Когда скопище разсѣялось и, раздѣлясь на одинокія кучки, пустилось по разнымъ направленіямъ, на сценѣ волненія оставался еще одинъ человѣкъ. То былъ Гашфордъ; ушибленный паденіемъ и еще больше раздраженный понесеннымъ оскорбленіемъ, онъ ковылялъ взадъ и впередъ съ проклятіями и угрозами на устахъ.
Не въ характерѣ секретаря было выражать свою злобу только слоями. Истощая припадокъ бѣшенства въ этихъ ругательствахъ, онъ пристально остановилъ взоръ на двухъ человѣкахъ, которые, когда разлился паническій страхъ, скрылись вмѣстѣ съ прочими, но потомъ опять воротились, и при свѣтѣ мѣсяца видно было какъ они прохаживались, разговаривая другъ съ другомъ.
Онъ не сдѣлалъ ни шагу, чтобъ подойти къ нимъ, но терпѣливо выжидалъ на темной сторонѣ улицы, пока они, соскучившись ходить взадъ и впередъ, пошли вмѣстѣ прочь. Онъ пошелъ за ними, но держался все въ нѣкоторомъ разстояніи такъ, что имѣлъ ихъ въ виду, не будучи ими видимъ.
Они пустились по Парламентской улицѣ, мимо церкви св. Мартина, мимо Сенъ-Жильса къ Тоттенгемъ Курту, за которымъ на западной сторонѣ находилось тогда мѣсто, извѣстное подъ именемъ "Зеленой Лѣстницы". Это была отдаленная улица, не изъ самыхъ опрятныхъ, и выводила въ поле. Большія кучи пыли, лужи стоячей воды, поросшія дикой травою и болотными растеніями; изломанныя колоды и прямо стоящіе столбы заборовъ, давно растаскиваемые и употребляемые на топливо, грозя невнимательному прохожему своими зубчатыми ржавыми гвоздями, образовывали переднюю часть ландшафта; между тѣмъ, какъ мѣстами оселъ и косматая кляча, привязанная къ колу, кормились своею бѣдною пастьбою на жесткой, низкорослой травѣ и пополняли собою характеръ цѣлой картины. Если ужъ не самые дома, то худоба этихъ животныхъ показывала, какъ скудны были жители близлежавшихъ, рухлыхъ хижинъ, и какъ безразсудно было бы порядочно одѣтому человѣку, съ деньгами въ карманѣ, пускаться одному ночью въ эту сторону.
У бѣдности, какъ и у богатства, свои прихоти, свои затѣи. Нѣкоторыя изъ этихъ хижинъ снабжены были маленькими башенками; у другихъ были глухія окна, намалеванныя на полинялыхъ наружныхъ стѣнахъ. У одной, напримѣръ, были намазаны часы на развалившейся башнѣ въ четыре фута вышиною, обложенной кирипчемъ; при каждой хижинѣ находилась грубая скамья или бесѣдка. Обыватели торговали костями, лохмотьемъ, битымъ стекломъ, старыми колесами, птицами и собаками. Эти послѣднія животныя наполняли своими домиками и конурами сады, и не только распространяли въ воздухѣ запахъ, не отличавшійся благовоніемъ, но и оглашали окрестность своимъ ворчаньемъ, лаемъ и воемъ.
Въ это-то убѣжище послѣдовалъ секретарь за двумя человѣками, съ которыхъ не спускалъ глазъ; здѣсь увидѣлъ онъ, что они вошли въ одинъ изъ самыхъ приземистыхъ домиковъ, состоявшій только изъ одной узкой и тѣсной комнаты. Онъ подождалъ на дворѣ, пока звукъ ихъ голосовъ, слившись въ нескладную пѣсню, увѣрилъ его, что они веселились; тогда онъ перешелъ по тряской доскѣ, брошенной черезъ яму, и постучался рукою въ дверь.
-- Мистеръ Гашфордъ!-- воскликнулъ человѣкъ, отворившій дверь, съ явнымъ удивленіемъ, и вынулъ изо рта трубку.-- Ну, кто бы ждалъ такой чести! Войдите, мистеръ Гашфордъ; войдите, сэръ.
