Между безчисленными благодѣяніями, какія небо оказываетъ человѣческому роду, всегда первое мѣсто должна занимать способность находить въ самыхъ тяжкихъ страданіяхъ зерно утѣшенія; важность этой способности основывается на томъ, что она возстановляетъ насъ и поддерживаетъ, когда мы наиболѣе нуждаемся въ поддержкѣ, и на темъ еще, что въ ней, какъ мы имѣемъ причину вѣрить, лежитъ искра божественнаго духа, частица той благости, которая въ самыхъ преступленіяхъ нашихъ открываетъ искупительное свойство, нѣчто такое, что мы даже въ падшемъ нашемъ состояніи имѣемъ общаго съ ангелами, что существовало въ древнія времена и теперь еще пребываетъ на землѣ, по глубокому къ намъ состраданію.
Сколько разъ, дорогою, вспоминала вдова съ признательнымъ сердцемъ, что веселость и любовь къ ней Бэрнеби проистекали именно изъ его духовнаго состоянія! Сколько разъ думала она, что иначе онъ былъ бы, можетъ быть, золъ, лукавъ, равнодушенъ, далекъ отъ нея,-- даже, можетъ быть, преступенъ и жестокъ! Сколько разъ имѣла она поводъ находить въ крѣпости, въ простотѣ его природы утѣшеніе и отраду! Слабость ума, которая побуждала его такъ скоро забывать прошедшее или вспоминать о немъ только въ краткихъ и мгновенныхъ проблескахъ сознанія, также была счастьемъ. Міръ для него былъ исполненъ блаженства; его восхищало каждое дерево, каждая травка и цвѣтокъ, каждая птица, каждое мелкое насѣкомое, которое приносилось къ его ногамъ дыханіемъ лѣтняго вѣтерка. Восторгъ его былъ и ея восторгомъ; и тамъ, гдѣ умное дитя огорчило бы ее, этотъ бѣдный, веселый сумасшедшій наполнялъ ея сердце тихимъ чувствомъ благодарности.
Денежный запасъ вдовы былъ невеликъ, но изъ суммы, отданной слѣпому, удержала она себѣ одну гинею. Это, съ прибавкою нѣсколькихъ пенсовъ, которые, были у ней сверхъ того, было уже порядочнымъ капитальцемъ для двухъ человѣкъ съ ограниченными потребностями. Притомъ же, съ ними былъ Грейфъ; и вмѣсто того, чтобъ размѣнивать гинею, имъ стоило только посадить Грейфа у двери какой-нибудь полпивной лавки, на большой сельской улицѣ или въ саду лучшихъ гостиницъ, и дюжины людей, которые ничего бъ не дали изъ благотворительности, охотно бросали мелкія монеты, чтобъ дальше позабавиться разговоромъ съ болтливою птицею.
Однажды они шли медленно и были цѣлую недѣлю въ дорогѣ, хоть имѣли случай проѣхать значительное разстояніе въ каретѣ или на телѣгѣ. Бэрнеби, идучи съ Грейфомъ за спиною, впереди матери, остановился передъ красивою привратническою будкою и попросилъ позволенія пройти къ большому дому на другомъ концѣ аллеи, чтобъ показывать тамъ своего ворона. Человѣкъ, бывшій въ будкѣ, согласился пустить его и хотѣлъ уже отворить ворота, какъ дюжій джентльменъ, съ длиннымъ бичомъ въ рукѣ и разгорѣвшимся лицомъ, показывавшимъ, повидимому, что онъ раненько уже выпилъ, подъѣхалъ къ воротамъ и громкимъ голосомъ, съ гораздо большимъ числомъ проклятій, чѣмъ, повидимому, требовало дѣло, велѣлъ отпереть тотчасъ же.
-- Кого ты это сюда привелъ?-- сказалъ господинъ гнѣвно, когда слуга широко растворилъ ворота и сдернулъ шляпу съ головы.-- Что это за люди? Эй! Ты нищая, что ли?
Вдова съ поклономъ отвѣчала, что они путешественники.
-- Бездѣльники,-- сказалъ джентльменъ: -- бездѣльники и бродяги! Хочешь ты познакомиться съ тюрьмою, хочешь,-- съ тюрьмою, хочешь попасть въ кандалы, быть высѣченной, а?.. Откуда ты?
Она отвѣчала ему робко и просила не гнѣваться, потому что они не хотятъ досаждать и тотчасъ же опять пойдутъ своей дорогою.
