Въ мастерской Золотого Ключа слышалось постукиванье молотка, да такое беззаботное и радостное, что воображенію невольно представлялся веселый работникъ. Это была пріятная музыка. Никакой ковачъ не вызвалъ бы изъ желѣза и стали такихъ отрадныхъ звуковъ; только довольный, здоровый, честный, беззаботный весельчакъ, который все принимаетъ съ лучшей стороны и для всякаго имѣетъ любящее сердце, въ состояніи былъ это сдѣлать. Будучи кузнецомъ, онъ, несмотря на то, былъ музыкантъ въ душѣ. И, кажется, сиди онъ на тряскомъ возу, нагруженномъ желѣзными прутьями, онъ и тутъ сумѣлъ бы произвести нѣкоторую гармонію.
Динь, динь, динъ -- звонко раздавалось какъ отъ серебрянаго колокольчика. Бабы ругались, мальчишки кричали, тяжелыя повозки гремѣли по мостовой, разносчики страшно орали; а молотокъ все звенѣлъ,-- ни выше, ни ниже, ни громче, ни тише, не навязываясь ушамъ прохожихъ... динь динь, динь: совершенное воплощеніе звонкаго, тоненькаго голоска, незнавшаго ни насморка, ни охриплости, ни другихъ недуговъ; прохожіе шли медленнѣе, чтобъ послушать ближе; сосѣди, вставшіе съ ипохондріей, чувствовали припадки хорошаго расположенія духа, слыша эти звуки, и мало-по-малу совсѣмъ развеселялись; матери танцовали съ маленькими дѣтьми подъ звонокъ; и все то же волшебное динь динь, динь весело звенѣло въ мастерской Золотого Ключа.
Кто жъ какъ не слесарь могъ производить эту музыку! Солнечный лучъ проникъ сквозь отворенную раму окошечка и, расцвѣтивъ темную мастерскую широкимъ пятномъ свѣта, упалъ прямо на него, будто привлеченный его свѣтлымъ сердцемъ. Онъ стоялъ, работая у своей наковальни, его лицо сіяло радостью и трудолюбіемъ, рукава засучены, парикъ сдвинулся съ лоснящейся головы;-- это былъ самый веселый, самый счастливый, самый свободный человѣкъ въ свѣтѣ. Подлѣ него сидѣла гладкошерстая кошка, щурясь и мурлыча на солнцѣ и то и дѣло засыпая, будть отъ избытка удовольствія. "Тоби" поглядывалъ съ высокой скамейки, радостно улыбаясь отъ широкаго темно-коричневаго лица до черныхъ башмаковъ своихъ. Даже висящіе вокругъ замки имѣли что-то веселое въ своей ржавчинѣ и какъ подагрики крѣпкаго сложенія подшучивали надъ своею собственною слабостью. Ни слѣда мрачности и суровости ни въ чемъ. Невозможнымъ казалось, чтобъ какой-нибудь изъ безчисленныхъ ключей, наполнявшихъ мастерскую, былъ отъ сундука скряги или отъ тюремныхъ дверей. Пивные и винные погреба, комнаты съ пріютными камельками, книгами, болтовней и веселымъ смѣхомъ -- вотъ, казалось, ихъ настоящее поприще. Дипь, динь динь... Наконецъ, слесарь остановился и отеръ потъ съ лица. Кошка проснулась, легко спрыгнула и провралась къ дверямъ, откуда глазами тигра наблюдала птичью клѣтку, поставленную на противолежащемъ окнѣ. Габріель поднесъ своего "Тоби" къ губамъ и потянулъ освѣжительный напитокъ.
Тутъ-то, когда онъ стоялъ прямо, закинувъ голову назадъ и выставивъ плотную грудь, замѣтили бъ вы, что нижнюю половину Габріеля покрывало солдатское платье. Взглянувъ на стѣну, можно было увидѣть шляпу съ перомъ, тесакъ, шарфъ и красный кафтанъ, развѣшенные по стѣнѣ, и человѣкъ, свѣдущій въ этихъ вещахъ, по покрою и образцу узналъ бы мундиръ сержанта королевскихъ остлондонскихъ волонтеровъ.
