День, другой, третій и еще нѣсколько дней напрасно ждалъ слесарь объясненія загадки. Часто, по наступленіи ночи, ходилъ онъ въ ту улицу и смотрѣлъ на коротко знакомый домъ; каждый разъ виднѣлась и свѣча сквозь щели оконнаго ставня, а внутри все было недвижимо, тихо и печально, какъ въ могилѣ. Габріель не хотѣлъ испытывать благосклонности мистера Гэрдаля неповиновеніемъ его строгому приказанію и не смѣлъ постучаться къ нему въ дверь или какимъ-нибудь образомъ обличить свое присутствіе. Но когда бы ни привлекало его туда участіе и любопытство -- а это случалось нерѣдко -- всякій разъ виднѣлась свѣча.
Впрочемъ, еслибъ онъ и зналъ, что происходило внутри, загадка таинственнаго ночного бдѣнія не разрѣшилась бы для него этимъ. Въ сумерки запирался мистеръ Гэрдаль, а на разсвѣтѣ опять выходилъ изъ дома. Онъ не пропускалъ ни одной ночи, приходилъ и уходилъ всегда одинъ и дѣлалъ всякій разъ одно и то же.
Его поведеніе состояло въ слѣдующемъ. Какъ скоро смеркалось, онъ являлся въ домъ, зажигалъ свѣчу, обходилъ всѣ комнаты и осматривалъ ихъ съ величайшимъ вниманіемъ; потомъ возвращался въ нижнюю комнату, клалъ шпагу и пистолеты на столъ и сидѣлъ тамъ до утра.
Обыкновенно приносилъ онъ съ собою книгу и пытался читать, но не могъ читать внимательно и пяти минутъ сряду. Малѣйшій шорохъ извнѣ тревожилъ его; шаги проходившихъ по улицѣ производили въ немъ біеніе сердца.
Онъ бралъ съ собою также и пищу на долгіе, одинокіе часы: обыкновенно кусокъ хлѣба и мяса и небольшую бутылку вина. Вино мѣшалъ онъ съ водою и пилъ его съ такою лихорадочною жаждой, какъ будто горло у него пересохло; но рѣдко нарушалъ свой постъ хоть маленькимъ ломтикомъ хлѣба.
Если это добровольное пожертвованіе спокойствіемъ происходило, какъ начиналъ думать послѣ нѣкотораго размышленія слесарь, отъ какого-нибудь суевѣрія, отъ ожиданія, что сбудется какой-нибудь сонъ или видѣніе, относящееся къ происшествію, столько лѣтъ его озабочивавшему, и если онъ ждалъ явленія какого-нибудь призрака, то все же онъ не обнаруживалъ никакого слѣда страха или робости. Его серьезныя черты выражали самую непоколебимую рѣшимость; лобъ его былъ наморщенъ, губы сжаты, будто отъ глубоко и твердо обдуманнаго намѣренія; и если при какомъ-нибудь шумѣ онъ вскакивалъ съ мѣста и прислушивался, то очевидно вскакивалъ не отъ страха, а отъ надежды; тогда хватался онъ за шпагу, какъ будто наступала наконецъ пора, крѣпко сжималъ ее въ рукѣ и прислушивался съ сверкающимъ и бодрымъ взоромъ до тѣхъ поръ, пока замолкалъ шумъ.
Много разъ онъ обманывался такимъ образомъ, ибо вскакивалъ почти при каждомъ шорохѣ; но постоянство его не колебалось. Все еще каждую ночь являлся онъ на свое мѣсто, сторожилъ попрежнему неусыпно; проходила ночь за ночью, день за днемъ, а онъ все еще продолжалъ бодрствовать.
Такъ прошли цѣлыя недѣли; онъ нанялъ себѣ въ Вокзголѣ квартиру, гдѣ отдыхалъ днемъ, и оттуда, при благопріятномъ теченіи, ѣздилъ обыкновенно черезъ Вестминстеръ къ Лондонскому Мосту водою, избѣгая многолюдныхъ улицъ.
