Преданный отчаянію, Джой Уиллитъ ѣхалъ тихо, мечтая о прекрасной дочери слесаря, какъ услыхалъ за собою лошадиный топотъ; обернувшись, увидѣлъ онъ какого-то молодого джентльмена, который, остановивъ своего коня, назвалъ его по имени. Джой въ эту минуту ударилъ свою клячу и подскакалъ къ всаднику.
-- Я такъ и думалъ, что это вы, сэръ Эдвардъ,-- сказалъ онъ, снявъ свою шляпу.-- Какой прекрасный вечеръ! Какъ я радъ, что вижу васъ опять здоровымъ!
-- Ну, что новаго?-- спросилъ мистеръ Эдвардъ.-- Все ли она такъ же хороша, какъ прежде? Зачѣмъ же краснѣть, другъ?
-- Если я покраснѣлъ, то, конечно, отъ стыда, что могъ такъ глупо вѣрить моимъ надеждамъ, сэръ Эдвардъ... Мнѣ до миссъ Долли такъ же далеко, какъ до неба!
-- Полно, Джой, что за отчаяніе! Все еще можетъ устроиться...-- отвѣчалъ мистеръ Эдвардъ.
-- Ахъ!-- сказалъ Джой, съ глубокимъ вздохомъ.-- Вамъ хорошо такъ говорить... Но оставимъ это; куда вы ѣдете, сэръ? Не къ намъ ли, въ "Майское-Дерево"?
-- Да; такъ-какъ я еще не совсѣмъ оправился, то хочу переночевать тамъ, чтобъ завтра потихоньку пуститься домой.
-- Если вы не торопитесь, и если вамъ будетъ не скучно ѣхать, соображаясь съ бѣгомъ моей клячи, то я готовъ проводить васъ до "Кроличьей-Засѣки" и подержать вашу лошадь во время вашего отсутствія; это избавитъ васъ отъ труда идти пѣшкомъ изъ "Майскаго-Дерева"... У меня довольно времени, и какъ бы поздно я ни пріѣхалъ домой, мнѣ все будетъ казаться еще очень рано.
-- Радъ быть твоимъ товарищемъ; но, пожалуйста, перестань грустить; все еще можетъ поправиться; не надобно только терять надежды, и Долли можетъ еще быть твоею...
Джой грустно покачалъ головою; однакожъ, слова сэра Эдварда нѣсколько ободрили его; онъ далъ шпоры своей кличѣ, и она пошла довольно скорою рысью, какъ-будто хотѣла показать тѣмъ, что о ней напрасно думали такъ дурно.
Ночь была прекрасная; полный мѣсяцъ разливалъ свой таинственный свѣтъ на окрестныя поля. Тихій, прохладный вѣтерокъ качалъ вершины деревьевъ, которыми была обсажена дорога; путники ѣхали рядомъ и по временамъ, переставая разговаривать, погружались въ тихую задумчивость.
-- "Майское-Дерево" сегодня что-то особенно освѣщено,-- сказалъ сэръ Эдвардъ, когда трактиръ показался изъ-за деревьевъ.
-- Да,-- замѣтилъ Джой и приподнялся на стременахъ, чтобъ лучше видѣть.-- Большая зала освѣщена, и кажется въ верхней комнатѣ затопленъ каминъ. Желалъ бы я знать, для кого все это?
-- Моэетъ-быть, какой-нибудь проѣзжій, котораго перепугали разсказами о разбойникѣ, напавшемъ на меня, и который не рѣшился ѣхать ночью.
-- Это долженъ быть какой-нибудь знатный проѣзжій: ему отдали даже вашу спальню...
-- Ничего, Джой; всякая комната будетъ хороша для меня... Но поѣдемъ скорѣе; ужъ бьетъ девять часовъ.
Они пустили лошадей своихъ въ галопъ и остановились у той самой рощицы, въ которой Джой утромъ оставлялъ свою лошадь. Мистеръ Эдвардъ соскочилъ на землю, отдалъ лошадь Джою и пошелъ съ величайшею осторожностью къ дому.
Служанка, дожидавшаяся у калитки, впустила его безпрепятственно. Онъ прошелъ скоро чрезъ террасу, взбѣжалъ по лѣстницѣ и достигъ, наконецъ, старинной, мрачной комнаты, стѣны которой были расписаны разными охотничьими сценами. Удивленный, что служанка не пошла за нимъ, мистеръ Эдвардъ остановился; но вдругъ дверь сосѣдней комнаты отворилась; прекрасная молодая дѣвушка, съ черными локонами, выбѣжала оттуда и бросилась къ нему на шею; но почти въ ту же самую минуту какая-то сильная рука оттолкнула Эдварда: м-ръ Гэрдаль стоялъ между имъ и ею.
Онъ взглянулъ строго на молодого человѣка, не снявъ даже шляпы; одною рукою обхватилъ онъ за талію свою племянницу, а другою, въ которой былъ хлыстъ, указалъ на дверь. Серъ Эдвардъ не испугался, однакожъ, и гордо смотрѣлъ ему прямо въ лицо.
-- Вы прекрасно поступаете, сэръ!-- воскликнулъ мистеръ Гэрдаль.-- Подкупивъ людей, прокрадываетесь въ домъ, какъ воръ!.. Оставьте насъ сію же минуту и не переступайте никогда моего порога.
-- Какъ благородный человѣкъ, вы бы не должны были пользоваться присутствіемъ миссъ Гэрдаль и родствомъ съ нею, чтобъ оскорблять меня такъ, какъ теперь оскорбляете,-- возразилъ молодой человѣкъ.-- Вы сами принудили меня избрать эту дорогу, и вся вина лежитъ на васъ, не на мнѣ.