Поставивъ опорожненную кружку на лавку, откуда она прежде улыбалась ему полная, слесарь съ усмѣшкою взглянулъ на свои военные атрибуты и, нагнувъ голову на бокъ, будто желая собрать всѣ эти аттрибуты въ одинъ фокусъ, сказалъ, облокотись на молотокъ:
-- Да, помню, было время, когда я сходилъ съ ума по такомъ красномъ кафтанѣ. Еслибъ тогда кто-нибудь (кромѣ отца) назвалъ меня за это дуракомъ, какъ бы я взбѣсился и зашумѣлъ! А теперь подумаешь, то-то былъ я дуракъ,-- право!
-- Ахъ!-- послышался вздохъ мистриссъ Уардень, которая незамѣтно вошла въ мастерскую.-- Разумѣется, дуракъ. Человѣку твоихъ лѣтъ, Уарденъ, надо бы по крайней мѣрѣ теперь быть умнѣе.
-- Что ты за смѣшная женщина, Марта!-- сказать слесарь, оборачиваясь къ ней съ улыбкою.
-- Конечно,-- возразила мистриссъ Уарденъ, вспыхнувъ не на шутку.-- Разумѣется, я смѣшная женщина. Я знаю это, Уарденъ. Спасибо тебѣ.
-- Я разумѣлъ...-- началъ было слесарь.
-- Да,-- прервала его жена: -- я знаю, что ты разумѣешь. Ты говоришь такъ ясно, что тебя можно понять, Уардень. Очень милостиво съ твоей стороны, конечно, что ты примѣняешься къ моей понятливости.
-- Тс, тс, Марта,-- отвѣчалъ слесарь: -- полно сердиться за бездѣлицу. Я разумѣлъ, какъ странно съ твоей стороны, чтя ты толкуешь о походѣ волонтеровъ, тогда какъ это дѣлается для того только, чтобъ оборонить въ случаѣ нужды тебя и всѣхъ другихъ женщинъ, жизнь и состояніе наше и всѣхъ другихъ.
-- Не по-христіански это!-- воскликнула мистриссъ Уарденъ качая головою.
-- Не по-христіански?-- сказалъ слесарь.-- Да, что за чортъ...
Мистриссъ Уарденъ взглянула на потолокъ, будто ожидая, что прямымъ слѣдствіемъ такого безбожія будетъ обрушеніе спальни во второмъ этажѣ, вмѣстѣ съ лучшею гостиною перваго этажа; но какъ никакого видимаго бѣдствія не послѣдовало, то она только глубоко вздохнула и съ самоотверженіемъ попросила мужа продолжать и говорить какъ можно больше богохульствъ, потому что онъ вѣдь знаетъ, какъ ей это пріятно.
Слесарь, казалось, былъ расположенъ выполнить ея желаніе, однако, удержался, вздохнулъ и ласково отвѣчалъ:
-- Я хотѣлъ спросить, за что ты называешь это не-христіанскимъ? Что же больше по-христіански, спокойно сидѣть, сложа руки, и дать наши дома разграбить непріятелю или обороняться, какъ должно мужчинамъ, и прогнать его? Былъ ли бы я истинный христіанинъ, еслибъ спрятался за печь и только смотрѣлъ, какъ толпа дикарей съ бородами унесетъ Долли... или тебя?
При словѣ "или тебя", мистриссъ Уарденъ невольно снизошла до улыбки. Въ этой мысли было нѣчто лестное.-- Въ такихъ обстоятельствахъ, разумѣется,-- сказала она, зарумянившись.
-- Въ такихъ обстоятельствахъ!-- повторилъ слесарь.-- Ну да, такія бы и были обстоятельства. Даже Меггсъ не уцѣлѣла бы. Какой-нибудь черный барабанщикъ, съ большой чалмой на головѣ, унесъ бы ее, и еслибъ онъ не слишкомъ былъ терпѣливъ на царапанье и кусанье, плохо бы ему тутъ пришлось, я думаю. Ха, ха, ха! Барабанщику я простилъ бы, пожалуй. Никакъ бы не хотѣлось, чтобъ ему бѣдняжкѣ помѣшали.-- Тутъ слесарь такъ расхохотался, что слезы выступили на глазахъ, къ великому неудовольствію мистриссъ Уарденъ, которую ужасала и возмущала мысль, что такая ревностная протестантка и такая достолюбезная женщина, какъ Меггсъ, будетъ похищена идолопоклонникомъ негромъ.