Однажды вечеромъ, незадолго до сумерекъ, шелъ онъ своимъ обычнымъ путемъ по берегу, чтобъ пробраться чрезъ Вестминстергаллъ къ дворцовой площади и тамъ нанять лодку до Лондонскаго Моста. Довольно большая толпа народа собралась вокругъ обоихъ парламентскихъ зданій и смотрѣла на входившихъ и выходившихъ членовъ парламента, раздавая имъ, по извѣстному образу мыслей каждаго, похвалу или порицаніе. Продираясь сквозь толпу, слышалъ онъ разъ или два довольно обыкновенный крикъ: "прочь папство!" Впрочемъ, онъ почти не обратилъ на него вниманія, видя, что праздные крикуны принадлежали къ самому низшему классу, и съ полнымъ равнодушіемъ продолжалъ путь свой.
Въ Вестминстергаллѣ толпилось много небольшихъ группъ и кружковъ: одни глядѣли вверхъ на великолѣпную крышу и лучи заходящаго солнца, которые, отлого падая въ маленькія окна, становились слабѣе, слабѣе и гасли въ темнотѣ, скоплявшейся внизу; другіе, гуляки мастеровые, возвращавшіеся съ работы, или люди, спѣшившіе только пройти, будили эхо своими голосами и то и дѣло отворяли маленькую дверь, выходя на улицу; иные, занятые жаркимъ разговоромъ о политическихъ или частныхъ дѣлахъ, медленно прохаживались съ потупленными взорами, и, судя по положенію ихъ, казалось, только слушали другъ друга. Тутъ толпа кувыркающихся мальчишекъ производила совершенно вавилонское столпотвореніе въ воздухѣ; тамъ ходило взадъ и впередъ одинокій человѣкъ, полудуховный, полунищій, съ голоднымъ изнеможеніемъ во взорѣ и поступи; мимо его бѣжалъ разсыльный мальчикъ, вертя на рукѣ корзину и едва не обрушивая кровли своимъ пронзительнымъ свистомъ; между тѣмъ, какъ боязливый ученикъ среди игры пряталъ свой мячъ въ карманъ, завидѣвъ издали гонителя своего. Это было то время вечера, когда, если зажмуришь глаза и тотчасъ снова откроешь ихъ, то темнота цѣлаго часа соберется, кажется, въ одну секунду. По гладко выложенной мостовой все еще безпрестанно раздавалось шарканье и шумъ шаговъ; по временамъ захлопывались огромныя ворота, и отголосокъ громомъ прокатывался по зданію, заглушая всякій другой звукъ.
Мистеръ Гэрдаль бѣгло взглядывалъ на эти группы, проходилъ мимо ихъ очень близко и, повидимому, совершенно не занимался имя. Такимъ образомъ онъ прошелъ было почти всю галлерею, какъ двѣ встрѣтившіяся ему фигуры привлекли все его вниманіе. Одинъ, изящно одѣтый джентльменъ, шелъ, весело помахивая тростью; другой, раболѣпный, низкопоклонный, слушалъ рѣчи перваго, изрѣдка самъ вставляя скромное словцо,-- пожималъ плечами до шеи, униженно потиралъ руки или отвѣчалъ по временамъ наклоненіемъ головы, которое отчасти было простымъ утвердительнымъ знакомъ, отчасти низкимъ, почтительнымъ поклономъ.
Вообще, въ этой четѣ не было ничего особенно замѣчательнаго, ибо низкопоклонство передъ наряднымъ платьемъ и тростью -- не говоря уже о золотыхъ, серебряныхъ и начальническихъ жезлахъ -- довольно обыкновенно. Но въ изящно одѣтомъ человѣкѣ, какъ и въ товарищѣ его, было что-то непріятно поразившее мистера Гэрдаля. Онъ замѣшкался, остановился и прошелъ бы мимо нихъ, но въ ту самую минуту они бысто обернулись и столкнулись съ нимъ прежде, чѣмъ онъ успѣлъ посторониться.