-- Ты вѣрно еще не знаешь,-- возразилъ онъ:-- мы не терпимъ, чтобъ такіе бродяги таскались здѣсь. Знаю, чего тебѣ надо,-- бѣлья, что сушится на заборѣ,-- куръ и гусей, а? Что у тебя въ корзинѣ, лѣнтяй?
-- Грейфъ, Грейфъ, Грейфъ; Грейфъ красавецъ, Грейфъ воръ, Грейфъ плутъ; Грейфъ, Грейфъ, Грейфъ!-- закричалъ воронъ, котораго Бэрнеби закрылъ при приближеніи этой важной особы.-- Я дьяволъ, дьяволъ, дьяволъ. Говори, что никогда не умрешь. Ура, бау, вау, вау. Полли, поставь чайникъ на огонь, мы всѣ пьемъ чай.
-- Вынь своего бѣса, негодяй,-- сказалъ джентльменъ:-- и покажи мнѣ.
Бэрнеби, услышавъ такое презрительное воззваніе, вынулъ птицу, не безъ страха и трепета, и посадилъ ее наземь; едва очутился Грейфъ на землѣ, какъ вытащилъ пробокъ съ пятьдесятъ и началъ плясать; при этомъ смотрѣлъ онъ на джентльмена съ удивительною наглостью и такъ сильно завертѣлъ голову въ одну сторону, что, казалось, свертитъ ее себѣ тутъ же на мѣстѣ.
Вытаскиванье пробокъ сдѣлало, повидимому, на джентльмена больше впечатлѣнія, нежели разговоры ворона, и, конечно, особенно согласовалось съ его наклонностями и умственными дарованіями. Онъ требовалъ было повторенія, но вопреки его диктаторскому приказанію и несмотря на ласковыя приговорки Бэрнеби Грейфъ упорно молчалъ и оставался глухъ ко всѣмъ просьбамъ.
-- Снеси его туда, сказалъ джентльменъ, указывая пальцемъ на домъ. Но Грейфъ, замѣтившій тѣлодвиженіе, предупредилъ своего хозяина и запрыгалъ впереди ихъ, хлопая безпрестанно крыльями и крича: "Кухарка! Кухарка!"
Бэрнеби и мать его шли по обѣимъ сторонамъ всадника, который время отъ времени осматривалъ ихъ гордыми и грубыми взглядами и громовымъ голосомъ пронзносилъ при случаѣ тотъ или другой вопросъ, которыхъ тонъ столь пугалъ Бэрнеби, что онъ не находилъ отвѣта и, разумѣется, не отвѣчалъ ни слова при одномъ изъ такихъ случаевъ, когда джентльменъ уже готовился было прибѣгнуть къ бичу, вдова тихимъ голосомъ, со слезами на глазахъ осмѣлилась доложить ему, что сынъ ея разстроенъ въ умѣ.
-- Сумасшедшій, а?-- сказалъ джентльменъ, взглянувъ на Бэрнеби.-- Давно ли же ты помѣшался?
-- Она знаетъ,-- робко отвѣчалъ Бэрнеби, указывая на мать.-- Я -- всегда, кажется...
-- Съ самаго рожденія,-- сказала вдова.
-- Не вѣрю, ни крошечки не вѣрю!-- воскликнулъ джентльменъ,-- Пустая отговорка, чтобъ не работать. Отъ болѣзни нѣтъ средства лучше кнута. Я бы въ десять минутъ передѣлалъ его, честное слово!
-- Богу не угодно было передѣлать его слишкомъ въ двадцать лѣтъ, сэръ,-- отвѣчала вдова кротко.
-- Зачѣмъ же его не запрутъ? Мы довольно платимъ на дома сумасшедшихъ въ каждомъ графствѣ, чортъ ихъ побери! А тебѣ хочется лучше таскать его съ собою, чтобъ возбуждать состраданіе, разумѣется. Да, знаю я васъ!
