Когда Бэрнеби воротился съ хлѣбомъ, видъ набожнаго, стараго странника, курившаго трубку и расположившагося такъ по домашнему, казалось, поразилъ его; тѣмъ болѣе, что этотъ почтенный человѣкъ, вмѣсто того, чтобъ спрятать кусокъ хлѣба, какъ драгоцѣнность, въ свою сумку, небрежно сунулъ его на столъ и, вытащивъ флягу, пригласилъ Бэрнеби садиться и выпить.
-- Я всегда ношу съ собою немножко крѣпительнаго,-- сказалъ онъ.--Попробуй-ка. Хорошо?-- У Бэрнеби потемнѣло въ глазахъ, когда онъ закашлялся отъ крѣпкаго напитка и отвѣчалъ:-- да.
-- Выпей еще каплю,-- сказалъ слѣпой:-- не бойся. Тебѣ, чай, не часто удается попробовать этого, а?
-- Куда часто!-- воскликнулъ Бэрнеби.-- Никогда!
-- Такъ ты слишкомъ бѣденъ?-- возразилъ слѣпой со вздохомъ.-- Да, это плохо. Матушка твоя, бѣдняжка, была бы счастливѣе, еслибъ была побогаче, Бэрнеби.
-- Вотъ, вѣдь и я это ей говорю:-- точнехонько это говорилъ я ей сегодня вечеромъ передъ твоимъ приходомъ, когда на небѣ было много золота,-- сказалъ Бэрнеби, придвигая ближе къ нему свой стулъ и жадно смотря ему въ лицо.-- Скажи-ка мнѣ, пожалуйста, есть ли мнѣ какая дорога къ богатству?
-- Дорога? Сотни дорогъ!
-- Э, въ самомъ дѣлѣ?-- отвѣчалъ Бэрнеби.--Ты говоришь правду? Что-жъ это за дороги? Нѣтъ, матушка, я только для тебя объ этомъ спрашиваю, не для себя; право, для тебя. Что-жъ это за дороги?
Слѣпой съ торжествующею улыбкою оборотилъ лицо туда, гдѣ вдова сидѣла, въ жестокомъ разстройствѣ, и отвѣчалъ:
-- Ну, сидень не найдетъ этихъ дорогъ, любезный другъ.
-- Сидень!-- воскликнулъ Бэрнеби, дернувъ его за рукавъ.-- Да я вѣдь не сидень. Ты ошибаешься. Я часто выхожу со двора прежде, чѣмъ взойдетъ солнце, а возвращаюсь, когда оно закатится. Я далеко ужъ въ лѣсу прежде, чѣмъ дневной свѣтъ доберется до тѣнистыхъ мѣстечекъ, и часто остаюсь еще тамъ, когда ясный мѣсяцъ проглянетъ сквозь вѣтки на другой мѣсяцъ, что живетъ въ водѣ. И когда я хожу, все стараюсь въ травѣ и мхѣ найти сколько-нибудь тѣхъ мелкихъ денегъ, о которыхъ она такъ тоскуетъ и ужъ много пролила слезъ. Когда я лежу подъ тѣнью и сплю, я вижу ихъ во снѣ -- вижу, будто вырываю ихъ кучами, и подсматриваю, гдѣ онѣ спрятаны за кустами; вижу, что онѣ блеститъ, какъ капли росы на листьяхъ. А найти все-таки не могу. Скажи, гдѣ ихъ сыскать? Я пошелъ бы, хоть бы надо за этимъ проходить цѣлый годъ, потому что знаю, она была бы счастливѣе, еслибъ я воротился и принесъ что-нибудь съ собою. Поговоримъ еще. Я готовъ тебя слушать; говори, пожалуйста, хоть всю ночь.
Слѣпой тихо ощупалъ Бэрнеби руками по лицу, и нашедъ, что онъ положилъ локти на столъ, опершись подбородкомъ на обѣ руки, что онъ усердно наклонился, и вся наружность его выражала величайшее вниманіе и необыкновенное любопытство, помолчалъ съ минуту, будто желая, чтобъ вдова это замѣтила, и потомъ отвѣчалъ:
-- Оно въ свѣтѣ, смѣлый Бэрнеби, въ веселомъ свѣтѣ; не въ пустынныхъ мѣстахъ, какъ тѣ, гдѣ ты проводишь свое время, а между народомъ, гдѣ есть шумъ и громъ.