Гашфордъ не заставилъ просить себя два раза и вошелъ съ ласковою миною. Огонь пылалъ на заржавѣлой рѣшеткѣ камина (ибо, несмотря на позднее время весны, ночи были еще холодны), а на скамейкѣ подлѣ него сидѣлъ Гогъ и курилъ трубку. Денни поставилъ секретарю свой единственный стулъ передъ очагомъ и сѣлъ опять на скамейку, съ которой всталъ было, чтобъ впустить гостя
-- Что вы почуяли, мистеръ Гашфордъ?-- сказалъ онъ, взявшись опять за трубку и посматривая на него искоса.-- Нѣтъ ли приказа изъ главной квартиры? Скоро ли мы примемся за работу? Что скажете, мистеръ Гашфордъ?
-- Ничего, ничего,-- отвѣчалъ секретарь, ласково кивнувъ головою Гогу.-- Между тѣмъ, ледъ-то треснулъ. Мы нынче немножко пошутили, не правда ли, Денни?
-- Да, очень немножко,-- проворчалъ палачъ.-- Мнѣ этого и вполовину не хватило.
-- И мнѣ тоже!-- вскричалъ Гогъ.-- Давайте намъ что-нибудь такое, въ чемъ была бы жизнь... жизнь, сударь! Ха, ха, ха!
-- Вѣдь, однакожъ, вы не захотите ничего,-- сказалъ секретарь съ самымъ злобнымъ выраженіемъ лица и самымъ кроткимъ тономъ:-- ничего такого, въ чемъ... въ чемъ была бы смерть?
-- Этого я не знаю,-- отвѣчалъ Гогъ.-- Я жду только приказа. Какая мнѣ нужда разбирать, что это за приказъ будетъ!
-- И мнѣ также!-- воскликнулъ Денни.
-- Молодцы!-- сказалъ секретарь такимъ пастырскимъ голосомъ, какъ будто хвалилъ ихъ за самую необыкновенную, самую благородную храбрость.-- Кстати (тутъ онъ остановился и погрѣлъ руки; потомъ продолжалъ, быстро поднявъ глаза), кто бросилъ нынче камень?
Мистеръ Денни закашлялся и покачалъ головою, будто говоря: "это ужъ, право, загадка!" Гогъ молча сидѣлъ и курилъ.
-- Славно было сдѣлано!-- примолвилъ секретарь и опять погрѣлъ руки.-- Хотѣлось бы мнѣ знать этого молодца.
-- Въ самомъ дѣлѣ?-- сказалъ Денни, взглянувъ ему въ лицо, чтобъ увѣриться, вправду ли онъ говоритъ.-- Въ самомъ дѣлѣ, вамъ хотѣлось бы его знать, мистеръ Гашфордъ?
-- Разумѣется,-- отвѣчалъ секретарь.
-- Ну, такъ ужъ Богъ съ вами,-- сказалъ палачъ, съ хохотомъ указывая трубкою на Гога:-- вотъ онъ сидитъ. Вотъ онъ сидитъ, сэръ! Тьфу, ты петля и висѣлица, мистеръ Гашфордъ!-- шепнулъ онъ, придвинувъ скамейку и толкнувъ его локтемъ:-- что за лихой негодяй этотъ дѣтина! Его надо держать на цѣпи, какъ самаго задорнаго бульдога! Не будь нынче меня, онъ вѣдь подмялъ бы подъ себя католика и въ минуту надѣлалъ бы бѣды.
-- Отчего жъ и не такъ?-- воскликнулъ грубымъ голосомъ Гогъ, услышавшій послѣднія слова.-- Что толку откладывать дѣло? Куй желѣзо, пока горячо -- моя пословица.
-- Да!-- возразилъ Денни, качая головою съ видомъ состраданія къ простотѣ своего молодого пріятеля.-- А если желѣзо-то еще не горячо, братъ? Сперва надо подготовить, разгорячить народъ, а ужъ потомъ начинать. Нынче его нечѣмъ было разгорячить, увѣряю васъ. Еслибъ тебѣ дать волю, ты испортилъ бы нашу будущую потѣху, и мы совсѣмъ пропали бы.
-- Денни совершенно правъ,-- ласково замѣтилъ Гашфордъ:-- совершенно правъ. Денни хорошо знаетъ свѣтъ.
-- Пора его узнать, я думаю, мистеръ Гашфордъ, отъ множества людей, которыхъ я ужъ спровадилъ на тотъ свѣтъ, не правда-ли?-- просипѣлъ палачъ, шепча изъ-за ладони.
Секретарь отъ души улыбнулся этой остротѣ и потомъ сказалъ, обращаясь къ Гогу:
-- Я и самъ держался политики Денни, какъ вы, вѣрно, это замѣтили. Вы видѣли, напримѣръ, какъ я упалъ наземь, когда на меня бросились. Я не оказалъ никакого сопротивленія. Я не сдѣлалъ никакой попытки, чтобъ взбунтовать народъ, никакой, рѣшительно!
