Еслибъ Джозефъ Уиллитъ, или просто, Джой (тотъ самый, на главу котораго мистеръ Тэппертейтъ призывалъ мщеніе всего братства подмастерьевъ) былъ дома, когда вѣжливый гость его отца остановился у воротъ "Майскаго-Дерева", ему, конечно, удалось бы какимъ-нибудь образомъ проникнуть въ тайныя его намѣренія. Онъ тотчасъ предупредилъ бы любовниковъ объ угрожающей имъ бѣдѣ и далъ бы чрезъ то средство принять нужныя мѣры, которыми и самъ пособилъ бы имъ, потому что всѣ желаніи Джоя клонились къ тому, чтобъ сдѣлать этихъ молодыхъ лицеи счастливыми. Но Джоя не было; онъ не могъ знать происшедшаго и былъ принужденъ съѣздить для разсчетовъ съ продавцомъ и дистилаторомъ винъ, которому въ концѣ каждаго мѣсяца отвозилъ деньги за всѣ забранные отцомъ его вина и другіе припасы.
Путешествіе это совершалъ Джой всегда на старой, сѣрой кобылѣ, въ которой Джонъ Уиллитъ подозрѣвалъ отличныя качества, бывъ увѣренъ, что она могла бы выиграть первый призъ на скачкѣ еслибъ только ему надумалось пустить ее на скачку. Правду сказать, она никогда еще не дѣйствовала на этомъ блистательномъ поприщѣ, и, вѣроятно, ей было суждено никогда не бывать на немъ, потому что надъ нею тяготѣло уже добрыхъ четырнадцать или пятнадцать лѣтъ; но это не мѣшало Джону оставаться при своемъ убѣжденіи, и каждый разъ, когда Гогъ выводилъ ее изъ конюшни, старый трактирщикъ съ гордостью и любовью посматривалъ на нее.
-- Вотъ лошадь!-- говорилъ онъ.-- Что за стать, что за ростъ, что за кости!..
Костей было въ ней, дѣйствительно, довольно, и въ этомъ, казалось, соглашался даже и Гогъ, который, выведя ее изъ конюшни, подвелъ къ крыльцу въ ожиданіи Джоя.
-- Смотри, Джой, береги лошадь; не скачи скоро,-- сказалъ Джанъ, обращаясь къ своему сыну.
-- Это было бы очень трудно,-- отвѣчалъ Джой, бросивъ презрительный взглядъ на клячу.
-- Безъ замѣчаній!-- воскликнулъ Джонъ.-- Я знаю, для тебя и зебръ былъ бы недовольно проворенъ; ты, пожалуй, радъ бы осѣдлать дикаго льва... Но, повторяю, прошу беречь мою лошадь и не замучить ее...
-- Будьте спокойны, батюшка. Я не замучу ее...
-- Молчать!-- воскликнулъ Джонъ, употреблявшій это выраженіе весьма часто въ разговорахъ, которые ему удавалось имѣть съ своимъ сыномъ.-- Молчатъ!.. Что это за нарядъ у тебя? Къ чему ты такъ расфрантился?
-- Что же находите вы дурного въ этомъ небольшомъ букетѣ цвѣтовъ?-- спросилъ, закраснѣвшись, Джой.
-- Да къ чему онъ? Ты очень ошибаешься, думая, что погребщикъ приметъ тебя ласковѣе съ такимъ букетомъ...
-- Я совсѣмъ этого не думаю; красноносый погребщикъ и не увидитъ этого букета; онъ назначенъ не ему... Но что толковать объ этомъ! Отдайте мнѣ деньги, батюшка, и пустите съ Богомъ.
-- Вотъ деньги; но смотри же, дай лошади хорошенько отдохнуть, да не останавливайся слишкомъ долго у "Золотого-Льва"; а не то, тамъ, пожалуй, Богъ знаетъ, что на меня запишутъ...
-- Зачѣмъ же не дадите вы мнѣ самому денегъ на расходы, а заставляете брать все въ долгъ, даже обѣдъ у "Золотого Льва", за который расплачиваетесь сами?..
-- Дай ему денегъ! Прошу покорно!-- воскликнулъ Джонъ.-- Да что же называешь ты деньгами? Однѣ гинеи, что ли? Развѣ шиллингъ и шесть пенсовъ, которые я далъ тебѣ, не деньги, а?
-- Шиллингъ и шесть пенсовъ!-- повторилъ презрительно молодой человѣкъ.