Джентльменъ съ тростью снялъ шляпу и ужъ началъ было извиненіе, которое мистеръ Гэрдаль принялъ вскользь, стараясь только уйти поскорѣе, какъ тотъ вдругъ прервалъ начатую рѣчь и воскликнулъ:--Гэрдаль! Это, однакожъ, замѣчательно, клянусь Богомъ!
-- Да,-- отвѣчалъ онъ нетерпѣливо:-- конечно... случай...
-- Любезный другъ,-- воскликнулъ встрѣтившійся, удерживая его:--къ чему такая поспѣшность? Постойте на минуту, Гэрдаль, ради старой пріязни.
-- Я тороплюсь,-- сказалъ мистеръ Гэрдаль.-- Никто изъ насъ не искалъ этой встрѣчи. Пусть же она и прекратится поскорѣе. Доброй ночи!
-- Фу! Фу!-- возразилъ сэръ Джонъ Честеръ (это былъ онъ).-- Какъ невѣжливо! Мы только что говорили объ васъ. Я сейчасъ произносилъ ваше имя; можетъ быть вы слышали? Нѣтъ? Жаль. Право, жаль. Узнаете ли вы нашего пріятеля, Гэрдаль? Подлинно, это замѣчательная встрѣча!
Пріятель, который видимо не очень былъ обрадованъ этимъ замѣчаніемъ, отважился толкать сэра Джона локтемъ и дѣлать ему другіе выразительные знаки, что онъ лучше бы желалъ избѣжать этой встрѣчи. Однако, какъ сэру Джону хотѣлось противнаго, то онъ притворился, будто совсѣмъ не примѣчаетъ этихъ нѣмыхъ напоминаній, а говоря, даже показывалъ на него рукою, чтобъ обратить еще больше на него вниманіе.
Итакъ, пріятелю оставалось только искривить ротъ въ самую дружескую улыбку и сдѣлать умоляющій поклонъ, когда мистеръ Гэрдаль взглянулъ на него. Замѣтивъ, что Гэрдаль узналъ его, онъ протянулъ ему руку нѣсколько неловко и въ большомъ смущеніи, отнюдь не уменьшившемся оттого, что Гэрдаль презрительно отвергъ такое изъявленіе дружбы.
-- Мистеръ Гашфордъ!-- сказалъ Гэрдаль холодно.-- Такъ это правда, что я слышалъ? Вы промѣняли тьму на свѣтъ, сэръ, и ненавидите тѣхъ, чью вѣру раздѣляли прежде, со всѣмъ ожесточеніемъ ренегата. О, вы принесете честь всякому дѣлу, сэръ. Усердно поздравляю тѣхъ, къ кому вы нынче пристали.
Секретарь потиралъ руки и кланялся, будто желая обезоружить противника униженіемъ. Сэръ Джонъ Честеръ напротивъ опять воскликнулъ съ самою пріятною миною:-- Ну, право же, чрезвычайно замѣчательная встрѣча!-- И съ обыкновеннымъ своимъ спокойствіемъ понюхалъ табаку.
-- Мистеръ Гэрдаль,-- сказалъ Гашфордъ, поднявъ украдкою глаза и тотчасъ снова потупивъ ихъ при встрѣчѣ съ пристальнымъ взглядомъ противника:-- я увѣренъ, что мистеръ Гэрдаль слишкомъ совѣстливъ, слишкомъ почтененъ и не можетъ предполагать какія-нибудь недостойныя побужденія въ честной перемѣнѣ исповѣданія, хоть эта перемѣна показываетъ, конечно, нѣкоторое сомнѣніе въ убѣжденіяхъ, которымъ онъ самъ слѣдуетъ. Мистеръ Гэрдаль такъ справедливъ, такъ благороденъ, у него такой свѣтлый нравственный взглядъ на вещи...
