Гордое сознаніе важности возложеннаго на нее порученія измѣнило бы ея намѣренію, еслибъ она вздумала пройти, такъ сказать, сквозь строй передъ всѣми обитателями "Кроличьей-Засѣки"; но такъ какъ Долли не разъ, еще ребенкомъ, играла во всѣхъ залахъ и коридорахъ стараго дома, а позже всегда оставалась скромною подругою молочной сестры своей, миссъ Гэрдаль, то знала домъ такъ же хорошо, какъ и его обитателей. Удерживая дыханіе, проскользнула она на ципочкахъ мимо библіотеки и очутилась въ комнатѣ миссъ Эммы.
Это была самая веселая комната во всемъ домѣ. Правда, она имѣла такой же мрачный видъ, какъ и всѣ другія, но присутствіе молодости и красоты оживляетъ даже, темницу и удѣляетъ часть своихъ прелестей самымъ мрачнымъ мѣстамъ. Птицы, цвѣты, книги, рисунки, ноты и сотня подобныхъ признаковъ женской любви и прихоти, наполняли комнату. Въ ней царствовала любовь, а кто изъ людей, одаренныхъ сердцемъ, не узнаетъ присутствія любви въ другомъ.
У Долли, безъ всякаго сомнѣнія, было сердце, и притомъ не холодное, хоть оно и было окружено небольшимъ туманомъ кокетства, какой иногда поутру окружаетъ солнце жизни, затемняя нѣсколько блескъ его. Поэтому, когда Эмма встала, чтобъ привѣтствовать Долли, ласково поцѣловала ее въ щеку и разсказала, что чувствовала себя очень несчастливою, на глазахъ Долли навернулись слезы, и она сдѣлалась необыкновенно печальною. Однакожъ, минуту спустя, она взглянула нечаянно въ зеркало, и это было ей такъ пріятно, что она улыбнулась, хоть слезы все. еще дрожали на рѣсницахъ, и почувствовала себя совершенно утѣшенною.
-- Я слышала объ этомъ, миссъ,-- сказала Долли:-- это очень грустно; но когда несчастіе дойдетъ до высшей степени, тогда, говорятъ, и помощь недалеко.
-- Но развѣ ты навѣрное, знаешь, что несчастіе достигло высшей степени?-- спросила, улыбаясь, Эмма.
-- Ну, я по крайней мѣрѣ не вижу, чтобъ оно могло быть еще сильнѣе,-- сказала Долли.-- Я принесла кое что для начала.
-- Ужъ не отъ Эдварда ли?
Долли кивнула головой, улыбнулась и стала шарить въ карманахъ (тогда носили еще карманы), какъ будто не могла найти искомаго,-- что значительно увеличивало важность ея,-- наконецъ, вытащила письмо. Между тѣмъ, какъ Эмма поспѣшно сломала печать и погрузилась въ чтеніе, глаза Долли, по какому-то странному случаю, опять направились на зеркало. Она размышляла о томъ, сильно ли страдаетъ каретникъ и рѣшительно сожалѣла о бѣдняжкѣ. Письмо было длинно, очень длинно, листъ бумаги мелко исписанный и тщательно сложенный; но въ то же время оно не было утѣшительно, потому что, читая его, Эмма по временамъ останавливалась, чтобъ отереть на глазахъ слезы. Долли была очень удивлена, видя такую горесть: по ея понятіемъ, любовь была самою лучшею шуткою, самымъ пріятнымъ, самымъ смѣшнымъ дѣломъ. Она внутренно была увѣрена, что все это происходило единственно отъ излишняго постоянства миссъ Гэрдаль, и что, еслибъ она захотѣла полюбить другого молодого человѣка -- хоть на столько, чтобъ первый любовникъ струсилъ -- то все пошло бы гораздо лучше.
-- Я непремѣнно поступила бы такъ,-- думала Долли.-- Опечалить своего поклонника -- этого довольно; но сдѣлаться самой несчастною -- это ужъ слишкомъ.
Однакожъ, неловко было бы обнаружить эти мысли, и потому Долли сидѣла молча, посматривая на миссъ Эмму; а для этого необходимымъ былъ порядочный запасъ терпѣнія, потому что, когда письмо было прочтено разъ, миссъ Эмма начала читать его снова; прочитавъ же его два раза, миссъ Эмма начала читать его снова. Въ продолженіи этой скучной исторіи Долли старалась обмануть время самымъ выгоднымъ образомъ, дѣлая себѣ, при помощи упомянутаго зеркала, нѣсколько убійственныхъ локоновъ.
Однакожъ, всему есть конецъ. Даже влюбленные не могутъ вѣчно читать письма. По прошествіи нѣкотораго времени, письмо было опять сложено; оставалось написать отвѣтъ.