-- Да, шиллингъ и шесть пенсовъ,-- шутка это! Въ твои лѣта я не только не имѣлъ въ рукахъ своихъ денегъ, но даже и не видывалъ такого количества ихъ. Шиллингъ можешь ты употребить на новую подкову, въ случаѣ, если лошадь потеряетъ свою; ну, а шесть пенсовъ остаются тебѣ для расходовъ въ Лондонѣ... Развѣ этого мало?..
Джой не счелъ нужнымъ отвѣчать, сдѣлалъ знакъ Гогу, вскочилъ на сѣдло -- и былъ таковъ. Джонъ, стоявшій на порогѣ двери, разинулъ ротъ и смотрѣлъ на удалявшагося сына или, лучше сказать, на свою сѣрую кобылу, до тѣхъ поръ, пока она пропала у него изъ виду; тогда вошелъ онъ обратно въ домъ и легъ отдохнуть часика на два...
Несчастная сѣрая кобыла бѣжала тихою рысцою по большой дорогѣ до тѣхъ поръ, пока "Майское Дерево" не скрылось за строеніями; тогда, зная привычку своего всадника, она сама собою пустилась въ галопъ, поворотила въ сторону и, сдѣлавъ довольно-большой кругъ черезъ поле, остановилась, наконецъ, у одного стариннаго зданія, которое въ первой главѣ этой исторіи мы назвали уже "Кроличьей-Засѣкой". Джой соскочилъ проворно на землю и привязалъ лошадь къ дереву.
-- Стой здѣсь, старая кляча!-- сказалъ онъ.-- Дай посмотрѣть, нѣтъ ли мнѣ сегодня какого порученія.
Сказавъ это, онъ бросилъ лошади немного скошенной травы и, отворивъ калитку, пустился пѣшкомъ къ "Кроличьей-Засѣкѣ".
Тропинка, по которой онъ шелъ, привела его скоро къ самому дому. Мертвая тишина царствовала въ его обширныхъ, пустыхъ комнатахъ и въ полуразвалившихся башенкахъ. Садъ, окружавшій террасу, былъ мраченъ и печаленъ; высокая желѣзная рѣшетка, заржавѣвшая отъ времени, наклонилась на бокъ и, казалось, была совсѣмъ готова упасть. По стѣнамъ строенія, во многихъ мѣстахъ, вился дикій плющъ, перемѣшанный съ мхомъ. Даже обитаемая часть дома, бывшая въ лучшемъ состояніи, имѣла въ себѣ что-то мрачное и унылое. При взглядѣ на это зданіе, трудно было представить себѣ, чтобъ въ немъ могла обитать радость, чтобъ стѣны эти могли вмѣщать въ себѣ что-нибудь другое, кромѣ грусти и молчанія.
Такое мрачное состояніе дома могло быть, конечно, во многомъ приписано смерти прежняго его владѣльца и характеру нынѣшнихъ его обитателей; однакожъ, если припомнить исторію, соединненую съ этимъ зданіемъ, то все, повидимому, будетъ доказывать, что оно съ незапамятныхъ временъ было назначено къ чему-нибудь ужасному. При воспоминаніи о печальномъ происшествіи, случившемся въ немъ, небольшой прудъ, въ которомъ было найдено тѣло управителя, принималъ какой-то особенно черный видъ, котораго не могъ имѣть никакой другой прудъ; а колоколъ, висѣвшій надъ крышею и возвѣстившій въ самую полночь о совершившемся убійствѣ, казался какимъ-то роковымъ глашатаемъ, при звукахъ котораго волосы подымались дыбомъ у всѣхъ окрестныхъ жителей.
Джой ходилъ около дома взадъ и впередъ, останавливаясь часто и не спуская глазъ съ одного окна, какъ будто поджидалъ чего-то. Такъ прошло около четверти часа; наконецъ, изъ этого окно показалась маленькая, бѣлая ручка, сдѣлавшая молодому человѣку знакъ, на который онъ отвѣчалъ низкимъ, почтительнымъ поклономъ и поспѣшилъ къ своей лошади, сказавъ самъ себѣ: "Нынче нѣтъ мнѣ никакого порученія!"
Однакожъ, щеголеватый нарядъ, за который Джонъ Уиллитъ такъ сердился, и букетъ цвѣтовъ, приколотый къ кафтану Джоя, доказывали, что, за неимѣніемъ чужого порученія, онъ готовился исполнить свое собственное. Такъ дѣйствительно и было. Кончивъ въ Лондонѣ всѣ счеты съ погребщикомъ, получивъ отъ него расписку и заѣхавъ въ трактиръ "Золотого-Льва", пустился онъ къ дому слесаря, къ которому влекли его прекрасные глаза Долли.