-- Ну, сэръ?-- возразилъ Гэрдаль съ саркастическою улыбкою, видя, что секретарь замялся въ словахъ.-- Вы хотѣли сказать...
Гашфордъ кротко пожалъ плечами, опять потупилъ глаза и замолчалъ.
-- Нѣтъ, да разсмотримъ же въ самомъ дѣлѣ,-- сказалъ между тѣмъ сэръ Джонъ: -- разсмотримъ въ самомъ дѣлѣ чрезвычайно странный характеръ этой встрѣчи. Гэрдаль, любезный другъ, извините, что я думаю, будто вы недостаточно проникнуты ея важностію. Вотъ сходимся мы, безъ предварительнаго условія или намѣренія, трое старыхъ школьныхъ товарищей, въ Вестминстергаллѣ,-- трое старыхъ пансіонеровъ скучной и темной Семинаріи Сентъ-Омерской, гдѣ вы, какъ католики, должны были воспитываться внѣ Англіи, и куда я, тогда полный надеждъ, молодой протестантъ, посланъ былъ, чтобъ учиться по французски у природнаго парижанина.
-- Прибавьте къ этой особенности еще то, сэръ Джонъ, сказалъ мистеръ Гэрдаль:-- что въ сію самую минуту нѣкоторые изъ вашихъ полныхъ надежды протестантовъ условились тамъ, въ этомъ зданіи, отказать намъ въ чрезвычайной и неслыханной привилегіи учить дѣтей нашихъ читать и писать,-- и гдѣ же все это дѣлается? Въ странѣ, гдѣ ежегодно тысячи насъ идутъ на войну защищать ея свободу и цѣлыми толпами падать въ кровавыхъ битвахъ внѣ отечества! Другіе изъ васъ настроены этимъ господиномъ Гашфордомъ смотрѣть на всѣхъ моихъ единовѣрцевъ, какъ на волковъ и хищныхъ звѣрей. Присовокупите, сверхъ того, голый фактъ, что этотъ человѣкъ живетъ на свѣтѣ, ходитъ по улицамъ среди яснаго Божьяго дня -- носитъ голову прямо, сказалъ бы я, но этого за нимъ не водится -- и точно будетъ странно, очень странно, даю вамъ честное слово...
-- О! Вы жестоки къ нашему пріятелю,-- возразилъ сэръ Джонъ, ласково улыбаясь.-- Вы, право, очень жестоки къ нашему пріятелю!
-- Пусть его продолжаетъ, сэръ Джонъ,-- сказалъ Гашфордъ, пощипывая перчатки.-- Пусть продолжаетъ. Мнѣ нечего за это сердиться, сэръ Джонъ. Мнѣ лестно ваше доброе мнѣніе, а безъ мнѣнія мистера Гэрдаля я еще могу обойтись. Мистеръ Гэрдаль страдаетъ отъ законовъ о пени, и потому мнѣ нельзя ждать его благосклонности.
-- Я столько благосклоненъ къ вамъ, сэръ,-- отвѣчалъ мистеръ Гэрдаль, взглянувъ на третьяго изъ ихъ группы:-- что радуюсь, видя васъ въ такомъ хорошемъ сообществѣ. Вы сами по себѣ уже сердце и основа вашего великаго союза.
-- Нѣтъ, ошибаетесь,-- сказалъ ласково сэръ Джонъ.-- Вы ошибаетесь, и мнѣ это весьма странно слышать отъ человѣка, столь пунктуально точнаго, любезный Гэрдаль. Я не принадлежу къ союзу; я безконечно уважаю его членовъ, но не принадлежу къ нимъ, хотя, по истинѣ, я совѣстливый противникъ выгодъ вашей партіи. Считаю это своимъ долгомъ, несчастною необходимостью, стоющею мнѣ жестокой борьбы съ самимъ собою. Не угодно ли взглянуть на эту коробку? Если у васъ нѣтъ ничего противъ нѣсколькихъ капель очень чистыхъ духовъ,-- вы найдете запахъ ихъ превосходнымъ.