Но такъ какъ это было также дѣло не минутное, то Эмма сказала, что не будетъ отвѣчать до послѣ обѣда, и пригласила Долли отобѣдать съ нею. Долли еще прежде рѣшалась на это и потому не заставила долго просить себя, и обѣ подруги, въ ожиданіи обѣда, пошли въ садъ.
Онѣ бродили взадъ и впередъ по аллеямъ, болтая безъ умолку;-- по крайней мѣрѣ. Долли не переставала говорить ни на минуту -- такъ, что эта часть мрачнаго, печальнаго дома совершенно развеселилась. Нельзя сказать, чтобъ онѣ болтали слишкомъ громко или смѣялись много, но онѣ были такъ милы, день былъ такъ хорошъ, ихъ легкія платья и темные локоны развѣвались такъ свободно, такъ весело и игриво; Эмма была такъ прелестна, Долли такъ мила и румяна, Эмма съ такими нѣжными формами, Долли такъ полна, что, повѣрьте, ни въ одномъ саду въ мірѣ не росли еще такіе цвѣтки; и домъ и садъ, казалось, радовались этому.
Потомъ настало время обѣдать; затѣмъ надо было писать письмо, тамъ поболтать немножко, при чемъ миссъ Гэрдаль воспользовалась случаемъ упрекнутъ Долли въ небольшой склонности къ непостоянству и кокетству. Но Долли, повидимому, приняла эти обвиненія за настоящіе комплименты и чрезвычайно утѣшилась ими. Эмма, находя Долли неисправимою по этой части, отпустила ее, наконецъ, ввѣряя ей "важное" письмо и подаривъ красивую браслетку. Надѣвая ей на руку браслетку и еще разъ, полушутя, полусерьезно, посовѣтовавъ исправиться (Эмма знала, что Долли внутренно любила Джоя, хоть и отнѣкивалась очень упорно, увѣряя съ насмѣшливымъ высокомѣріемъ, что надѣется найти по себѣ какое-нибудь лучшее занятіе и т. п.), Эмма простилась съ нею; потомъ воротила ее еще разъ, чтобъ дать ей къ Эдварду столько порученій, сколько не могла бы припомнить даже вдесятеро серьезнѣйшая голова, и, наконецъ, окончательно отпустила ее.
Долли спрыгнула съ лѣстницы; подошедъ къ страшной двери библіотеки, она намѣревалась уже прокрасться мимо ея на цыпочкахъ, какъ вдругъ дверь растворилась, и мистеръ Гэрдаль предсталъ предъ ней. Надобно замѣтить, что Долли съ дѣтства соединяла всегда съ видомъ этого джентльмена мысль о чемъ-то страшномъ, ужасномъ; а такъ какъ въ эту минуту совѣсть ея была не совсѣмъ чиста, то видъ мистера Гэрдаля такъ испугалъ ее, что она не могла ни поклониться ему, ни убѣжать, но, сдѣлавъ большой скачекъ, остановилась, дрожа всѣмъ тѣломъ и опустивъ глаза.
-- Поди сюда,-- сказалъ мистеръ Гэрдаль, взявъ се за руку.-- Мнѣ нужно поговорить съ тобой.
-- Если позволите, сэръ, мнѣ некогда,-- бормотала Долли:-- и... вы такъ испугали меня, такъ внезапно очутились предо мною, сэръ... Я охотнѣе, ушла бы, сэръ, если будетъ ваша милость отпустить меня.
-- Сейчасъ,-- сказалъ мистеръ Гэрдаль, введя ее между тѣмъ въ комнату и запирая дверь.-- Ты сейчасъ можешь уйти... Ты была у Эммы?
-- Да, сэръ, сію минуту... Батюшка ждетъ меня, сэръ, если будетъ ваша милость...
-- Знаю, знаю,-- сказалъ мистеръ Гэрдаль.-- Отвѣчай мнѣ на одинъ только вопросъ: что принесла ты сюда сегодня?
-- Что я принесла сюда, сэръ?-- сказала Долли.
-- Я увѣренъ, что ты скажешь правду. Не такъ ли?
Долли колебалась съ минуту, но ободренная его обращеніемъ, сказала, наконецъ:
-- Ну, да, сэръ, я принесла письмо.
-- Отъ Эдварда Честера, разумѣется. И тебѣ поручено передать ему отвѣтъ?
Долли опять колебалась и, не зная на что рѣшиться, заплакала.
-- Ты пугаешься безъ причины,-- сказалъ мистеръ Гэрдаль.-- Какой ты ребенокъ! Почему бы тебѣ не отвѣчать просто? Вѣдь ты знаешь, мнѣ стоитъ только спросить Эмму, чтобъ узнать всю правду. Отвѣтъ у тебя?
Долли, попавшись въ тиски, старалась защищаться какъ можно храбрѣе.
-- Да, сэръ,-- отвѣчала она, блѣднѣя.-- Да, сэръ, письмо при мнѣ. Вы можете убить меня, сэръ, если угодно, но я не отдамъ вамъ этого письма. Мнѣ очень жаль... но я не отдамъ... Да, сэръ.
