Долли несказанно обрадовалась, узнавъ въ человѣкѣ, представшемъ такъ внезапно предъ нею, Гога, слугу изъ "Майскаго-Дерева", и она тотчасъ же очень громко произнесла имя его съ выраженіемъ радости.
-- Такъ это были вы?-- сказала она.-- Какъ я рада васъ видѣть! Не стыдно ли такъ напугать меня!
Онъ не отвѣчалъ ни слова, но, не сходя съ мѣста, смотрѣлъ на нее.
-- Вы пришли ко мнѣ навстрѣчу?-- спросила Долли.
Гогъ кивнулъ головою, пробормотавъ, что онъ ждалъ ее и надѣялся, что она придетъ раньше.
-- Я такъ и думала, что они пошлютъ встрѣчать меня,-- сказала Долли, успокоившись совершенно.
-- Меня никто не посылалъ,-- ствѣчалъ онъ сердито:-- я пришелъ по собственной охотѣ.
Грубые пріемы Гога и дикій, отвратительный видъ, часто, даже въ присутствіи постороннихъ, наводили на Долли какой-то неизъяснимый страхъ; теперь же она невольно отступила назадъ. Ужасъ ея усилился еще мыслію, что онъ вздумалъ быть ея незваннымъ проводникомъ въ темнотѣ наступавшей ночи..
Еслибъ обращеніе его было только дико и сурово, какъ бывало обыкновенно, Долли не почувствовала бы слишкомъ сильнаго отвращенія отъ его сообщества -- можетъ быть даже была бы рада ему. Но въ глазахъ его выражалось какое-то дикое, безстыдное намѣреніе. Она смотрѣла на него въ нерѣшимости, не зная, впередъ ли ей идти, или назадъ, и онъ остановился, любуясь ею, какъ молодой сатиръ. Такъ простояли они съ минуту не говоря ни слова. Наконецъ, Долли собрала все свое мужество, пробѣжала мимо его и пустилась изъ всѣхъ силъ къ "Майскому Дереву".
-- Зачѣмъ вы такъ стараетесь бѣжать отъ меня?-- сказалъ Гогъ, но отставая отъ Долли.
-- Я хотѣла бы быть какъ можно скорѣе съ моими въ "Майскомъ Деревѣ", и притомъ вы подходите ко мнѣ слишкомъ близко,-- отвѣчала Долли.
-- Слишкомъ близко!-- сказалъ Гогъ и нагнулся надъ нею такъ, что она чувствовала его дыханіе.-- Отъ чего же слишкомъ близко? Вы всегда горды со мной, леди.
-- Я ни съ кѣмъ не горда, вы ошибаетесь,-- отвѣчала Долли.-- Сдѣлайте одолженіе, идите либо впереди, либо позади.
-- Нѣтъ, леди,-- возразилъ онъ, стараясь взять ее подъ руку:-- я хочу идти рядомъ съ вами.
Долли вырвала свою руку, сжала въ кулакъ и замахнулась на Гога. Гогъ захохоталъ во все горло, обвилъ станъ ея рукою и удерживалъ ее съ такою легкостью, какъ будто держалъ въ рукахъ птичку.
-- Ха-ха-ха! Вотъ такъ-то, леди! Ну, ударьте хорошенько. Бейте меня по лицу, дерите за волосы, царапайте, сколько угодно. Мнѣ это очень пріятно. Ну, ударьте еще разъ, леди. Ха-ха-ха!
-- Пустите меня!-- вскричала Долли, стараясь оттолкнуть его.-- Пустите!
-- Вы поступили бы лучше, еслибъ обходились со мной поласковѣе, душенька,-- сказалъ Гогъ.-- Право! Ну, скажите-ка, отъ чего вы всегда такъ горды? Конечно, я не сержусь на васъ за это. Мнѣ пріятно видѣть, что вы горды. Ха-ха-ха! Какъ ни гордитесь, а красоты своей все таки не скроете отъ бѣднаго Гога,-- вотъ мое утѣшеніе!
Она не отвѣчала, но пустилась опять бѣжать изъ всѣхъ силъ. Наконецъ, борьба, испугъ и сила, съ которою Гогъ обнималъ се. до того ослабили Долли, что она не могла идти далѣе.