Человѣкъ этотъ имѣлъ много прозвищъ между своими короткими пріятелями. Одни звали его "деревенскимъ дворяниномъ чистой школы", другіе "прекраснымъ, старымъ деревенскимъ дворяниномъ" или "спортивнымъ господиномъ", иные "англичаниномъ стариннаго покроя" или "прямымъ Джономъ Булемъ"; но всѣ сходились въ одномъ пунктѣ, именно: "жаль, что перевелись уже люди, похожіе на него", и какъ уже нѣтъ болѣе людей на него похожихъ, то страна ежедневно больше и больше падаетъ и гибнетъ. Онъ отправлялъ должность мирового судьи и умѣлъ четко подписывать свое имя; но величайшею добродѣтелью его была строгость, которую оказывалъ онъ противъ воровъ дичины; былъ лучшій стрѣлокъ и наѣздникъ, держалъ лучшихъ лошадей и собакъ, могъ ѣсть болѣе солидныя кушанья и пить болѣе крѣпкія вина. пьянѣе ложиться въ постель каждый вечеръ и трезвѣе вставать каждое утро, чѣмъ кто-либо другой во всемъ графствѣ. Въ лошадиныхь статяхъ разумѣлъ онъ толкъ не хуже коновала, въ конюшенной наукѣ превосходилъ своего перваго конюха, а въ обжорствѣ не могъ сравниться съ нимъ ни одинъ боровъ въ его помѣстьѣ. Хоть онъ не имѣлъ ни мѣста, ни голоса въ парламентѣ, однако былъ необыкновеннѣйшій патріотъ и удивительно прилично предводительствовалъ своими избирателями. Онъ горячо былъ преданъ церкви, и если ему доводилось давать кому-нибудь мѣсто, онъ не принималъ никого, кто не былъ отличный питухъ и перворазрядный охотникъ за лисицами. Онъ не вѣрилъ честности ни одного бѣдняка, который умѣлъ читать и писать, и ревновалъ собственную жену (молодую женщину, на которой женился, какъ выражались его друзья, "по старинному, англійскому правилу", чтобъ имѣніе ея отца сочетать съ своимъ), потому что она обладала этими искусствами въ высшей степени, нежели онъ. Словомъ, Бэрнеби былъ безумецъ, а Грейфъ тварь, одаренная только грубымъ инстинктомъ, но трудно было рѣшить, что такое былъ этотъ джентльменъ.
Онъ подъѣхалъ къ дверямъ красиваго дома; на крыльцѣ дожидался слуга, который принялъ отъ него лошадь; потомъ вошелъ онъ въ большую залу, которая, при всей обширности, была еще полна паровъ и запаха вчерашняго пьянства. Сюртуки, верховые бичи, узды, шпоры, охотничьи сапоги и подобная утварь безпорядочно валялись вокругъ и составляли, вмѣстѣ съ нѣсколькими огромными оленьими рогами и портретами лошадей и собакъ, главное украшеніе залы.
Онъ бросился въ большія кресла (тутъ, замѣтимъ мимоходомъ, храпѣлъ онъ всю ночь, когда въ глазахѣ своихъ почитателей былъ лучшимъ, противъ обыкновенія, "деревенскимъ дворяниномъ") и велѣлъ слугѣ позвать госпожу. Скоро появилась, нѣсколько смущенная (вѣроятно, непривычнымъ приглашеніемъ), дама, которая была гораздо его моложе, весьма нѣжнаго сложенія.
-- Вотъ! Ты не находишь удовольствія ѣздить съ нами на охоту, какъ слѣдуетъ англичанкѣ,-- сказалъ онъ.-- Посмотри-ка на это. Авось тебѣ понравится.
Дама усмѣхнулась, сѣла въ нѣкоторомъ отдаленіи отъ него и бросила сострадательный взоръ на Бэрнеби.
-- Онъ сумасшедшій, говоритъ эта баба,-- замѣтилъ джентльменъ, качая головою:-- да я не вѣрю.
-- Ты мать его?-- спросила дама.
Вдова отвѣчала:-- да.
-- Много жъ будетъ толку, если ты ее станешь спрашивать,-- сказалъ джентльменъ, засунувъ руки въ карманы нантолонъ.-- Разумѣется, она станетъ говорить "да". Вѣроятно, онъ нанятъ ею за столько и столько-то въ день. Ну, начинай же! Пусть выкинетъ какую-нибудь штуку.
Такъ какъ Грейфъ, между тѣмъ, опять сдѣлался обходителенъ попрежнему, то склонился на ободренія Бэрнеби повторить свои разныя изреченія и самымъ успѣшнымъ образомъ выказалъ всѣ свои штуки. Откупориванье бутылокъ и "говори, что никогда не умрешь", такъ забавляли джентльмена, что онъ безпрестапно требовалъ повторенія этой части представленія, пока, наконецъ, Грейфъ прыгнулъ въ свою корзину и начисто отказался произнести еще хоть слово, какое бы то ни было. Молодой дамѣ онъ также доставилъ много удовольствія; а окончательное упрямство его до такой степени развеселило ея мужа, что онъ покатился со смѣху и спросилъ о цѣнѣ.
