхъ креста противъ имени Курцона.
-- Не угодно ли будетъ высокопочтенному братству,-- продолжалъ кандидатъ, отличавшійся особеннымъ безобразіемъ:-- поджечь незастрахованный домъ Курцона или поколотить его порядкомъ, когда онъ будетъ возвращаться вечеромъ домой, или пособить мнѣ увезти его дочь и жениться на ней, несмотря на то, хочетъ она этого или нѣтъ?
Мистеръ Тэппертейтъ поднялъ свой страшный скипетръ и приказалъ поставить противъ имени Курцона три черные креста.
-- Это значитъ,-- воскликнулъ онъ:-- что Курцонъ обреченъ мщенію, ужасному мщенію!
Послѣ этого капитанъ началъ длинную рѣчь, въ которой объяснилъ новопосвящаемому, что по прежнимъ законамъ, въ прежнее время, всѣ ученики, посвящавшіе себя какому бы то ни было ремеслу, наслаждались полною свободой, могли безнаказанно колотить своихъ мастеровъ и даже при случаѣ рѣзать ихъ на улицахъ; что законы эти нынче нарушены и измѣнены разными вредными реформами, и что цѣлью ихъ братства было возстановить все въ прежней силѣ, уничтожить всѣхъ мастеровъ, сокрушить власть ихъ и отмстить за всѣ ихъ тиранства. Мистеръ Тэппертейтъ кончилъ тѣмъ, что спросилъ съ необыкновенною торжественностью новопосвящаемаго, чувствуетъ ли онъ въ себѣ довольно силы и мужества къ совершенію такого великаго подвига и можетъ ли дать клятву употребить всѣ средства къ достиженію этой цѣли, прибавивъ, что есть еще время одуматься, и что онъ можетъ удалиться, если трудность предстоящаго дѣла устрашаетъ его.
На это новопосвящаемый отвѣчалъ, что готовъ дать требуемую отъ него клятву, и сдержать ее, хотя бы ему пришлось удавиться. Тогда, по знаку, поданному капитаномъ, началась церемонія посвященія, состоявшая въ разныхъ странныхъ обрядахъ, во время которыхъ черепы освѣтились плошками, и шумъ, замолкшій на время въ кегельной залѣ, возобновился съ большею противъ прежняго силою. Когда требуемая клятва была, наконецъ, произнесена, мистеръ Тэппертейтъ сошелъ съ своего трона, приказалъ убрать всѣ атрибуты своего могущества, отпереть двери въ погребъ и въ кегельную залу и позволилъ всѣмъ почтеннымъ сочленамъ этого тайнаго братства предаться общему веселью, въ которомъ самъ не хотѣлъ принять участія, считая это несовмѣстнымъ съ своимъ высокимъ званіемъ. Онъ бросился на кровать и, смотря равнодушно на карты, кости и кегли, предался мечтамъ о прекрасной дочери слесаря.
-- Великій капитанъ!-- сказалъ слѣпой хозяинъ, подсѣвъ къ нему.-- Ты не хочешь ни играть, ни пѣть, такъ выпей чего-нибудь, вино развеселитъ тебя.
Мистеръ Тэппертейтъ осушилъ поданный ему стаканъ, потомъ, засунувъ въ карманъ руки, пустился ходить по залѣ между кеглями и картами. При приближеніи его, игравшіе останавливались и съ почтительнымъ видомъ давали ему дорогу.
-- Зачѣмъ не родился я знатнымъ бариномъ или патріотомъ,-- думалъ мистеръ Тэппертейтъ, поглядывая разсѣянно на кегли:-- тогда былъ бы я на своемъ мѣстѣ. Но быть затеряннымъ въ толпѣ, жить незнаему никѣмъ, не значить ничего -- ужасно!.. Но терпѣніе, терпѣніе!.. Я еще прославлюсь... мнѣ говоритъ что-то: "ты назначенъ въ великому!" Скоро, скоро явлюсь я въ настоящемъ своемъ видѣ, и тогда какая власть будетъ въ состояніи противиться мнѣ? Я трепещу отъ радости при одной мысли объ этомъ... Вина, скорѣе вина!