-- Славно! Славно!-- воскликнулъ Бэрнеби, потирая руки.-- Да! Вотъ это я люблю. Грейфъ тоже любитъ. Это намъ обоимъ по сердцу. Браво!
-- Есть такія мѣста,-- сказалъ слѣпой,--какія любитъ молодой человѣкъ, и гдѣ добрый сынъ можетъ сдѣлать для матери, да и для себя сверхъ того, въ мѣсяцъ больше, чѣмъ здѣсь во всю жизнь -- то-есть, если онъ имѣетъ пріятеля, понимаешь, такого человѣка, который помогаетъ ему.
-- Слышишь ли, матушка?-- вскричалъ Бэрнеби, обращаясь къ ней съ восторгомъ.-- Не говори мнѣ, пожалуйста, что намъ его не надобно, хоть бы оно блестѣло у насъ подъ ногами. Зачѣмъ же мы объ немъ такъ хлопочемъ? Зачѣмъ ты работаешь съ утра до вечера?
-- Разумѣется,-- сказалъ слѣпой:-- разумѣется. А вы все не отвѣчаете, вдовушка? Вы еще не надумались?-- прибавилъ онъ шопотомъ.
-- Я поговорю съ тобою наединѣ.-- отвѣчала она.
-- Положите мнѣ руку на плечо,-- сказалъ Стэггъ, вставъ изъ-за стола:-- и ведите, куда угодно. Не унывай, смѣлый Бэрнеби. Мы еще съ тобою потолкуемъ; ты мнѣ полюбился. Подожди здѣсь, пока я ворочусь.-- Ну, пойдемте, вдовушка!
Она вывела его за дверь въ садикъ, гдѣ они остановились.
-- Ты ловкій посредникъ,-- произнесла она, почти задыхаясь:-- и достойно представляешь человѣка, который послалъ тебя.
-- Скажу ему, что вы это находите,-- отвѣчалъ Стэггъ.-- Онъ васъ уважаетъ, и похвала ваша поставитъ меня, если можно, еще выше въ его мнѣніи. Мы должны пользоваться нашими правами, вдовушка.
-- Правами? Знаешь ли ты,-- сказала она: -- что одно мое слово...
-- Почему же вы его давно не скажете?-- возразилъ слѣпой покойно, послѣ долгой паузы.-- Вы думаете, я не знаю, что ваше слово можетъ заставить моего пріятеля проплясать послѣдній тапецъ? Да, я знаю это. Что жъ дальше? Вы его никогда не вымолвите...
-- Ты твердо увѣренъ въ этомъ?
-- Вполнѣ!.. Такъ увѣренъ, что совсѣмъ объ этомъ и не поминаю. Я говорю, намъ надо осуществить свои права, либо пусть откупятся отъ насъ. Держитесь крѣпко или лучше пустите меня назадъ къ моему молодому пріятелю, потому что мальчикъ нравится мнѣ, и я готовъ научить его, какъ составить себѣ счастье. Ба! Вамъ не для чего мнѣ говорить,-- промолвилъ онъ поспѣшно: -- я знаю, что вы хотите сказать; вы ужъ разъ намекали объ этомъ. Не имѣю ли я какого состраданія къ вашему несчастію, будучи самъ слѣпъ? Нѣтъ, не имѣю. Съ чего вы взяли, что я, ходящій въ потемкахъ, долженъ быть лучше людей, у которыхъ цѣло зрѣніе -- почему, по какому праву? Развѣ рука Божія очевиднѣе въ томъ, что у меня нѣтъ глазъ, нежели въ томъ, что у васъ цѣлы оба глаза? Сумасбродные же вы люди! Васъ ужасаетъ, что слѣпой человѣкъ грабитъ, лжетъ или крадетъ; видишь, будто это гораздо непростительнѣе ему, который едва-едва прокармливается на пару грошиковъ, бросаемыхъ ему на вашихъ людныхъ улицахъ, нежели вамъ, которые можете видѣть, работать и не зависѣть отъ людской сострадательности. Проклятіе на всѣхъ васъ! Вамъ, съ вашими пятью чувствами, нужно быть развратными по сердечному влеченію; а мы, у которыхъ ихъ только четыре, должны жить нашимъ несчастьемъ и быть нравственными. Хороша на свѣтѣ справедливость и христіанская любовь богачей къ нищимъ!