-- Гогъ,-- воскликнула Долли, задыхаясь:-- добрый Гогъ, пустите меня, я отдамъ вамъ все,-- все. что имѣю,-- и не скажу ничего ни одному живому существу!
-- Вотъ такъ-то лучше,-- отвѣчалъ Гогъ.-- Послушайте-ка, голубушка, вамъ лучше всего молчать. Меня знаютъ во всемъ околодкѣ, знаютъ, что я могу сдѣлать, лишь только захочу. Если вамъ когда-нибудь вздумается проболтаться -- замолчите на первомъ же словѣ и подумайте о несчастій, которое, въ противномъ случаѣ, навлечете на многихъ невинныхъ людей. Только досадите мнѣ -- такъ я самъ не только досажу многимъ, которые вамъ нравятся, но и сдѣлаю еще кой что другое. Я забочусь о нихъ столько же, сколько объ нашей дворной собакѣ, да и что въ нихъ? Скорѣе соглашусь убить человѣка, чѣмъ собаку. Во всю жизнь свою не горевалъ я ни объ одномъ человѣкѣ, а о собакѣ плакивалъ.
Въ голосѣ, взорахъ, движеніяхъ Гога было столько дикаго, что ужасъ придалъ Долли новыя силы; неожиданно вырвалась она отъ него и побѣжала. Но Гогъ былъ такъ прытокъ, силенъ и ловокъ, какъ едва ли кто бывалъ въ старой Англіи, и Долли напрасно старалась уйти отъ него; лишь только отбѣжала она на сто шаговъ, какъ онъ уже держалъ ее опять въ своихъ объятіяхъ.
-- Тише, душенька, тише; развѣ вы хотите убѣжать отъ грубаго Гога, который любитъ васъ не менѣе любого джентльмена?
-- Хочу,-- отвѣчала она, стараясь освободиться.-- Хочу. Эй! Помогите!
-- Наказаніе за крикъ. Ха-ха-ха! Наказаніе и прехорошенькое, вашимъ губкамъ. Я самъ беру плату. Ха-ха-ха!
-- Помогите, помогите! Между тѣмъ, какъ она кричала во все горло, въ отдаленіи послышался отвѣтный крикъ, потомъ второй и третій.
-- Слава Богу!-- воскликнула Долли въ ужасѣ.-- Джой, милый Джой, сюда! Помогите!
Гогъ съ минуту былъ въ нерѣшительности, что дѣлать, но какъ крикъ быстро приближался, ему надобно было рѣшиться на что нибудь. Выпустивъ Долли изъ своихъ объятій, онъ шепнулъ ей: "Скажите ему одно только слово, и вы увидите послѣдствія!", потомъ прыгнулъ въ кусты и исчезъ во мракѣ. Долли бросилась впередъ и попала прямехонько въ распростертыя объятія Джоя Уиллита.
-- Что такое? Не ушиблись ли вы? Что тутъ было? Кто? Гдѣ онъ? Каковъ онъ собой?-- Вмѣстѣ съ разными утѣшеніями и успокоеніями, таковы были первыя слова Джоя. Но бѣдная дѣвушка была такъ испугана, что долго не могла отвѣчать; она только всхлипывала и висѣла на шеѣ Джоя, какъ будто хотѣла выплакать предъ нимъ все свое сердце.
Джою нисколько не было противно, что она повисла ему на шею, хоть отъ этого и измялись вишневаго цвѣта ленты ея и шляпка. Но онъ не могъ видѣть ея слезъ; старался утѣшать ее, наклонился надъ ней, шепталъ си на ухо -- иные говорятъ даже, что цѣловалъ ее,-- но это вздоръ, сказка. Во всякомъ случаѣ, однакожъ, онъ насказалъ ей множество нѣжностей, и Долли не мѣшала ему, не прерывала его ни разу, и прошло минутъ съ десять прежде, нежели она была въ состояніи приподнять головку и поблагодарить его.
-- Что же такъ испугало васъ?-- спросилъ Джой.
Она отвѣчала, что ее преслѣдовалъ незнакомый мужчина; сначала пустилъ въ ходъ просьбы, потомъ угрозы, которыя уже былъ готовъ привести въ исполненіе, когда Джой помѣшалъ ему. Джой приписывалъ смущеніе Долли при этомъ разсказѣ испугу и вовсе не подозрѣвалъ истины.