-- Мнѣ нравится твоя твердость и откровенность,-- сказалъ мистеръ Гэрдаль.-- Будь увѣрена, я такъ же не хочу отнимать у тебя это письмо, какъ и жизнь. Ты вѣрный посланникъ и добрая дѣвушка..
Долли, не считая себя совершенно безопасною, какъ признавалась впослѣдствіи, держалась какъ можно далѣе отъ мистера Гэрдадя и, плача, рѣшилась защищать до послѣдней крайности карманъ, въ которомъ лежало письмо.
-- Мнѣ очень хочется,-- сказалъ мистеръ Гэрдаль, помолчавъ немного, между тѣмъ, какъ улыбка освѣтила его обыкновенно угрюмое, меланхолическое лицо:-- мнѣ очень хочется дать племянницѣ компаньонку, потому что жизнь, которую она ведетъ здѣсь, слишкомъ скучна и однообразна. Согласилась ли бы ты принять на себя эту должность? Ты давнишняя подруга Эммы и имѣешь полное право на это мѣсто.
-- Не знаю, сэръ,-- отвѣчала Долли, подозрѣвая, что онъ хочетъ пошутить надъ нею:-- я не могу отвѣчать на это. Не знаю, что скажутъ объ этомъ мои родители... Я не имѣю голоса въ этомъ дѣлѣ, сэръ.
-- А еслибъ твои родители были согласны, развѣ ты не захотѣла бы исполнить моего желанія? Ну, полно, дитя; это простой вопросъ -- на него отвѣчать нетрудно.
-- Я нисколько не противилась бы, сэръ,-- отвѣчала Долли.-- Мнѣ было бы весьма пріятно... мнѣ всегда пріятно быть вмѣстѣ съ миссъ Эммой.
-- Это очень мило съ твоей стороны,-- сказалъ мистеръ Гэрдаль.-- Вотъ все, о чемъ я желалъ поговорить съ тобою. Ты хочешь уйти... Я не буду удерживать. Иди съ Богомъ.
Едва были произнесены послѣднія слова, какъ Долли выбѣжала изъ библіотеки, пустилась бѣгомъ изъ дома и очутилась на свободѣ.
Когда она опомнилась, первымъ дѣломъ ея было -- заплакать снова; вторымъ, когда вспомнила, какъ дешево отдѣлалась,-- засмѣяться. Слезы уступили мѣсто смѣху, и, наконецъ, она начала хохотать такъ сильно, что принуждена была прислониться къ дереву. Переставъ смѣяться, она привела въ порядокъ головной уборъ свой, отерла слезы и, съ торжествомъ оглянувшись на "Кроличью-Засѣку", отправилась къ "Майскому-Дереву"
Наступили уже сумерки, и становилось темно, но Долли знала дорогу такъ хорошо, что не испугалась этого и нисколько не заботилась о своемъ одиночествѣ. Притомъ же ей надо было полюбоваться браслетомъ; она потерла его и держала въ протянутой рукѣ; онъ блестѣлъ такъ мило, что она совершенно погрузилась въ это занятіе. Тутъ было еще письмо, и оно имѣло такой таинственный и скрытный видъ, когда было вынуто изъ кармана, въ немъ содержалось столько важнаго, что перевертываніе его въ разныя стороны и размышленіе о томъ, какъ оно начиналось и какъ оканчивалось, и что въ немъ написано, составило второе, не менѣе продолжительное занятіе. Кромѣ браслета и письма, было еще много другихъ предметовъ для размышленій, такъ что не надо было думать ни о чемъ другомъ, и Долли шла далѣе, то любуясь на браслетъ, то посматривая на письмо.
Вышедъ черезъ калитку на маленькую тропинку, обсаженную по обѣ стороны деревьями и кустарниками, Долли услышала шумъ и вдругъ остановилась; стала прислушиваться -- все смолкло. Не слишкомъ испуганная этимъ, она пошла далѣе, ускоривъ, однако, свою походку.
Едва прошла она нѣсколько шаговъ, какъ послышался опять тотъ же шумъ, какъ будто кто-нибудь крадется черезъ лѣсъ и кустарники. Когда она взглянула въ ту сторону, откуда слышенъ былъ шорохъ, ей показалось, что кто-то присѣлъ за деревомъ Она снова остановилась. Все смолкло по прежнему. Она опять пошла далѣе и гораздо скорѣе прежняго, стараясь потихоньку пѣть, увѣренная, что ее напуталъ вѣтеръ.
Но отъ чего же вѣтеръ шумѣлъ только тогда, когда она шла, и умолкалъ, когда она останавливалась? При этой мысли она невольно остановилась, и шорохъ опять прекратился. Тутъ уже страхъ объялъ ее, и пока она колебалась еще, не зная на что рѣшиться, кустарникъ раздался въ обѣ стороны, и изъ него выскочилъ мужчина.