Шутка Габріеля въ самомъ дѣлѣ грозила серьезными слѣдствіями и имѣла бы ихъ безъ сомнѣнія; но, къ счастію, въ эту минуту легкая ножка скользнула черезъ порогъ, Долли вбѣжала въ комнату, бросилась отцу на шею и крѣпко обняла его.
-- Насилу-то!-- воскликнулъ Габріель.-- Да какая ты хорошенькая, Долли! Да какъ ты поздно воротилась, душа моя!
Какая она хорошенькая!.. Хорошенькая? Да еслибъ онъ перебралъ всѣ похвальныя прилагательныя, какія есть въ словарѣ, и тогда бы похвала его была недостаточна. Когда и гдѣ на свѣтѣ видана такая полненькая, лукавая, ловкая, быстроглазая, обольстительная, обворожительная, всепобѣждающая, съ ума сводящая вертушка, какъ Долли? Что была Долли за пять лѣтъ передъ теперешнею Долли! Сколько каретниковъ, сѣдельниковъ, столяровъ и мастеровъ другихъ полезныхъ искусствъ покидали съ тѣхъ поръ отцовъ, матерей, сестеръ, а пуще всего кузинъ, изъ любви къ ней! Сколько незнакомцевъ -- съ громаднымъ состояніемъ, если не съ титлами, поджидали впотемкахъ на углу улицы и золотыми гинеями искушали неподкупную Меггсъ взяться за сватовство въ видѣ любовныхъ писемъ! Сколько безутѣшныхъ отцовъ и почтенныхъ торговцевъ приходило съ тою же цѣлью на поклонъ къ слесарю, съ ужасными разсказами про сыновей, какъ они теряли аппетитъ, запирались въ темныхъ спальняхъ, прогуливались въ уединенныхъ предмѣстьяхъ, съ исхудалыми лицами, и все это отъ прелестей и жестокостей Долли Уарденъ! Сколько молодыхъ людей, которые, оказывавъ прежде безпримѣрное постоянство, по той же причинѣ вдругъ становились вѣтрены и непостоянны, и разгоняли печаль отвергнутой любви тѣмъ, что начинали обрывать молотки у дверей и разбивать будки хилыхъ ночныхъ сторожей! Сколько навербовала она рекрутовъ на службу короля на морѣ и на сушѣ, приводя въ отчаяніе его влюбленныхъ подданныхъ отъ восемнадцати до двадцати пяти лѣтъ включительно! Сколько молодыхъ дамъ публично, со слезами на глазахъ, увѣряли, что она, по ихъ мнѣнію, слишкомъ низка, слишкомъ высока, слишкомъ горяча, слишкомъ холодна, слишкомъ толста, слишкомъ худа, слишкомъ бѣлокура, слишкомъ черноволоса -- слишкомъ все, что угодно, только не хороша! Сколько старыхъ женщинъ благодарили Бога на своихъ пересудныхъ засѣданіяхъ, что ихъ дочери не похожи на нее, желали, чтобъ съ ней не кончилось худомъ, но не предвидѣли ничего добраго, удивлялись, что жъ такое нашли въ ней люди, и приходили, наконецъ, къ тому заключенію, что она начинаетъ вянуть, или никогда не цвѣла, и что она просто только обморочила всѣхъ...
Однакожъ, это была та же самая Долли Уарденъ, такая причудливая и разборчивая, что до сихъ поръ называлась все еще Долли Уарденъ, съ ея очаровательными улыбками, ямочками на щекахъ, ласковыми взорами; и такъ же мало думала она о пятидесяти или шестидесяти молодыхъ людяхъ, которые, можетъ быть, въ эту минуту умирали отъ любви къ ней, какъ о пятидесяти или шестидесяти устрицахъ, которымъ не посчастливилось въ любви и которыхъ потомъ изготовляли на завтракъ.