"Замолчите при первомъ же словѣ!" Сто разъ въ этотъ вечерь и позже вспоминала Долли эти слова, когда была готова сказать правду. Глубоко запавшій въ душу страхъ, увѣренность, что гнѣвъ Гога, однажды воспламененный, ужъ не остановится, и что, когда она назоветъ его имя, вся месть Гога падетъ на ея спасители Джоя, все это отнимало у Долли мужество открыть истину и заставляло молчать.
Джой, съ своей стороны, былъ такъ счастливъ, что не могъ подробно разспрашивать о случившемся, а какъ Долли была еще очень слаба, то они шли медленно, рука объ руку, пока изъ-за деревьевъ не показался свѣтъ въ окнахъ "Майскаго Дерева". Тутъ Долли остановилась и сказала вполголоса:
-- А письмо!
-- Какое письмо?-- спросилъ Джой.
-- Письмо, которое было со мной -- я держала его въ рукѣ. И браслетъ также,-- сказала она, ощупывая руку.-- Я потеряла все.
-- Недавно?
-- Или я потеряла ихъ давеча, или у меня отняли ихъ,-- отвѣчала Долли, тщетно шаря въ карманахъ.-- Нѣтъ!.. О, какъ я несчастна! При этихъ словахъ, бѣдная Долли, столь же опечаленная потерею письма, какъ потерею браслета, снова заплакала.
Джой старался успокоить Долли увѣреніемъ, что, проводивъ ее въ "Майское-Дерево", тотчасъ отправится съ фонаремъ искать потерянныя вещи, надѣясь навѣрное найти ихъ, потому что послѣ нихъ никто не могъ проходить по тропинкѣ, да притомъ она не могла сказать достовѣрно чтобъ вещи были отняты у ней насильно. Долли искренно благодарила за обѣщаніе, хотя но слишкомъ надѣялась на успѣхъ. Такимъ образомъ, при жалобахъ съ ея и обнадеживаніемъ съ его стороны, при большой слабости со стороны Долли и нѣжной помощи со стороны Джоя, пришли они, наконецъ, въ "Майское-Дерево", гдѣ слесарь, жена его и старый Джонъ все еще сидѣли да пировали
Мистеръ Уиллитъ услышалъ о приключеніяхъ Долли съ тѣмъ удивительнымъ присутствіемъ духа и тою говорливостью, которыми такъ ярко отличался онъ отъ всѣхъ другихъ людей. Мистриссъ Уарденъ выразила свое участіе тѣмъ, что разбранила дочь за то, что она просидѣла такъ долго въ "Кродичьей-Засѣкѣ", а честный слесарь то жалѣлъ о Долли и цѣловалъ ее, то искренно пожималъ руку добраго Джоя, разсыпаясь передъ нимъ въ похвалахъ и благодарности.
Въ отношеніи къ послѣднему пункту, старый Джонъ не соглашался съ своимъ пріятелемъ, ибо, кромѣ того, что онъ не любилъ подобныя опасныя приключенія вообще, онъ вспомнилъ еще, что, еслибъ сынъ и наслѣдникъ его былъ опасно раненъ въ дракѣ, это не только было бы непріятно и стоило большихъ издержекъ, но еще повредило бы ходу дѣлъ въ "Майскомъ-Деревѣ". Отъ этого, и еще отъ того, что Джонъ смотрѣлъ вообще на молодыхъ дѣвушекъ неблагосклонно, считая ихъ и весь женскій полъ какимъ-то страннымъ промахомъ въ твореніи, онъ далъ Джою скрытно нѣсколько толчковъ въ бокъ, въ видѣ отеческаго увѣщанія, чтобъ онъ заботился болѣе о собственныхъ дѣлахъ и не разыгриваль роли дурака.
Джой, напротивъ, взялъ фонарь и засвѣтилъ его; потомъ вооружился огромною дубиной и спросилъ гдѣ Гогъ.
-- Спитъ въ кухнѣ,-- сказалъ мистеръ Уиллитъ.-- На что онъ тебѣ?
-- Онъ долженъ итти со мною, чтобъ отыскать письмо и браслетъ, потерянные миссъ Долли.