-- Какъ благородному и честному человѣку,-- сказалъ мистеръ Гэрдаль:-- вамъ бы не слѣдовало обольщать сердце молодой, неопытной дѣвушки и, чувствуя всю низость своего поступка, скрываться отъ того, кто служитъ ей защитникомъ и покровителемъ. Послѣ всего этого мнѣ остается только запретить вамъ входъ въ домъ свой и требовать, чтобъ вы немедленно его оставили.
-- Не знаю,-- возразилъ Эдвардъ:-- благородно ли принимать на себя роль шпіона, которой вы не постыдились; знаю только, что слова ваши не заслуживаютъ ничего болѣе, кромѣ презрѣнія.
-- Напрасно величаете бы меня шпіономъ, сэръ,-- отвѣчалъ спокойно мистеръ Гэрдаль:-- я случайно увидѣлъ, какъ вы вошли въ калитку, и еслибъ вы не спѣшили такъ, то, конечно, могли бы услыхать голосъ мой въ саду... Но все это не идетъ къ дѣлу. Повторяю вамъ, присутствіе ваше здѣсь оскорбительно для меня и обидно для моей племянницы.
При этихъ словахъ, онъ еще сильнѣе обхватилъ плачущую дѣвушку, и хотя въ этомъ движеніи было что-то строгое и угрожающее, однакожъ лицо его выражало все участіе, которое онъ принималъ въ ея страданіяхъ.
-- Мистеръ Гэрдаль,-- сказалъ Эдвардъ:-- я люблю ее. Съ радостью пожертвовалъ бы я жизнію, еслибъ могъ искупить ея счастіе... Въ ней одной заключается все бытіе мое; она поклялась мнѣ, а я поклялся ей въ вѣчной вѣрности... Что же сдѣлалъ я, что вы обращаетесь со много такимъ образомъ и говорите со мною такимъ тономъ?
-- Вы сдѣлали то, сэръ, чего бы никогда не должно было дѣлать,-- отвѣчалъ, мистеръ Гэрдаль:-- вы сплели здѣсь любовную сѣть, которая должна быть разорвана, слышите ли -- должна! По-кранейй мѣрѣ я разрываю ее, отвергаю васъ и весь родъ вашъ, въ которомъ нѣтъ ни чести, ни совѣсти.
-- Это только слова!-- возразилъ Эдвардъ гордо.
-- Слова, которыя сказаны безвозвратно; замѣтьте это, сэръ.
-- А вы... прошу васъ замѣтить то, что скажу теперь, сэръ,-- отвѣчалъ Эдвардъ:-- ваше холодное, безчувственное сердце, оледеняющее все, что только приближается къ вамъ, ваша строгость, наводящая на все страхъ, заставили насъ окружить любовь свою тайною.-- Я не дурной, не безнравственный человѣкъ; намѣренія мои чисты, и вы напрасно приписывали мнѣ качества, которыя скорѣе приличны вамъ, чѣмъ мнѣ. Вы не въ состояніи разорвать союзъ, скрѣпленный любовью и взаимнымъ уваженіемъ.-- Я не откажусь отъ своихъ правъ; полагаюсь на ея вѣрность и не страшусь вашего вліянія и вашей власти; оставляю ее съ полною увѣренностью, что она никогда не перемѣнится ко мнѣ, и скорблю только о томъ, что оставляю ее въ такомъ домѣ, гдѣ никто не утѣшитъ ее участіемъ въ горести.
Сказавъ это, онъ прижалъ холодную руку дѣвушки къ устамъ своимъ, взглянулъ гордо на мистера Гэрдаля, и вышелъ изъ комнаты.
Въ короткихъ словахъ разсказалъ онъ Джою о всемъ случившемся; въ глубокомъ молчаніи поворотили они лошадей своихъ къ "Майскому-Дереву" и остановились у воротъ его съ сердцами, полными скорби и отчаянія.
Старый Джонъ, сидѣвшій у окна, выскочилъ на дворъ въ ту самую минуту, когда они стали кликать Гога, и сказалъ съ величайшею поспѣшностью сэру Эдварду:
-- Онъ давно ужъ въ постели... въ лучшей моей постели... и, кажется, ужъ започивалъ...
-- Кто, Уиллитъ?-- спросилъ разсѣянно Эдвардъ, слѣзая съ лошади.
-- Вашъ почтенный батюшка, сэръ.
-- Батюшка?-- воскликнулъ Эдвардъ, взглянувъ на Джоя, полный испуга и сомнѣнія.
-- Что вы говорите? Развѣ вы не видите, что сэръ Эдвардъ не понимаетъ васъ?-- сказалъ Джой.
-- Какъ, сэръ... неужели вы ничего объ этомъ не знали?-- спросилъ Джонъ, выпучивъ глаза.-- Странно!.. Онъ здѣсь уже съ самаго обѣда; къ нему приходилъ мистеръ Гэрдаль; они долго разговаривали о чемъ-то, и мистеръ Гэрдаль ушелъ отсюда не болѣе часа.
-- Мой отецъ здѣсь, Уиллитъ?
-- Да, сэръ, вашъ батюшка; онъ тамъ, наверху, въ вашей комнатѣ. Вы, вѣрно, можете еще поговорить съ нимъ; онъ, кажется, еще не спитъ... Да; такъ точно,-- прибавилъ Джонъ, взглянувъ вверхъ на окна:-- онъ не загасилъ еще свѣчей.
Эдвардъ также взглянулъ на окна, вскочилъ на лошадь и, сказавъ, что забылъ что-то въ Лондонѣ, поскакалъ назадъ. Джонъ и Джой стояли на крыльцѣ, какъ вкопанные, и смотрѣли другт на друга съ безмолвнымъ изумленіемъ.