-- Прошу извинить, сэръ Джонъ,-- сказалъ мистеръ Гэрдаль, отклоняя рукой предлагаемое: -- прошу извинить, что я причислялъ васъ къ скрытнымъ орудіямъ, которыя каждому извѣстны и очевидны. Я долженъ бы отдать больше справедливости вашему генію. Люди вашихъ талантовъ держатся въ безопасной таинственности, а опасности предоставляютъ сумасбродамъ...
-- Безъ извиненій, ради Бога,-- возразилъ кротко сэръ Джонъ:-- старые друзья, какъ мы съ вами, могутъ себя позволить нѣкоторую вольность или чортъ возьми иначе...
Гашфордъ, стоявшій все время какъ на угольяхъ и ни разу не поднимавшій глазъ, обратился, наконецъ, къ сэру Джону и осмѣлился шепнуть, что ему пора идти, что милордъ его дожидается.-- Вамъ не для чего принуждать себя, мой почтеннѣйшій,-- сказалъ мистеръ Гэрдаль:-- я хочу откланяться и оставить васъ въ покоѣ.-- Онъ сбирался было сдѣлать это безъ дальнѣншихъ церемоній, какъ остановленъ былъ шумомъ и ропотомъ на другомъ концѣ галлереи, и, взглянувъ, увидѣлъ лорда Джорджа Гордона, который приближался къ нимъ, окруженный толпою народа.
Торжество, хотя весьма различно выражавшееся, мелькнуло на лицахъ обоихъ его товарищей и, разумѣется, побудило мистера Гэрдаля не бѣжать передъ этимъ предводителемъ толпы, а стоять на прежнемъ мѣстѣ, пока онъ пройдетъ. Гэрдаль выпрямился во весь ростъ и, загнувъ назадъ руки, гордо и презрительно смотрѣлъ впередъ, между тѣмъ, какъ лордъ Джорджъ медленно подвигался въ мѣсту, гдѣ стояли разговаривавшіе.
Онъ только что оставилъ нижнюю палату и, по обыкновенію, прямехонько отправился въ галлерею, съ извѣстіями обо всемъ, что этотъ вечеръ говорено было въ разсужденіи папистовъ, какія поступали прошенія въ ихъ пользу, кто ихъ поддерживалъ, когда внесется билль и когда благоразумно будетъ подать ихъ великое, протестантское прошеніе. Все это разсказывалъ онъ громкимъ голосомъ и со множествомъ кривляній. Ближайшіе къ нему изъ окружавшихъ подавали другъ другу мнѣнія на этотъ счетъ и высказывали угрозы; стоявшіе дальше кричали "тише", "не заслоняйте меня собою" или примыкались къ прочимъ и пытались насильно помѣняться мѣстами.
Подошедъ къ мѣсту, гдѣ стояли секретарь, сэръ Джонъ и мистеръ Гэрдаль, лордъ Джорджъ обернулся, проговорилъ нѣсколько довольно дикихъ и нескладныхъ замѣчаній и заключилъ своею обычною поговоркою, на что потребовалъ троекратнаго "вивата" въ подтвержденіе. Пока чернь усердно кричала "виватъ", онъ протѣснился сквозь толпу и подошелъ къ Гашфорду. Народъ хорошо зналъ его и сэра Джона, посторонился нѣсколько и далъ просторъ четыремъ джентльменамъ.
-- Мистеръ Гэрдаль, лордъ Джорджъ,-- сказалъ сэръ Джонъ, замѣтивъ, что лордъ бросилъ на него вопросительный взглядъ. Католическій джентльменъ по несчастію... къ сожалѣнію католикъ... впрочемъ, почтенный знакомецъ мой и нѣкогда бывшій знакомецъ мистера Гашфорда. Любезный Гэрдаль, это лордъ Джорджъ Гордонъ.