Бэрнеби смотрѣлъ на него, будто не понимая, что угодно господину. Вѣроятно, онъ точно не понималъ.
-- Цѣну его,-- сказалъ джентльменъ, побрякивая деньгами въ карманѣ:-- что ты за него просишь? Сколько?
-- Онъ не продажный,-- отвѣчалъ Бэрнеби, закрывъ поспѣшно корзину и перебросивъ ремень черезъ плечо.-- Пойдемъ отсюда, матушка.
-- Видишь, какой онъ сумасшедшій, книжница!-- сказалъ джентльменъ, взглянувъ насмѣшливо на жену.-- Онъ умѣетъ торговаться. Что тебѣ за него, старуха?
-- Онъ всегдашняя забава моего сына,-- сказала вдова.-- Онъ не продажный, сэръ, право нѣтъ.
-- Не продажный!-- воскликнулъ джентльменъ, покраснѣлъ, разгорячился и закричалъ вдесятеро сильнѣе прежняго:-- Не продажный!
-- Точно такъ,-- отвѣчала она,-- Мы никогда не думали съ нимъ разставаться, сэръ, увѣряю васъ.
Онъ, очевидно, намѣревался дать гнѣвный отвѣтъ, какъ случайно услышалъ нѣсколько словъ, проговоренныхъ женою; потому проворно оборотился и сказалъ:-- А? Что?
-- Намъ нельзя требовать, чтобъ они продали его противъ воли,-- пролепетала она:-- если имъ пріятнѣе оставить его у себя...
-- Пріятнѣе оставить у себя!-- повторилъ онъ,--Этому народу, который шатается по деревнямъ, ища, нѣтъ ли чего спроворить и снакосничать, пріятно оставить у себя пищу, когда помѣщикъ и мировой судья спрашиваетъ у нихъ о цѣнѣ ея! Старуха-то была въ школѣ. Я знаю. Не смѣй мнѣ говорить нѣтъ,-- заревѣлъ онъ на вдову:-- я говорю да.
Мать Бернеби извинилась, прибавивъ, что тутъ, кажется, нѣтъ преступленія.
-- Нѣтъ преступленія!-- сказалъ джентльменъ.-- Нѣтъ никакого преступленія, старая вѣдьма, ни малѣйшаго! Будь здѣсь мой помощникъ, я велѣлъ бы засадить тебя въ кандалы, либо бросить въ тюрьму, чтобъ ты не шлялась и не мошенничала. Цыганка проклятая! Эй, Симонъ, выгони этихъ воровъ, выкинь ихъ на улицу, вонъ ихъ! Вы не хотите продать птицу, а приходите просить милостыни, а? Если они не уберутся сейчасъ же, выпусти на нихъ собакъ...
Они не дожидались дальнѣйшихъ проводовъ, а выбѣжали какъможно поспѣшнѣе, оставивъ джентльмена шумѣть одного (потому что его бѣдная супруга ушла заранѣе), и долго напрасно старались унять Грейфа, который, встревожась шумомъ, откупорилъ такое множество бутылокъ, пока они пробѣгали по аллеѣ, что ихъ достало бы для пирушки въ Сити, и безмѣрно, казалось, радовался, что былъ причиною тревоги. Когда они уже добѣжали почти до будки привратника, изъ кустовъ явился еще слуга, какъ будто для того, чтобъ гнать ихъ; но слуга этотъ сунулъ вдовѣ въ руку крону и, шепнувъ, что это отъ госпожи, ласково проводилъ ихъ за ворота.
Когда вдова съ сыномъ, прошедъ нѣсколько миль, остановилась въ трактирѣ и услышала описаніе характера мирового судьи въ духѣ его пріятелей, она и не воображала, чтобъ это столь ничтожное обстоятельство могло когда-нибудь имѣть вліяніе на ея будущую участь; но время и опытъ показали ей противное.
-- Матушка,-- сказалъ Бэрнеби, когда они на другой день сидѣли въ извозчичьей телѣгѣ, которая должна была довезти ихъ до мѣста, миль за девять отъ столицы:-- вѣдь мы ѣдемъ въ Лондонъ, ты сказала. Найдемъ мы тамъ того слѣпого?
Она ужъ хотѣла было отвѣтить "сохрани насъ Богъ отъ этого!", но удержалась и сказала только, что не думаетъ этого и зачѣмъ онъ спрашиваетъ?