Онъ остановился съ минуту, прислушиваясь къ стуку денегъ, зазвенѣвшихъ у нея въ рукѣ.
-- Ну?-- вскричалъ онъ, быстро воротясь на свой прежній тонъ.-- Это бы надобно къ чему-нибудь привести. Такъ что же дѣло-то, вдовушка?
-- Отвѣть мнѣ прежде на одинъ вопросъ,-- возразила она.-- Ты сказалъ, что онъ здѣсь нелодалеку. Онъ оставилъ Лондонъ?
-- Если онъ близко насъ, вдовушка, такъ понятно, кажется, что онъ оставилъ Лондонъ,-- отвѣчалъ слѣпой.
-- Навсегда, я разумѣю? Ты, вѣрно, знаешь...
-- Да, навсегда. Правду сказалъ, вдовушка, жить тамъ дольше было бы для него непріятно. По этой причинѣ, онъ оттуда и ушелъ.
-- Послушай,-- сказала вдова, отсчитывая ему на лавкѣ нѣсколько денегъ.-- Считай.
-- Шесть,-- сказалъ слѣпой, послушавъ внимательно.-- Только-то?
-- Это копилось пять лѣтъ,-- отвѣчала она.-- Шесть гиней.
Онъ протянулъ руку къ одной изъ монетъ; тщательно ощупалъ, попробовалъ зубами, позвенѣлъ ею на скамейкѣ и кивнулъ вдовѣ, давая знать, что она можетъ удалиться.
-- Деньги эти сбирала я и откладывала на случай, если болѣзнь или смерть будетъ угрожать мнѣ разлукою съ сыномъ. Много голода, тяжелой работы и безсонныхъ ночей онѣ стоили мнѣ. Если ты можешь ихъ взять -- возьми, но съ условіемъ, чтобъ ты сейчасъ же оставилъ это мѣсто и не входилъ больше въ комнату, гдѣ онъ сидитъ, ожидая твоего возвращенія.
-- Шесть гиней,-- сказалъ слѣпой, качая головою:-- хоть и такихъ полновѣсныхъ, какъ только онѣ выбиваются, все еще далеко не двадцать фунтовъ, вдовушка!
-- Ты знаешь, что за такой большою суммой мнѣ должно писать въ отдаленную сторону. Для этого, и на то, чтобъ дождаться отвѣта, мнѣ надобно время.
-- Два дня,-- сказалъ Стэггъ.
-- Больше.
-- Четыре?
-- Недѣлю. Приходи опять черезъ недѣлю, въ этомъ же часу, только не въ домъ. Подожди на углу дороги.
-- Да найду ли я васъ здѣсь?-- сказалъ слѣпой съ лукавой гримасою.
-- Гдѣ-жъ у меня другое пристанище? Развѣ мало того, что вы сдѣлали меня нищею, что я все свое, съ такимъ трудомъ нажитое имѣніе, пожертвовала для пріобрѣтенія себѣ этого убѣжища?
-- Гм!-- сказалъ слѣпой, подумавъ нѣсколько.-- Поверните меня лицомъ къ тому мѣсту, о которомъ вы говорите, и на середину улицы. Это то мѣсто?
-- Да.
-- Отъ нынѣшняго дня черезъ недѣлю, на закатѣ солнца. Помните жъ объ этомъ. Покамѣстъ, доброй ночи!