-- Я угадалъ бы это, еслибъ даже не зналъ въ лицо его превосходительства,-- отвѣчалъ мистеръ Гэрдаль.-- Вѣроятно, во всей Англіи нѣтъ другого джентльмена, который бы, говоря съ невѣжественной и буйной толпою, выражался о многихъ своихъ соотечественникахъ въ такихъ оскорбительныхъ словахъ, какія слышалъ я сію минуту. Стыдитесь, милордъ, стыдитесь!
-- Съ вами я не могу говорить, сэръ,-- возразилъ громко лордъ Джорджъ, безпокойно и дико размахивая рукою:-- между нами нѣтъ ничего общаго.
-- Напротивъ, у насъ много общаго, много -- все, что даровалъ намъ Всемогущій,-- сказалъ мистеръ Гэрдаль: -- и общая намъ христіанская любовь,-- чтобъ не сказать общій человѣческій смыслъ и общее приличіе -- должна бы научить васъ воздерживаться отъ такихъ поступковъ. Да, еслибъ даже каждый изъ стоящихъ здѣсь людей носилъ оружіе въ рукѣ, какъ носитъ его въ сердцѣ, и тогда я не отошелъ бы прочь, не сказавъ вамъ, что вы недостойно злоупотребляете своимъ положеніемъ въ обществѣ.
-- Я васъ не слушаю, сэръ,-- возразилъ по прежнему лордъ:-- я не могу васъ слушать. мнѣ все равно, что бы вы ни говорили. Не отвѣчай ему, Гашфордъ (секретарь показалъ видъ, будто сбирается что-то сказать), я не привыкъ имѣть дѣло съ идолопоклонниками.
Говоря это, онъ смотрѣлъ на сэра Джона, который съ улыбкой удивленія обозрѣвалъ толпу и ея предводителя, всплеснулъ руками и поднялъ глаза къ небу, будто осуждая безразсудство мистера Гэрдаля.
-- Ему отвѣчать!-- воскликнулъ Гэрдаль.-- да взгляните только на него, милордъ. Знаете ли вы этого человѣка?-- Лордъ Джорджъ отвѣчалъ тѣмъ, что положилъ ужимающемуся по кошачьи секретарю руку на плечо и посмотрѣлъ на него съ довѣрчивою улыбкою.
-- Этого человѣка,-- продолжалъ мистеръ Гэрдаль, мѣряя его глазами съ ногъ до головы: -- который еще мальчишкою былъ воромъ и съ тѣхъ поръ до сеи минуты остался раболѣпнымъ, льстивымъ и пресмыкающимся негодяемъ; этого человѣка, который тащился и крался по жизни, жаля руку, которая его кормила, кусая всякаго, кому льстилъ; этого наушника, который никогда не знавалъ, что такое честь, благородство и истина; который лишилъ чести дочь своего благодѣтеля, потомъ женился на ней и уморилъ ее жестокостями и побоями; эту тварь, которая хныкала подъ окнами кухонь объ кусочкахъ хлѣба и просила полпенни милостыни у дверей нашихъ церквей; этого проповѣдника вѣры, котораго нѣжная совѣсть не терпитъ алтарей, гдѣ его порочная жизнь заклеймена публичнымъ позоромъ... Знаете ли вы этого человѣка, милордъ?
-- О! Право, вы слишкомъ жестоки къ нашему другу!-- воскликнулъ сэръ Джонъ.
-- Пусть мистеръ Гэрдаль выговариваетъ всѣ свои ругательства,-- сказалъ Гашфордъ, на непріятномъ лицѣ котораго выступилъ потъ крупными каплями:-- я не обращаю на нихъ вниманія, сэръ Джонъ; я столько жъ, какъ и милордъ, равнодушенъ къ тому, что онъ говоритъ; если ужъ онъ презираетъ милорда, какъ вы сами слышали, сэръ Джонъ, какъ же мнѣ ждать отъ него пощады?