-- Гдѣ новопосвященный?-- продолжалъ мистеръ Тэппертейтъ, возвысивъ голосъ.-- Гдѣ онъ?
-- Здѣсь, благородный капитанъ!-- отвѣчалъ Стэггъ.-- Я чувствую по духу, что рядомъ со мною стоитъ чужой.
-- Есть ли у тебя восковой оттискъ ключа отъ дверей дома твоего мастера?-- спросилъ онъ, бросивъ на новопосвященнаго быстрый взглядъ.
-- Есть,-- отвѣчалъ тотъ почтительно -- и подалъ оттискъ.
-- Хорошо, ты получишь ключъ, который тебѣ нуженъ,-- сказалъ мистеръ Тэппертейтъ и сунулъ въ карманъ оттискъ, между тѣмъ, какъ всѣ присутствующіе смотрѣли на него съ какимъ-то благоговѣніемъ; каждаго изъ нихъ снабдилъ онъ уже такимъ ключомъ, и, можетъ быть, это ничтожное обстоятельство было причиной того уваженія, какое они невольно питали къ нему. Вотъ отъ какихъ бездѣлицъ зависитъ иногда вліяніе, которое имѣютъ люди на подобныхъ себѣ!
Отведя въ сторону новопосвященнаго, мистеръ Тэппертейтъ сказалъ ему:
-- Итакъ, ты любишь дочь своего хозяина?
-- Да, капитанъ; но у меня честныя намѣренія, клянусь вамъ!
-- Есть ли у тебя...-- спросилъ мистеръ Тэппертейтъ заикнувшись и схвативъ его за руку съ мрачнымъ видомъ:-- есть ли у тебя соперникъ?..
-- Нѣтъ, сколько мнѣ извѣстно.
-- А еслибъ у тебя былъ соперникъ, что сдѣлалъ бы ты?..
Новопосвященный взглянулъ на него выразительно и поднялъ кулакъ съ угрожающимъ видомъ.
-- Довольно,-- воскликнулъ мистеръ Тэппертейтъ:-- мы понимаемъ другъ друга!.. За нами примѣчаютъ... благодарю тебя!
Сказавъ это, онъ оттолкнулъ его, подозвалъ длиннаго товарища и приказалъ ему прилѣпить немедленно къ стѣнѣ письменное объявленіе, по которому нѣкто Джозефъ Уиллитъ (извѣстный болѣе подъ именемъ Джоя) обрекался опалѣ; въ этомъ объявленіи предписывалось всѣмъ братьямъ-ученикамъ подъ страхомъ исключенія изъ общества вредить Джою всѣми средствами, преслѣдовать его, мѣшать ему во всѣхъ предпріятіяхъ и заводить съ нимъ ссоры, гдѣ бы его ни встрѣтили.
Облегчивъ свое сердце этою рѣшительною мѣрою, мистеръ Тэппертейтъ удостоилъ принятъ участіе въ общей трапезѣ и такъ развеселился, что затянулъ громкую пѣсню, которой всѣ собесѣдники вторили хоромъ; мало того, онъ пустился въ пляску; примѣру его послѣдовали всѣ другіе, и тутъ поднялся такой шумъ и гвалтъ, что стѣны погреба дрожали въ своихъ основаніяхъ. Эта дикая, пьяная оргіи могла, бы быть весьма продолжительною, еслибъ вбѣжавшій хозяинъ, вышедшій незадолго предъ тѣмъ изъ залы пиршества, не объявилъ, что не болѣе, какъ черезъ часъ настанетъ день, и что всѣ пѣтухи въ Бэрбейкенѣ затянули свою пѣсню. При этомъ извѣстіи, всѣ пирующіе прекратили пляски и пѣсни, построились въ одну шеренгу, мѣрнымъ шагомъ прошли мимо капитана и поспѣшили каждый къ себѣ домой.
-- Прощайте, благородный капитанъ, прощайте. Добрая ночь!-- воскликнулъ слѣпой хозяинъ, провожая мистера Тэппертейта.-- Чтобъ чортъ сломилъ тебѣ шею, проклятый гордецъ!-- прибавилъ онъ, опуская рѣшетку и будучи увѣренъ, что страшный капитанъ, за отдаленностью, не могъ слышать его.