Хотя Джой былъ малый незастѣнчивый, неробкій, однакожъ, онъ не скоро рѣшился войти въ домъ Уардена; оставивъ свою лошадь въ ближней тавернѣ, прошелся онъ раза два по улицѣ и, наконецъ, призвавъ на помощь все свое мужество, съ трепещущимъ сердцемъ переступилъ черезъ завѣтный порогъ и очутился въ мастерской Габріеля.
-- Ба! Джой Уиллитъ! Ты ли это?-- воскликнулъ слесарь, вставъ изъ-за письменнаго стола, за которымъ сидѣлъ надъ своею расходною книгой, и снявъ очки.-- Откуда? Какъ поживаютъ твои домашніе?
-- Какъ всегда, сэръ...
-- Ну, слава Богу; а что дѣлаетъ твой буцефалъ? Бѣгаетъ еще? Ха, ха, ха!.. Это что, Джой? Букетъ цвѣтовъ?..
-- Да-съ, маленькій букетецъ... я думалъ... я хотѣлъ... миссъ Долли.
-- Нѣтъ, нѣтъ!-- сказалъ слесарь, понизивъ голосъ и покачавъ головою.-- Не Долли: отдай букетъ ея матери, это будетъ лучше... Что-жъ? Развѣ ты не хочешь отдать его мистриссъ Уарденъ?
-- Почему же нѣтъ, сэръ?-- отвѣчалъ Джой, стараясь скрыть свою досаду.-- Мнѣ это будетъ очень пріятно.
-- Такъ пойдемъ же къ ней; меня сейчасъ звали пить чай; она тамъ въ гостиной.
-- Она!-- подумалъ Джой.-- Но кто же эта она: мистриссъ или миссъ?
Слесарь не замедлилъ разсѣять его недоумѣніе; отворивъ двери, онъ сказалъ громко:-- Милая Марта, вотъ тебѣ гость, мистеръ Джой Уиллитъ.
Но мистриссъ Уарденъ была вовсе не рада, этому гостю, и букетъ цвѣтовъ былъ ей очень непріятенъ, потому что въ немъ видѣла она желаніе молодого человѣка задобрить ее,-- а мистриссъ Уарденъ была вовсе не расположена подавать ему надежду, чтобъ виды его на миссъ Долли могли когда-нибудь осуществиться. Она вдругъ притворилась, что ей сдѣлалось дурно и, приписавъ это сильному запаху цвѣтовъ, просила извинить ее, если она положитъ ихъ за окошко. Джой просилъ ее не церемониться и съ грустнымъ сердцемъ увидѣлъ, какъ прекрасные цвѣты его, которые достать стоило ему такъ много труда, были съ пренебреженіемъ выброшены за окно.
-- Теперь я чувствую себя гораздо лучше,-- сказала мистриссъ Уарденъ.
Джой поблагодарилъ ее за то, что она поспѣшила отдѣлаться отъ букета, и старался не показывать вида, какъ огорчало его отсутствіе миссъ Долли.
-- У васъ, въ "Майскомъ-Деревѣ", собираются ужасные люди, мистеръ Джозефъ,-- сказала мистриссъ Уарденъ.
-- Почему же, мистриссъ Уарденъ?-- сказалъ удивленный Джой.
-- Я знаю, что каждый вечеръ всѣ ваши сосѣди покидаютъ своихъ женъ и собираются къ вамъ пить и курить... не ужасно ли это?
-- Оставимъ ихъ въ покоѣ, другъ мой, и будемъ пить свой чай!-- замѣтилъ слесарь...
Въ эту критическую минуту явилась миссъ Меггсъ съ чашками.
-- Я знаю, что тебѣ это непріятно слышать, потому что ты и самъ не прочь отъ такого занятія,-- продолжала мистриссъ Уарденъ.-- Ты радъ не видать жены своей цѣлый вѣкъ, не заботясь о томъ, здорова она или больна...
-- Какъ, напримѣръ, весь вчерашній день,-- сказала миссъ Меггсъ.-- Бѣдная мистриссъ была такъ нездорова, такъ слаба, что у меня сердце разрывалось отъ жалости.
-- Тебя объ этомъ не спрашиваютъ!-- воскликнула мистриссъ Уарденъ.
-- Извините; это вырвалось у меня невольно изъ любви къ вамъ.
-- Ни слова больше!-- возразила мистриссъ Уарденъ гордо.-- Но ты посмотри, одѣлась ли Долли, и скажи ей, что если она хоть одну минуту заставитъ ждать носилки, въ которыхъ должна отправиться на танцовальный вечеръ, я ихъ отошлю назадъ.