-- Мало того, милордъ,-- продолжалъ мистеръ Гэрдаль;-- что я, будучи такимъ же джентльменомъ, какъ вы, могу владѣть своею законною собственностью только посредствомъ юридической увертки, на которую государство смотритъ сквозь пальцы, именно потому, что жестокіе законы запрещаютъ внушать въ школахъ дѣтямъ нашимъ обыкновенныя понятія о правѣ и неправѣ: мы должны еще зависѣть и страдать отъ такихъ людей, какъ вотъ этотъ? Нашли вы человѣка для приданія вѣса своимъ крикамъ "прочь папство!" Стыдно, стыдно!
Дурачимый джентльменъ не разъ взглядывалъ на сэра Джона Честера, будто спрашивая, справедливы ли эти упреки Гашфорду, и сэръ Джонъ всякій разъ, взоромъ или пожатіемъ плечъ, ясно отвѣчалъ: "о, нѣтъ, избави Боже!" Наконецъ, такъ же громко и такимъ же страннымъ образомъ, какъ прежде, онъ произнесъ:
-- На это я вамъ ничего не отвѣчу, сэръ, не хочу и слышать ничего болѣе. Прошу не тяготить меня долѣе своими рѣчами и личностями. Никакія убѣжденія, отъ папскихъ ли подосланцевъ происходятъ они или нѣтъ, ни мало не удержатъ меня отъ исполненія обязанностей моихъ въ отношеніи къ отечеству и землякамъ моимъ,-- увѣряю васъ. Пойдемъ, Гашфордъ!
Во время этого разговора они подались нѣсколько шаговъ впередъ и очутились у воротъ галлереи, за которыя вышли вмѣстѣ. Не раскланявшись, мистеръ Гэрдаль подошелъ къ близь лежавшей береговой лѣстницѣ и кликнулъ единственнаго случившагося тутъ лодочника.
Толпа между тѣмъ (передніе изъ нея слышали каждое слово, сказанное лордомъ Джорджемъ Гордономъ, и всюду разнесся слухъ, что незнакомецъ папистъ и безчеститъ лорда за защищеніе народнаго дѣла), бросилась въ дикомъ безпорядкѣ, тѣсня передъ собою лорда, секретаря и сэра Джона Честера, такъ что они, казалось, предводительствовали ею, заняла все пространство до самой лѣстницы и оставила только небольшое свободное мѣстечко мистеру Гэрдалю, дожидавшемуся лодки.
Толпа не оставалась безмолвною, хотя и не дѣйствовала. Сперва въ ней поднялся неясный ропотъ, потомъ послѣдовало жужжанье, которое мало-по-малу обращалось въ совершенную бурю. Наконецъ, одинъ голосъ вскричалъ "бей папистовъ!" и за этимъ восклицаніемъ послѣдовалъ общій крикъ одобренія, но не было ничего болѣе. Спустя нѣсколько мгновеній, одинъ закричалъ: "побить его каменьями!", другой -- "утопить его!", третій воскликнулъ оглушительнымъ голосомъ: "прочь папство!" На этотъ любимый крикъ отозвались прочіе, и его подхватила вся толпа, состоявшая изъ двухъ сотъ человѣкъ.
До сихъ поръ мистеръ Гэрдаль покойно стоялъ на краю лѣстницы: тутъ онъ презрительно оглянулся и началъ медленно спускаться внизъ по ступенямъ. Онъ уже былъ близко къ лодкѣ, какъ Гашфордъ, будто случайно, обернулся, и вслѣдъ затѣмъ большой камень, брошенный неизвѣстно кѣмъ изъ толпы, ударилъ Гэрдаля въ голову такъ, что онъ зашатался.
Кровь сильно брызнула изъ раны и закапала ему на кафтанъ. Онъ тотчасъ оборотился и, вбѣжавъ смѣло и запальчиво на лѣстницу, отъ которой всѣ посторонились, спросилъ:
-- Кто это сдѣлалъ? Укажите мнѣ человѣка, который бросилъ въ меня камень?
Никто не двинулся съ мѣста; только назади нѣкоторые прокрались на другую сторону улицы и притворились посторонними зрителями.