Долли обняла, какъ мы ужъ сказали, отца, потомъ мать, и отправилась съ ними въ маленькую залу, гдѣ ужъ накрытъ былъ столъ къ обѣду, и гдѣ миссъ Меггсъ -- немножко худощавѣе и костлявѣе, чѣмъ пять лѣтъ назадъ -- встрѣтила ихъ съ истерическимъ зѣвкомъ, который, собственно, долженъ бы быть улыбкою. Въ руки этой нѣжной дѣвы передала Долли свою шляпку и плащъ (все это жестокое, хитрое, очаровательное!) и сказала со смѣхомъ, неуступавшимъ звонкостью музыкѣ слесаря:-- Какъ я всегда рада, когда опять дома!
-- И мы всегда рады, Долли,-- сказалъ отецъ, гладя ея темнорусую головку:-- когда ты дома. Поцѣлуй меня.
Еслибъ случился тутъ кто-нибудь изъ породы мужчинъ (къ счастію, ни одного не было) и увидѣлъ, какъ она поцѣловала отца, тотъ замучился бы завистью.-- Не нравится мнѣ, что ты ходишь въ "Кроличью Засѣку",-- сказалъ слесарь:-- я не люблю разставаться съ тобою. А что тамъ новаго, Долли?!
-- Я думаю, ты ужъ знаешь, что тамъ новаго,-- отвѣчала дочь.-- Ну, конечно, ты ужъ знаешь.
-- Знаю?-- воскликнулъ слесарь.-- Что же такое?
-- Да, да,-- сказала Долли:-- ты самъ хорошо знаешь. Скажи лучше мнѣ, зачѣмъ мистеръ Гэрдаль -- какой онъ опять сталъ брюзгливый!-- зачѣмъ онъ нѣсколько дней не живетъ дома, зачѣмъ онъ ѣздитъ (мы знаемъ по письмамъ, что онъ ѣздитъ), не сказывая племянницѣ, куда и для чего?
-- Миссъ Эмма вовсе не хочетъ знать этого, я въ томъ увѣренъ,-- отвѣчалъ слесарь.
-- Можетъ быть,-- сказала Долли:-- да я хочу знать, во что бы то ни стало. Ну, скажи жъ мнѣ, зачѣмъ онъ такъ скрывается, и что это за привидѣніе, о которомъ никто не долженъ говорить миссъ Эммѣ и которое, кажется, имѣетъ связь съ его разъѣздами? Вижу теперь, что ты знаешь: ты покраснѣлъ.
-- Что это за исторія и что ему до нея за дѣло, объ этомъ я такъ же мало знаю, какъ и ты, мое сокровище,-- отвѣчалъ слесарь:-- знаю лишь, что это глупая греза маленькаго Соломона, въ которой, думаю, нѣтъ и смысла. А что касается до отъѣзда мистера Гэрдаля, то онъ ѣздитъ, я думаю...
-- Зачѣмъ?-- сказала Долли.
-- Я думаю,-- началъ опять слесарь, потрепавъ ее по щекѣ:-- по своимъ дѣламъ, Долль. Что это за дѣла, опять другой вопросъ. Читай-ка свою "Синюю Бороду" и не будь слишкомъ любопытна; это, повѣрь, не касается до насъ съ тобой... А вотъ принесли и кушанье: это гораздо умнѣе.