Долли поблѣднѣла, какъ полотно, и ей показалось, что она упадетъ непремѣнно въ обморокъ. Черезъ нѣсколько минутъ Гогь ввалился въ комнату со всѣми признаками человѣка, сейчасъ только проснувшагося.
-- На, соня,-- сказалъ Джой, подавая ему фонарь.-- Неси, да кликни собаку. Возьми также свою дубинку. Горе мошеннику, если мы встрѣтимъ его!
-- Какому мошеннику?-- проворчалъ Гогъ, протирая глаза.
-- Какому мошеннику!-- отвѣчалъ Джой.-- Такому, котораго ты долженъ знать и за которымъ долженъ бы присматривать получше. Ты, лѣнтяй, валяешься въ кухнѣ и спишь, между тѣмъ, какъ дочери честныхъ людей не могутъ пройти вечеромъ по нашимъ полямъ, чтобъ не напали воры и не напугали до смерти.
-- Меня никто не ограбитъ!-- вскричалъ Гогъ, смѣясь.-- Мнѣ терять нечего. Но я такъ же охотно проломаю имъ голову, какъ и всякому другому. Сколько ихъ?
-- Всего одинъ,-- сказала Долли слабымъ голосомъ, потому что всѣ смотрѣли на нее.
-- А каковъ онъ собой, леди?-- сказалъ Гогъ, взглянувъ искоса на Джоя, но такъ быстро, что никто не замѣтилъ этого.-- Будетъ ли онъ съ меня ростомъ?
-- Нѣтъ... поменьше,-- отвѣчала Долли, едва сознавая, что говоритъ.
-- А какое на немъ платье?-- спросилъ опять Гогъ, пристально смотря на нее.-- Не быль ли онъ одѣтъ... какъ напримѣръ кто-нибудь изъ насъ? Я знаю всѣхъ въ околодкѣ и можетъ быть угадаю, кто это былъ, если вы только наведете, меня на слѣдъ.
Долли поблѣднѣла еще сильнѣе и отвѣчала, что на немъ широкій сюртукъ, лицо обвязано платкомъ, а впрочемъ она не можетъ описать его.
-- Можетъ быть, вы не узнаете его, если опять увидите?-- спросилъ Гогъ, злобно усмѣхаясь.
-- Нѣтъ,-- отвѣчала Долли, снова заплакавъ:-- я не хочу его видѣть. Не могу даже подумать о немъ безъ ужаса. Не могу говорить о немъ. Не ходите искать потерянныхъ вещей, мистеръ Джой, прошу васъ, не ходите. Умоляю васъ, не ходите съ этимъ человѣкомъ.
-- Не ходите съ этимъ человѣкомъ!-- воскликнулъ Гогъ.-- Я имъ всѣмъ кажусь слишкомъ грубъ. Они всѣ боятся меня, а между тѣмъ, клянусь, леди, у меня самое, нѣжное сердце... Я люблю всѣхъ женщинъ, мистриссъ,-- прибавилъ Гогъ, обратясь въ женѣ слесаря.
Мистриссъ Уарденъ сказала, что въ такомъ случаѣ онъ долженъ стыдиться самого себя; что такія чувства гораздо приличнѣе бродящему во мракѣ мусульманину или дикому островитянину Южнаго Океана, нежели доброму протестанту. Изъ этого развращеннаго состоянія его нравственности вывела мистриссъ Уарденъ заключеніе, что онъ никогда еще не читалъ никакой назидательной книги. Такъ какъ Гогъ согласился съ этимъ и даже признался, что не умѣетъ читать, то мистриссъ Уарденъ объявила очень строго, что въ такомъ случаѣ онъ долженъ стыдиться еще болѣе и совѣтовала ему сберегать часть своего жалованья, чтобъ купить книгу и научиться понимать ее. Она была еще въ самомъ жару декламацій, когда Гогъ оставилъ ее довольно непочтительно и вышелъ за своимъ молодымъ хозяиномъ; предоставляя ей поучать остальныя лица общества. Мистриссъ Уарденъ дѣйствительно приготовлялась къ этому и, замѣтивъ, что глаза мистера Уиллита были обращены на нее съ блескомъ глубокаго вниманія, обратилась къ нему со всею своею диссертаціею и проговорила значительно длинную лекцію богословско-моральнаго содержаніи, надѣясь произвесть на него большое впечатлѣніе. Дѣло, однакожъ, въ томъ, что мистеръ Уиллитъ, хотя глаза, его и были раскрыты, хоть они и видѣли женщину, которой голова, казалось, увеличивалась болѣе и болѣе, пока не наполнила всей комнаты,-- заснулъ крѣпко, и проснулся съ глубокимъ вздохомъ уже при возвращеніи сына, сохранивъ притомъ темное воспоминаніе о видѣнной имъ во снѣ свининѣ и зелени...