-- Кто это сдѣлалъ?-- повторилъ онъ.-- Укажите мнѣ его... А! Это ты, мерзавецъ? Это твое дѣло, если и не твоя рука -- я знаю тебя.
Съ этими словами бросился онъ на Гашфорда и опрокинулъ его наземь. Внезапное движеніе обнаружилось въ толпѣ; нѣкоторые кинулись было на него, но онъ обнажилъ шпагу, и они отступили.
--Милордъ! Сэръ Джонъ!--воскликнулъ онъ.-- Обнажайте шпаги -- вы мнѣ отвѣчаете за эту обиду, и отъ васъ требую я удовлетворенія. Обнажайте шпаги, если вы джентльмены!-- Онъ ударилъ сэра Джона плоскою стороною клинка по груди и приготовился къ защитѣ, съ пылающимъ лицомъ и сверкающими глазами, одинъ противъ всѣхъ.
На мгновеніе, какъ только можно вообразить краткое, показалась на ровномъ лицѣ сэра Джона перемѣна, какой до того не видывалъ еще въ немъ ни одинъ человѣкъ. Но тотчасъ же онъ выступилъ впередъ, положилъ одну руку на плечо мистера Гэрдаля, а другою старался утишить толпу.
-- Любезный другъ, добрый Гэрдаль, вы ослѣплены страстью -- это очень натурально, чрезвычайно натурально; но вы не отличаете друзей отъ враговъ.
-- Я знаю всѣхъ ихъ, сэръ; я очень могу ихъ различить,-- возразилъ онъ, внѣ себя отъ гнѣва.-- Сэръ Джонъ! Милордъ! Слышали вы меня? Или вы трусы?
-- Полноте, сэръ,-- сказалъ ему человѣкъ, протѣснившійся сквозь толпу и насильно отведшій его на лѣстницу:-- оставьте это. Старайтесь только уѣхать, ради Бога. Что сможете вы противъ такого множества? А вѣдь еще цѣлая толпа ихъ стоитъ въ ближней улицѣ; они сейчасъ появятся изъ-за угла (въ самомъ дѣлѣ, народъ начиналъ прибывать), ими овладѣетъ бѣшенство въ первомъ жару схватки. Ну, ступайте же скорѣе, сэръ, или, помяните мое слово, они поступятъ съ вами хуже, чѣмъ поступили бы тогда, еслибъ каждый мужчина изъ этой сволочи былъ баба, и баба эта была кровожадная Марія. Ступайте, сэръ, спѣшите какъ можно скорѣе.
Мистеръ Гэрдаль, начавшій уже чувствовать боль отъ раны, увидѣлъ благоразуміе этого добраго совѣта и сошелъ съ лѣстницы при помощи незнакомаго доброжелателя. Джонъ Грюбэ (это былъ онъ) помогъ ему сѣсть въ лодку и такъ сильно оттолкнулъ ее, что она подвинулась футовъ на тридцать по водѣ, потомъ закричалъ лодочнику, чтобъ онъ гребъ, какъ прилично истинному англичанину, и спокойно воротился назадъ.
Чернь сначала не шутя хотѣла наказать Джона Грюбэ за такое вмѣшательство; но какъ тотъ смотрѣлъ здоровымъ и хладнокровнымъ молодцомъ, да сверхъ того носилъ ливрею лорда Джорджа, то народъ одумался и удовольствовался тѣмъ, что пустилъ въ лодку тучу мелкихъ каменьевъ, которые тихо попадала въ воду, ибо лодка скользнула уже подъ мостъ и быстро катилась по срединѣ рѣки.
Послѣ этого пріятнаго приключенія, толпа начала искать другихъ удовольствій, стучалась чисто по-протестантски въ двери обывательскихъ домовъ, разбила нѣсколько фонарей и поколотила четырехъ констеблей. Но когда пронесся слухъ, что послано за отрядомъ гвардіи, толпа проворно разбѣжалась и очистила всю улицу.