Долли готова была, несмотря на поданное кушанье, протестовать противъ такого окончательнаго устраненія предмета разговора; но, услышавъ о "Синей Бородѣ", мистриссъ Уарденъ вступилась въ дѣло и начала увѣрять, что совѣсть не дозволяетъ ей сидѣть покойно и слушать, что ея дочери совѣтуютъ читать похожденія турка и мусульманина, притомъ же баснословнаго турка, за какого она почитаетъ этого государя. По ея мнѣнію, въ такія смутныя и страшныя времена было бы Долли благоразумнѣе подписаться на "Громовержца", гдѣ она имѣла бы возможность прочитывать отъ слова до слова рѣчи Джорджа Гордона, которыя доставили бы ей больше утѣшенія и успокоенія, нежели полтораста "Синихъ Бородъ". Въ подкрѣпленіе этого мнѣнія ссылалась она на миссъ Меггсъ, которая стояла на своемъ мѣстѣ, и сказала, что спокойствіе души, какое она почерпнула изъ чтенія вообще этой газеты, особливо же изъ статьи въ послѣднемъ нумерѣ подъ заглавіемъ: "Великобританія, омытая кровію", по истинѣ превосходитъ всякое вѣроятіе. Эта же статья,-- прибавила она,-- сдѣлала такое успокоительное впечатлѣніе на душу ея замужней сестры, живущей въ гостиницѣ "Золотого Льва", въ двадцать седьмомъ нумерѣ, вторая дверь съ правой руки, что она, будучи беременною и въ самомъ дѣлѣ ожидая приращенія своему семейству, вдругъ послѣ чтенія почувствовала судорожные приладки и потомъ постоянно бредила въ жару объ инквизиціи, къ великому назиданію мужа и всѣхъ знакомыхъ. Далѣе, миссъ Меггсъ рекомендовала всѣмъ закоснѣлымъ и окаменѣвшимъ сердцамъ послушать самого лорда Джорджа, котораго она прославляла, во первыхъ, за его непоколебимый протестантизмъ, потомъ за его краснорѣчіе, за его глаза, носъ, ноги и, наконецъ, за всю наружность; эта наружность, по ея мнѣнію, могла бы служить образцомъ для всякой статуи духа безплотнаго, и мистриссъ Уарденъ, съ своей стороны, изъявила полное согласіе на это мнѣніе.
Прервавъ ея рѣчь, мистриссъ Уарденъ взглянула на ящикъ надъ каминомъ, сдѣланный въ видѣ кирпичнаго домика съ желтой кровлею, съ настоящею трубою наверху, черезъ которую добровольные вкладчики опускали въ домикъ свое золото, серебро или мѣдь, а на двери домика нарисована была мѣдная дощечка съ четкою надписью "Протестантскій союзъ". Взглянувъ на этотъ ящикъ, она сказала, что не можетъ подумать безъ сильнаго огорченія, что Уарденъ до сихъ поръ еще не положилъ въ этотъ храмъ ничего изъ всего своего имѣнія, и только однажды украдкою, какъ она потомъ увидѣла, бросилъ двѣ сломанныя штучки отъ трубки, которыя, думала она, не вмѣнятся ему на томъ свѣтѣ. Долли, къ великому ея прискорбію, также не радѣла о подаяніяхъ и охотнѣе покупала ленты и всякіе пустяки вмѣсто того, чтобъ помогать великому дѣлу, находящемуся въ тяжкомъ угнетеніи. Она надѣялась, что по крайней мѣрѣ Долли (отецъ, боялась она, останется уже непреклоненъ) не преминуетъ подражать завидному примѣру миссъ Меггсъ, которая свое жалованье какъ бы кидала въ лицо папѣ и била его по щекамъ своими третными деньгами
-- О, сударыня!-- сказала Меггсъ.-- Не поминайте объ этомъ. Я желала бы, чтобъ этого никто не зналъ. Жертвы, какія я могу приносить, то же, что лепта вдовицы. Тутъ все, что я имѣю,-- воскликнула Меггсъ, залившись вдругъ слезами (у нея слезы никогда не являлись мало-по-малу)!-- но оно воздастся мнѣ въ другомъ мѣстѣ; деньги мои хорошо употреблены.
И совершенно справедливо, хотя не въ томъ, быть можетъ, смыслѣ, въ какомъ принимала Меггсъ. Такъ какъ она не пропускала случая выказывать ясно мистриссъ Уарденъ свое самоотверженіе, то оно приносило ей столько подарковъ шляпками, платьями и прочею одеждою, что вообще кирпичный домикъ быль самымъ лучшимъ банкомъ, куда она могла вкладывать свои небольшія деньги; выгоды ея при этомъ простирались до семи или восьми процентовъ деньгами и по крайней мѣрѣ до пятидесяти личнымъ уваженіемъ.