Она не отвѣчала ни слова; онъ также не ждалъ отвѣта и пошелъ медленно прочь; повременамъ, онъ останавливался и слушалъ, будто освѣдомляясь, не подсматриваетъ ли кто за нимъ. Тѣни ночи быстро спустились на окрестность, и скоро онъ исчезъ во мракѣ. Она же прежде осмотрѣла изъ конца въ конецъ улицу и удостовѣрилась, что онъ удалился, потомъ уже воротилась въ свою комнату и поспѣшно заперла на-крѣпко окна и двери.
-- Матушка!-- сказалъ Бэрнеби.-- Гдѣ же слѣпой?
-- Ушелъ.
-- Ушелъ!-- вскричалъ онъ, вскакивая съ мѣста.-- Мнѣ еще надо поговорить съ нимъ. Въ какую сторону пошелъ онъ?
-- Не знаю,-- отвѣчала она, обвивъ его руками.-- Не выходи нынѣшній вечеръ. На дворѣ ходятъ мертвецы и привидѣнія.
-- Въ самомъ дѣлѣ?-- прошепталъ Бэрнеби въ испугѣ.
-- Ни шагу нельзя ступить безопасно. Завтра мы отсюда уйдемъ.
-- Отсюда? Изъ этого домика -- и изъ садика, матушка?
-- Да! Завтра рано по утру, какъ только взойдетъ солнце. Пойдемъ въ Лондонъ,-- во всякомъ другомъ городѣ нашли бы наши слѣды, и тогда намъ опять пришлось бы бѣжать и искать новаго пристанища.
Бэрнеби не нужно было долго уговаривать, когда дѣло шло о какой-нибудь перемѣнѣ. Черезъ минуту онъ былъ внѣ себя отъ радости; то опять горевалъ, что разстанется съ своими друзьями, собаками; то опять радовался; то снова тосковалъ, пугаясь и дѣлая странные вопросы на счетъ мертвецовъ, которыми она удержала его отъ выхода со двора ночью. Напослѣдокъ, легкомысліе превозмогло въ немъ всѣ другія чувства; онъ легъ спать въ платьѣ, чтобъ завтра быть немедленно готову въ путь, и скоро уснулъ передъ скуднымъ торфянымъ огонькомъ.
Мать не смыкала глазъ, сидѣла подлѣ сына и не спала. Всякое дуновеніе вѣтра казалось слуху ея страшными шагами у двери; то ей чудилось, будто рука шевелитъ заднижку, и тихая лѣтняя ночь превращалась для нея въ ночь ужасовъ. Наконецъ, забрезжилъ желанный день. Сдѣлавъ свои небольшія, необходимыя приготовленія къ дорогѣ и помолившись на колѣняхъ со слезами, разбудила она Бэрнеби, который на зовъ ея весело вспрыгнулъ.
Платья тащить ему было очень немного, а носить Грейфа. за спиною была его любимая работа. Когда солнце пролило первые лучи на землю, отворили они дверь своего домика и пустились въ путь. Небо блистало свѣтлой лазурью. Воздухъ былъ свѣжъ и напоенъ тысячью благоуханій. Бэрнеби глядѣлъ на небо и хохоталъ отъ души.
Но это былъ одинъ изъ тѣхъ дней, когда онъ обыкновенно дѣлывалъ далекія странствованія, и одна изъ собакъ -- отвратительнѣйшая изъ всѣхъ -- подбѣжала и радостно запрыгала вокругъ него. Ему надобно было строгимъ окрикомъ отогнать ее; сердце у него готово было разорваться отъ грусти. Собака побѣжала назадъ, оборачивалась съ полуумоляющими, полунедовѣрчивыми взглядами, опять подошла поближе и остановилась.
Это была послѣдняя просьба стариннаго товарища, вѣрнаго, отвергнутаго друга. Бэрнеби не выдержалъ долѣе и, махнувъ старому товарищу воротиться домой, залился слезами.
-- Ахъ, матушка, матушка! Какъ будетъ ей грустно, когда она станетъ царапаться у двери, а дверь не отопрется!..
Въ этой мысли было такъ много ума, такъ много привязанности къ дому! У бѣдной женщины навернулись слезы... Она никогда бъ не забыла этого за богатство всего широкаго свѣта.