-- Нѣтъ, клянусь Каиномъ!-- вскричалъ Денни съ громкимъ хохотомъ.-- Вы совершенно покойно повалились, мистеръ Гашфордъ, совершенно ровно растянулись. Я ужъ думалъ себѣ: ну, прощай теперь мистеръ Гашфордъ! Еще мнѣ не случалось видѣть, чтобъ живые люди такъ гладко лежали на брюхѣ, какъ вы. Съ нимъ плохія шутки, съ папистомъ-то,-- право...
Гримаса, какую сдѣлалъ секретарь, когда Денни, расхохотавшись, мигалъ Гогу, также хохотавшему, послужила бы прекрасною моделью для портрета дьявола. Онъ сидѣлъ молча, пока они перестали хохотать, и потомъ сказалъ, оглядываясь кругомъ:
-- Да у васъ тутъ славно, такъ хорошо и покойно, Денни, что я долго бъ не вышелъ отсюда; но милордъ станетъ ждать меня къ ужину, и ужъ мнѣ пора. Я пришелъ съ небольшимъ дѣльцомъ. Оно весьма лестно и для васъ; вотъ въ чемъ оно: если намъ когда-нибудь придетъ крайность, а знать вѣдь конечно этого нельзя... на свѣтѣ все такъ невѣрно...
-- Согласенъ съ вами, мистеръ Гашфордъ,-- сказалъ палачъ, важно кивнувъ головою.-- Невѣрности, какія мнѣ ужъ доводилось видѣть, въ разсужденіи жизни на семъ свѣтѣ... Сколько бывало неожиданныхъ случаевъ... О, Боже мой...-- И, почувствовавъ, что великость предмета была невыразима, онъ опять выпустилъ нѣсколько облаковъ дыму, и досказалъ остальное взглядомъ.
-- Я говорю,-- продолжалъ секретарь медленно и выразительно:-- намъ нельзя знать, что еще случится; и если придется, противъ воли, прибѣгнуть къ силѣ, то милордъ (который нынче невыразимо пострадалъ), вспомнивъ, что я рекомендовалъ ему обоихъ васъ за людей набожныхъ, храбрыхъ, неподлежащихъ никакому сомнѣнію и подозрѣнію, милордъ намѣренъ вамъ двоимъ поручить пріятную обязанность проучить этого Гэрдаля. Вы можете дѣлать съ нимъ, что хотите только не оказывать ни малѣйшаго сожалѣнія, никакой пощады, не оставлять въ его домѣ камня на камнѣ. Можете жечь домъ его и опустошать, грабить, сколько душѣ угодно, только не оставлять цѣлымъ; его должно сравнять съ землею, чтобы Гэрдаль и всѣ, принадлежащіе къ нему, остались безъ крова, какъ новорожденные младенцы, покинутые матерью. Понимаете?-- сказалъ Гашфордъ, потирая руки.
-- Какъ не понимать!-- воскликнулъ Гогъ.-- Наконецъ-то вы ясно сказали все. Вотъ такъ-то лучше, откровеннѣе!
-- Я зналъ, что вамъ это понравится,-- сказалъ Гашфордъ и потрясъ ему руку:-- я такъ и думалъ. Доброй ночи! Не безпокойся, Денни: я найду дорогу одинъ. Можетъ быть, мнѣ случится и опять заходить сюда; мнѣ пріятно было бы приходить и уходить, не тревожа васъ. Я самъ найду дорогу. Доброй ночи!
Онъ вышелъ и затворилъ за собою дверь. Они посмотрѣли другъ на друга и кивнули головами въ знакъ согласія. Денни раздулъ огонь.
-- Это ужъ что-то побольше прежняго!-- сказалъ онъ
-- Ну, разумѣется!-- воскликнулъ Гогъ.-- Это мнѣ по сердцу!
-- Я слыхалъ,-- сказалъ задумчиво палачъ:-- что у мистера Гашфорда чудесная память и удивительное постоянство: онъ никогда ничего не забываетъ и не прощаетъ. Выпьемъ же за его здоровье!
Гогъ былъ очень радъ выпить; при этомъ тостѣ онъ ужъ не плескалъ вина на полъ; а какъ секретарь былъ человѣкъ по душѣ имъ, то они выпили его здоровье въ большихъ, полныхъ стаканахъ.