-- Не плачь, Меггсъ,-- сказала мистриссъ Уарденъ, вся въ слезахъ:-- тебѣ нечего стыдиться; твоя бѣдная госпожа на твоей сторонѣ.
Меггсъ особенно горько зарыдала при этомъ замѣчаніи и сказала, что ужъ знаетъ, какъ ненавидитъ ее мистеръ. Ужасно жить въ семействахъ, гдѣ находишь только нерасположеніе и не можешь угодить! Она не могла вынести мысли быть причиною размолвокъ, и сердце ея не допускало этого. Если мистеру угодно, чтобъ ея не было въ домѣ, то всего лучше ей уйти: онъ будетъ вѣрно счастливѣе отъ этого, а она желаетъ ему всякаго добра, желаетъ найти кого нибудь, кто бы ему больше нравился. Какъ ни тягостно ей разлучиться съ такою госпожею, но она все перенесетъ, лишь бы совѣсть ея была покойна, и потому она готова тотчасъ же удалиться. Она не думала пережить долго эту разлуку; но какъ ее ненавидятъ и смотрятъ на нее съ неудовольствіемъ, то, можетъ быть, смерть ея будетъ лучше для всѣхъ. Послѣ такого трогательнаго заключенія, Меггсъ еще больше пролила слезъ и сильнѣе зарыдала.
-- Тебѣ это ничего, Уарденъ?-- сказала ему жена торжественнымъ голосомъ и выпустила изъ рукъ ножикъ и вилку.
-- Ну, не совсѣмъ ничего, моя милая,-- отвѣчалъ слесарь:-- однако, я постараюсь сохранить хорошее расположеніе духа.
-- Не начинайте ссоры, сударыня, заклинаю васъ,-- говорила Меггсъ, всхлипывая.-- Всего лучше, разстанемтесь. Я не желала бы оставаться,-- о, Боже мой,-- и подавать поводъ къ непріятностямъ, ни за рудникъ золота въ годъ, ни за пудъ чая и сахара...
Чтобъ читатель зналъ настоящую причину глубокаго огорченія миссъ Меггсъ, скажемъ, что она подслушала (это часто водилось за ней) разговоръ Габріеля съ женою и такимъ образомъ слышала шутку слесаря насчетъ чернаго барабанщика; чувства мести, пробужденныя въ ея прекрасной груди этой шуткою, обнаружились, какъ сказано выше. Дѣло дошло до рѣшительнаго перелома, и слесарь по обыкновенію уступилъ, чтобъ удержать спокойствіе въ домѣ.
-- О чемъ же плачешь ты, голубушка?-- сказалъ онъ.-- Что такое случилось въ самомъ дѣлѣ? Что ты тамъ болтаешь про ненависть и нерасположеніе? Я тебя не ненавижу; я никого не ненавижу. Оботри глаза и развеселись, ради Бога; будемъ всѣ счастливы, пока можно.
Союзныя державы приняли это за достаточное удовлетвореніе со стороны непріятеля; признаніе, что онъ не правъ, осушило ихъ слезы, и дѣло кончилось миромъ. Миссъ Меггсъ замѣтила, что она не помнитъ никакого зла, даже отъ величайшаго врага своего, котораго тѣмъ больше любитъ, чѣмъ больше гоненій переноситъ отъ него. Мистриссъ Уарденъ восхваляла такой кроткій, примирительный духъ и поставила при этомъ случаѣ послѣднею статьею мирнаго договора, чтобъ Долли въ этотъ вечеръ сопровождала ее въ клеркенуилльскую отрасль союза. Это было необыкновеннымъ доказательствомъ ея благоразумія и политики. Собственно, эту цѣль имѣла она въ виду съ самаго начала и, опасаясь, что слесарь воспротивится (ибо тамъ, гдѣ дѣло шло о Долли, онъ былъ отваженъ), выставила для этого миссъ Меггсъ, чтобъ ослабить его силы. Маневръ удался: Габріель только поморщился и не рѣшился сказать ни слова, свѣжо еще помня послѣднюю острастку