Розыски Джоя были совершенно безполезны. Джой разъ двѣнадцать прошелъ всю дорогу, ища въ травѣ, въ канавахъ, въ кустахъ,-- все было напрасно. Долли, неутѣшная о своей потерѣ, написала записку къ миссъ Гэрдаль, увѣдомляя се о случившемся такъ, какъ разсказала въ "Майскомъ-Деревѣ", и Джой обѣщалъ отнести эту записку на другой же день на разсвѣтѣ; потомъ всѣ сѣли пить чай...
Нельзя сказать, чтобъ мистриссъ Уардепъ слишкомъ строго соблюдала правила строгаго протестантизма въ отношеніи къ кушаньямъ, исключая развѣ тѣхъ случаевъ, когда, ихъ было слишкомъ много или слишкомъ мало, или когда она была вообще не въ духѣ. Теперь же жизненныя силы ея возрасли значительно при видѣ превосходныхъ прибавленій къ чаю, состоявшихъ въ прекрасныхъ булкахъ, свѣжемъ маслѣ, порядочныхъ кускахъ ветчины, ростбифа и прочихъ бездѣлокъ. Она съ большою легкостью перешла отъ ничтожества человѣческихъ добродѣтелей къ важности ветчины и ростбифа. Подъ вліяніемъ этихъ спасительныхъ средствъ, она стала строго выговаривать Долли за ея трусость и отчаяніе и замѣтила, подставляя тарелку для втораго пріема, какъ хорошо поступила бы Долли, еслибъ, вмѣсто того, чтобъ печалиться о потерѣ игрушки и листа бумаги, помышляла о добровольномъ самопожертвованіи бѣдныхъ миссіонеровъ въ дальнихъ странахъ, гдѣ они питаются исключительно однимъ салатомъ.
Приключенія подобнаго дня производятъ разныя колебанія въ человѣческомъ термометрѣ, особливо же въ такомъ чувствительномъ и нѣжно устроенномъ физическомъ инструментѣ, какимъ была мистриссъ Уарденъ. За обѣдомъ она стояла на точкѣ лѣтняго жара, была весела, восхитительна и безпрестанно улыбалась. Послѣ обѣда, въ солнечномъ свѣтѣ вина, она поднялась по крайней мѣрѣ еще. на полдюжину градусовъ выше и сдѣлалась совершенно очаровательною. Когда же дѣйствіе вина ослабло, она быстро стала упадать, спала около часа къ умѣренной температурѣ и проснулась немного ниже точки замерзанія. Теперь она стояла опять на точкѣ лѣтняго жара, въ тѣни; и когда, послѣ чаю, старый Джонъ, доставъ бутылку "сердцекрѣпительнаго", принудилъ ее выпить два стакана до капельки, она въ продолженіе пяти четвертей часа стояла все еще на девяноста градусахъ. Опытный слесарь воспользовался этою прекрасною погодой, чтобъ выкурить въ сѣняхъ трубочку, и вслѣдствіе этого разсчетливаго поступка былъ готовъ, при новомъ паденіи термометра, ѣхать домой.
Колясочку запрягли и подали къ подъѣзду. Джой, не слушая увѣщаній отца, рѣшительно объявилъ, что проводитъ ихъ по самой скучной части дороги, вывелъ для этого изъ конюшни сѣраго мерина, подсадилъ Долли въ коляску (опять частица блаженства!) и весело вспрыгнулъ въ сѣдло. Послѣ многихъ "покойныхъ ночей", многихъ совѣтовъ закутаться хорошенько, неоднократнаго посвѣчиванія факелами и свѣчами, послѣ нагруженія экипажа множествомъ салоповъ и платковъ, колясочка покатилась; Джой ѣхалъ подлѣ нея... то-есть. подлѣ Долли, у самыхъ колесъ.