Миссъ Меггсъ, не отвѣтивъ ни слова, вышла изъ комнаты.
-- Зачѣмъ же не пьешь ты чаю?-- спросила мистриссъ Уарденъ мужа.-- Я вижу, дома тебѣ ничто не нравится. И вы также, мистеръ Джозефъ, не пьете...
Джой хотѣлъ что-то сказать въ свое оправданіе, но въ эту минуту явилась Долли, и слова замерли на устахъ юноши. Она такъ была прекрасна, нарядъ ея отличался такимъ вкусомъ, такимъ изяществомъ, что у бѣднаго Джоя разбѣжались глаза; мысль, что она собирается на вечеръ, гдѣ съ нею будутъ танцевать, что его не будетъ тамъ,-- мучила его, и онъ внутренно проклиналъ всѣ балы и тѣхъ, кто выдумалъ ихъ.
А она даже и не взглянула на него или, лучше сказать, почти не взглянула... Бѣдный Джой былъ въ отчаяніи. Но вотъ явились носильщики. Долли, увидѣвъ ихъ, обрадовалась и поспѣшила вонъ изъ комнаты; Джой пошелъ вслѣдъ за нею и помогъ ей сѣсть... Какъ затрепеталъ онъ, когда ручка ея прикоснулась къ его рукѣ! И какая была эта ручка! Маленькая, пухленькая, нѣжная... ручка, которой, конечно, не было подобной въ цѣломъ мірѣ -- такъ, по крайней мѣрѣ, казалось Джою. Долли ласково взглянула на юношу, улыбнулась ему привѣтливо и, опершись на его руку своею рукою, какъ будто ждала, чтобъ онъ тихо пожалъ ее. Но миссъ Меггсъ стояла рядомъ и глазами аргуса смотрѣла на молодыхъ людей. Наконецъ, носилки тронулись, и Джой, грустный, печальный, возвратился въ гостиную.
Какъ пуста, какъ неуютна казалась ему теперь эта "гостиная"! Какъ тяжко, какъ мучительно было ему сидѣть въ ней, между тѣмъ, какъ Долли можетъ-быть въ эту самую минуту кружилась въ бѣшеномъ вальсѣ съ какимъ-нибудь счастливцемъ, который обнималъ своею рукою ея чудный, роскошный станъ! Джой быль такъ занятъ своими мыслями, что не могъ выговорить ни слова, и только мѣшалъ безпрестанно чай въ своей чашкѣ, какъ будто въ ней не было ни куска сахару. Габріель также былъ не расположенъ говорить, а мистриссъ Уарденъ, которая всегда была очень весела, когда другіе бывали грустными, казалась въ самомъ прекрасномъ расположеніи духа. Впрочемъ, любезность ея была непродолжительна; посидѣвъ еще съ четверть часа, она встала.
-- Куда же ты, другъ мой?-- спросилъ ее слесарь.-- Останься еще съ нами...
-- Благодарю,-- возразила мистриссъ Уарденъ. -- Я не хочу затруднять васъ... Вы, вѣроятно, хотите курить... трубка и пиво для мужчинъ всегда пріятнѣе бесѣды женщинъ,-- и я оставлю васъ на свободѣ... Прощайте, мистеръ Уиллитъ, поклонитесь отъ меня мистеру Джону; покойной ночи!
Сказавъ это, она присѣла и вышла изъ комнаты въ сопровожденіи своей вѣрной Меггсъ.
Бѣдный Джой! Могъ ли ты думать, что всѣ надежды твои будутъ имѣть такой конецъ?.. Нѣсколько недѣль сряду ожидалъ ты, какъ блага, дня, въ который будешь въ домѣ слесаря; съ величайшимъ стараніемъ собиралъ ты цвѣты для своего букета, хотѣлъ отдать его Долли и сказать ей, какъ нѣжно, какъ пламенно любишь ее, и что же? Букетъ твой выбросили за окно. А Долли?.. Ты увидѣлъ ее только на одну минуту для того, чтобъ проводить на балъ, куда она спѣшила съ такою радостью!.. Все это, и въ особенности холодный пріемъ, сдѣланный ему мистриссъ Уарденъ, сильно огорчило бѣднаго юношу; онъ простился съ своимъ старымъ другомъ, слесаремъ, пошелъ за своею лошадью и отправился домой, думая дорогой о своемъ горькомъ положеніи, о Долли, которая, казалось, мало обращала на него вниманія, о ея злой, капризной матери, о невозможности достигнуть счастія и о томъ, что ему оставалось только идти въ солдаты или матросы, чтобъ скорѣе кончить жизнь, начинавшую становиться ему въ тягость.