-- Онъ умный человѣкъ,-- сказалъ Бэрнеби съ задумчивымъ видомъ.-- Хотѣлось бы мнѣ опять его встрѣтить. Да что такое онъ толковалъ про суматоху и толпы людей? Будто золото можно найти такъ, гдѣ толкается много людей, а не подъ деревьями и не въ такихъ тихихъ мѣстахъ? Онъ говорилъ объ этомъ, какъ будто онъ это любитъ. Лондонъ людное мѣсто: я думаю, мы его найдемъ тамъ.
-- Да почему жъ тебѣ его хочется видѣть, другъ мой?-- спросила мать.
-- Потому,-- сказалъ Бэрнеби, пристально взглянувъ на мать:-- что онъ мнѣ много разсказывалъ про золото, а вѣдь оно рѣдкая вещь, такая вещь, что ты ни говори, отъ которой бы ты не прочь, я знаю. Еще потому, что онъ такъ странно пришелъ и ушелъ, словно сѣдые старые человѣчки, которые часто ночью подходятъ къ моей постели и говорятъ что-то, чего я не могу припомнить, когда разсвѣтетъ. Онъ сказалъ мнѣ, что воротится. Удивляюсь, что онъ не сдержалъ слова.
-- Но вѣдь прежде ты никогда не думалъ быть богатымъ или знатнымъ, любезный Бэрнеби. Ты всегда былъ доволенъ своимъ состояніемъ.
Онъ засмѣялся и попросилъ мать сказать это ему еще разъ, потомъ вскричалъ: "Ахъ, да! О, да!" и опять засмѣялся. Тутъ промелькнуло что-то привлекшее его вниманіе, но тотчасъ же и исчезло изъ его сознанія, уступивъ мѣсто другому предмету, который былъ также преходящъ и мимолетенъ.
Но изъ рѣчей его, не разъ возвращавшихся къ тому же предмету въ этотъ и слѣдующій дни, явно было, что посѣщеніе слѣпого и каждое его слово оставили въ душѣ его глубокое впечатлѣніе. Впервые ли поразила его вниманіе идея богатства, когда онъ, вечеромъ, глядѣлъ на золотистыя облака (а ему часто приходили въ голову образы, возбуждаемые столь отдаленными предметами); или ихъ бѣдная и скудная жизнь уже давно его навела на мысль о противоположномъ состояніи; или обстоятельство, что слѣпой шелъ тѣмъ же путемъ, какъ его собственныя мысли, произвело это въ ту минуту; или глубина впечатлѣнія зависѣла просто отъ того, что посѣтитель былъ слѣпъ и, слѣдовательно; былъ совершенно новымъ для него явленіемъ,-- ничего этого нельзя было опредѣлить. Мать старалась развѣдать объ этомъ всѣми возможными способами, но тщетно, и Бэрнеби, вѣроятно, самъ не могъ бы отвѣчать на это.
Она безпокоилась, что онъ коснулся этой струны, но все, что могла она сдѣлать, состояло въ томъ, чтобъ наводить его скорѣе на что-нибудь другое и такимъ образомъ отклонять отъ столь ненавистнаго предмета. Предостерегать сына отъ слѣпого, внушать къ нему боязнь или подозрѣніе было бъ только, какъ она опасалась, средствомъ усилить и утвердить его участіе въ старикѣ и желаніе съ нимъ встрѣтиться. Бросаясь въ сумятицу многолюднаго города, она надѣялась избавиться отъ своего страшнаго гонителя и, уѣхавъ далеко, съ наивозможною осторожностью, жить въ спокойной безвѣстности.
Наконецъ, пріѣхали они на станцію за десять миль отъ Лондона; тамъ они переночевали, нанявъ на слѣдующій день за бездѣлицу мѣсто въ легкой повозкѣ, которая возвращалась безъ сѣдоковъ и выѣзжала въ пять часовъ утра. Извозчикъ былъ аккуратенъ, дорога хороша, только пыльна, оттого, что погода стояла жаркая, сухая, и въ семь часовъ утра, въ пятницу, 2 іюня 1780 года, они слѣзли съ повозки на Вестминстерскомъ Мосту, простились съ своимъ кучеромъ и одиноко стояли на раскаленной мостовой. Свѣжесть, которою ночь покрываетъ шумныя, людныя улицы, уже снова исчезла, и солнце сіяло необыкновенно свѣтло и знойно.